– Будьте так добры, принесите мыло, дитя мое. И если где-нибудь поблизости продаются хорошие бритвы, купите мне одну. И кисточку.
Дожидаясь возвращения горничной, комиссар оперся на подоконник и полной грудью принялся вдыхать вкусный холодный воздух, который можно было пить, будто родниковую воду. Так вот он какой, этот порт, показавшийся ему ночью таким безнадежно черным и покрытым липкой грязью! Вот он какой, дом судьи! И хижины у воды…
Все приводило Мегрэ в радостное изумление. Хижины, например, оказались светленькими домиками, выкрашенными в белый, синий и зеленый цвета. Дом судьи чуть ли не светился белоснежными стенами и нежно-розовой черепицей на крыше. Это был очень старый дом. Наверное, за последние несколько веков его перестраивали бессчетное количество раз. Например, со стороны окна кладовой для фруктов комиссар с удивлением увидел широкую террасу, окруженную перилами с балясинами и украшенную огромными зелеными фаянсовыми кувшинами по углам.
Внизу, за садовой оградой, виднелся еще один маленький одноэтажный домик, комнаты на две, не больше. При домике был небольшой палисадник, заборчик… У яблонь стояла лестница. Кто это там, на пороге – уж не Дидин ли, надев белый чепец и сложив руки на животе, смотрела прямо в сторону Мегрэ?
Заводчики мидий уже возвращались. Двадцать, тридцать лодок – странные, совсем плоские суда под названием лихтеры – выстраивались вдоль пристани, где уже рычали многочисленные грузовики, кузова которых быстро заполнялись все новыми корзинами с поблескивающими в них сотнями голубоватых мидий.
– Была только бритва, лежащая в витрине, за три франка пятьдесят сантимов. Продавец уверял, что…
Сойдет и бритва с витрины! Мегрэ больше не хотелось спать. Он был свеж и бодр, будто всю ночь провел в постели. Стаканчик белого перед выходом? Почему бы и нет?
– Вам почистить ботинки?
Конечно! Больше никакой грязи! Только чистые вещи! Мегрэ не мог не улыбнуться, увидев инспектора Межа, до смешного похожего на молодого, насквозь вымокшего петушка, который сушит перышки на солнце.
– Ничего нового, старина?
– Ничего, шеф. Пришли две женщины, одна помоложе, другая постарше… Думаю, что прислуга. Впрочем, смотрите сами…
Три окна на первом этаже были распахнуты. Это оказались окна библиотеки, где Мегрэ и судья провели перед камином предрассветные часы. Пожилая женщина в белом чепце вытряхивала коврики, и мелкая золотистая пыль танцевала в солнечных лучах.
– Судья?..
– Не видел. И дочь не видел. А вот этот старикашка не помолчал и пяти минут, совсем замучил…
Мегрэ взглянул туда, куда указывал Межа, и увидел таможенника. При свете дня глаза его косили еще больше. Он ждал, что его вот-вот окликнут, и готов был прибежать по первому зову.
– Оставайся здесь до моего возвращения. Я ненадолго.
– А можно мне быстренько выпить чашечку кофе?
Можно! Настроение у комиссара было замечательное. Чуть позже он уже входил в здание местной жандармерии и представлялся командиру отделения.
– Прежде всего мне нужно воспользоваться вашим телефоном. Вы не могли бы соединить меня с прокуратурой в Ля-Рош-сюр-Йон?
Прокурора на месте еще не было. Его заместитель выслушал и принял устный отчет комиссара. Затем – звонок в Лусон. Еще два-три звонка.
Отлично! Мегрэ прекрасно справился, нужные колесики завертелись. Конечно, не обошлось и без ностальгии. В Париже у него была целая команда – славные ребята, наизусть знавшие его методы работы; ему даже почти ничего не нужно было им говорить, все делалось будто само собой. Лукас, например, уже установил бы наблюдение за домом, и Жанвье, и Торранс, и ребята из службы криминалистического учета…
Здесь же одного только фотографа пришлось ждать до полудня, а жандарм, которого поставили наблюдать за домом, косился на прохожих с таким выражением лица, что в кафе напротив явно что-то заподозрили.
Мегрэ позвонил. Открыла пожилая женщина.
– Я хотел бы узнать, не соблаговолит ли господин судья…
– Элиза, впустите.
Он стоял посреди большой комнаты, в которой царил идеальный порядок. Все помещение было залито солнечными лучами, проникавшими через три окна.
– Я пришел сфотографировать тело. Надеюсь, вы оставили его в прачечной?
– Сейчас дам ключ… Запер на всякий случай, чтобы прислуга…
– Они ничего не знают?
– Пока нет. Я подумал, что лучше…
– Ваша дочь уже встала?
Праздный вопрос! Разве Мегрэ не слышал звуки фортепьяно, доносившиеся со второго этажа?
– Она тоже ничего не знает?
– И не подозревает…
Никогда прежде Мегрэ не приходилось сталкиваться с таким завидным сопротивлением любым жизненным драмам.
Вот человек, весьма утонченный, образованный и кроткий, окончив партию в бридж, обнаруживает, что сын-гигант ждет его, сидя прямо на лестнице. Это кажется ему совершенно естественным!
На следующее утро этот человек открывает дверь в кладовку и обнаруживает там труп незнакомого человека, погибшего насильственной смертью.
Никакой реакции! Он никому ничего не рассказывает и отправляется на привычную прогулку с дочерью!
Ждет подходящего прилива! Зашивает труп в мешки. И…
В доме у него полиция. Вбегает сын, вне себя от тревоги. Вышибает дверь в спальню дочери. Обнаруживается, что в комнате провел ночь какой-то мужчина.
Полное спокойствие. Горничные приходят, как в любой другой день, в доме проводится неторопливая уборка. Девушка с обнаженной грудью играет на фортепьяно. Отец ограничивается тем, что запирает на ключ дверь в прачечную, где лежит труп…
Фотограф делал свою работу, а судья наблюдал за ним с таким видом, будто нет ничего естественнее, чем посадить мертвого человека и попытаться придать ему схожесть с живым.
– Должен вас предупредить, – проворчал Мегрэ, – что прокурор прибудет около трех часов дня. А пока я попросил бы вас не покидать дом. То же самое касается мадемуазель Форлакруа…
Надо же! Почему ему так странно произносить "мадемуазель Форлакруа"? Не потому ли, что он видел ее в постели с выглядывавшей из корсажа грудью? Не потому ли, что какой-то мужчина оставил на полу в ее спальне грязные следы?
– Могу я спросить, вы разговаривали с моим сыном, комиссар? Рюмочку портвейна не желаете?
– Нет, спасибо… Ваш сын лишь указал мне на некоего Марселя Эро. Вы его знаете.
Судья моргнул. Пару раз щипнул ноздрю.
– Вы тоже думаете, что именно Марсель был в спальне вашей…
Тихий, почти неслышный голос:
– Не знаю…
Дверь в библиотеку была открыта. По-прежнему горел камин.
– Думаю, вы уже все поняли?
Мегрэ не ответил ни да, ни нет. Ситуация была неловкая, особенно учитывая, что говорил он с отцом.
– Именно из-за нее мне пришлось уехать из Версаля и поселиться здесь, в этом доме, много лет принадлежавшем моей семье. Мы иногда проводили здесь несколько летних месяцев…
– Сколько ей было лет, когда вы уехали?
– Шестнадцать. Врачи предупредили, что с возрастом приступы будут только учащаться… Но иногда она ведет себя как совершенно нормальный человек.
Он отвернулся. Пожал плечами:
– Я не стал вам сразу рассказывать… Даже не знаю, на что я надеялся… Теперь вы понимаете, почему я решил, что лучше выбросить труп в море? Люди подумали бы… Бог знает, куда смогла бы завести их фантазия! Не говоря уж о том, что этот глупец Альбер…
– Зачем он приходил в тот вечер?
Поздно. Момент был упущен, судья снова овладел собой. Несколько секунд назад еще можно было подумать, что он растаял и вот-вот пустится в откровения.
Возможно, дело было в том, что Мегрэ задал вопрос слишком прямо? Судья холодно взглянул на комиссара, и зрачки его в свете солнца казались почти прозрачными.
– Нет! Это здесь вообще ни при чем. И это совершенно не имеет значения… Вы действительно не хотите портвейна? Мне друг из Португалии присылает…
Один друг присылает ему арманьяк, другой – портвейн. Создавалось впечатление, что судья делал все возможное в стремлении придать своему образу жизни максимальную изысканность и утонченность.
Чуть отведя в сторону штору, он вдруг увидел прохаживающегося по тротуару жандарма и нервно усмехнулся:
– Это про мою честь?
– Вы же знаете, я не имел права поступить иначе.
Тогда судья вздохнул и внезапно произнес:
– Все это весьма прискорбно, комиссар! Впрочем…
Фортепьяно у них над головами изливало все новые и новые аккорды. Шопен удивительно сочетался с этим богатым домом, где, наверное, так удобно и хорошо было жить.
– До скорого! – неожиданно попрощался Мегрэ с видом человека, волевым усилием отказывающегося от большого искушения.
Местные жители, вернувшиеся с моря, заполнили ресторанчик при гостинице "Порт". Кто из них проболтался первым? В любом случае на Мегрэ, садившегося завтракать в компании Межа, уже посматривали с неприкрытым интересом.
Синие куртки и плащи, начисто вымытые дождем и морскими брызгами, ослепительно блестели. Тереза, малышка-горничная, была явно взволнована. Проследив за ее взглядом, Мегрэ узнал в одной из компаний Марселя Эро. Он пил розовое вино.
Высокий парень лет двадцати пяти, крупный и тяжелый, как все местные жители, особенно в своих необъятных резиновых сапогах. Спокойный взгляд, неторопливые жесты.
В помещении, только что наполненном десятками громких голосов, постепенно наступала тишина. Один за другим люди поворачивались к Мегрэ. Потом отхлебывали из стакана, вытирали губы и пытались найти любую тему для разговора, только бы нарушить неловкое молчание.
Встал и вышел один старик, потом другой.
– Пойду-ка я домой, обедать! А то старуха шум подымет…
Марсель остался в числе последних посетителей. Он сидел, уперев локоть в стол и положив щеку на раскрытую ладонь. Тереза подошла к Мегрэ и спросила:
– Вы любите мукладу?
– Что это?
– Устрицы, запеченные в сливках. Местное блюдо.
– Терпеть не могу сливки, – заявил Мегрэ.
Когда она отошла, на ее месте вырос Марсель. Он подтянул стул с плетеной соломенной спинкой, уселся на него верхом, тронул козырек:
– Можно с вами поговорить, месье комиссар?
Никакой робости. Никакой бравады. Он вел себя совершенно естественно.
– Откуда вы знаете, что я комиссар?
Марсель пожал плечами:
– Ходят слухи… С тех пор как мы вернулись с моря, люди только о том и говорят…
В зале остались два рыбака, которые прислушивались к их разговору, сидя в одном из дальних углов. С кухни доносился звон посуды.
– Это правда, что в доме судьи убили человека?
Под столом Межа чуть дотронулся коленом до ноги Мегрэ. Комиссар, продолжая жевать, поднял голову и спокойно посмотрел на собеседника. Тот и не подумал опустить глаза.
– Правда.
– В кладовке для фруктов?
На этот раз над его верхней губой как будто выступил пот.
– А вы знаете про кладовку?
Марсель не ответил, но быстро взглянул на Терезу, которая несла дымящуюся мукладу.
– Когда это произошло?
– Я хотел бы, чтобы вы сначала ответили мне на один вопрос. В котором часу вы вчера вернулись домой? Вы ведь живете с матерью, верно?
– Альбер что-то рассказал?
– Это я задал вам вопрос.
– Около полуночи…
– Вы всегда покидаете дом судьи в столь ранний час?
Снова быстрый взгляд в сторону Терезы, которая скрылась за кухонной дверью.
– По-разному…
Жаль, что все это происходило во время муклады. Потому что муклада оказалась выше всяких похвал. Мегрэ невольно пытался угадать, что это за легкий привкус… Что же за привкус? Так, буквально капелька… Легкий намек на…
– А во вторник? – спросил он у Марселя.
– Во вторник меня там не было.
Мегрэ нахмурился. Секунду он сидел неподвижно, с отсутствующим взглядом, а потом вдруг торжествующе воскликнул:
– Карри! Готов поспорить на что угодно: сюда добавили карри…
– Вы мне не верите?
– Насчет вторника? Пока не знаю, старина. Откуда же мне знать?..
– Я готов вам поклясться…
Конечно, и ему тоже хотелось верить! Как и судье! Как интуитивно хотелось верить и Альберу!
Но и труп не с неба свалился, вот в чем штука!
Глава 4
На глазах у Республики
Что и говорить, Мегрэ не на что было жаловаться. Все прошло хорошо, просто прекрасно, и месье Бурдейль-Жамине даже соблаговолил промямлить что-то невнятное, по всей видимости означавшее поздравления.
Именно Мегрэ остановил свой выбор на здании мэрии, так как в коридорах жандармерии было слишком темно, пахло кожей, капустным супом и немытым телом. В мэрии оказалось намного просторнее, стены были тщательно выбелены, все сияло чистотой. В одном углу висел флаг, на каминной полке стоял бюст Республики. На зеленом сукне стола лежала стопка свидетельств о браке.
Важных персон было немало, и они подъехали на двух машинах. Сначала прокурор, господин Бурдейль-Жамине, преисполненный такого достоинства, что с трудом снисходил до простых смертных, копошившихся где-то далеко внизу; его заместитель, потом следователь, чьего имени Мегрэ так и не разобрал, секретарь суда, судебно-медицинский эксперт, лейтенант жандармерии.
Вскоре из Лусона прибыли еще несколько лейтенантов, посчитавших необходимым перекрыть чуть ли не всю улицу, так что люди, даже те, кто ничего не знал, начинали потихоньку собираться под окнами.
Тело уже перенесли сюда, во двор. Судмедэксперт попросил разрешения работать на свежем воздухе. Принесли козлы, которые установили вместо скамеек. Наконец, явился и весьма встревоженный доктор Бренеоль. Он был немного знаком с прокурором. Оба сейчас же принялись обмениваться любезностями и обсуждать завещание какой-то дальней родственницы.
Все как один курили. За застекленной дверью, ведущей в банкетный зал, еще висели неубранные после последнего бала бумажные гирлянды, а вдоль стен стояли длинные скамьи для матрон.
– Прошу прощения, господа… Дорогой коллега, разрешите побеспокоить…
Врачи во дворе. Представители администрации – в зале, секретарь суда – перед грудой бумаг. Что до самого мэра, он стоял на пороге с очень важным видом и беседовал с одним из жандармов.
В какой-то момент Мегрэ усомнился, а дойдет ли вообще речь до дела – настолько все присутствующие были далеки от совершившегося убийства. Судья как раз начал новую историю о том, как в прошлом году охотился на уток на косе Л’Эгийона.
– Давайте пока начнем? – предложил Мегрэ секретарю суда.
Комиссар принялся диктовать вполголоса, дабы не потревожить всех этих важных господ. Есть ли какие-нибудь новости с утра? Почти ничего. Разве что Тереза опознала по фотографии человека, который во вторник сошел с автобуса. К настоящему времени шофер тоже его опознал, но не смог вспомнить, где этот человек сел в автобус – в Лусоне или в Триезе.
Фотографии разослали по всем направлениям, раздали всем жандармам. Их будут показывать владельцам гостиниц, кафе и ресторанов. Снимок опубликуют в завтрашних газетах. В общем, обычная рутина.
– Устроите нам знатное расследование, а, комиссар? – снисходительно пошутил судья, будто загодя готовясь поставить Мегрэ отличную оценку.
Вернулись судмедэксперты, без тени брезгливости на лице. Вымыли руки в колонке на заднем дворе мэрии. Тупой предмет, как и было предсказано… Очень сильный удар… Черепная коробка так и лопнула… Сейчас приступим к вскрытию…
Здоровый мужчина… Печень немного увеличена… Наверное, любил вкусно поесть…
– Я совершенно уверен, любезнейший господин прокурор, что мой друг Форлакруа, с которым я в тот вечер играл в бридж, совершенно ни при чем…
– Не пора ли, господа?
Они двинулись пешком, выстроившись в целую процессию, так как не было никакого смысла рассаживаться по машинам. И местные жители потянулись следом! И все это под веселым солнышком…
– Прошу вас, проходите вперед, господин прокурор.
Дверь распахнулась до того, как успели нажать на кнопку звонка. Старая Элиза впустила всех в дом. Судья Форлакруа скромно стоял в углу своей большой библиотеки, и все чувствовали себя крайне неловко, так как не знали, можно ли к нему подойти, поздороваться, пожать руку…
– Я вставил ключи во все двери в доме, господа…
В одном из кресел Мегрэ заметил молодую девушку, Лиз, которая смотрела вокруг удивленными глазами, и луч заходящего солнца ярко подсвечивал несколько прядей ее не менее ярких рыжих волос. Надо же! А ночью он и не заметил, что она рыжая, причем огненно-рыжая.
– Не соблаговолите ли нас проводить, господин комиссар? – со вздохом спросил прокурор, очень светский человек, который чувствовал себя неловко, оказавшись в чужом доме при таких обстоятельствах, и который поскорее пытался покончить с неприятными формальностями.
– Сюда… Вот спальня девушки. Комната судьи дальше по коридору. Вот кладовка для фруктов…
Шестеро мужчин в плащах и в шляпах осматривались, наклонялись, трогали разные предметы, кивали головами.
– В шкафу хранятся инструменты. Вот молоток, который, скорее всего, послужил орудием убийства, но отпечатков на нем обнаружено не было…
– В перчатках?.. – уронил судья с таким видом, будто сказал что-то очень умное.
Вся сцена немного напоминала принудительную продажу частного дома с аукциона. Зайдут ли они в спальню к судье? Мегрэ сам открыл дверь. Комната была средних размеров, обставлена скромно, но со вкусом. Снова это сочетание почти деревенской простоты и изысканности.
Инспектор Межа остался снаружи. Мегрэ поручил ему последить за любопытными, понаблюдать за реакцией людей на происходящее, прислушаться к разговорам. Дидин стояла в первых рядах, периодически качая головой и умело скрывая возмущение, что ее оставили в толпе зевак – ее-то, которая все устроила, все организовала!
Следователь и прокурор, отойдя в уголок, тихо переговаривались. Прокурор кивал, соглашался. Потом подошел к Мегрэ:
– Мне сообщили, что вы хотите на два-три дня оставить главного подозреваемого на свободе… Тонкий, очень тонкий момент, все-таки сокрытие трупа не подлежит сомнению… Что ж! Если вы возьмете на себя ответственность… С вашей репутацией… Мы оставим вам ордер на арест. И, наверное, еще один незаполненный ордер, да?..
Довольный прокурор прикрывал веки. Он так улыбался.
– Пожалуй, господа…
Процессия направилась к выходу. Дела были окончены. Доктор Бренеоль, извинившись, попросил разрешения остаться со своим другом Форлакруа. Остальным же оставалось только рассесться по машинам. Приподнять шляпу на прощание, пожать руки…
Мегрэ глубоко вздохнул.
Уф! Можно было начинать расследование!
Она стояла перед ним, поджав губы – сухонькая, с видом оскорбленного достоинства.
– Когда захотите меня видеть, возможно, я смогу поделиться интересной для вас информацией…
– Ну конечно, мадам Дидин! Знаете что… Я зайду к вам сегодня вечером.
Она удалилась, прижимая к груди накинутую на плечи шаль. Поодаль, тут и там, небольшими группами стояли местные жители. Все смотрели на Мегрэ. Деревенские мальчишки бежали за ним по пятам, и один из них презабавно передразнивал тяжелую походку комиссара.