Неожиданно размышления Шумилова приобрели несколько иное направление: "В 1873 году сестрица пришла к братьям со своими деньгами, попросилась, так сказать, в дело. В том же году появился первый выпуск акций. Каким-то образом они его разделили между собой - братья, сестра, возможно, её муж, сейчас неважно, в каких долях. Появление акций формально обозначило некий новый этап в развитии пароходного предприятия. Проходит девять лет, и в 1882 году эмитируется второй выпуск акций, в четыре раза больший предыдущего. Очевидно, что сие событие также знаменовало собою некий весьма важный этап". Шумилов догадался, что, возможно, именно тогда Егор Дубровин овдовел и формально удочерил "грех молодости" - Александру Максименко. В то время ей должно было быть что-то около семнадцати лет. Появление нового близкого родственника каким-то образом обеспокоило прочих дольщиков, потребовалось уточнить позиции, выяснить, кто и чем владеет. Да и компания значительно разрослась. Вот тогда-то и появились акции второго выпуска. Возможно, уже тогда Александра получила какую-то часть, а после смерти отца наверняка унаследовала львиную долю его акций. И ещё одна немаловажная деталь. Никак нельзя было не заметить того обстоятельства, что Александра Егоровна мало походила на безутешную вдову, недавно похоронившую любимого мужа. Вернее, она совсем на таковую не походила. Траура дамочка не носит, и если бы про неё не сказали, что она вдова, так Алексей ни за что бы об этом не догадался. "И что за история со смертью её мужа? - спохватился вдруг Шумилов. - Тёмная история, по словам
Эйлера, кто-то что-то пытался мутить. Уж не там ли сокрыта отгадка всех этих непоняток?"
Шумилов прекрасно знал, что обычный человек стремится действовать привычными схемами. Людей мыслящих нетривиально, способных на оригинальные комбинации, гораздо меньше, чем принято думать. И если Александра Максименко склонна использовать людей, в чём и заподозрил её Шумилов, то, вероятно, точно так же она вела себя раньше с мужем и отцом. Пока человек ей нужен, она окружает его вниманием и заботой, когда нужда пропадёт, она, скорее всего, выбросит его, как тряпичную куклу. Может быть, Шумилов ошибался. Но что-то подсказывало ему, что он верно понял эту женщину.
Итак, в Петербурге всё сложилось столь удачно, что Алексей Иванович справился с делами практически за сутки.
На следующий день после обеда у Фердинанда Третьего он забежал в свой кабинет в "Обществе взаимного поземельного кредита" и из реестра "закладных листов" выписал пару дюжин вариантов заложенных участков, могущих теоретически представить интерес для Максименко. Это всё были крупные поместья с оценочной стоимостью более ста тысяч рублей; кредиты под их залог должны были быть погашены в течение ближайших двух месяцев, однако, владельцы этих земель уже уведомили "Общество" о том, что, скорее всего, выкупать их не станут. Это означало, что в скором времени эти поместья окажутся выставленными на торги. В обратный путь Шумилов отправился дневным поездом. Дорога с севера на юг через пол-России немало развлекла его. Уютное отделение в пульмановском вагоне с диванами, постепенно меняющийся пейзаж за окном - от мрачных псковских ельников до светлых берёзовых перелесков к югу от Коломны, а главное - приятный попутчик, оказавшийся доктором из Екатеринодара, скрасили Алексею Ивановичу сорокачасовое путешествие.
Доктор оказался человеком вдумчивым и наблюдательным, кроме того, обладал несомненным даром рассказчика и поведал Шумилову много интересного о последних достижениях современной медицины от психиатрии до гомеопатии. Попутчик оказался хоть человеком немолодым, но неугомонным, ему было всё вокруг интересно. Узнав, что Шумилов юрист, он принялся с жаром обсуждать преимущества и недостатки суда присяжных и всей отечественной судебной системы. Оказалось, что он следит за всеми громкими процессами в Москве и Петербурге.
Распростившись с ним в Ростове, Алексей Иванович ощутил лёгкую грусть: живёт такой вот самый обычный доктор в провинции, безропотно тянет свою лямку, в любую непогоду безоговорочно срываясь к больным и страждущим, безо всякого пафоса делает большое и нужное дело, оставаясь оптимистом, неугомонной душой…
Побольше бы таких людей России, глядишь, и жизнь вокруг совсем иной бы стала…
4
- Алёша приехал! - навстречу вошедшему на террасу брату радостно бросился Димка. - А мы всё гадали, когда вернешься. Я хотел поехать на вокзал к петербургскому скорому, да мама сказала, что ты наверняка только завтра появишься.
- У меня, братец, строгое приказание: как приедешь, немедля везти тебя к Александре Егоровне. Мне за тебя досталось, - похохатывая, говорил Сергей, обнимая брата, - наша Дульцинея шибко обиделась, что ты сорвался в Питер, не сказав ей ни слова и не простившись.
- Даже так? То есть я теперь обязан уведомлять её о своих планах… А ведь я ей говорил, что должен буду поехать в Питер, просто не сказал, когда именно. Сергей посмотрел на Алексея уже без усмешки, внимательно.
- Вижу, в столице что-то случилось? Настроение… какое-то не то…
- Всё расскажу. Чуть позже. Вот пойдем купаться…
Спустя пару часов братья сидели на мягкой травке у воды, на их любимом донском берегу, где над водой простёрла свои сучковатые ветви старая ива. Вода мягко накатывала на песчаную отмель, шевеля мелкие камушки и поднимая песчинки. На неё можно было смотреть бесконечно, и эта ритмичность навевала умиротворение. Вот только у Алексея настроение было весьма не благостным. Он подробно рассказал старшему брату о поездке и признался в своих крепнущих подозрениях.
- Мне вполне по силам устроить для Александры Егоровы красивую комбинацию по покупке земли с дисконтом. Но для этого я должен быть уверен в её человеческих качествах.
- Не вижу связи одного с другим, объясни, - попросил Сергей.
- Объясню на примере. Скажем, шесть лет назад некий князь решил взять в нашем "Обществе" кредит под залог имения. Имение большое, окультуренное, там и запруда с зеркальным карпом, там и строевого леса двадцать тысяч десятин, и пасеки, и прекрасный дом, да не один, другими словами, чёрта лысого разве что нет. Всё это богатство оценивается нашими специалистами, скажем, в четыреста тысяч. Князь получает кредит на сорок процентов от оценочной стоимости, то есть сто шестьдесят тысяч со сроком погашения через шесть лет. Процент для нас неважен, поскольку князь в пух и прах проигрывает деньги в Ницце и возвращать кредит не собирается, о чём за полгода официально нас уведомляет. Итак, в распоряжении "Общества" оказывается прекрасный надел, который пойдёт на торги для погашения возникшей со стороны князя задолженности. Перед его постановкой на продажу на место выезжает представитель "Общества" для того, чтобы оценить нынешнее состояние заложенного имения. И тут начинается самое интересное…
- Я слушаю, продолжай.
- Этот представитель может формально подтвердить оценку шестилетней давности. А может написать, что за прошедшие годы дамба пришла в негодность и запруда спущена, никакого зеркального карпа нет и в помине. Разрушение запруды привело к заболачиванию обоих берегов реки и выключению из землепользования, скажем, четырёхсот десятин пойменной земли. А может и восьмисот. Княжеские хоромы обветшали, к жилью непригодны и требуют ремонта. Строевой лес вообще порубили окрестные мужики, так сказать, поворовали, да пожгли, подлецы, и теперь его там не двадцать тысяч десятин, а хорошо, если двенадцать осталось. Короче, надо пересмотреть оценку в сторону понижения. И возникает тот самый дисконт, который сможет поймать новый владелец этого поместья. Если дисконт двенадцать процентов, то от четырёхсот тысяч это составит сколько?.. Правильно, сорок восемь тысяч рублей, но ведь можно написать и двадцать процентов, и двадцать пять. Все в нашем "Обществе" прекрасно понимают, что означает подобная переоценка, но закрывают глаза, поскольку с таких операций каждое ответственное лицо что-то получает. И должен сказать, что члены нашего Правления постоянно проводят такие сделки.
- Так что именно смущает тебя в случае с Александрой Егоровной?
- У человека, купившего землю с большим дисконтом в силу понятных причин возникает соблазн быстро её перепродать, так сказать, пуститься в банальную спекуляцию. А делать этого нельзя. Просто в силу разумной осторожности, дабы не привлекать к себе внимания новых соседей, предводителя местного дворянства. Земельного комитета. Опыт подсказывает, что всегда найдётся масса желающих раздуть кадило и спросить: как это господину Такому-Сякому удалось купить задёшево и продать задорого? Нельзя привлекать к себе внимание. Для этого надо быть уверенным в клиенте.
- Что ж, - Сергей пожал плечами. - Ты знаешь, о чём говоришь. Я тебе тут не советчик.
- Я не стану организовывать сделку для Александры Максименко до тех пор, пока твёрдо не буду знать, что же на самом деле происходит в её голове. Мне совершенно непонятно, чем она руководствуется, решаясь на вывод денег из в высшей степени рентабельной пароходной компании… Если только моя догадка вообще верна, и Александра Егоровна, в самом деле, планирует вывести оттуда свои капиталы…
- Послушай, братец, поезжай-ка ты завтра к дяде Мише, - подкинул мысль Шумилов-старший. - Потолкуй-ка с ним.
Дядя Миша, а для всех прочих Михаил Васильевич, был родным дядей братьев Шумиловых по отцу. Уже более двух десятилетий он служил в ростовской полиции. Это был человек широкий, открытый, многословный; не в последнюю очередь благодаря именно этим качествам, он имел обширное знакомство в городе. Кому, как не ему - как по долгу службы, так и в силу особенности натуры - было не знать городских новостей?
- Я подумал об этом же, - буркнул Алексей. - Глядишь, и в Питер ездить не понадобилось бы. Пойдёшь со мной?
- Уволь. Я, наверное, завтра в Тулу подамся. Дела мои в Ростове закончились и, судя по всему, вполне успешно.
Назавтра вечером, уже проводив к поезду старшего брата и пообещав в будущем году непременно приехать к нему в Тулу, Алексей Иванович Шумилов отправился в гости к своим родственникам, дяде Мише и его семейству. Родня проживала на другом конце Ростова, в Острожном переулке, неподалёку от одного из старейших в городе православных храмов - Церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Матушка собрала корзину всяких гостинцев - кувшин домашнего подсолнечного масла, которое она умела очищать углём как никто другой, да пару бутылок молодого домашнего вина; отец же положил связку толстых журналов, выписанных из Москвы - для племянников.
Дядя жил в просторной квартире с отдельным входом в уютном двухэтажном домике, спрятавшимся в глубине палисадника. За домом также был небольшой садик, куда вела задняя дверь. Там, под навесом, увитым густой виноградной лозой, располагался деревянный настил, заменявший собою террасу и беседку. Это было любимое место семейных ужинов на свежем воздухе. За столом собралось дружное семейство - сам хозяин дома, добродушный пятидесятипятилетний Михаил Васильевич, его жена, хохотушка Любовь Ивановна, и младший сын Колька, гимназист 4-го класса. Старшие дети с родителями уже не жили.
После обильного неспешного ужина, после долгих рассказов о Петербурге и обсуждения последних политических новостей, Алексей подступился к интересующей его теме.
- Дядя Миша, скажите, а вам говорит что-нибудь фамилия Максименко?
- Конечно, ты ещё спрашиваешь! Известная персона! Александра Егоровна, купчиха, миллионщица. Живёт на Николаевской. Молодая вдова. Лакомый, кстати говоря, кусочек для многих искателей богатых невест. Её, почитай, весь город знает - купцы, заводчики, администрация. А отчего ты спрашиваешь?
- Познакомили меня с нею. Не могу понять, что за человек. Вот, думаю, может, вы мне глаза откроете, - задумчиво промолвил Алексей. Он нарочно не стал давать исчерпывающего ответа, оставляя место для фантазии собеседника: пусть дядя Миша сам домыслит, кто и с какой целью это знакомство устроил.
- Хм, что ж тебе сказать? - хмыкнул дядя. - Дом у госпожи Максименко на широкую ногу, такие обеды закатывает! Не знаю, как у вас в Петербурге, а у нас такое нечасто встречается. Даже очень богатые дельцы живут прижимисто. А она не такая. Всё у неё схвачено, куплено, везде друзья. Стоит ей пальцем пошевелить, как тут же найдутся исполнители любых капризов. Муж её покойный крепким хозяином был, но всё как-то меньше на виду.
- Да крепким-то крепким, но только пожили они недолго, - добавила Любовь Ивановна. ~ Вот тоже история вышла.
- А что за история?
- Умер. Заболел тифом и умер. Он по делам мотался, - пояснил дядя. - Опять же, с людьми разными общался. Поехал в Калач, там заразился тифом, а когда она его сюда перевезла - умер. Болел, кстати, довольно долго, чуть ли не месяц. Лечили его…
Дядя примолк.
- И это всё?
- Ну, чего молчишь-то? - подначила мужа Любовь Ивановна. - Рассказывай уж, коли начал. - И, подмигнув Алексею, добавила: - Это он честь мундира так блюдёт.
- Ой, да при чём тут честь мундира? - отмахнулся дядя. - Пустое всё, даже рассказывать не о чем. Лечил, значит, этого покойного мужа госпожи Максименко некий доктор Португалов. Вроде бы приличный с виду человек. А когда Максименко помер, доктор стал вымогать у вдовы взятку в четыреста рублей. Дескать, не подпишу вам разрешение на захоронение тела и всё тут.
- А он это как-то мотивировал? - осторожно спросил Алексей.
- А чем взятки мотивируются? - парировал дядя. - Денег хочу - вот и весь мотив… Португалов заявил, что, дескать, нужно установить причину смерти - намёк на то, что, может, и не своей смертью муженёк помер. Но если по уму - что там можно было придумать, когда человек целый месяц болел!? И болел-то чем - тифом! Просто доктору денег хотелось, вот он и воспользовался возможностью проявить свою власть. И, заметь, всё это происходило, когда вдова в горе пребывала. Тут надо похоронить человека по-христиански, а доктор, пройдоха, документ не подписывает!
- Интересная история, - кивнул чрезвычайно заинтересованный Алексей. - И что же было дальше?
- Вышел скандал. Вдова молчать не стала. И, кстати, правильно поступила. Она заявила на доктора в полицию, обвинила его в вымогательстве взятки. Но сказала, что платить ни за что не станет, и сама потребовала назначить экспертизу по установлению причины смерти мужа, чтобы отбить инсинуации доктора.
- Что же доктор-то сказал в своё оправдание?
- Обвинил вдову в том, что она, дескать, отравила мужа. Но ему никто не поверил, конечно. Сейчас он такая пария, все приличные люди ему от дома отказали и от услуг его врачебных тоже. Согласись, паскудная история с этими деньгами вышла. Интересно, у вас, в Петербурге тоже вымогатели встречаются?
- Не знаю, ни одного не видел. А этот доктор…
- Португалов, - подсказал дядя Миша.
- Да, Португалов, он что, был посторонним человеком? Ведь обычно к больному приглашают семейного врача, который лечит и отцов, и детей, и внуков и которому все доверяют.
- Насчёт этого не знаю, но то, что он не лечил старшее поколение в их семействе - точно, поскольку чета Максименко приехала сюда всего несколько лет назад, уже после женитьбы. А до этого они вроде как в Астрахани жили, именно оттуда Александра Егоровна родом.
- Любовь Ивановна, а вы что скажете? - Алексей всем телом поворотился к женщине, поскольку интуитивно чувствовал, что её переполняет желание принять участие в разговоре. - Что-то про честь полицейского мундира, верно?
- Я так скажу, Лёшенька, про то, как Португалов требовал с Максименко деньги, я ничего не знаю, поскольку при том не присутствовала. А знаю лишь то, что про Ивана Портуталова многие люди говорят только хорошее. Знаю, что людям в помощи он никогда не отказывал и у бедных людей последнюю копейку из кармана не тянул. Может, он и попросил у Сашки Максименко деньги за службу - так могла бы и дать, нечего скопидомничать! Ей эти четыреста рублей, что четыре фантика, она куда более на свои утехи бросает. И муж ей был не пара - слишком разные люди. Уж не знаю, отравила она его или нет, да только она его в могилу свела, и нечего тут на доктора тянуть. А Ивану Португалову рот заткнули…
- Ой, да ладно, Любаня, - отмахнулся дядя Миша. - Сейчас начнёшь тут маккиавелизм разводить!
- Заткнули, заткнули! Ты своих всегда защищаешь, да только у всякого Егорки свои отговорки! Знаю я, какие держиморды в полиции работают, слава Богу, замужем за полицейским, так что, почитай, сама на службе состою. Так что ручаюсь, Лёшенька, дело там грязное и тёмное, а хорошего человека просто крайним назначили, как почитай, всегда у нас делается.
- А как мне этого доктора разыскать? - полюбопытствовал Алексей.
- А на что тебе? - хитро посмотрел на племянника Михаил Васильевич. Но супруга ту же его осадила, даже не дав Алексею времени ответить.
- Ты, Миша, как иудей разговариваешь: вопросом на вопрос отвечаешь! А живёт Иван Португалов на Митрофаньевской, там за церковью двухэтажный домик с голубой крышей и голубыми наличниками.
Подойдёшь, спросишь, там тебе его всяк укажет.
- Хочу проконсультироваться по поводу астмы для одного моего петербургского приятеля, - объяснил Алексей своё любопытство. - Думаю, раз пациентов у доктора сейчас мало, он не станет заламывать дорого. Как думаете?
На самом деле Алексей Шумилов вовсе не был уверен, следует ли ему продолжать погружаться в семейные дела малознакомой женщины, или имеет смысл корректно прервать знакомство с нею, сославшись на какой-либо достоверный, но надуманный предлог. Мысли шли враздрай, не позволяя остановиться на каком-то решении. Для Шумилова было очевидно лишь то, что элементарные нормы приличия требовали от него визита к мадам Максименко. Кроме того, Алексей тяготился предстоящим разговором с Александрой Егоровной, вернее, его деловой частью.
Однако ехать к ней было необходимо. На следующий день после посещения дяди Миши Алексей поутру отправился на Николаевскую улицу. Он выбрал утреннее время нарочно, полагая, что в такой час у Александры Егоровны не должно быть гостей. Прихватив роскошную коробку шоколадных конфет, купленных в магазине Елисеева на Невском проспекте специально в презент купеческой вдове, Шумилов вышел на улицу, но, глянув в небо, решил вернуться за зонтом. Весь небосвод затянуло плотной облачностью, а воздух оказался на удивление парким. Полное безветрие свидетельствовало о приближении грозы. Птицы примолкли, собаки и кошки попрятались, природа словно замерла в ожидании.
До дома Максименко он успел добраться практически в ту самую минуту, когда грянул первый гром. Последние полета метров Шумилов проделал под настоящим водопадом и, войдя в дом, вручил горничной мокрый зонт.
Алексей вздохнул с облегчением и даже мысленно похвалил себя за предусмотрительность, застав Александру Егоровну на пороге террасы в полном одиночестве. Она рассматривала льющиеся с неба потоки воды и выглядела задумчивой.
- О, Алексей Иванович, - обернулась она к Шумилову. - Как давно вы у меня не были! Я уж, было, вас совсем потеряла.
Она говорила нараспев, слегка запрокидывая назад голову, и смотрела на Алексея снизу вверх. Когда она подала Шумилову для поцелуя руку, накинутая на плечи ажурная шаль скользнула вниз, открыв взору гостя полупрозрачный пеньюар тонкого розового шелка. На шее с правой стороны цепочкой протянулись три темные родинки.
- Пойдёмте в кабинет, - предложила Максименко, возвращая шаль на место, не очень, впрочем, поспешно.
В кабинете она села в старое кресло у стола и игриво скомандовала: