– Разумеется, Юрий Николаевич. Только это было очень давно. Сто лет назад! – его губы растянулись в улыбке, но в прозрачных глазах остались неприязнь и беспокойство.
– Давным-давно, – согласился я. – Наше знакомство было не самым удачным.
Он засмеялся в ответ:
– Ерунда. Мы были глупыми и заносчивыми юнцами. Как петухи. Не держать же из-за этого камень за пазухой… Но какая неожиданность видеть вас здесь! То есть я, конечно, знал, что вы живёте сейчас в Испании, читал что-то в газетах. И всё же никак не ожидал встретить знаменитого журналиста… Может, на правах старых знакомых, перейдём на "ты"?
– С удовольствием.
– Позволь представить тебе моих спутников, – Морозов указал на стоявшего возле него мужчину среднихлет. – Это Джордж Уоллис, журналист из США. Эй, Джордж, – окликнул он, – это господин Полётов, звезда российской журналистики.
Уоллис услышал своё имя, обернулся к нам и приветственно оскалился. Как я успел понять, американец почти не говорил по-испански. Олег обращался к нему на английском языке. Второго мужчину звали Эндрю Блэйк, он был англичанин. Ничего больше Олег о нём не сказал.
– Вы тоже занимаетесь журналистикой? – уточнил я у него по-английски.
– Нет, я из другой области. Моя профессия – социология.
– Значит, – я повернулся к Олегу, – ты тут по делу?
– Как сказать… Я вот уже три месяца в Мадриде, в посольстве работаю. А сюда меня завлёк Августин Монторья.
– Я знаком с ним.
– Скучный тип, – поспешил сказать Олег.
– Вдобавок он гомосексуалист.
– Неужели? Не знал… Впрочем, мне нет до его ориентации никакого дела. Я с ним связан по работе. Бывал у него разок дома. У него обворожительная жена.
– Мы хорошие друзья с Амарантой.
– Ты всех здесь знаешь! Обширные связи!
– Такова наша журналистская жизнь. Надо уметь в любую задницу без мыла влезть, – я улыбнулся и посмотрел на американца. – Мистер Уоллис, вы освещаете светскую хронику?
– О нет, – американец показал красивый ряд фарфоровых зубов. – Я специализируюсь на религиозных вопросах: история, секты, конфликты… Но не подумайте, что я занимаюсь поисками скандальных материалов. Жёлтая пресса – не моё поле деятельности. Нет, я скорее аналитик… А здесь по приглашению господина Морозова.
Олег сказал, что приехал по приглашению Монто-рьи ("…меня сюда завлёк Августин Монторья"), а Уол-лиса, получается, пригласил Олег. Любопытно. Я бы не удивился, если бы Блэйк, в свою очередь, заявил, что его пригласил Уоллис. Что-то они темнили.
– А вот и сеньор Монторья, – Олег взмахнул рукой и как бы дал понять, что на данную минуту наша беседа окончена: – Мы ещё поговорим? Или ты уезжаешь, Юра?
– Да, мне пора. Я тут со вчерашнего дня, с обеда.
– А я сегодня вечером должен вернуться в Мадрид. Ты там будешь? Увидимся?
– Обязательно, – я пожал ему руку. – Как только прикачу туда, обязательно посидим где-нибудь, выпьем вина…
Олег приехал на виллу с американцами. Что-то насторожило меня в этом человеке.
На следующий день мне позвонил по телефону Джордж Уоллис.
– День добрый, Юрий! Вот решил поприветствовать вас.
Я вспомнил, что дал ему визитную карточку. Прыткий тип.
– Юрий, я не покажусь вам чересчур нахальным, если предложу встретиться? Всё-таки мы коллеги. Мне будет очень приятно поближе познакомиться с российским журналистом. Я вообще люблю общаться с собратьями по перу.
– Деловой разговор?
– Нет, нет! Это беседа двух коллег, двух друзей.
Нахрапистый америкашка. Я таких никогда не любил. Впрочем, я вообще испытывал определённую антипатию к американцам. Вполне возможно, Уоллис работал на американскую разведку, там полно таких самодовольных и чрезмерно уверенных в себе мужиков.
– Окей, Джордж, – согласился я, – у меня сегодня полным-полно времени.
Уоллис навязывал мне своё общество, и грех было не воспользоваться возможностью завязать ещё один контакт.
Мы посидели в ресторане, болтая вроде бы ни о чём, но я постоянно чувствовал, что Уоллис как бы прощупывал меня, задавая время от времени вопросы о моих знакомствах, работе, пристрастиях.
– Женщины, Джордж, – засмеялся я. – Для меня нет ничего более привлекательного, чем женщины.
– Тогда вам не следует ездить в США, – захохотал он в ответ, – там с женщинами всё хуже и хуже. Феминизм дошёл до предельной точки сумасшествия. Вот здесь, в Испании, с девушками общаться легко. Говорят, в России тоже легко относятся к сексу. Это правда?
– Пожалуй.
– Я читал вашу статью о любви, Юрий, – сказал он. – Мне нравится, как вы мыслите. У вас очень не стандартный подход…
– Вы знаете русский?
– Нет! И поэтому сожалею, что основная масса ваших публикаций для меня недоступна. Я читал только то, что публиковалось в Испании. Пять-шесть разных материалов.
Это был его первый серьёзный "прокол". На вилле Хименеса он разговаривал с испанцами только на английском языке или же через переводчика.
– Мне показалось, Джордж, вы не говорите по-испански.
Уоллис не смутился и откровенно заявил:
– Я люблю, чтобы обо мне знали поменьше, – он закинул ногу на ногу. – Понимаете, когда находишься среди посторонних, лучше сойти за простачка. Журналисту всегда лучше иметь дополнительную информацию. Разве вы не согласны со мной? Я всегда здесь, когда появляюсь в новом обществе, прикидываюсь, что не понимаю их языка. Они запросто разговаривают в моём присутствии о некоторых вещах, о которых не позволили бы себе говорить, если бы знали, что я понимаю их.
– Вы опасный человек, Джордж, – улыбнулся я. – Может, вы и по-русски понимаете?
– Нет, я говорю прилично по-испански, по-французски и немного по-арабски, – он явно хотел казаться откровенным.
– Мне кажется, вы почему-то заинтересовались мной, коллега, – я отхлебнул пива.
– Почему вы делаете такой вывод, Юрий?
– Вы читали все мои здешние публикации. Это странно, вам не кажется? – я подмигнул ему.
– Вы наблюдательны, Юрий, – кивнул головой американец. – Мы с вами непременно подружимся… Может, даже будем друг другу полезны.
– В какой области?
– Как я успел понять, ваши интересы обширны, – он хитро прищурился. – Коррида, женщины, литература… Вас манит всё. Меня же интересуют более узкие направления.
– Какие, если не секрет?
Уоллис упомянул на вилле, что его специализация – религиозные вопросы, но я сделал вид, что пропустил эту информацию мимо ушей. Пусть ещё раз скажет об этом. Или о чём-то другом.
– Я занимаюсь религией, – оживлённо сказал он. – Всеми её аспектами. В том числе радикальными направлениями.
– Выгодная область для журналистики, огромное поле, – вставил я.
– Да, много интересного… У меня широкие связи в религиозных сферах. Но в России я ещё не был, а мне крайне интересно взглянуть на православие изнутри…
Через пару дней Миша Соколов дал мне прочитать справку на Уоллиса. Как я и предполагал, он был сотрудником ЦРУ, работал в управлении внешней контрразведки.
– Любопытный фрукт, – сказал Миша. – У него богатый послужной список. Кстати, он бывал дважды в России, но под чужой фамилией.
– Вижу, – я быстро проглядел бумаги, – но признаться в этом он не захотел… Слушай, а чем он у нас на родине занимался?
– Встречался с представителями некоторых религиозных сект. Мосты наводил. Кое с кем из служителей Православной церкви тоже завязки сделал, в основном с теми, кто в политике варится.
– Понятно. По-русски не говорит?
– Нет. Ты сказал, что он был с Морозовым на вилле Хименеса, – уточнил Миша.
– Да.
– Морозов в Мадриде совсем недавно, чуть более трёх месяцев. Пока нет никакой информации о том, при каких обстоятельствах он познакомился с Уоллисом и Блэйком. Сейчас этот вопрос прорабатывается. Попытайся выяснить у своей девицы, не упоминал ли кто-нибудь из тех гостей, с кем она общалась на вилле, о Морозове, Уоллисе или Блэйке.
– У Моники выяснить? Что ж, прощупаю.
– Теперь вот что, Юра, – Миша сделался подчёркнуто серьёзным. – Старик распорядился, чтобы никто из наших не появлялся в ближайшее время в Мадриде.
– Почему?
– У нас там закеросинило.
– В каком смысле?
– Крот, – Миша многозначительно причмокнул губами. – Кто-то из посольских, но вроде не из нашей конторы.
– Почему так думаете?
Миша вздохнул. Похоже, ему не хотелось вдаваться в детали, но он всё же заговорил:
– Мы нашли зажигалку. В неё вделан фотоаппарат с микрочипом. Всякая кодировка натыркана, чтобы посторонние не могли вскрыть, но ребята в Центре быстро раскупорили секретку.
– И что?
– Там отснято много кабинетов, много сотрудников. Но ни одного помещения резидентуры.
– То есть фотограф не имел доступа к нашим кабинетам?
– Именно так. Возможно, это вообще первое его задание. Слишком уж много там бесполезных кадров, – сказал Миша. – Недавно была большая делегация из Москвы. Может, кто-то из них. Но не исключаются и сотрудники посольства. Лично у меня Морозов вызывает определённое беспокойство. Эта его поездка на виллу Хименеса в обществе мистера Уоллиса… Так или иначе, крот сейчас обязательно затаится: потерять такую зажигалку – сам понимаешь. Но Старик велел, чтобы никто из "иногородних" сейчас в Мадрид не приезжал. Что касается Уоллиса, то прокачай, что его сейчас интересует…
– Вопросы религии. Это вполне может быть связано с той темой, о которой Старик упоминал раньше.
– Да, да, религиозные организации, вывод церкви на государственные позиции… Попробуй выдернуть из него что-нибудь поточнее. //-* * * -// Павел Костяков прилетел в Барселону в составе делегации нашей Торгово-промышленной палаты. Вместе со мной на встречу с Костяковым поехал Миша Соколов. Павел привёз сообщение из Центра – через три дня из Лондона через Барселону проездом будет наш агент.
– Он готов передать документ особой важности, – сообщил Павел. – Осложняющим обстоятельством является то, что он прибудет в Барселону самолётом поздно вечером и уже через пару часов ему надо лететь дальше. Следовательно, передача документов нашему человеку должна пройти именно в этот короткий промежуток времени. Решайте, кого лучше предложить для выполнения задания, – он выжидающе посмотрел сначала на Мишу, затем на меня.
– Можно было бы поручить это Назарову… Или Пепита Ардьенте могла бы справиться. Мы долго ничего не поручали ей, – неуверенно сказал я.
– Пепиту нельзя выдёргивать на это. Вообще никого из испанцев. Надо, чтобы из наших, – решительно проговорил Костяков. – Только, принимая во внимание последние события в посольстве, следует послать на встречу кого-нибудь, кто давно не имел контактов с мадридской резидентурой.
– Тогда пусть Юрка едет, – предложил Соколов. – Он последнее время только через меня связь держит. Ему, пожалуй, удобнее всех… Журналист всё-таки. Мало ли кого он там ждёт, в аэропорту…
Я отрицательно покачал головой:
– Что значит "мало ли кого жду"! Операция, безусловно, не самая сложная, однако какие-либо сбои при её проведении абсолютно недопустимы. Мне бы не хотелось торчать где бы то ни было без причины. Нужно прикрытие. Во-первых, то, что произошло в Мадриде, может "засветить" любого из нас. Во-вторых, после того случая, когда на меня напали, у меня нет оснований считать, что я больше не интересую здешнюю контрразведку.
– Это было давно! – отмахнулся Соколов.
– За жопу-то возьмут меня, и не будет никаких "давно" или "недавно". Посудите сами: какого рожна я буду сидеть в аэропорту, а потом просто уеду Если я никого не встретил, то почему? Кто-то должен был прилететь и не прилетел? Да я это по справочному выяснить могу! Зачем сидеть и ждать-то? Нет, давайте-ка так… Пусть кто-то на самом деле прилетит в Барселону. Но пусть рейс будет позже, чем моя встреча с "транзитником".
– А кто может прилететь из Лондона? – пожал плечами Павел.
– Придумайте. Найдите кого-нибудь для отвода глаз. И не обязательно из Лондона. Пусть из Москвы летит. Но я обязательно должен встретить кого-нибудь…
– Ладно, я запрошу Центр. Пусть там почешутся.
– У нас есть три дня…
В день операции у меня жутко разболелась голова. Самое омерзительное – головная боль, когда надо работать; ничто не рассеивает внимание так, как головная боль. Проглотив сразу четыре таблетки, я сел в машину.
С самого начала всё шло не так, как хотелось. Самолёт с нашим "транзитником" задерживался почти на тридцать минут; это означало, что время, отведённое для встречи с агентом и получения от него документов, катастрофически сокращалось. А ведь мне нужно было сразу после проведения "моменталки" с "транзитником" встречать некоего господина Спиридонова, прилетавшего рейсом из Москвы и не имевшего ни малейшего отношения к разведывательной деятельности. Спиридонов ехал в Испанию на симпозиум, связанный с сельскохозяйственными вопросами, и его предупредили, что я встречу его и провожу в отель. Спиридонов был своего рода ширмой для меня и мог послужить объяснением моего появления в аэропорту Барселоны.
Когда голос диспетчера объявил о том, что борт из Лондона совершил посадку, а через две минуты сообщил о прилёте самолёта из Москвы, я занервничал, головная боль вернулась и сдавила виски с удвоенной силой, мои ладони взмокли. Ситуация стала чудовищной: Спиридонов и "транзитник" прибыли почти одновременно. Вся надежда была на то, что Спиридонов потратит некоторое время на получение багажа…
"Транзитника" я узнал сразу, его внешность точно соответствовала словесному портрету, полученному от Павла Костякова. Высокий, подтянутый мужчина с седой щёточкой усов, седыми же, коротко остриженными волосами на голове, в затемнённых очках в тонкой золотой оправе на крупном горбатом носе вышел из дверей зала прилёта. На нём были серые брюки с голубым отливом, длинный тёмно-синий расстёгнутый плащ поверх светло-голубой сорочки и синий галстук с двумя красными полосами. В его руке был светлый кожаный портфель с тиснёной крупной надписью "Алекс".
Я поспешил к намеченному месту встречи – небольшому бару близ зала ожидания. Как назло возле стойки оказалось лишь одно свободное место. Я остановился возле стульчика на высоких ножках, загородив его от других посетителей, и сделал вид, что изучаю ценник. "Транзитник" прошёлся вдоль стойки, подыскивая свободное пространство, и увидел стул передо мной.
– Позволите? – спросил он по-английски.
– Конечно, присаживайтесь, пожалуйста, – я с готовностью сделал шаг в сторону.
– Мне чашечку эспрессо, – заказал он, усаживаясь на стул и ставя портфель у своих ног.
Бармен кивнул.
– Будьте добры, сеньор, мне тоже, – поспешил сказать я бармену, стоя слева от "транзитника".
Бармен занял своё место возле блестящего никелированного аппарата, подставил одну чашку и нажал на кнопку. С громким шипением тёмная струйка потекла из краника.
Я нетерпеливо потёр поочерёдно оба виска, пытаясь избавиться от головной боли, и с раздражением подумал, что место для встречи выбрано неудачно. Несмотря на поздний час, посетителей в баре много. Если бы возле стойки бара было хотя бы на три человека больше, то я не смог бы оказаться возле "транзитника" и вся задуманная комбинация пошла бы прахом. Впрочем, операция ещё не завершена, праздновать победу рано.
Бармен вернулся с двумя порциями кофе. Я с жадностью отхлебнул из своей чашки и ошпарил горло. И всё же я наслаждением улыбнулся и проговорил вслух по-английски, ни к кому не обращаясь:
– Чертовски приятно после долгого пути вот так, в полном спокойствии, выпить чашечку кофе.
Эта условная фраза, предназначенная для "транзитника", была первой частью пароля. Теперь я превратился в слух, ожидая ответные слова.
– Обожаю кофе, – ровным голосом сказал "транзитник", включаясь в беседу. – Но какая огромная разница во вкусе кофе здесь, на земле, и там, в полёте!
Всё! Контакт установлен.
– Сеньор, – позвал "транзитник" бармена, – я тороплюсь, хочу заплатить сразу. Возьмите, сдачи не надо…
Он протянул купюру в десять евро. Это была вторая, вещественная часть пароля.
– Спасибо, – бармен широко улыбнулся, радуясь щедрости клиента.
Я опустил руку в карман, где лежали заготовленные пять монет по два евро, достал их и разместил стопкой перед собой. Затем снял верхнюю монету и с громким щелчком положил её на поверхность стойки.
– Получите.
Я всем телом вслушивался в происходящее, не зная наверняка, каким образом он передаст мне материал…
И тут мои глаза остановились на невзрачном мужчине с тонкими усиками, большими залысинами, карими глазами. Он пристроился на другом конце стойки – она сильно изгибалась, поэтому все сидевшие за ней клиенты были хорошо видны мне. Этот мужчина рассеянным взглядом смотрел на меня.
"Чёрт возьми! – пронеслось в голове. – Неужели хвост?"
Я отвёл глаза, поднёс чашку ко рту, неторопливо отпил кофе, поставил чашку, провёл небрежно пальцами по поверхности стойки, будто смахивая крошки, и взглянул на подозрительного мужчину. Он по-прежнему пялился на меня.
"Нет, наружка так тупо себя не ведёт. Он же просто буравит меня! Чего он таращится?"
Краем глаза я заметил, как "транзитник" нагнулся к своему портфелю. В то же мгновение что-то едва заметно коснулось бокового кармана моей куртки.
"Транзитник" неторопливо пошёл к выходу. Я продолжал сидеть, допивая мой кофе. Потом, поглядев на часы, я демонстративно шлёпнул себя по лбу:
– Дьявол! Я так пропущу моего пассажира!
Поспешно зашагав в ту сторону, откуда густым потоком двигались пассажиры двух последних рейсов, я бросил взгляд на мужчину, чьё поведение насторожило меня. Он продолжал неотрывно смотреть в ту же точку. Я с облегчением вздохнул: это просто случайный человек, у которого "залип" взгляд. Такое иногда случается: кто-то задумывается о чём-то, останавливает взгляд на какой-то точке и не в состоянии отвести его.
Я сунул руку в боковой карман и нащупал там мик-рочип – "Моменталка" прошла успешно.
Из внутреннего кармана я извлёк сложенный втрое листок с крупными русскими буквами "Спиридонов", развернул его и поднял на уровне головы. В ту же минуту ко мне подошёл тучный мужчина и громко сказал по-русски:
– Здравствуйте! Вы, должно быть, Юрий? А я Спиридонов. Как хорошо, что мы не разминулись! – он выглядел приятно возбуждённым.
– Добрый вечер, Вадим Игнатьевич, давно ждёте?
– Нет, только что вышел сюда, но заранее нервничал. Я, знаете, всегда так беспокоюсь, что какие-то обстоятельства могут что-то напортить. Вот такой страшно нервный и беспокойный. Это ужасно мешает мне в работе…
– Как долетели? – я пожал его руку и почувствовал, что моя ладонь всё ещё мокрая – я тоже перенервничал. – У нас сегодня что-то с погодой. Голова просто раскалывается. У вас не болит?
– Нет, нет, – он затряс плечами, – я себя чудесно чувствую. Такое, знаете, приподнятое настроение… Подумать только! Я в Испании! Всю жизнь мечтал, и вот на сорок третьем году жизни попал сюда! Сбылась, как говорил Бендер, мечта идиота! Ха-ха!
– Пойдёмте, у меня машина. Это весь ваш багаж?
– Да, только этот чемодан. Да много ли мне надо на неделю?..