Подарок всем любителям детектива!
Здесь есть истории на любой вкус: классические, динамичные, приключенческие! Их авторы – признанные мастера детективного жанра – А. Конан Дойл, Э. А. По, Г. К. Честертон, Э. Габорио и др.
Вас ждет встреча с любимыми персонажами – обаятельным Арсеном Люпеном и хладнокровным Ником Картером, прославленным Шерлоком Холмсом и скромным отцом Брауном, бесстрашным Натом Пинкертоном и другими.
Здесь собраны только лучшие детективы с непредсказуемым финалом! Дерзкие ограбления и рискованные авантюры, покушения из-за угла и поединки лицом к лицу, запутанные головоломки и их блестящие решения – эти истории держат в напряжении до последней страницы!
Содержание:
Артур Конан Дойл 1
Гилберт Кийт Честертон 39
Эдгар Аллан По 58
Эдгар Уоллес 75
Морис Леблан 105
Нат Пинкертон 116
Ник Картер 123
Эмиль Габорио 134
Примечания 205
Золотая коллекция классического детектива
(сборник)
Артур Конан Дойл
Сэр Артур Игнатиус Конан Дойл – шотландский и английский врач и писатель. Артур Конан Дойл родился в Эдинбурге 22 мая 1859 года в семье художника. В 1881 году он окончил медицинский факультет Эдинбургского университета и как корабельный врач совершил путешествие в Африку.
Вернувшись на родину, он занялся медицинской практикой в одном из районов Лондона. Защитил диссертацию, стал доктором медицины. Постепенно начал писать рассказы и очерки в местные журналы.
Героем его рассказов под именем сыщика-любителя Шерлока Холмса стал преподаватель Эдинбургского университета Джозеф Белл, который любил поразить воображение студентов своей чрезмерной наблюдательностью и умением с помощью "дедуктивного метода" разобраться в самых сложных и запутанных проблемах. Правда, первая повесть осталась незамеченной, зато следующая – "Знак четырех" (1890) – принесла автору популярность. В начале 90-х годов XIX века один за другим выходят сборники рассказов "Приключения Шерлока Холмса", "Воспоминания о Шерлоке Холмсе", "Возвращение Шерлока Холмса".
Читатели требовали от автора все новых и новых произведений о любимом герое, но Конан Дойл понимал, что фантазия его постепенно угасает, и написал несколько произведений с другими главными героями – бригадиром Жераром и профессором Челенджером.
Дойл много путешествовал, плавал судовым врачом в Арктику на китобойном судне, в Южную и Западную Африку, служил полевым хирургом во время англо-бурской войны.
В последние годы жизни Конан Дойл увлекся спиритизмом и даже издал двухтомный труд "История спиритизма" (1926).
Умер Конан Дойл в 1930 году в возрасте 71 года. Он сам написал свою эпитафию:
Я выполнил свою простую задачу,
Если дал хотя бы час радости
Мальчику, который уже наполовину мужчина,
Или мужчине – еще наполовину мальчику.
Мой друг, убийца
– Доктор, четыреста восемьдесят первому номеру лучше не становится, – укоризненно произнес старший надзиратель, заглянув в приоткрытую дверь моего кабинета.
– Ну и черт с ним, – ответил я, не отрывая глаз от газеты.
– А шестьдесят первый жалуется, что у него болит горло. Может, поможете?
– В этом шестьдесят первом уже столько лекарств, что по нему фармакопею изучать можно, – сказал я. – Он сам как ходячая аптека. А горло у него здоровее вашего.
– Так, а седьмой и сто восьмой? Это хроники, – продолжил надзиратель, бросив взгляд на синий листок бумаги. – И двадцать восьмой вчера на работу не вышел, сказал, что, когда поднимает тяжести, у него в боку колет. Я бы хотел, чтобы вы его осмотрели, доктор, если можно. А у восемьдесят первого – это тот, который Джона Адамсона на бриге "Коринфянин" убил, – ночью какой-то приступ был. Он до утра орал как сумасшедший.
– Ну хорошо, хорошо, осмотрю его попозже. – Небрежно отбросив газету, я потянулся за кофейником. – Надеюсь, это все?
Надзиратель просунул голову чуть дальше в комнату.
– Прошу прощения, доктор, – перешел на доверительный тон офицер, – но мне показалось, что у восемьдесят второго что-то вроде простуды намечается, так что у вас есть хороший повод заглянуть к нему и переброситься парой словечек.
Моя рука с чашкой кофе замерла в воздухе на полдороге ко рту. Я изумленно воззрился на серьезное лицо надзирателя.
– Повод? – произнес я. – У меня есть хороший повод? Что вы несете, Мак-Ферсон? Я, когда не смотрю за заключенными, весь день, как проклятый, бегаю по больным, вечером возвращаюсь уставший как собака, а вы подыскиваете мне лишний повод работать еще больше?
– Вам это понравится, доктор, – уже показалось из-за стены плечо надзирателя Мак-Ферсона. – Этого человека стоит послушать, если, конечно, вам удастся его разговорить. Вообще-то он парень не болтливый. Или вы не знаете, кто такой восемьдесят второй?
– Нет, не знаю. И знать не хочу! – отрезал я, полагая, что мне в качестве знаменитости подсовывают какого-нибудь местного бандита.
– Это Мэлони, – многозначительно произнес надсмотрщик. – Тот самый, который сдал своих сообщников после убийств в Блюменсдайке.
– Не может быть! – воскликнул я, в изумлении опуская чашку. Я слышал об этой серии ужасных убийств и читал о них в одном из лондонских журналов задолго до того, как попал в Австралию. Мне тут же вспомнилось, что эти зверские преступления своей жестокостью затмили даже злодеяния Берка и Хейя и что самый безжалостный член банды спасся от виселицы только тем, что согласился свидетельствовать против своих сообщников на суде. – Вы уверены, что это он? – спросил я.
– О, можете не сомневаться. Просто раскачайте его немного, и он уж вас удивит, будьте уверены. С таким человеком, как этот Мэлони, стоит познакомиться поближе. До определенной степени, конечно, – лицо надсмотрщика расплылось в довольной улыбке, он коротко кивнул и скрылся за дверью, оставив меня заканчивать завтрак и размышлять над услышанным.
Должность медика при австралийской тюрьме завидной не назовешь. Возможно, где-нибудь в Мельбурне или Сиднее такая работа еще может показаться сносной, но такому небольшому городу, как Перт, завлечь почти нечем, да и немногие его прелести уже давно исчерпались и обрыдли. Климат здесь был отвратительный, общество – и того хуже. Жизнь местных обитателей была неразрывно связана с животноводством; так что все разговоры здесь сводились к обсуждению цен, болезней и вопросов разведения овец и коров. Я, как человек пришлый, ни тех, ни других не держал, и новые средства избавления от паразитов, лечение парши и другие подобные темы меня совершенно не интересовали, поэтому я оказался в некоторой интеллектуальной изоляции и был страшно рад чему угодно, что могло хоть как-то развеять однообразие моего существования. Убийца Мэлони по крайней мере был личностью неординарной, выделялся на общем фоне и мог стать для меня глотком свежего воздуха в рутине повседневности. Я решил, что воспользуюсь советом надсмотрщика и познакомлюсь с ним. Итак, во время обычного утреннего обхода я остановился у двери с соответствующим номером, повернул в замке ключ и вошел в камеру.
Заключенный лежал на нарах в расслабленной позе, но при моем появлении тут же поднялся, спустил на пол длинные ноги и устремил на меня дерзкий, но настороженный взгляд, не предвещавший легкой беседы. С бледным скуластым лицом, рыжеватыми волосами и серо-голубыми кошачьими глазами, мускулистый и высокий, он тем не менее производил впечатление человека, обладающего каким-то физическим недостатком из-за слишком низко опущенных плеч. Какой-нибудь прохожий, встретив Мэлони на улице, принял бы его за обычного респектабельного мужчину довольно привлекательной наружности. Даже в уродливой арестантской робе этой гнилой тюрьмы он держался с определенным достоинством, что отличало его от остального сброда соседних камер.
– На здоровье я не жаловался, – вместо приветствия грубо произнес он. Этот хрипловатый резкий голос живо напомнил мне, что передо мной сидит гроза Лена-вэлли и Блюменсдайка, самый безжалостный головорез из тех, которые когда-либо грабили фермы или перерезали глотки их обитателям.
– Я знаю, – ответил я. – Но надзиратель Мак-Ферсон сказал, что у вас простуда, вот я и решил к вам зайти.
– А не пошли бы вы к черту вместе со своим Мак-Ферсоном! – закричал вдруг заключенный в неожиданном приступе ярости. – Ах да, – добавил он уже чуть спокойнее, – теперь давайте, бегите строчить доклад коменданту. Ну? Добавьте мне еще полгода или сколько там полагается… Вперед!
– Я не собираюсь писать на вас доклад, – миролюбиво возразил я.
– Восемь квадратных футов, – он, похоже, пропустил мимо ушей мои слова и снова начал впадать в ярость: – Восемь квадратных футов, и даже тут я не могу жить спокойно! Обязательно найдется какая-нибудь гнида, которой, видишь ли, хочется поговорить, поглазеть… Да чтоб вас всех разорвало! – Он поднял над головой руки и затряс сжатыми кулаками, сопровождая свой жест потоком отборных ругательств.
– Странное у вас представление о гостеприимстве, – изо всех сил стараясь оставаться спокойным, произнес я первое, что мне пришло в голову.
К моему удивлению, он тут же замолчал и уставился на меня широко раскрытыми глазами. В том, что он так яростно отстаивал, а именно в его праве относиться к этой камере как к собственному жилью, я вроде бы не усомнился, и это, похоже, стало для него совершенной неожиданностью.
– Прошу меня извинить, – смущенно произнес он. – Я немного погорячился. Присаживайтесь, – указал он на грубую скамью, которая служила ему продолжением ложа.
В сильном недоумении от столь внезапной перемены я сел. Не уверен, что Мэлони в подобном спокойном состоянии располагал к себе больше. Кровожадный убийца на какое-то время исчез, но теперь неожиданно мягкий голос и подобострастная манера указывали на доносчика, который ради того, чтобы спасти свою шкуру, с легким сердцем отправил на виселицу тех, с кем совершал свои страшные преступления.
– В груди боли есть? – спросил я, напуская на себя деловой вид.
– Да бросьте вы, доктор… Бросьте! – улыбнулся он, обнажая два ряда белых зубов, и уселся на край лежака. – Вас же сюда привела вовсе не забота о моем драгоценном здоровье. Можете не прикидываться. Вы пришли посмотреть на Вулфа Тона Мэлони, фальшивомонетчика, убийцу, грабителя и стукача. Вы ведь так меня себе представляете, да? Ну вот он я, во всей красе. Как видите, не такой уж и страшный.
Он помолчал, как будто ожидая от меня какого-то ответа, но, поскольку я молчал, повторил еще пару раз:
– Не такой уж я страшный… А что мне оставалось делать? – вдруг возмутился он, его сатанинское нутро снова дало о себе знать. – Все равно нас всех должны были вздернуть. Всех до одного. От того, что я их сдал и этим спас себя, они лучше не стали. В этом мире каждый сам за себя, а уж дьявол выберет, кому повезет больше. У вас табаку жевательного не найдется, доктор?
Он набросился на кусок "барретта", который я ему протянул, как голодный дикий зверь. Табак, похоже, несколько успокоил его нервы, поскольку он уселся поудобнее и снова заговорил извиняющимся голосом.
– Представьте себя на моем месте, доктор, – сказал он. – Любой бы тут немного тронулся. Меня на этот раз на шесть месяцев упекли за драку, и знаете что? Когда этот срок выйдет, я буду очень жалеть. Здесь мне спокойно, живу себе тихо-мирно, но как представлю, что меня ждет на воле… С одной стороны власти, с другой – Расписной Том из Хоуксбери. Какое там спокойствие!
– А кто это? – поинтересовался я.
– Брат Джона Гримторпа, одного из тех, кого после моих показаний приговорили. О, это был отъявленный мерзавец, дьявольское отродье, и братец его не лучше! Этот, с татуировками, – бандюга, каких поискать. Он после суда поклялся мне отомстить. Прошло уже семь лет, а он все еще преследует меня. Я это точно знаю, хоть сейчас его не видно и не слышно. В семьдесят пятом он меня выследил в Балларате, вот, видите, у меня на тыльной стороне ладони шрам – это от его пули. В семьдесят шестом в Порт-Филлипе мы с ним снова встретились, но мне тогда повезло больше, я его подстрелил, правда, он выжил. В семьдесят девятом он порезал меня в баре в Аделаиде, так что после этого мы были, можно сказать, квиты. Но сейчас он опять где-то здесь ошивается, выискивает способ отправить меня на тот свет. И он это сделает, если только… Если только не случится чудо и кто-нибудь не сделает этого с ним самим раньше, – и Мэлони криво улыбнулся.
– Но, если честно, я на него не в обиде, – продолжил он. – Для него-то ведь это дело кровное, просто так его не бросишь. Власти наши – вот что выводит меня из себя. Когда я думаю о том, что я сделал для этой страны и что получил взамен, у меня все внутренности начинают переворачиваться… Я просто сатанею. У нас уже никто не помнит, что такое благодарность или обычные правила приличия, доктор!
На несколько минут он призадумался, должно быть, над жизненными тяготами, которые выпали на его долю, после чего приступил к их подробному изложению.
– Представьте. Девять отъявленных мерзавцев, – сказал он. – Три года они промышляют убийствами и грабежом. Не проходит и недели, чтобы они не отняли чью-то жизнь. И вот их ловят, полиция пытается доказать их вину, но ничего не получается. Почему? Да потому, что эти девятеро знали свое дело и всем свидетелям, кто хоть что-то мог рассказать, перерезали горло. Что же происходит потом? Возникает некий гражданин по имени Вулф Тон Мэлони и говорит: "Я нужен стране, и я готов послужить ей". После чего дает показания против остальных. Судьям этого вполне достаточно, чтобы отправить негодяев на виселицу. И что же тут плохого, спрошу я вас. Разве я сделал что-то предосудительное? И что же я получаю в благодарность от этой страны: меня преследуют, сэр, за мной шпионят, не сводят с меня глаз ни днем, ни ночью. Человек, который столько трудился для ее блага, подвергается самому настоящему гонению. Кто может такое вынести? Конечно, я не жду, что мне дадут орден или сделают министром колоний, но я-то, черт побери, рассчитывал, что меня после суда оставят в покое!
– Но вы же не думаете, – возразил я, – что помощь, которую вы оказали, даст вам пожизненную амнистию.
– Я говорю не о нынешнем заключении, сэр. – Голос Мэлони преисполнился достоинства. – То, во что превратилась моя жизнь после того проклятого суда, вот что выматывает мне душу. Я вам сейчас все расскажу. Выслушайте меня до конца и скажите, справедливо со мной обошлись власти или нет.
Далее я изложу рассказ заключенного его собственными словами настолько точно, насколько я их запомнил, сохранив его довольно извращенное понимание добра и зла. Я могу поручиться за точность изложенных им фактов, но сделанные на их основании выводы пусть останутся на его совести. Через несколько месяцев после нашего разговора я встретился с инспектором Г. У. Хэнном, бывшим комендантом данидинской тюрьмы, и он показал мне свой журнал, записи в котором полностью подтверждают каждый факт из рассказа Мэлони, который поведал он мне в то утро глухим невыразительным голосом, с низко склоненной головой и зажатыми между коленями руками. Лишь блеск кошачьих глаз указывал на волнение, охватившее его при воспоминании о тех событиях.
* * *
Вы наверняка читали о Блюменсдайке (не без гордости начал он). О, это название было у всех на устах, когда мы там хозяйничали. Потом-то нашлась одна умная ищейка по фамилии Бракстон, который со своим напарником, проклятым янки, выследил нас и сцапал всю нашу честнýю компанию. Ну, вы, разумеется, знаете, что это было в Новой Зеландии, так вот, нас отправили в Данидин, там же вынесли приговор, и всех моих дружков повесили. Когда мы сидели на скамье подсудимых, они все как один подняли руки и наградили меня такими проклятиями, что, если бы вы их услышали, кровь бы застыла у вас в жилах… Довольно подло с их стороны, потому что мы ведь как-никак были друзьями. Но ладно уж, все равно они были отъявленными мерзавцами, и каждый думал только о себе. Хорошо, что их всех повесили.
После этого меня отправили обратно в данидинскую тюрьму и посадили в нашу старую камеру. Вся разница заключалась в том, что теперь мне не нужно было работать и кормить меня стали получше. Я это терпел недели две, пока однажды с обходом к нам не пожаловал комендант. Ну, я, само собой, и выложил ему свои претензии.
– Что происходит? – спросил его я. – Мне обещали, что меня отпустят, а вы держите меня здесь. Вы же нарушаете закон.
Он как-то непонятно улыбнулся.
– Тебе так хочется отсюда выйти?
– Да! Причем так сильно, что, если сейчас же вы не откроете дверь, я вас сам засужу за незаконное лишение свободы.
Моя решительность его, похоже, немного удивила.
– Что-то тебе уж сильно не терпится попасть на тот свет, – сказал он.
– Что это вы имеете в виду? – удивился я.
– Пойдем со мной, сейчас ты увидишь, что я имею в виду, – сказал он и повел меня в дальний конец коридора, к окну, из которого были видны ворота тюрьмы. – Смотри! – произнес он.
Я выглянул. На улице перед воротами стояло с десяток сурового вида парней. Одни курили, другие играли в карты прямо на тротуаре. Увидев меня, они словно с цепи сорвались и с дикими криками, размахивая кулаками, ринулись к воротам.
– Они ждут тебя. Наблюдают за всеми выходами из тюрьмы, – сказал комендант. – Все они – представители "комитета бдительности". Впрочем, если ты так решительно намерен уйти, задерживать тебя я, конечно же, не имею права.
– И вы называете эту страну цивилизованной? – закричал тогда я. – Вы что, допустите, чтобы человека убили посреди бела дня прямо на улице?
После этих слов и комендант, и надзиратели, и вообще все, кто меня слышал, заулыбались, словно я сказал что-то чрезвычайно остроумное.
– Закон на твоей стороне, – говорит комендант, – так что мы более тебя не задерживаем. Надзиратель, выведите его за ворота.