- Шмелев! Выходи строиться! - и тоном их институтского военрука добавил: - Перманентно опаздывать всегда изволите!
- Ладно кричать-то на весь коридор, - проворчал Андрей, нехотя откидывая одеяло.
Но когда он, совсем уже готовый к завтраку, зашел за Семеном, тот сидел еще перед зеркалом голый по пояс и брился.
- Зато шумим, как всегда, больше всех? - с усмешкой спросил Андрей и добавил: - Ладно уж. Я пока что пойду займу столик и сделаю заказ.
- Угу, - промычал Семен, надувая щеку и не отрывая глаз от зеркальца.
Когда Андрей вошел в ресторан, он сразу увидел Надю. Возле нее за столиком сидели двое мужчин, оба пожилые и представительные.
Один из них, высокий, полный, был в отличном черном костюме и белоснежной сорочке с пестрым галстуком-бабочкой. На утином, будто принюхивающемся к чему-то носу его поблескивали очки в тонкой золотой оправе. Густые, с сильной проседью волосы были подстрижены под модный бобрик. Он был похож на крупного западного бизнесмена, каким тот обычно рисовался Андрею.
Второй из мужчин, худощавый, подтянутый, выглядел скромнее. Он был в костюме неопределенного цвета, в темной рубашке с темным галстуком. Черные блестящие волосы были гладко зачесаны назад, открывая большой, с залысинами лоб. Узкое, клиновидное лицо перечеркивали густые лохматые брови, под ними почти не видно было глаз, и поэтому казалось, что худощавый человек все время дремлет. Впечатление это усиливалось оттого, что он больше молчал, говорили только Надя и толстый человек в очках, но при этом они почему-то обращались не друг к другу, а главным образом к нему.
Больше всего на свете Андрей сейчас не хотел встречи с Надей. У него было такое чувство, будто он чем-то унизил ее, и это чувство смешивалось с недовольством самим собой - как мог он так вести себя. Сейчас ему было стыдно даже взглядом встретиться с ней.
Поэтому Андрей постарался отыскать за колонной самый укромный столик и направился к нему.
Но Надя тут же заметила его. Она открыто и безбоязненно улыбнулась и, указав на Андрея, громко сказала:
- А вот и мой новый знакомый. Андрей, идите-ка сюда!
Оба мужчины повернулись в его сторону. Толстый смотрел с нескрываемым интересом. Как смотрел второй, определить было трудно.
Преодолевая неловкость, Андрей подошел к их столику.
Надя весело представила мужчин друг другу.
- Андрей Шмелев, сотрудник нашей таможни. А это… - она с улыбкой посмотрела на худощавого мужчину, - это мой дядя! - Потом Надя сделала жест в сторону полного. - И мой бывший сослуживец. В командировке здесь.
- Приехал поглядеть, как тут Надюша поживает, - улыбнулся худощавый, и Андрей, наконец, увидел его совсем светлые, узенькие, как две льдинки, глаза. - И вот уже второе знакомство. Сначала с ним, теперь с вами. - И, в свою очередь, он спросил Андрея: - Вы, часом, не москвич?
- Почти. Институт там кончал.
- Рад познакомиться, Андрей… не знаю вашего отчества.
- Просто Андрей.
- Великолепно. Будете в Москве, непременно заходите. Вы мне нравитесь. Надюша даст вам адрес. - Он повернулся к Наде: - Не забудь, милая.
Второй собеседник только улыбался, показывая кривые, желтоватые зубы. При этом сходство с западным бизнесменом начисто исчезало.
- Извините, - сказал Андрей. - Спешим на работу. Пойду закажу завтрак.
- Подсаживайтесь, чего там… - предложил толстый.
- Спасибо. Не хочу вас стеснять.
Андрей выбрал столик неподалеку - уходить за колонну было уже неловко - и углубился в изучение меню. Не успел он сделать заказ, как к столику подошел Семен. По пути он церемонно раскланялся с Надей.
Уже к концу завтрака Семен, закурив, самодовольно посмотрел на Андрея и сказал:
- Итак, прошли сутки в гостинице "Буг". Мы неплохо успели за это время, а?
Андрей насупился и сердито ответил:
- Еще как плохо. И все из-за твоего дурацкого желания завязать дружбу с начальством. Карьерист несчастный.
В этот момент до него донеслись обрывки фразы, сказанной за соседним столиком, человека в очках:
- …главная установка… на экспресс Москва - Берлин.
- И обратно, - внятно добавил молчаливый его собеседник. - Особенно обратно.
Андрей при этих словах невольно насторожился. Он сразу вспомнил, что говорилось вчера у Жгутина о берлинском экспрессе.
ГЛАВА 2
ЭКСПРЕСС МОСКВА-БЕРЛИН
Пассажир попался а редкость добродушный и разговорчивый. Пока Валя Дубинин выписывал ему квитанцию на иностранную валюту, которую тот провозил через границу, Андрей оказался втянутым в оживленный и какой-то, по его мнению, бестолковый разговор.
Герр Фих, бизнесмен из ФРГ, неплохо говоривший по-русски, прежде всего сообщил Андрею, что в прошлом году он заключил в Москве великолепную сделку и какой-то "господин Петер Антонов оказался…", - тут слов восторга не хватило, и repp Фих только причмокнул губами. Потом он грубовато похлопал себя по круглому животу и спросил у Андрея, замечал он или нет, что толстые люди всегда гораздо веселее и добрее худых людей.
И герр Фих, очень довольный, захохотал так заразительно, что Андрей невольно улыбнулся. Он хотел ответить тоже весело и остроумно, но не нашелся, скорей всего потому, что настроение у него было отвратительное, и еще потому, что, хоть Андрей уже второй месяц работал в таможне, он все еще не мог привыкнуть к этому бешеному калейдоскопу людей, причем людей самых различных, подобных которым Андрей никогда в жизни не встречал, и порой даже не знал, как себя вести с ними.
Взять, к примеру, хотя бы этого герра Фиха. С Валькой Дубининым он говорит совсем по-другому - спокойно, вежливо и кратко. Вероятно, чувствует в нем старшего. А с Андреем развязен, шумлив.
Андрей вот уже месяц, как тень, ходил за Валькой. Так велел Шалымов, начальник их смены. Сам он взял шефство над Люсей.
При мысли о жене Андрей почувствовал, как снова просыпается в нем раздражение, которое еще утром, по выходе из дома, он всячески старался подавить в себе.
Между тем герр Фих, пока Валька беседовал в купе с другими пассажирами, снова обернулся к Андрею - видать, несмотря на свою суровую молчаливость, он чем-то ему понравился - и стал самодовольно рассказывать, каким сумасшедшим, отчаянным смельчаком считают его в ФРГ за то, что он так часто ездит в Москву. А он за контакты. "Прогрессивный дядька", - подумал Андрей. Но и о его стране, продолжал болтать герр Фих, в Советском Союза пишут тоже много глупостей.
- Это очень смешно, господин таможенник, не правда ли? Мы пишем, что не хотим войны, а вы пишете, что мы ее хотим. Это очень смешно.
- По-моему, это не смешно, - сдержанно заметил Андрей и, в свою очередь, спросил: - Вы слышали, что в Гамбурге официально зарегистрирована новая организация "Федеральный союз бывших служащих войск СС"? А в Западном Берлине "Союз изгнанных" трубит о реванше?
- Порядочные немцы не обращают на это внимания, уверяю вас, - пробормотал герр Фих.
- А власти? Ведь СС, например, разоблачен еще на Нюрнбергском процессе?
- О, власти! Они порой делают совсем не то, чего хотят рядовые граждане, - и герр Фих с еле уловимой ноткой досады прибавил: - Нам ли, немцам, не знать, что такое война!
- Нет, нет! - энергично вмешался один из пассажиров, высокий, седой старик со слезящимися глазами. - Лучше всех это знаем вместе с русскими мы, поляки. Будь она проклята! - он остервенело потряс в воздухе жилистым кулаком. - И фашизм тожа будь проклят.
Поляк неприязненно посмотрел на герра Фиха:
- Вы тоже такого мнения?
- Я всего лишь торгую, - развел пухлыми руками тот. - Я не политик. - И торопливо, будто спохватившись, добавил: - Я только знаю, что с Советским Союзом можно вести выгодные дела. О, это я знаю. - Он с наигранной веселостью похлопал себя по животу. - И этого с меня вполне достаточно при моей комплекции.
Андрею его рассуждения показались неискренними. И вообще этот герр Фих начал казаться ему далеко не таким добродушным и безобидным. В памяти всплывали многочисленные газетные сообщения о возрождении фашизма в ФРГ, и Андрей почувствовал, что такие, казалось, далекие и сугубо теоретические вопросы вдруг обрели плоть и кровь в лице этого самодовольного и хитрого коммерсанта из ФРГ.
Он собрался было уже ввязаться в возникшую в купе словесную перепалку, но Валька незаметно толкнул его в бок и сухо сказал:
- Здесь все в порядке. Пойдем дальше, - и, обращаясь к пассажирам, с подчеркнутой вежливостью прибавил: - Счастливого пути. Желаем здоровья и успехов.
Когда они вышли из купе в узкий коридор, Валька, убедившись, что рядом никого нет, строго сказал:
- Пожалуйста, не забывай, что ты все-таки не в ООН, - и, усмехнувшись, прибавил: - У тебя, оказывается, недюжинная эрудиция в германском вопросе.
В конце коридора появился усатый проводник в синей тужурке. Подойдя, он поздоровался с Валькой за руку, как старый знакомый.
Андрей с Валькой прошли в следующее купе. Повторилась обычная процедура. Таможенники проверяли заполненные бланки "деклараций", изредка просили предъявить к досмотру тот или иной чемодан, выписывали удостоверение на указанную в "декларации" иностранную валюту или на ручную кладь, если у пассажира шел еще багаж отдельно, малой скоростью, - словом, уйму всяких формальностей требовалось осуществить при таможенном досмотре.
Дубинин работал в таможне всего лишь второй год, но успел заслужить репутацию "злого" таможенника. За тот месяц, что они работали вдвоем с Андреем, он уже дважды обнаруживал контрабанду.
Один раз это были часы. Наши советские часы, изящные и точные, которые юркий голландский турист, возвращаясь из Москвы, пытался провезти через границу в количестве сорока штук (вместо разрешенных двух!).
Все началось с того, что в досмотровом зале Валька, двигаясь от одного пассажира к другому и бегло оглядывая выставленные на стол чемоданы, баулы, портфели, саки, вдруг задержался около этого голландца и попросил открыть один из чемоданов. Тот с готовностью принялся расстегивать много* численные пряжки.
Когда чемодан был раскрыт, Валька быстро перебрал коробки с сувенирами, бутылки с водкой, банки с икрой, расшитые украинские сорочки и коробки с сигаретами "Тройка". Неожиданно Валька наткнулся на пустую коробочку из-под часов. Только на какую-то незаметную для Андрея долю секунды голландец, оказывается, смутился, а потом объяснил, что часы у него на руке. И действительно, показал их.
Андрей уже потерял интерес к чуть было не назревшему инциденту, когда Валька попросил голландца снять с руки часы. Их номер он сверил с номером в паспорте, который лежал в коробке. Номера оказались разными. У голландца побагровели большие, растопыренные уши и глаза забегали по сторонам. Он тут же "вспомнил", что есть вторые часы в другом чемодане. Валька равнодушным тоном попросил их показать. Он даже не стал перебирать вещи во втором чемодане, он только следил, как это делает сам хозяин.
Внезапно движения голландца стали нервными. Он шарил руками то в одном, то в другом месте, нащупывая что-то и словно забыв, что он ищет. Наконец с сокрушенным видом он извлек часы. Номера опять не совпали. "Поищите еще", - спокойно сказал Валька. Голландец виновато улыбнулся, махнул рукой и стал вытаскивать одни часы за другими.
Уже потом, успокоившись и примирившись с потерей конфискованных часов, он рассказал, что деньги на их покупку, как и на покупку большинства вещей, он приобрел, выгодно распродав каким-то молодым людям около гостиницы все, даже самые поношенные, вещи из своих чемоданов и, что можно, сняв с себя. При этом голландец, смущаясь, распрямил поджатую под стул ногу и поддернул брючину. Носка на ноге не оказалось.
- Да, неловко, - признался он. - Но что поделаешь. Надо оправдать поездку, - и с ехидцей добавил: - Однако те молодцы все равно помогут мне заработать.
- Каким образом, господин Ван-Дайн? - поинтересовался Валька.
- А газеты? Мои статьи об этих мальчиках - заметьте, абсолютно объективные статьи! - пойдут нарасхват. О, у меня же была не одна встреча!
Андрей взглянул на Вальку. Тот задумался лишь на какую-то долю секунды, потом сочувственно заметил:
- Мне жаль вашего заработка, господин Ван-Дайн.
- Почему, извините? Валька усмехнулся.
- Вас убьет конкуренция. Ведь если вы будете абсолютно правдивы, вам придется сказать, что из сотен молодых людей, которых вы в тот вечер встретили, к вам пристали двое, ну, трое. Ведь не больше?
- Допустим. И среди них - девочка! А?
- И ваш читатель, - все тем же сочувственным тоном продолжал Валька, - поймет, что вы пишете о подонках, которых, например, в вашей стране, вероятно, не меньше. Не так ли? А то и больше! Я иногда читаю "Драпо руж". Это ведь рядом с вами: Бельгия.
- О! О! Это односторонняя информация, - замахал руками голландец. - А подонки?.. Что ж! Советские подонки - это все-таки необычно. Это пойдет!
- Повторяю, вас убьет конкуренция, - убежденно возразил Валька. - Вы же знаете, как пишут о нас враги. Если вы будете писать объективно, у вас получится вовсе не то, что требуется боссам, и вас не напечатают. Ну, а если вы объективны не будете… Что ж, одной клеветой больше.
- О! Вы умный человек! С вами трудно спорить! - воскликнул голландец, заметно смущенный оборотом разговора.
Андрей был в восторге от Вальки, от его находчивости и выдержки. Последняя его особенно потрясла.
- Тебе бы хоть половину ее, когда ты среди своих, ты бы стал выдающимся деятелем, - смеясь, говорил он.
Потом Андрей долго допытывался, почему Валька "прицепился" именно, к этому голландцу. Тот, пожимая плечами, ссылался на интуицию. Андрей сердился и доказывал, что Валька просто не отдает себе отчета в своих собственных поступках.
Спустя неделю Валька задержал молоденькую английскую туристку, которая ласково улыбалась обоим таможенникам и не переставала восхищаться красотами Москвы и Ленинграда, где побывала их группа. Но Валька оставался до обидного равнодушным. Повертев в руках массивный альбом для фотографий, он вдруг достал перочинный нож и решительно надрезал толстый переплет. Хорошенькая туристка тихо вскрикнула, всплеснув маленькими розовыми ручками. А из переплета уже выпадали одна за другой новые наши сотенные купюры.
Это была особо опасная контрабанда, "пахнувшая" политикой. Андрей уже знал: советская валюта за рубежом нужна не только спекулянтам, но и разведывательным центрам для снабжения своих агентов, забрасываемых в СССР. Однако инцидент должен был кончиться всего лишь конфискацией денег и, вероятно, тем и кончился, если бы не Валька.
В дежурке, пока составлялись протоколы, Валька на чистейшем английском языке сначала успокаивал плачущую девушку, а потом вдруг с укоризной спросил:
- Зачем вы беретесь выполнять просьбы незнакомых людей, хоть они и ваши соотечественники?
Девушка, перестав плакать, удивленно посмотрела на него полными слез глазами.
- О, что вы говорите?! Это не совсем так… А Валька убежденно и доброжелательно продолжал:
- Я же уверен, что вы не могли купить себе такой уродливый, тяжелый и дорогой альбом. Сразу видно, что он изготовлен не у нас. Зачем вам такой? С другой стороны, я уверен, что вы не контрабандист.
- О да, да! Поверьте! …
- А я и верю. И вы не смогли бы так ловко запрятать эти купюры.
- О, конечно!
- И ведь вы не хотели нам зла, в этом я тоже уверен.
- О да, да! Я так долго копила деньги! Я откладывала каждую неделю! И отец тоже! И Джо, мой брат!..
- Ну вот. И отец и Джо, они тоже не хотели, чтобы вы причинили нам зло.
- Еще бы! О, как я им скажу!..
- А вы знаете, какое большое зло - эти вывезенные деньги? Их ведь нельзя, приехав в Лондон, сдать в банк, обменять на другую валюту, купить что-нибудь на них. Они нужны, чтобы снабжать шпионов, которых засылают к нам. Только шпионов! Вы понимаете, что это такое?
Девушка слушала, приоткрыв рот, и в больших глазах ее отражался ужас.
Из всех присутствовавших в этот момент в дежурке только Андрей понимал, о чем говорит Дубинин с молодой англичанкой, и при этом он сам так волновался, что поминутно сбивался и путался, пытаясь переводить этот разговор остальным. Наконец он досадливо махнул рукой.
- Потом! Дайте послушать! Это же черт знает, как здорово!
А девушка между тем почти беззвучно прошептала:
- Да, да, я знаю, что такое шпионы… Я читала… Это ужасно… - и, неожиданно решившись, звонким, срывающимся голосом произнесла: - Это дал мне мистер Вильсон, наш корреспондент в Москве. Сказал, что для жены. О, я не знала! Надо иметь совесть! И вот он пишет…
Она поспешно расстегнула пальто и выхватила из-за корсажа узенький конвертик. Но тут же вдруг девушка порывисто схватила Вальку за рукав.
- У мистера Вильсона будут неприятности? И это получится из-за меня?
В голосе ее был такой испуг, что Валька удивленно спросил:
- Почему вы так волнуетесь?
- О, я не подумала! Мой отец служащий фирмы, мелкий служащий. А это такое совпадение! Отец мистера Вильсона председатель правления той же фирмы. Мы так удивились там, в Москве, когда это выяснилось. О, если мистер Вильсон узнает, что я его назвала, если у него будут неприятности… мой отец лишится работы!
- Ну, это проще всего, мисс Глобб, - улыбнулся Валька. - Он не узнает. Мы постараемся.
Этот молодой парень, бывший учитель английского языка, все больше нравился Андрею. Вальку уже успели в шутку прозвать "две трети от Шмелева". Действительно, он был такой же плотный и широкоплечий, как Андрей, с таким же, но только чуть более суровым лицом и копной совсем желтых перепутанных волос. Ростом Валька был даже ниже плеча Андрея, и потому кличка "две трети от Шмелева" была до смешного точна.
Нравился Валька Андрею не столько своими "сыщицкими" способностями, сколько своей воинствующей принципиальностью. Валька был строптив и непреклонен. Никакие авторитеты не существовали для него, если они отходили вдруг от тех наших партийных принципов, которых Валька неуклонно придерживался.
Именно Валька сказал как-то Филину в лицо, что он "ходячий анахронизм", когда тот попытался было командовать месткомом. Слова эти, несмотря на их ученость, потом долго повторялись всеми в таможне.
Валька был влюблен в Жгутина. Это, однако, не помешало ему однажды заявить во всеуслышанье, что указание Жгутина не составлять акта на железнодорожников за плохое хранение какого-то груза является поступком антигосударственным.
Словом, Валька всегда называл вещи своими именами, не признавая никакой дипломатии, и в первое время нажил себе этим немало врагов.
Иногда Вальку, правда, "заносило".
Все же постепенно и незаметно Валька Дубинин, сам того не желая, стал вдруг для окружающих своеобразным эталоном принципиальности и чистоты. И в то же время это был самый обычный, ничем внешне не, примечательный, скромный парень, с некоторыми не очень приятными чертами - он был вспыльчив и порой резок. Ко всему этому надо было сначала привыкнуть, чтобы потом разглядеть и другие стороны Валькиного характера.
Андрей привык к ним быстро, даже не привык, а сразу как-то принял их.