- Не стоит, - говорю я. Я смотрю на свой столик, который меньше чем в двадцати шагах отсюда. - Я сижу вон там и готовлюсь к экзамену на адвоката, если что понадобится. - И пожимаю плечами, словно не уверен, как поступить дальше, но ведь я такой замечательный, внимательный, заботливый парень, поэтому, простите, пожалуйста, что несколько вышел из границ формальной вежливости. Но мне действительно не все равно. Ко мне можно обращаться, если что-нибудь понадобится.
- Спасибо, - повторяет она.
Я сажусь на свое место, таким образом дав понять, что я здесь тоже на почти законных основаниях. Я штудирую толстые книги в надежде скоро примкнуть к представителям благородной профессии юристов. И это, конечно, производит на нее некоторое впечатление. Я углубляюсь в науки, как будто совершенно позабыв о ее страданиях.
Бегут минуты. Я переворачиваю страницу и одновременно взглядываю на нее. Она тоже смотрит на меня, и сердце мое дает перебой.
Я совершенно игнорирую ее, пока могу, и затем снова бросаю взгляд в ее сторону. Она опять погрузилась в пучину страданий - теребит в пальцах бумажную салфетку, а слезы струятся по ее щекам.
Сердце у меня просто разрывается, когда я вижу, что она так страдает. Как бы я хотел сесть рядом и, может быть, даже обнять ее и поболтать о всякой всячине. Но, если она замужем, где же, черт возьми, ее муж? Она смотрит в мою сторону, но, мне кажется, не видит меня.
Ее сопровождающий в розовой куртке появляется ровно в десять тридцать, и она поспешно старается овладеть собой.
Он ласково поглаживает ее по голове, говорит какие-то утешительные слова и осторожно разворачивает кресло. Уезжая, она очень медленно поднимает глаза и улыбается мне сквозь слезы.
Я чувствую искушение пойти за ней, держась на некотором расстоянии, и узнать, в какой она палате, но беру себя в руки. Позже я думаю, что хорошо бы найти человека в розовой куртке и выспросить у него хорошенько разные подробности. Но я не двигаюсь с места. Я пытаюсь позабыть о ней.
Ведь она еще просто ребенок.
* * *
На следующий вечер я прихожу в гриль-бар и сажусь за тот же столик. Я прислушиваюсь к той же деловой болтовне тех же самых постоянно спешащих людей. Я навещаю ван Ленделов и ухитряюсь дать удовлетворительные ответы на все их бесчисленные вопросы. Я наблюдаю за другими акулами, раздобывающими корм в этих мутных водах, и не обращаю никакого внимания на немногих возможных перспективных клиентов, которые, кажется, только и ждут, чтобы на них напали добытчики.
Несколько часов отдаюсь наукам. Я очень сосредоточен.
Никогда еще я не испытывал такого непреодолимого желания овладеть знаниями.
Смотрю на часы. Время приближается к десяти, и мое рвение ослабевает. Начинаю глазеть по сторонам. Я стараюсь сохранять спокойствие и усердие, но каждый раз вздрагиваю, когда кто-нибудь входит в гриль-бар. За одним из столиков ужинают две санитарки. Одинокий служитель читает книгу.
Ее вкатывают в пять минут одиннадцатого, и тот же благородный старик осторожно подвозит ее кресло к тому месту, которое она показывает. Келли выбирает тот же столик, что вчера, и улыбается мне, пока старик пристраивает ее поудобнее.
- Апельсиновый сок, - просит она. Ее волосы так же распущены, как накануне, но, если я не ошибаюсь, она наложила немного косметики на лицо и подвела карандашом глаза. Она даже подкрасила бледно-розовой помадой губы. Эффект потрясающий. Вчера я не понял, что она совершенно не накрашена. А сегодня чуть-чуть макияжа делает ее ослепительно прекрасной. Глаза у нее ясные, блестящие и совсем не грустные.
Ее сопровождающий ставит перед ней апельсиновый сок и повторяет то же, что вчера:
- Вот, Келли. Значит, говоришь, через тридцать минут?
- Можно и через сорок пять, - отвечает она.
Келли потихоньку потягивает через соломинку сок и рассеянно посматривает на другой конец столика. Я сегодня много думал о ней и давно составил план действий. Выжидаю несколько минут, притворяясь, что не замечаю ее присутствия, и усиленно листаю "Адвокатское обозрение Элтона", а затем медленно встаю, словно собираюсь выпить чашечку кофе. Я останавливаюсь у ее столика и говорю:
- А сегодня вы лучше выглядите.
Она явно ожидала услышать нечто подобное.
- Но я и чувствую себя сегодня гораздо лучше. - Она улыбается чудесной улыбкой, обнажающей совершенные зубы. Какое великолепное лицо, даже несмотря на безобразный синяк!
- Вам принести что-нибудь?
- Да, я хотела бы выпить кока-колы. Сок горчит.
- Конечно. - Я ухожу, вне себя от радостного возбуждения.
У автомата самообслуживания я наливаю два больших бокала с безалкогольными напитками, расплачиваюсь, ставлю их на ее столик и смотрю, как бы в совершенной растерянности, на стул, стоящий напротив нее.
- Пожалуйста, садитесь, - приглашает она.
- А можно?
- Пожалуйста, мне надоело разговаривать только с санитарками.
Я сажусь и наклоняюсь в ее сторону.
- Меня зовут Руди Бейлор. А вас - Келли…
- Келли Райкер. Приятно познакомиться.
- Взаимно. - На нее одно удовольствие смотреть и с расстояния двадцати шагов, но сейчас, когда я в четырех, я просто балдею. Глаза у нее бархатно-карие, и в них сверкает насмешливая искорка. Она изысканно хороша.
- Извините, если я вас побеспокоил вчера вечером, - говорю я, очень волнуясь, как бы разговор не оборвался. Мне нужно узнать о ней многое.
- Но вы меня не побеспокоили. Извините, что я сделала из себя настоящее зрелище.
- Почему вы сюда приезжаете? - спрашиваю я, словно она не имеет никакого отношения к больнице, а я здесь свойский парень.
- Чтобы не сидеть все время в палате. А вы почему здесь?
- Я готовлюсь к экзаменам на адвоката, а здесь тихо.
- Так, значит, вы собираетесь стать адвокатом?
- Точно. Несколько недель назад я окончил юридический колледж и получил работу в одной фирме. Как только сдам экзамен, смогу приступить к обязанностям.
Она начинает пить колу через соломинку и делает легкую гримаску, немного переменив положение тела.
- Тяжелый перелом, да? - спрашиваю я, кивая на ее ногу.
- Да, лодыжка. В нее вставили спицу.
- А как это случилось? - Вопрос мой столь естествен, что и ответ, конечно, должен быть совершенно таким же.
Но не тут-то было. Она колеблется, и глаза сразу наполняются слезами.
- Это домашняя травма, - говорит она, словно уже затвердила это туманное объяснение.
Что, черт возьми, это значит? Домашняя травма? Она что, упала с лестницы?
- О! - откликаюсь я, будто мне что-нибудь ясно. Меня беспокоят ее запястья, потому что они оба забинтованы, а не в гипсе. Не думаю, что тут тоже переломы или вывихи. Может быть, они поранены.
- Это длинная история, - бормочет она в промежутке между глотками колы и отворачивается.
- Вы давно здесь?
- Два дня. Врачи хотят посмотреть, как стоит спица. Если не прямо, будут все переделывать. - Она замолкает и поигрывает соломинкой. - Разве не странное это место для занятий?
- Да нет, честное слово. Здесь тихо и много кофе. И всю ночь открыто. А у вас на руке обручальное кольцо. - Это обстоятельство волнует меня больше всего.
Она смотрит на кольцо так, будто забыла, что оно при ней.
- Ага, - говорит она и долго смотрит на соломинку. Кольцо простое, без полагающегося в таких случаях бриллианта.
- Где же тогда ваш муж?
- Вы задаете слишком много вопросов.
- Но я же без пяти минут адвокат. Нас натаскивают во время учебы.
- Зачем вам это знать?
- Странно, что вы все время одна, с травмами, а его рядом с вами не видно…
- Он приходил раньше.
- И теперь он дома с ребятишками?
- У нас нет ребятишек. А у вас?
- Нет. Ни жены, ни детей.
- А сколько вам лет?
- Теперь вы задаете много вопросов, - отвечаю я улыбаясь. Ее глаза сверкают. - Двадцать пять. А вам?
Она с минуту раздумывает.
- Девятнадцать.
- Но вы ужасно рано вышли замуж.
- У меня не было выбора.
- О, извините.
- Да нет, ничего. Я забеременела, когда мне едва исполнилось восемнадцать, вскоре вышла замуж; а через неделю после свадьбы случился выкидыш, и с тех пор все катится под откос. Ну вот, вы удовлетворили свое любопытство?
- Нет. То есть да. Извините, о чем вы хотели бы поговорить?
- О колледже. В каком колледже вы учились?
- Это колледж Остин-Пи. Юридический колледж при Мемфисском университете.
- Всегда хотела учиться в колледже, но не получилось. А сами вы из Мемфиса?
- Я здесь родился, но вырос в Ноксвилле. А вы?
- В маленьком городке, час езды отсюда. Мы уехали, когда я узнала, что беременна. Моя семья чувствовала себя опозоренной. А его семья - просто рвань. Надо было уезжать.
Под всем этим скрываются какие-то тяжелые семейные обстоятельства, и я не хочу затрагивать больную тему. Она дважды упомянула о беременности, хотя дважды об этом можно было бы умолчать. Но она одинока, и ей хочется поговорить.
- И тогда вы поехали в Мемфис?
- Мы бежали в Мемфис, здесь нас поженил мировой судья, классная была церемония, а потом я потеряла ребенка.
- А чем сейчас занимается ваш муж?
- Чем подвернется. Много пьет. Он конченый игрок, который все еще мечтает пробиться в большой бейсбол.
О таких подробностях я ее тоже не спрашивал. Но уже вообразил, что он был лучшим спортсменом в средней школе, а она самой хорошенькой веселушкой там же, и вместе они составили стопроцентно американскую пару, стали мистером и мисс "Подымай выше" - самой красивой, прекрасной, спортивной и перспективной в смысле успеха парочкой, прежде чем как-то ночью забыли про кондом и попались. Их постигло несчастье. Они почему-то решили не делать аборта. Может, они успели окончить среднюю школу. Может, и нет. Упав во всеобщем мнении, они бежали из типичного американского городка, чтобы затеряться в безвестности большого города.
После выкидыша их романтическая любовь пошла на убыль, и они проснулись с жестоким осознанием того, что началась реальная жизнь.
Он все еще мечтает о славе и успехе в Большой лиге. Она же тоскует по прежней беспечальной жизни, так недавно оборвавшейся, и мечтает о колледже, которого ей никогда не видать.
- Извините, - говорит она. - Не следовало мне обо всем рассказывать.
- Но вы еще достаточно молоды, чтобы поступить в колледж.
Она фыркает в ответ на мой наигранный оптимизм, словно уже давно похоронила свою мечту:
- Да я ведь и среднюю школу не окончила.
Ну и что мне на это отвечать? Произнести банальную ободряющую речушку насчет того, что, мол, надо получить соответствующую справку, поступить в вечернюю школу, окончить ее, и она, конечно, всего добьется, если действительно захочет…
- Вы работаете? - спрашиваю я вместо этого.
- Время от времени. А чем вы хотите заниматься, став адвокатом?
- Мне очень нравится работа в судах. Я хотел бы там трудиться всю жизнь.
- Защищая преступников?
- Возможно. Их ведь будут судить, и они тоже имеют право на хорошую защиту.
- Это убийцы-то?
- И они. Но большинство из них не имеет денег, чтобы нанять себе честного адвоката.
- Насильников и растлителей детей будете защищать?
Я хмурюсь и на секунду замолкаю.
- Нет…
- Мужей, которые бьют своих жен?
- Нет, этих никогда не буду, - отвечаю я серьезно, тем более что у меня есть подозрения насчет того, как она получила свои травмы.
Она одобряет мое решение.
- Но работа с преступниками - очень редкая профессия. Думаю, что больше буду заниматься гражданскими делами.
- Преследовать по суду и тому подобное?
- Ага. Это самое. Но не заниматься криминалом, угрожающим жизни.
- Разводами?
- Нет, этого я бы не хотел. Уж очень скверное занятие.
Она изо всех сил стремится сосредоточить беседу на моих проблемах, явно избегая говорить о своем прошлом и, конечно, настоящем. Меня это очень устраивает, потому что опять могут внезапно брызнуть слезы, а я не хочу испортить разговор. Я хочу, чтобы он продолжался.
Ей интересно знать о моих делах в колледже - как я учился, развлекался, о том, действительно ли у нас существуют товарищества, о ночной жизни, экзаменах, профессорах, экскурсиях. Она смотрела много фильмов о студенческой жизни, и у нее создалось романтизированное представление о замечательных четырех годах в причудливом оригинальном кампусе со странными традициями, о том, как деревья из зеленых осенью становятся золотыми и красными, о студентах, которые, надев свитера, сражаются за честь своих футбольных команд, и о возникающей в колледже дружбе, продолжающейся всю жизнь. Это бедное дитя едва выбралось из своего крошечного типичного городишка, но у нее тоже есть своя ослепительная мечта. У нее безупречно правильная речь, и словарь богаче моего. Она неохотно сознается, что, наверное, окончила бы выпускной класс первой или второй ученицей, если бы не подростковый роман с Клиффом, мистером Райкером.
Без особых затруднений я восхваляю славные деньки моей учебы в колледже, пропуская некоторые важные обстоятельства. К примеру, что работал сорок часов в неделю, разнося пиццу в "Йогисе", лишь бы иметь возможность оставаться студентом.
Она хочет узнать подробнее о моей фирме, и я вовсю фантазирую, расписывая Дж. Лаймена Стоуна и его контору. В этот момент за два столика от нас звонит мой телефон. Я прошу извинения и поясняю, что это из фирмы.
Брюзер. Пьяный в стельку, он звонит из "Йогиса" вместе с Принсом. Их забавляет, что я на посту, в то время как они пьют и бьются об заклад по поводу всего, что в данный момент показывают по ящику или передают по радио. Такое впечатление, что там стоит нескончаемый гул.
- Ну, как улов? - орет Брюзер в трубку.
Я улыбаюсь Келли, на которую звонок несомненно произвел впечатление, и объясняю спокойно, насколько могу, что в этот самый момент веду разговор с одним из перспективных объектов. Брюзер хохочет и передает трубку Принсу. Тот еще пьянее и пересказывает без всяких знаков препинания шутку, которую только что отмочил адвокат, что-то насчет охоты за каретами "скорой помощи". А затем он опять бубнит насчет того, что, мол, говорил я тебе, как надо крепко держаться за Брюзера, и тогда он научит меня большему, чем пятьдесят профессоров. Его речь продолжается довольно долго, но тут появляется доброволец, чтобы отвезти Келли в палату.
Я делаю несколько шагов к ее столику, закрываю рукой микрофон и говорю:
- Я рад, что познакомился с вами.
Она улыбается и отвечает:
- Спасибо за напиток и беседу.
- Завтра вечером? - спрашиваю я, а Принс что-то орет мне в ухо.
- Может быть. - Тут она совершенно явно подмигивает мне, и у меня дрожат коленки.
Однако ее сопровождающий, наверное, уже хорошо знаком со здешними нравами, чтобы распознать охотника за гонорарами. Он хмуро смотрит на меня и круто разворачивает ее кресло. Но она вернется.
Я нажимаю кнопку на телефоне и прерываю Принса на полуфразе. Если они снова позвонят, я не отвечу. А если они вспомнят обо мне позже, что чрезвычайно сомнительно, я все свалю на фирму "Сони".
Глава 18
Дек любит борьбу, любит привлекать к ответу, особенно если при этом можно накопать много грязи во время приглушенных разговоров по телефону с анонимными кротами. Я сообщаю ему несколько подробностей относительно Келли и Клиффа Райкеров, и меньше чем через час он проскальзывает в мой кабинет с горделивой усмешкой на устах.
Он читает записи:
- Три дня назад Келли Райкер поступила в больницу Святого Петра в полночь - должен добавить - с рядом травм.
Кто-то из соседей вызвал в ее квартиру полицию. Соседи заявили, что происходит очень сильный семейный скандал. Полицейские нашли Келли избитой до полусмерти, на диване в ее норе. Клифф Райкер был пьян, очень возбужден и сначала хотел угостить полицейских так же, как до этого жену. Он действовал алюминиевой бейсбольной битой, очевидно, его любимым видом оружия. Его быстро утихомирили, арестовали, обвинили в оскорблении насильственным действием и увезли. Ее же в карете "скорой помощи" доставили в больницу.
Она сделала краткое заявление, из которого следовало, что он явился домой пьяный после матча, последовала глупая перебранка, они стали драться, и этот матч он выиграл. Она сказала, что он дважды ударил ее битой по лодыжке и дважды кулаком по лицу.
Всю прошлую ночь я не спал, думая о Келли Райкер, ее карих глазах и покрытых загаром ногах, и сейчас при мысли, что ее могли зверски избить, мне стало тошно. Но Дек, рассказывая о том, как все это произошло, внимательно наблюдает за мной, так что я делаю совершенно равнодушное лицо, как игрок в покер, который не хочет, чтобы другие узнали, какая карта у него на руках.
- У нее забинтованы запястья, - говорю я, и Дек с горделивым видом переворачивает страницу. У него есть еще один рапорт, из другого источника, от старшего пожарной команды.
- На руках у нее глубокие царапины. В какой-то момент избиения он распластал ее на полу, изо всех сил зажал ее руки и пытался изнасиловать. Но, очевидно, переоценил свои возможности. Наверное, слишком накачался пивом. Когда ее нашли полицейские, она была голая, только прикрыта одеялом.
Она не могла убежать с раздробленной лодыжкой.
- А что с ее мужем теперь?
- Провел ночь в тюрьме. Освобожден под залог, который внесла его семья. Дело через неделю будет слушаться в суде, но окончится ничем.
- Почему?
- Все за то, что она возьмет обвинения обратно. Они расцелуются и помирятся, и она опять утихнет, пока он снова не изобьет ее.
- Но как ты можешь знать заранее…
- Да потому, что так было уже не раз. Восемь месяцев назад полицейских вот так же вызывали соседи, была такая же драка, но в тот раз ей повезло больше. Наверное, под рукой не оказалось биты. Полицейские их разняли, немного посоветовались на месте, мол, они еще дети, к тому же недавно поженились, они поцелуются и помирятся. Три месяца назад он уже пустил в ход биту, и она провела неделю в больнице Святого Петра со сломанными ребрами. Дело было передано в Мемфисский полицейский департамент, в отдел домашнего насилия, и они там много поработали, чтобы привлечь его к суровой ответственности. Но она любит своего мужа и не стала давать показания. Ну, естественно, дело закрыли. И так все время.
Мне нужно несколько минут, чтобы врубиться. Я уже подозревал, что дома у нее не все как надо, но не представлял, что так ужасно. Ну как может мужчина алюминиевой битой избивать свою жену? Как мог Клифф Райкер уродовать такое совершенное лицо?
- И так все время, - повторяет Дек, прекрасно угадывая мои мысли.
- Есть еще что-нибудь?
- Нет. Просто не влезай в это, вот и все.
- Спасибо. - Я чувствую, что у меня кружится голова и слабеют колени. - Спасибо.
Он поднимается.
- Не стоит благодарности.