- Почему не пробовал? Пробовал. В Чечне когда служил. Когда над головой свои же снаряды рвались. Когда в грязи и в холоде месяцами сидели не жрамши… Попробовал, как же.
- Ну и как? - Литовкин с интересом глянул на офицера.
- Зараза. Никакого кайфа не получил. Блажь, распутство… Пропадешь, Миша! Брось! Как старший тебе советую… Большие дозы принимаешь?
- Да нет, обычные. Грамм-два.
- И как часто?
- Теперь уже два раза в неделю. Больше не выдерживаю.
- М-да.
Помолчали. Машина спускалась к водохранилищу. Был серый ветреный зимний день, ТЭЦ, как легендарный крейсер "Аврора", дымила всеми своими четырьмя трубами и, казалось, плыла.
Чуднб! Отсюда, с высокого правобережья, ТЭЦ - как на ладони, и сходство с кораблем максимальное. Несколько лет назад, до перестройки, когда еще жила Советская власть и праздновали по инерции очередную годовщину Великой Октябрьской, внешнее сходство теплоэлектроцентрали использовали в пропагандистских целях, по вечерам и в ночи полыхали, отражаясь в водохранилище, гирлянды лампочек, которые высвечивали, знакомый всему миру контур крейсера, и на борту его горели цифры: 1917–1985…
Как давно все это было! Сколько лет прошло!
- Проблемы с финансами есть, Михаил? - спросил Омельченко.
- Нет. Я же челнок, деньги у меня есть. Не нужно. - Литовкин понял намек.
- Кто-нибудь о нашей встрече знает? Из твоих знакомых, та девушка, у которой ты ночевал.
- Нет. Я же не чокнутый. Тайна - это когда знает один.
- Правильно. Спать будешь спокойнее.
Омельченко взял тон парня: говорил коротко, сжато - шел у них вполне деловой, сухой даже диалог. Брянцев молча вел машину.
- А вы объяснительную когда мне вернете, Андрей Михайлович?
- Ну… Не спеши. Да и чего ты беспокоишься?
Мы умеем хранить тайны.
- Я поработаю, я согласен. У меня сейчас нет выхода, я понимаю, Литовкин был заметно подавлен.
- Мы поможем тебе вылечиться, Михаил.
- Я сам вылечусь, если захочу. Брошу, и все.
- Конечно, многое от тебя самого зависит, но врачебная помощь все же нужна: хотя бы консультации, лекарства…
- Что я должен буду делать, Андрей Михайлович?
- Да ничего особенного. Общаться с теми же людьми, с которыми и общался. Ну и… иногда ответить на интересующие нас вопросы.
- А если конкретно?
- Конкретики пока не будет. Ты сам назвал Кушнарева - Кашалота. В какой-то мере он нас интересует, впрочем, как и все остальные. Ну, раз нас свел случай… Слушай, что там, возле киоска, или где ты можешь оказаться, будут говорить, какие станут называть имена. Вообще, будь полюбознательней. Все пригодится.
- Если я перестану колоться, мне не станут доверять.
- Правильно. Постарайся имитировать. Пакетики покупай, а колоться не обязательно, Миша. Что ты, в киоске, что ли, колешься? На глазах у этой продавщицы, Марины?
- Нет, конечно. Колюсь я в другом месте, на квартире у одного пацана. Соберемся человек пять, сварим опий и… поехали! Полетели! Ладно, это я сам, Андрей Михайлович. Это я сам решу.
- Брось эту гадость, Миша! - подал голос Брянцев. - Влипнешь похуже. Или СПИД подхватишь. Тогда…
- Да я понимаю, Олег Иванович.
- Ну а раз понимаешь…
Так, за разговорами, вполне дружескими, доверительными, они доехали до автостоянки. Литовкин вышел из машины. А оперативники поехали назад, в управление.
Расставаясь, договорились, что агент позвонит через неделю…
Кличку он получил Челнок. Правда, сам Михаил Литовкин об этом не знал. И никогда, наверное, не узнает: компьютеры в управлении ФСБ весьма неразговорчивые.
Для посторонних, разумеется.
Глава 22
ПАХАНАТ ПОСТАНОВИЛ…
Рукастая снегоуборочная машина выгребла из; громадного сугроба напротив шинного завода труп какого-то человека явно "кавказской национальности". Водитель этой машины был в некотором подпитии, не сразу заметил, что захваты кинули на транспортер мерзлое тело, а когда труп оказался на уровне его дико расширившихся глаз, водила заорал дурным голосом, решив, что в механизм попал рабочий Васек, помогавший ему с лопатой в руках. Тот тоже был с глубокого похмелья (вчера наконец дали получку за ноябрь прошлого года), мог оступиться, попасть ногой на захваты, и его понесло…
Но Васек был жив-здоров, преспокойно покуривал в сторонке, опершись на лопату, - механизм и сам хорошо со всем справлялся.
Труп увидел и шофер самосвала, выглянувший из кабины - не хватит ли насыпать? - тоже заорал, и выключенный транспортер остановился.
Труп Гейдара Резаного лежал теперь на самом верху транспортера, свесив голову и руки вниз, как бы вглядываясь в холм снега, прикидывая, как поудобнее спикировать на него.
- Стой, придурок! - еще раз крикнул шофер самосвала водителю снегоуборщика. - Ты чего, ослеп, что ли… мать твою в глаз! Кого мне валишь? Я трупы не вожу. Давай назад! Васек, хватит сачковать. Гляди, чего вы мне грузите, алканы гребаные!.. Серега, включай назад!
Серега - небритый малый в зековской куцей телогрейке - клацая челюстями, дернул рычаг, труп Резаного поплыл назад, к земле, где его бережно приняли шофер самосвала и онемевший от страха Васек. За несколько лет работы в жилкомхозе он видывал всякое - на улицах города, в тех же сугробах, в канализационных люках и сточных канавах приходилось находить и дохлых кошек, и собак, птиц, и одного пацаненка, сварившегося в кипятке, доставали, упал несчастный в открытый колодец… но чтобы труп взрослого человека, в сугробе!.. Такого еще не бывало.
Коммунальщики, хлопая глазами, растерянно смотрели на обледеневшие человеческие останки со скрюченными пальцами рук, с раскрытым, забитым снегом ртом, в котором явно недоставало нескольких зубов - их, видимо, выбили при истязаниях. Да и снег на подбородке трупа был все еще красным.
- Не наш, грузин какой-то или чеченец, - предположил шофер самосвала. И кто его так? За что?
Васек стал было сгребать с лица трупа снег, но Серега, панически боявшийся покойников, а еще больше милиции, заорал на него:
- Не трогай, идиот! Следы будут, пальчики твои останутся. Доказывай потом следователям, что не ты его замочил.
- Да какие ж тут, на снегу, следы могут быть, Серега, ты что? - не очень уверенно, с заметным испугом отозвался Васек и на всякий пожарный отступил от трупа, вытер пальцы о штаны и зачем-то поглядел на них. В самом деле, останется что-нибудь, черт его знает этих следователейкриминалистов…
Работала их бригада на магистральной улице, машины по которой сновали одна за одной, и скоро возле их снегоуборочной возникло столпотворение: один любопытный остановился, другой, шофер маршрутного "Икаруса" притормозил, сам глянул, а уж про пассажиров автобуса и говорить нечего прилипли к стеклам.
- Убили!.. Убили!
- Человека задавили, гляньте!
- Ох, мама родная! Да как же это?
- Под снегоуборщик, видно, попал. Вишь, где лежит!
- Зарезало его "руками"-то, глянь! "Руки"-то эти махают!
- Да какой "зарезало", он уже давно лежит, видишь, застыл!
- Конечно, в сугробе его нашли. Застыл давно.
- Сбило машиной, и снегом присыпало…
- Охо-хо-о… Страсть Божия. Человек дешевле собаки стал. Надо же, с улицы машинами нас, смертных, сгребают…
- Бомж это замерз, никого не убивали!
- А бомж, что же, не человек? И хоронить его по-людски не надо?
- Да только нашли, схоронят еще!..
Толпа вокруг снегоуборщика разрасталась, зеваки лезли теперь повыше кто на сугроб, кто на самосвал, на колеса машин. Движение на улице было парализовано, образовалась гигантская транспортная пробка, но тут, на счастье, катили на своем бело-синем "жигуленке" бравые гаишники, которые с ходу врубились в ситуацию, и тотчас загремел над толпой и машинами металлический начальственный голос:
- Граждане, разойдитесь!.. Повторяю: всем покинуть место очистки! Водитель "Икаруса", езжайте немедленно! Еще раз повторяю…
Мало-помалу толпу разогнали, гаишники вызвали по рации дежурного РОВД, тот дал соответствующую команду опергруппе, вызвал следователя прокуратуры, и ментовская работа пошла своим чередом.
Минут двадцать спустя на месте происшествия вспыхивал уже блиц фотографа, молодой шустрый опер записывал показания коммунальщиков, криминалист в массивных очках осматривал труп и тоже что-то черкал у себя в блокноте, а Гейдар Резаный по-прежнему раскрытым заснеженным ртом все кричал и кричал - беззвучно и страшно - в самые глаза склонявшихся над ним людей, в серое холодное небо, в пустоту и Вечность: за что? За что-о?..
* * *
Труп Гейдара опознали его земляки и коллеги по бизнесу: в морг приехали Мамед, Казбек и Архар. Конечно, в столь печальном и ответственном учреждении они представились официально, предъявили паспорта, говорили тихими, убитыми горем голосами, со слезами на глазах подписывали документы. Гейдара они безуспешно искали почти две недели, заявили об исчезновении своего компаньона в милицию, там завели дело, тоже искали. И вот Резаный нашелся…
Прилетели из Азербайджана родственники, готов уже был цинковый гроб, но тело покойного сразу же, в морге, в деревянном гробу, подхватили на плечи шестеро черноголовых молодцов и понесли по улицам Придонска.
Процессия за гробом шла внушительная: оказалось, что в русском городе много "иностранцев" - черноволосых, с гортанными голосами, которых в суете будней как-то не было видно, разве только на рынках. Но жуткая весть об убийстве "честного труженика прилавка" быстро облетела Придонск, собрала под знамена протеста и скорби множество кавказцев. Угрюмые, с застывшими взглядами, растерянные, они шли дружной организованной толпой, поднимая вверх сжатые кулаки, выражая свою поддержку голосу, усиленному мегафоном. Дрожащий, с заметным акцентом мужской голос, почти плача, вопрошал улицы города, стоящих вдоль тротуаров людей:
- За что вы, русские, убиваете нас? Что мы, торговцы, сделали для вас плохого? Мы возим в ваш город фрукты, мы снабжаем вас и ваших детей витаминами. Мы хотим жить с вами в мире и согласии, дружно, как жили до этого. Все люди на земле равные, независимо от цвета кожи и веры, жизнь это святое, ее дал Аллах и ваш Бог, только они и могут забрать ее. За что вы убили Гейдара? Он в вашем городе кошки не обидел…
От морга процессия шла по всему проспекту, центральной улице Придонска, потом остановилась на площади Ленина, под памятником вождю мирового пролетариата. Вождь по-прежнему стоял на высоком пьедестале, вытянув руку вперед, смотрел поверх голов людей, собранных смертью одного из них, эти люди в недалеком прошлом были братьями - русские, азербайджанцы, грузины, чеченцы, - они делили радости и беды, жили большой дружной семьей. Теперь многое изменилось. Бывшая великая страна поделена на мелкие государства. На территории. На зоны влияния.
А зоны, как известно, живут по своим законам.
Беспощадным.
Звериным.
Зоны пробуждают в человеке пещерные инстинкты.
Резаный умер. Кто виноват в его смерти?..
…Конечно, долго митинговать азербайджанцам не дали - памятник Ленину стоит под окнами губернатора. Оттуда, из-за высоких, хорошо промытых окон, дали команду милиции - толпу разогнать! Точнее, культурно, вежливо, на законных основаниях вытеснить с главной площади города этот несанкционированный стихийный протест временно проживающих в Придонске людей, граждан других независимых государств.
Своих протестов и митингов хватает…
ОМОН дело свое знал отлично.
Через десять минут площадь от чужеземцев была очищена.
Местные политики и правители отмолчались.
Сделали вид, что ничего не случилось. Очередная бандитская разборка. Да, труп. Да, несчастье, горе - погиб человек. Трагедия для родственников. Может, и для всей нации. А если вспомнить Чечню, двухлетнюю дикую войну в ней, сто тысяч ни за что ни про что убитых людей разных национальностей, прежде всего русских и чеченцев?!
Все теперь стали несчастными: русские, грузины, азербайджанцы, чеченцы, армяне, украинцы, киргизы, узбеки, казахи, таджики… Нет сейчас счастливой нации и народа, не так давно живших в одном большом доме. На громадных территориях, зонах влияния разруха, голод, смерть, льется кровь…
А кровь у всех людей алая.
* * *
Лоб, Мамед, Вовик Афганец, Кот, Азиат договорились о срочной, безотлагательной сходке.
Учитывая печальный опыт самарской сходки, когда почти всех замели, паханы никого из своих подчиненных в планы не посвящали, место встречи знали только эти пятеро. Мамед лично отправился к Мастыркину (Лоб, как уже говорилось, "курировал" центр города), задал ему прямой вопрос:
- Артур, ты знаешь, кто завалил Гейдара? Ты понимаешь, что следующим можешь быть ты или я? Ты слышал, что Кашалот раскрыл пасть на весь город? И ты - будешь сидеть и ждать? Пока тебя зарежут или взорвут твой "Мерседес"?
Лоб (Мастыркин получил эту кличку за высокий и красивый лоб, а главное, за умение думать) - тридцатипятилетний брюнет с двумя ходками за махинации с бензином, рослый, с мясистым задом мужик - принимал Мамеда у себя дома, в трехэтажном особняке на тихой улочке частного сектора Придонска. Разумеется, Мамеда, прежде чем впустить в дом, обыскали (шофера, который привез его на "Ниссане", также), только потом разрешили войти в гостиную к Мастыркину, и охрана - два угрюмых, стриженных под нуль качка - осталась у дверей.
- Мы должны говорить с глазу на глаз, Артур, - сказал Мамед. - О том, что я хочу тебе сказать, должны знать только мы пятеро.
Лоб сделал знак своим мордоворотам, и те вышли, стали с другой стороны двери. На всякий случай Мастыркин остался сидеть за столом, где в ящике лежал заряженный и уже взведенный "ТТ".
Мамед же сел в отдалении, в кресло.
- Артур, мы должны объединиться, - спокойно начал Мамед, закуривая хорошую, дорогую сигарету. - Последние два года мы с вами жили в мире, никто никому не мешал, не наезжал. И если бы не Кашалот…
- Ты считаешь, что это он замочил твоего Гейдара? - перебил Лоб.
- Думаю, что он. Ко мне приходил его человек, мент, сказал кое-что. Он хочет быть хозяином города, хочет, чтобы мы, азербайджанцы, уехали из Придонска. Поэтому он убил Гейдара.
- Это тебе все мент наговорил?
- Он.
- А если он тебя на понт брал? Если только бабки выколачивал? Ты дал ему денег?
- Дал.
- Вот теперь и спроси у него. Пусть скажет, кто и почему убил твоего парня. А насчет самого Кашалота…
Лоб вышел из-за стола, уже без опаски сел напротив Мамеда, прихватив из стенки, по пути к креслам, голенастую бутылку коньяка и пару рюмок. Налил, взглядом велел гостю выпить, выпил и сам. Пожевал толстыми жирными губами, сказал со вздохом:
- Да, братву придется собрать, придется. Вовика Афганца позовем, Кота, Яшку Азиата… Кашалота, конечно, надо прищучить. Может, и вообще… Он и нам надоел. Наглеет с каждым днем.
Полгорода имеет, почти… все Левобережье его - и все мало! Ладно, получит больше. Все получит.
Сразу. Ты прав, Мамед: ждать больше нельзя. И не будем откладывать. Завтра же соберемся. Загородом. Я знаю местечко… Приезжай к двум часам в ресторан "Дорожный", что на Ростовской трассе. Знаешь? Он недавно открылся. Посидим, помозгуем.
- Приеду, - кивнул Мамед. - Только ты, Артур, скажи своим, чтобы никому ни звука Должны знать мы пятеро, и все.
- Не учи, ученый, - хмыкнул Лоб. - И про Самару знаю лучше тебя. Там нашего парня замели, в СИЗО держали… Правда, потом почти всех выпустили, не за что было срок вкручивать. Но ведь какая-то сука стукнула ментам, Мамед! Они же все знали: место сходки, время, кто приедет… И всех до единого повязали. Как котят. Гордость нашу российскую! Падлы!
Лоб разволновался, опрокинул в себя еще рюмку, пошел провожать Мамеда до двери. Подал руку:
- Завтра. В два. Охрану не бери, не надо. Не бойся. Только с шофером приезжай. Так спокойнее будет и незаметнее.
- Я не боюсь.
- Ну и ладушки.
Паханы обнялись, похлопали друг друга по плечам.
Сутки спустя пятеро придонских авторитетов сидели на втором этаже дорожного ресторана за богатым, хорошо сервированным столом. Сидели паханы в отдельном кабинете за закрытыми дверями; окна кабинета выходили во двор, смотрели на дачный поселок, расположенный километрах в двух от шоссе и возникший, судя по всему, недавно, многие дома стояли еще без крыш. Весна вступала уже в свои права, на заснеженном поле то там, то тут вылезали черные проталины, снег потемнел, прилип к земле, ежился в истоме под лучами мартовского солнца. Даже воздуху, казалось, стало больше, небо как бы приподнялось, очистилось от тяжелых зимних туч, перестало пугать землю вьюгами и морозами. Еще неделя - и снег вовсе исчезнет, прибавится тепла и света, еще через недельку кое-где зазеленеет трава, и жизнь пойдет по новому кругу.
Правда, не для всех: паханат решил Кашалота казнить.
Только что из этого уютного кабинета вышел на полусогнутых насмерть перепуганный бывший капитан милиции Мерзляков. Его нашли и привезли сюда, на сходку, поставили перед столом, как нашкодившего гимназиста.
Мерзлякова колотила мелкая неуемная дрожь, он вмиг взмок с головы до пят, но старался держаться с достоинством, не показывать паханам своего страха. Несколько успокаивало его присутствие за столом Мамеда - теперь Мамед был для Мерзлякова своим человеком. Жаль, что Мамед и все его ребята в тот раз, в гостинице, не очень-то поверили ему, Мерзлякову, не приняли нужных мер безопасности. Ведь если бы в тот вечер Гейдар не пошел один, он был бы жив, это однозначно.
- Догадываешься, зачем тебя сюда привезли, Мерзляков? - спросил Лоб, с интересом и брезгливостью разглядывая бывшего милицейского капитана.
- Н-н-нет. То есть, да. Вы хотите меня о чемто спросить? - У Мерзлякова стучали зубы. - Я готов помочь.
- Дай ему выпить, Артур, - сказал Яшка Азиат. - Глядеть на него тошно. И кого только в менты берут, Господи?! Ты в штаны часом не наклал, пегасик!? Мамед подал Мерзлякову рюмку водки. Тот принял, зачем-то понюхал, попросил вдруг:
- А… шампанского… не разрешите, господа?
Привык как-то. Можно побольше.