- Всегда рад оказать вам услугу. - Краем глаза Блок высмотрел кого-то в толпе. - Ну, попозже мы с вами еще потолкуем, - сказал он, напоследок вновь бросив взгляд на ее декольте.
Дана увидела, что она достигла главного входа в зал, и разглядела тянущуюся людскую цепочку, похожую на цепочку поздравителей на свадебной церемонии. Цепочка шла туда, где стоял Роберт Мейерс.
Дана приостановилась. Этого она не ожидала. Она надеялась покружить в толпе, пока не улучит момент побеседовать с глазу на глаз с Элизабет Адамс. Но Мейерс, по всей вероятности, не хотел упускать возможности придать приему оттенок личной встречи, доверительности - пожать руку каждому, поблагодарить, позволить присутствующим ощутить важность их вклада в проведение президентской кампании. Если он услышит фамилию Даны, поймет, что она находится здесь, он еще пристальнее начнет следить за женой, где она и с кем разговаривает. Дана подумала даже под благовидным предлогом выбиться из цепочки, но тут же велела себе успокоиться. Выйдя из цепочки, она еще больше привлечет к себе внимание.
Шедшая перед ней пара сделала шаг вперед и вручила свою карточку с приглашением человеку, стоявшему по правую руку от Роберта Мейерса. Человек этот взглянул на карточку и, ловко повернувшись к Мейерсу, шепнул ему на ухо фамилию. Мейерс в тот же миг любезно приветствовал пару. Он пожал обоим руки, забрав их в свои привычным ему радушным жестом, тепло улыбнулся и, глядя прямо в глаза подошедшим, поблагодарил их за то, что пришли. И тут же, высвободив правую руку, быстро положил ее на плечо мужчины, легонько подталкивая его вперед, представляя пару стоявшей рядом с ним жене.
На Элизабет Адамс было белое с блестками платье, составлявшее разительный контраст яркому цвету ее волос, утянутых назад под заколку и обнажавших мочки ушей, в каждой из которых сверкали серьги с каплевидным бриллиантом.
И опять у Даны сильно заколотилось сердце.
- Мисс? - Мужчина протянул руку за карточкой с приглашением.
Она вручила ему приглашение, и он повернулся, чтобы шепнуть Мейерсу ее фамилию. Мейерс не переменился в лице, но в заученных, как у робота, движениях его словно бы наметилась легкая заминка - еле видимый сбой механизма. Затем он повернулся к ней.
Подняв левую руку в перчатке, Дана стянула на себе концы накидки, прикрывая висевшую в вырезе декольте серьгу, и подала правую руку сенатору.
Мейерс любезно и с изяществом одарил ее рукопожатием.
- Здравствуйте, мисс Хилл. Благодарю вас за вашу поддержку и за то, что вы удостоили меня посещением в этот вечер.
Дана улыбнулась, хотя прикосновение руки Мейерса вызвало у нее отвращение.
- Для меня находиться здесь высокая честь и огромное удовольствие, сенатор Мейерс.
Пара перед ней на секунду замешкалась. Элизабет Адамс чему-то засмеялась - смех был громкий, звучный, горловой. Мейерс покосился в сторону, слева от Даны.
- Скажите только, как случилось, что такая красивая женщина приехала одна, без сопровождения?
Дана опять улыбнулась:
- Боюсь, что виною тут грипп.
- Прискорбно слышать, и тем более я вам благодарен, что приехали. Надеюсь, что вечер доставит вам удовольствие и что он ознаменует собой начало больших перемен.
Высвободив правую руку, Мейерс повернулся к Элизабет Адамс. Когда он представлял ей Дану, она все еще смеялась. Улыбка ее не погасла, и в глазах, когда муж назвал фамилию Даны, не отразилось узнавания.
Дана прикидывала, что могло произойти. Может быть, Уильям Уэллес каким-то образом ошибся? Нет. Ведь они подослали к нему убийцу. Значит, он делал серьги для Мейерса. Когда Мейерс отвернулся, приветствуя следующую пару, Дана опустила левую руку, приоткрывая висевшую в декольте серьгу.
- Привет, Элизабет! - Такое неофициальное приветствие попало в точку.
- Добрый вечер. Разве я…
Дана легонько тронула висевшую в декольте серьгу.
- Такая прелесть - эти серьги…
Взгляд Адамс скользнул мимо Даны, переметнувшись к ее затылку. Улыбка исчезла, сменившись неопределенным оскалом.
- Замечательным художником был этот Уильям Уэллес. Я так понимаю, что серьги эти - единственные в своем роде.
Лицо Адамс вытянулось и застыло. Боковым зрением Дана уловила взмах правой руки Роберта Мейерса - знак, что он окончил приветствовать следовавшую за ней пару и сейчас препроводит ее к жене. Дана повернулась.
- Джеймс - это мой брат, - тихо сказала она и отошла дальше в череде гостей.
Одетые во фраки мужчины и женщины - оркестранты городского симфонического оркестра - играли на подиуме, освещенные мягким светом люстр, и звуки музыки мешались с гулом голосов и обрывками разговоров. Белоснежные столы и кресла - белые с золотом - расставлены вокруг паркетной площадки для танцев. Над площадкой натянута усыпанная конфетти сетка с укрепленными на ней черными и белыми воздушными шарами - в нужный момент шары эти должны были взвиться вверх. Мужчины и женщины в белых куртках скользили между гостей, разнося подносы, уставленные бокалами с шампанским и блюдами различных закусок. Хрустальные люстры струили мягкий свет, не затмевая горящих на столиках свечей. Зал был переполнен, каждое место в нем стоило пять тысяч долларов - очередное пожертвование, призванное подтолкнуть демократов в их усилиях продвинуть своего кандидата в президенты. Перед всеми на возвышении располагался изысканно украшенный стол сенатора, его супруги и немногих избранных гостей. Безукоризненную элегантность нарушала лишь трибуна с микрофоном.
Дана бродила в толпе, узнавая лица, знакомые ей по газетам, журналам, мелькавшие на теле- и киноэкранах. Она прихлебывала шампанское в уголке возле вазы с папоротниками неподалеку от череды гостей, откуда ей хорошо была видна Элизабет Адамс. Адамс, казалось, было не по себе, она напоминала танцовщицу, нетвердо знающую последовательность движений. Улыбка на ее лице больше не выглядела лучезарной - в ней чувствовалась натянутость, неуверенность. Взгляд ее блуждал, она словно искала кого-то в толпе. От Роберта Мейерса, по-видимому, не укрылось состояние жены. В паузе между представляемыми он, повернув голову, шепнул что-то ей на ухо.
Адамс кивнула, коротко, еле заметно, после чего стала выполнять положенное с большим усердием. Но ненадолго.
Дана продолжала обдумывать ситуацию. По изумленному выражению лица Элизабет Адамс, когда Дана упомянула имя Уильяма Уэллеса и показала ей серьгу, можно было понять, что она не подозревала о пропаже. А это означало, что одна из серег на ней - подделка. Каким-то образом Роберт Мейерс узнал, что жена оставила серьги в доме Джеймса Хилл а, и Бутер послал туда Кинга и Коула забрать их, но те не сумели выполнить задание. Мейерсу пришлось срочно заказать дубликат, чтобы скрыть пропажу парной серьги до того, как Бутер отыщет оригинал. Все было устроено так, чтобы уничтожить малейшие сомнения в том, что смерть Джеймса Хилла могла явиться чем-то иным, нежели злодейским поступком грабителей, неожиданно застигнутых на месте преступления.
Прошло еще полчаса, и текущая к Мейерсам череда гостей расступилась, двери зала закрылись. Оркестр замолк. Двое мужчин в средневековых костюмах - красно-белых юбках, черных чулках и шляпах с плюмажем - выступили вперед и затрубили в фанфары. Подали ужин. Дана отыскала предназначенное ей место за столом № 29. Гарри Блок не подкачал. Ее стол оказался в центре зала неподалеку от возвышения с почетными гостями. Столы были рассчитаны на десять мест, и Дана была без спутника, но из-за ее стола, где уже сидели все приглашенные, поднялся красивый загорелый мужчина и, подвинув ей стул, представился Леонардом Бердини, режиссером-документалистом программы "Нэшнл джеогрэфик".
Когда все расселись, дирижер поднял палочку, и оркестр заиграл мелодию, очень похожую на президентский марш. Все встали в едином порыве, разразившись аплодисментами, двери вновь распахнулись, и появились Роберт и Элизабет Мейерс, улыбающиеся и машущие руками, - так новобрачные приветствуют собравшихся за свадебным столом. Аплодисменты продолжались еще долго после того, как почетные гости заняли свои места в середине стоявшего на возвышении стола, усиливаясь всякий раз, когда очередной деятель жестами пытался утихомирить толпу. Наконец под восторженный рев собравшихся на трибуну поднялся Роберт Мейерс.
- Ужин наш, кажется, простынет, - сказал он, - хотя тепло, с каким вы меня встретили, и греет мне сердце.
Толпа успокоилась, и на трибуне Мейерса сменил один из почетных гостей, провозгласив тост, вылившийся в настоящую речь. Затем трапезу благословил священник, и в гул голосов вплелись звяканье приборов и звон бокалов. Во время ужина взгляд Бердини то и дело опускался в вырез на груди Даны, словно он осматривал натуру будущего своего фильма. Он рассказывал Дане о последней своей экспедиции в Южную Америку и съемках в Бразилии. Дана слушала его с вежливым интересом, однако внимание ее было приковано к Элизабет Адамс. Та, сидя за главным столом, совершенно отчетливо вела себя так же, как Дана: вежливо слушала сидевшего по левую руку от нее видного деятеля, но то и дело окидывала беспокойным взглядом гостевые столы.
На ужин подавали лососину и филе-миньон с картофелем и горошком. Когда официанты убрали грязную посуду и принесли шоколадный мусс, тот же деятель, что открывал вечер, встав, громко провозгласил здравицу в честь "нового кандидата в президенты США от Демократической партии Роберта Мейерса".
Все опять вскочили и бурно зааплодировали, а Мейерс шагнул к трибуне, жмурясь в лучах юпитеров. Он поднял руки, и аплодисменты усилились. Он бросил взгляд на сидевших за столом почетных гостей, смущенно улыбнулся, дескать, "ну что тут будешь делать", и пожал плечами. Прошла еще минута, люди мало-помалу успокоились и вернулись на свои места.
- Судя по вашей реакции, ужин вам пошел на пользу. Я так и знал.
Толпа засмеялась.
- В этот вечер мы вместе делаем первый шаг к тому, как все мы надеемся, что призвано стать четырехлетием больших перемен.
Толпа опять встала и стояла на протяжении всех тридцати пяти минут, пока длилась речь Мейерса. Дана не очень вслушивалась в то, что он говорил, продолжая неотрывно наблюдать за Элизабет Адамс. Кончив речь, Мейерс сошел с трибуны и, взяв жену за руку, повел ее к танцевальной площадке. Оркестр заиграл вальс. Через несколько минут к Мейерсам присоединились другие пары. Когда музыка смолкла, Дана, совершенно забыв о продолжавшем что-то говорить Бердини, заметила, что Мейерс направляется к большой группе людей. Ему было не до танцев. Мейерс не хотел упускать возможности пообщаться с как можно большим количеством гостей. Вскоре поток приветствующих его поклонников вклинился между Мейерсом и его женой, разделив их. Дане представился шанс, возможно, единственный.
Она подошла к кружку гостей, группировавшихся вокруг Элизабет Адамс, и протиснулась в первый ряд. Очутившись там, она поймала взгляд Адамс - та вежливо завершила разговор с кем-то и шагнула к Дане, быстро, но не раньше, чем окинула взглядом зал, видимо, проверяя местонахождение мужа.
- Дана, - тихо произнесла она.
- Вы меня помните?
- Конечно.
- Мы встречались лишь однажды, в День благодарения, много лет назад. Неужто у вас такая хорошая память, Элизабет? - Женщина глядела на нее и молчала. - Мне было бы лестно считать, что вы запомнили меня с того единственного вечера, но думаю, что обе мы знаем - это не так.
Адамс опустила взгляд к серьге на шее Даны и бессознательно потрогала себя за ухо.
- Я нашла ее в доме брата под его кроватью, - понизив голос, сказала Дана. - А остальное рассказал мне Уильям Уэллес. Потом его убили.
Дана следила, как воспримет все это Адамс - гибель Джеймса, знакомство Даны с Уильямом Уэллесом, то, что одна из ее серег очутилась у Даны. Полной неожиданностью для нее это быть не могло - то, что смерть Джеймса Хилла не случайна, Адамс должна была, по меньшей мере, заподозрить. Однако непонимающий ее взгляд доказывал, что она либо не догадывалась о такой возможности, либо отгоняла ее от себя.
- Господи, - еле слышно шепнула она.
- Вот ты где.
Голова Адамс дернулась, как на шарнире. Возле жены стоял Роберт Мейерс.
51
Такси высадило ее возле главного входа в Коламбия-сентер - черный небоскреб, очертания которого прорезали панораму Сиэтла, как в трех тысячах миль от него на Восточном побережье панораму прорезает памятник Вашингтону. Дана прошла через просторный мраморный вестибюль с многочисленными лифтами и лестницами, как сетью опутывавшими все восемьдесят этажей здания, и поднялась на лифте на самый верхний этаж. Выйдя, она очутилась в частном клубе, в правлении которого состоял ее брат.
Черный мраморный пол и стены освещал мягкий голубоватый свет, к которому Дане надо было привыкнуть. Трое чернокожих мужчин, подсвеченные желтыми прожекторами, бережно сжимали в объятиях инструменты, как обнимают возлюбленных перед долгой разлукой. Саксофонист играл сентиментальное соло, и две хорошо одетые пары, приникнув друг к другу, раскачивались под музыку на крошечном танцевальном пятачке. На расставленных по кругу столиках горели свечи, а из каждого обзорного окна открывался широкий вид сверху на Сиэтл и залив Пьюджет, протянувшийся от Маячного мыса на севере до протоки Дьюуомиш на юге.
Он стоял возле барной стойки со стаканом в руке. Выражение его лица, когда он увидел ее, выражение крайнего облегчения, сказало ей о том, что он волновался и глаз не спускал с двери. Майкл Логан глубоко вздохнул, потом улыбнулся - улыбка эта показалась ей застенчивой - и сделал несколько шагов навстречу ей, ступив на танцевальную площадку. Они неловко помедлили, как парочка, решающая, танцевать или нет. Логан подвел ее к незанятому столику возле западной стены, пододвинул ей стул и сел напротив спиной к открывавшемуся из окна виду. Появилась официантка. Логан вопросительно взглянул на Дану.
- Виски и воду. Виски со льдом, - сказала она.
Логан кивнул.
- Два виски.
С минуту они не нарушали молчания, предпочитая лишь глядеть на мерцающий огонек на разделявшем их пространстве стола. Затем Логан спросил:
- Ну, как ты себя чувствуешь?
Дана улыбнулась. Из всех вопросов, которые ей мог задать детектив Логан - удалось ли ей поговорить с Элизабет Адамс, признала ли та серьгу, - из всего, что было так важно, Логан спросил самое важное: как она себя чувствует.
- Прекрасно. Спасибо, что спросил.
Логан откинулся в кресле, внимательно, пристально глядя на нее, словно на портрет, выставленный в музее, или на статуэтку в витрине.
- Что случилось? - спросила она, смущенно догадываясь о причине такого внимания.
- Не знаю. Ничего, наверное. Просто… ты очень красивая, если позволишь сказать тебе такое.
- Позволю. - Она улыбнулась. - И еще раз спасибо.
- Так как же все прошло?
Она глубоко вздохнула:
- Как у Золушки на балу.
- Ты говорила с ней?
- Очень коротко.
- И…
Взгляд Даны был устремлен вниз, к огонькам паромов, движущихся по заливу Элиот в направлении Бремертона и Вэшн-Айленд. Потом она поглядела на него.
- Она вспомнила меня. Несмотря на необычность обстановки и то, что я была так наряжена и напомажена, она меня узнала. И не думаю, что этим я обязана одному-единственному ужину двадцать лет назад в День благодарения.
- Что она сказала?
- Ей не пришлось говорить. Я все прочитала в ее глазах. И позже вечером я ее нашла.
- Ты ее спросила о серьге?
Дана кивнула.
- Она признала и серьгу, и то, что ей известна фамилия Уэллеса. Кажется, она разволновалась.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что на ней были две такие серьги, Майк.
Логан секунду подумал:
- Должно быть, Мейерс заказал копию.
- Наверно. Судя по ее реакции. Кажется, она так и не обнаружила пропажи. Но как это могло быть: он знает, а ей ничего не известно?
Логан покачал головой:
- Непонятно. Хотя сомневаюсь, что есть что-то, что было бы скрыто от него. Если он заподозрил ее измену, то, вероятно, организовал слежку. Бутер мог обратить внимание на то, что из дома твоего брата она вышла без серег, и позднее это подтвердил. Что и могло послужить побудительной причиной проникнуть в дом твоего брата.
- А почему Бутер не сделал этого сам?
- Слишком рискованно. Если б что-то не заладилось, событие тут же связали бы с Мейерсом. Кинг и Коул необходимы были в качестве буфера.
Официантка поставила на черный кафель стола их напитки на подставках. Последовавшие за тем полчаса Дана детально пересказывала Логану, как все происходило - в цепочке гостей, тянувшейся к Мейерсу, и позднее, во время их разговора. Рассказала она и о том, как в середине этого разговора внезапно невесть откуда перед ними очутился Роберт Мейерс, и Дана ухитрилась ретироваться и скрыться в толпе так же мгновенно, как появился он.
- Все это потребовало от тебя немалой смелости.
Она отмахнулась от комплимента:
- А что еще нам оставалось? Выбрали то, что посчитали лучшим.
- Вот почему я и говорю о смелости. Нет, я серьезно, Дана. Бывает, оказываешься в рискованной ситуации неожиданно и действуешь по наитию. Если повезет и тебя не убьют, после говорят, что ты герой. Но на то, что проделала ты, потребовалось куда больше мужества, потому что у тебя было время все обдумать и оценить опасность, но ты все-таки решилась.
- Мой брат погиб, Майк. Роберт Мейерс убил его. Смириться с этим я не могу и не стану.
- Знаю. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что можешь гордиться собой. Большинство женщин… да, господи, и мужчин тоже, - тут же поправился он, - на твоем месте давным-давно сложили бы лапки и сдались. Твой брат гордился бы тобой.
- Это похоже на поздравительную речь побежденного кандидата, Майк.
Откинувшись на спинку кресла, он глядел в окно.
- Майк?
Логан повернулся к ней:
- Не хочу огорошить тебя ушатом благоразумия, Дана, но я не уверен, что произошедшее сколько-нибудь приблизило нас к тому, чтоб схватить Мейерса за руку. Помнишь историю про башмаки Оджея Симпсона? Он отрицал, что имеет пару башмаков точь-в-точь как те, что оставили отпечаток в луже крови его жены на тротуаре. Потом находят фотографии, где он снят в таких же башмаках, и все считают: всё! Уличили! А оказывается, вовсе не всё - улика недостаточная!
Дана сцепила руки на столе:
- Но теперь она знает, Майк. Знает, что случилось с Джеймсом. Знает, что собой представляет ее муж. От нас не зависит, сделает ли она из этого выводы или не сделает. И оба мы, когда ввязались в это дело, уже это знали. Но мы должны были предоставить ей шанс. Остальное - за ней. Если она этим шансом не воспользуется - что ж… Я юрист, Майк. У нас имеется серьга, имеются погибший охранник Мейерса и большое количество косвенных улик. Ни один прокурор не возьмется обвинить его.
- Что же ты собираешься делать?
Дана склонилась над столом.
- Давай дадим ей немного времени, - сказала она, вспомнив теплый взгляд Элизабет Адамс и ее мягкий голос. - Брат любил ее. Если он ее любил, значит, в ней должно быть что-то хорошее. И надо думать, она тоже его любила. А теперь она знает.