В "тюряге" - сидят. И от скуки чешут языки - рассказывают истории из уголовной жизни. И хотя зеки догадываются, что все они "под колпаком", желание поделиться опытом выше страха сказать лишнее. А это "лишнее" - специальный интерес оперативника, "кума", как ласково аттестуют его сидельцы. Они, случается, рассказывают такое… А он, "кум", передает нам. Интересно…
Содержание:
БРИЛЛИАНТ ИЗ ВОРОВСКОЙ ОПРАВЫ 1
ВАСЯ ОЧКО И КАЗНАЧЕЙ 3
КРЫШЕСТРОИТЕЛЬ № 1, - или Папа российского рэкета 6
МАСТЕР РАЗГОНА, - или Япончик в психушке 8
ПО КЛИЧКЕ "ГОРБАТЫЙ" 11
РОКОВАЯ КОЛЛЕКЦИЯ 13
ТАМБОВСКИЙ КУМ, - или Расстрельный сезон в Питере 19
ИМПЕРАТОР ИЗ "ПУЛКОВСКОЙ" 21
ТИБЕТСКИЙ ЦЕЛИТЕЛЬ 23
ЗА НОЧНОЙ БАБОЧКОЙ 26
ПУШКИНСКИЙ ПАПА, - или Битва за подмосковную водку 31
Вместо послесловия 33
ПРИЛОЖЕНИЕ 34
ПРИЛОЖЕНИЕ 1 34
ПРИЛОЖЕНИЕ 2 34
ПРИЛОЖЕНИЕ 3 34
ПРИЛОЖЕНИЕ 4 35
Кум - на блатном жаргоне начальник оперативной части колонии, тюрьмы, сотрудник уголовно-исполнительной системы, занимающийся изучением и агентурной разработкой воров в законе и иных преступных авторитетов. Он обязан знать все, что касается жизни спецконтингента на подконтрольной ему территории. Настоящий Кум владеет полной информацией не только о том, что происходит сейчас, но и о том, что было, что будет.
БРИЛЛИАНТ ИЗ ВОРОВСКОЙ ОПРАВЫ
Столько народу на Хованском кладбище не видели давно. С такой помпой здесь хоронили лишь партийных секретарей в застойные времена. Ах, какая же это была благодатная пора! С размахом жили. Провожать в последний путь отправляющегося в мир иной можно было в рабочее время, но прогулом это не считалось. Более того, как положено, начислялась среднесуточная зарплата. Потом на поминках бесплатно, конечно, кормили и наливали, кто сколько выпьет. На Руси же выпить любили всегда, а на халяву и подавно. Только те годы безвозвратно канули в Лету. На дворе был сентябрь 1992-го - так сказать, первая ступенька на лестнице демократии. Пить меньше не стали, а вот халявы поубавилось.
- Кого же хоронют-то так? - спросила ни у кого и у всех сразу старушка у кладбищенских ворот.
- Начальника какого, наверное, - откликнулась ее соседка. - Важная, видать, шишка была. Столько народу попригнали…
- А машин-то! И все такие шикарные. - Первая старушка, прихорашивавшая букеты из неживых цветов, выдвинула их вперед - авось и купит кто. - Богатые, видать, все…
- Так берете или нет? - Торговка оторвала меня от праздного созерцания, вернув к действительности. - И так я вам уступила…
- Беру. - Я протянул деньги. - Вот, возьмите.
Прихватив несколько ярко-красных гвоздик, повернулся и пошел к стоявшей рядом "шкоде-форман". Около нее, открыв заднюю дверцу, копался мой приятель. Сашка укладывал в багажник два объемных венка: мы приехали навестить могилы его родителей. Мама была похоронена здесь несколько лет назад. Отец - в прошлом году. Его я знал хорошо, присматривал за ним, когда Сашка, что называется, тянул лямку очередной загранкомандировки. Классный переводчик, он в совершенстве знал два европейских языка и еще на трех изъяснялся достаточно уверенно. Потому в "совке" почти не жил, а все там, за кордоном. Увы, в застойные, социалистические, времена хорошую "капусту" можно было срубить только там.
Пока я слушал разговор старушек, основная похоронная процессия нас миновала. Теперь, видимо, через ворота следовала группа почетных друзей усопшего. Одна за другой ехали дорогие иномарки с включенными фарами. У каждой второй окна салона затемнены так, что не видно даже контуров сидящих внутри людей. Крутые тачки, это уж точно. Какой же крутизны тогда был человек, которого хоронят, если, насчитав больше трех десятков автомашин, я сбился со счета? Внимание опять переключилось на старушек и присоединившуюся к их разговору разбитную бабенку неопределенного возраста - она занимала в этом торговом ряду место самое ходовое, ближе к воротам. Около нее иногда притормаживали автомобили: из открывшегося окна высовывалась рука, протягивая деньги, и исчезала с траурным букетом. Бабенка небрежно принимала купюры, ловко пересчитывала и прятала в необъятный карман джинсовой куртки. Одновременно она гордо, с чувством, затягивалась дымом дорогой сигареты, постоянно торчавшей в ярко накрашенных губах.
- Почаще бы вот так-то. - Бабенка спрятала деньги следующего покупателя, довольно оскалившись, повернулась к соседкам. - Сегодня недельную выручку закрою.
- Стерва ты, Сонька, - беззлобно отозвалась ближняя к ней старушка. - Разве можно чужому горю радоваться?
- Ой, Семеновна, а ты чем лучше? - огрызнулась та. - Сама с этого самого горя кормишься. Аль тебя совесть мучить стала? Шла бы тогда в посудомойки.
- Тьфу на тебя!
- Ишь, расплевалась как. На больную мозоль, видать, наступила. Ладно, торчи здесь и бумажными цветочками торгуй.
- Остынь, с кем связываешься, - одернула распалившуюся было Семеновну соседка и тихо добавила: - Сонька - подстилка воровская. Забыла, как ее дружки нас гоняли, место ей расчищали.
- Не забыла.
- Ну и ладненько, - вполголоса пролепетала старушка. - Будет и на нашей улице праздник, когда другого генерала хоронить будут, а стервы энтой не будет…
- Ну да, эта свое упустит! - так же тихо отозвалась Семеновна, и более громко, видимо, чтобы слышала Сонька, добавила: - Ас чего ты взяла, что генерала хоронют?
- А кого же еще? Генералы, они и живые по одному не ездют. Всегда свита…
- Не-е, тогда бы военных много было, в форме, - резюмировала Семеновна.
- И то правда. Значит - директора.
- Ой, тетки, обе не угадали, - вклинилась в разговор разбитная Сонька, ловко спрятав только что полученные деньги и воспользовавшись паузой в движении траурного кортежа. - Вора это хоронят!
- Что мелешь, Сонька?! - Ближняя старушка всплеснула руками. - Разве так бывает?
- Бывает. Все мы смертные. Вон, вишь "мерин" черный проехал?
- Какой мерин?
- Шестисотый. Ну, машина такая.
- А-а-а, понятно… - протянула Семеновна. - А то я, старая, думаю: где же лошадка черная? Одни легковушки едут. И чо тот, твой "мерин"?
- Да не мой он вовсе. Там знакомая проехала. "Парились" мы с ней на зоне вместе. Вот она и сказала, что вора в законе хоронят.
- Ну тебя, Сонька, скажешь тоже, - не унималась Семеновна. - Загнула. Разве воров хоронют? Их закапывают прямо в тюрьме, на специальном дворе. Я про то в книжке читала.
- Темная ты натура, Семеновна. Это не простой вор, а в законе! Малиной его честные арестанты звали, а в народе - Виктором Максимовичем…
Словно под гипнозом я стоял и слушал этот треп. Вот ведь как все повернулось! Еще вчера разговоры были совсем о другом. Другие были у народа кумиры. Увы, в такое время живем. А у каждой эпохи свои герои.
- Леш, поехали, - окликнул меня Сашка, он уже сидел за рулем своего "формана", на котором, кстати, приехал своим ходом откуда-то из Восточной Европы, из последней командировки. - Венки я купил. Поехали.
- Сейчас, иду. - Я еще на минуту замешкался, хотел дослушать комментарии Соньки.
Где-то я уже слышал об этом самом воре в законе Малине. Но что? Может, Сонька подскажет, разъясняя Семеновне? Но она переключилась на обслуживание очередного покупателя. Около нее притормозил темно-синий "Вольво-740".
Не без сожаления я плюхнулся на мягкое кресло "шкоды". Движок тихо рыкнул, и машина резво взяла с места. Пристроившись в хвост автомобильной очереди, мы проехали в кладбищенские ворота, свернули на нужную нам аллею и через пару минут последние машины почетного воровского эскорта остались где-то за стенами деревьев и могильных надгробий.
Недослушанный на Хованском кладбище разговор вскоре получил продолжение. Оказавшись как-то с рабочим визитом в доме на Сухаревке, я поинтересовался у знакомых спецов из ГУБОПа, из отдела по изучению воровских авторитетов, кто такой Малина. Личность эта и в самом деле оказалась неординарной. Только ошиблась немного кладбищенская разбитная бабенка. Виктор Максимович, или вор в законе Малина, на самом деле оказался Максимовым Виктором Васильевичем, 1929 года рождения. В Москве его впервые задержали за карманную кражу, когда ему было всего четырнадцать. Паренек вытащил из хозяйственной сумки какой-то работницы деньги и продовольственные карточки. Было тяжелое военное время, и вкатили ему по всей строгости, как говорится, невзирая на младые годы. И отправился Витька по этапу далеко на Восток, чтобы там проходить свои тюремные университеты. Надо сказать, что в этом он преуспел. Как значилось в губоповской картотеке, Максимов В.В. относился к законникам старой формации, так называемым нэпманским ворам. Одним из первых его наставников был не кто иной, как Вася Бриллиант.
- Только твоя бабенка что-то напутала… - Мой консультант продолжал листать досье. - У нас зафиксировано, что известный вор в законе Малина, или Максимов В.В., похоронен в 1992 году, но на Востряковском кладбище.
- Как на Востряковском?
- А так.
- Но мы были на Хованском.
- Значит, так, объясняю еще раз…
Тут мне пришлось выслушать настоящую лекцию на тему из жизни уголовных авторитетов, содержание которой сводилось к следующему. Образ любого вора в законе противоречив и многолик. В его биографии предостаточно "белых пятен" - эта категория россиян живет без прописки, без постоянного места жительства, без прочих "без" и в большинстве своем находится на нелегальном или полулегальном положении.
Чем выше уровень такого "законника", тем сложнее разобраться, какие качества присущи ему, а какими его наделила молва. Иногда та или иная информация о нем может распространяться умышленно, дабы ввести в заблуждение правоохранительные органы, врагов, конкурентов. Потому есть масса случаев, когда тот или иной уголовник умышленно изменял свои метрики. А отдельные, очень сильно наследившие, и вовсе отправлялись в мир иной с собственным паспортом безвинного человека.
- На, почитай, как, например, про твоего Малину прописали в "Опасной ставке", газете-досье на преступный мир. Очень даже любопытно. - Консультант из ГУБОПа протянул мне газетную вырезку. - Тут и про Васю Бриллианта кое-что есть…
"Маститый вор в законе Виктор Максимов по кличке Малина, - прочитал я в заметке, - скончавшийся на 63-м году жизни, имел за своими плечами одиннадцать судимостей. Малину называют первым учеником еще более легендарного вора в законе Васи Бриллианта. Об этом говорили в надгробных речах. Скупо, но с чувством, в отличие от других, высказался седой мужчина с морщинистым, как старая, высохшая картофелина, лицом.
"Мы провожаем в последний путь нашего брата, - сказал седой. - Скоро он встретится со своим учителем, встретится в другом мире. Васе Бриллианту мы не смогли оказать таких почестей. Вася погиб в "Белом лебеде". Погиб героем. Его пытались сломить, но не сломили. Тогда с ним расправились подло, тихо. Вася был найден повешенным в одиночной камере. Все списали на самоубийство. Но мы знаем, чьих рук это дело. С ним расправились те, кто его боялся, те, кому он стоял поперек дороги…"
Только ошибся седой оратор, на которого ссылался автор газетной заметки. Не исключаю, что сделано это было умышленно. Позже мне удалось познакомиться с интересным документом, который кое-что прояснил о жизни и смерти легендарного вора в законе.
Некоторые криминологи называют Васю Бриллианта едва ли не патриархом уголовного мира России, причисляя его к так называемым "нэпманским ворам", к тем кто жестко придерживается воровских традиций, в отличие от тех, кто модифицирует старые положения блатного закона и адаптирует их к современным условиям, а также к личной выгоде.
"Нэпманские", или "старые", воры обязаны были вести скромный, подчас аскетический образ жизни: они не имели права заводить семью, не могли вступать в контакты с сотрудниками правоохранительных органов. Жить должны были только на средства, добытые своими преступлениями. Им следовало заботиться не о себе, а о братстве, о братве и регулярно отчислять в воровской общак, то есть черную кассу, организовывать "грев" (передачу осужденным и подследственным продуктов, спиртного, наркотиков и пр.) зоны.
Эти и многие другие положения были закреплены в "кодексе воровской чести". Положения этого "кодекса" передавались устно от одного уголовного авторитета к другому.
На бумаге "положения" нашли свое воплощение в воровских письмах, посланиях, записках, так называемых "ксивах" и "малявах", нелегально передаваемых друг другу. Большая часть этой почты перехватывалась, иногда у начальника оперчасти исправительного учреждения - "кума" - скапливалась целая канцелярия подобных писем.
Что касается Васи Бриллианта, то для знакомства с этой легендарной личностью, стоило бы перенестись в колонию-пересылку "Белый лебедь".
Итак, "Белый лебедь", или Соликамская исправительная колония № 6, а попросту - "шестерка". Побывавшие здесь говорят о ней как о проклятой зоне, где кончалась железная дорога и начиналась советская власть. В какой-то мере это и в самом деле так. Стоит лишь взглянуть на карту, чтобы понять - это там, где холодно, где почти двенадцать месяцев зима и только остальное - лето. Что и говорить, чиновники из НКВД, а потом МВД умели выбирать места для нуждающихся в исправлении трудом.
С той поры сохранился и прямой поезд "Москва - Соликамск", правда, ходить он стал реже. Но так же за двое суток с небольшим доставит в эти места того, кто купил билет.
Прибыв на конечную станцию, пассажиры покидают вагоны не спеша, даже с каким-то нежеланием: чего суетиться, поезд пришел в тупик. Дальше дорог нет. Последний форпост цивилизации - город Пермь, - остался далеко на юге. До него около шестисот километров монотонного пути, когда за окном один и тот же пейзаж: лес, полустанок, тайга.
С железнодорожного вокзала городским транспортом можно за час-другой добраться до ИК-6. "Белый лебедь" находится на окраине этого старого, давно не растущего, периферийного городка. И вот перед вами ворота учреждения. Высоченный забор с колючкой в несколько рядов, глухие двери. Перед входом и внутри все ухожено. Большинство строений колонии - из белого силикатного кирпича. Отсюда и красивое название. Но на этом, как говорится, все приятные впечатления заканчиваются. Дальше - суровый арестантский быт, который должен согнуть в три погибели и до конца пребывания здесь не дать выпрямиться. Так по крайней мере было в "Лебеде" в 80-х, когда там находился Бриллиант. Более подробно о тамашних порядках можно прочитать в Приложении 1, в письме зека.
- Застрелили Васю Бриллианта в 1984-м, - рассказал мне сотрудник колонии. - Ему оставалось семь месяцев до конца срока. Он так и не сломался, не отрекся от воровских принципов. Да и как можно было сломать человека, который более полувека жил по понятиям - то есть законам и правилам воровского мира. За отказ от работы его изолировали в одиночку, там и порешили…
Вот появилась и еще одна версия смерти уголовного патриарха - Бриллианта не повесили, а застрелили. Правда, этот рассказ, как, собственно, и предыдущий, никакими фактами подкреплен не был. Так, своего рода рекламный ролик заведения.
Увы, по существующим порядкам уголовные дела на контингент в колониях долго не хранятся. К тому же они, как трудовая книжка или личное дело, постоянно следуют служебной почтой за своим владельцем.
Мне повезло: удалось выйти на "кума", назовем его Петрович, который, как реликвию о необычном зеке, хранил в личном архиве справку о смерти Владимира Васильевича Бабушкина, 1916 года рождения, или вора в законе Васи Бриллианта. И этот кум-ветеран рассказал много интересного.
- Промаявшись на грешной земле без малого семьдесят лет, Вася Бриллиант не был застрелен или задушен ментами, как это разносит молва, - проговорил Петрович, затягиваясь дешевенькой сигаретой. - Бриллиант умер, можно сказать, на моих глазах, своей смертью. Накануне вечером мы с ним беседовали. Чувствовал он себя нормально, даже был чем-то немного возбужден. Это сейчас я знаю причину того Васиного состояния. Тогда же ломал над этим голову. Чувствовал - что-то замышляет старый вор. Но что? В тот вечер я так и не узнал.
Было же все просто. Последнее время Бриллиант принимал зелье почти без разбору, как в идиотской присказке про алкашей - мол, без разницы, что будет водка или пулемет, лишь бы с ног валило. Накануне он получил с воли наркоту и вечером был в предвкушении предстоящего кайфа. И кайфанул он, видимо, крепко.
Утром мне доложили, что в режимном блоке ЧП. Примчался я и сразу - в камеру деда Васи. А тот лежит на нарах как полено, в одежде и обуви. По зоне Бриллиант ходил в хромовых, офицерских сапогах и френче защитного цвета, примерно такого покроя, как носил отец всех народов.
Конечно, медицина в заключении о причине смерти осужденного Бабушкина указала сердечный приступ.
Случилось это в помещении камерного типа в одной из колоний Северного Урала, Тавдинского Управления лесных исправительно-трудовых учреждений в 1986 году…
Кум поделился и личными наблюдениями. С его слов выходило, что Вася Бриллиант был неприхотлив. Одевался скромно, никогда не шиковал, хотя возможности для этого у него имелись. Все подачки, положенные ему по воровскому рангу, отдавал братве. Одно время он жил с мальчиком лет девятнадцати, отбывающим наказание в колонии. Что любопытно, уголовники не ставили его на одну ступень с "опущенными". Более того, по воровским обычаям, пожив с законником, такой мальчик потом автоматически становился вором в законе.
Из личного кумовского архива следовало, что знакомство Владимира Бабушкина с тюрьмой состоялось еще в сталинские времена. Этот первый срок был самым тяжелым. Урки учили Бабушкина жестоко. Он чистил туалеты, подбирал окурки. Это было практически падение на самое дно. Зато за ним последовал взлет почти на вершину уголовной иерархической пирамиды.
Но начинал Васька на рынке, где воришку-сумочника (одна из низших квалификаций карманников), натаскивал опытный специалист этого дела - щипач Васька Босота. Однажды, заприметив на рынке юркого паренька, он взял его в свою гоп-компанию. Щипачи работали группой в несколько человек. Один отвлекал жертву, другой подталкивал, загоняя, словно пастух корову в стойло, в неудобное положение. Тут в дело вступал основной вор-карманник. Он ловко освобождал жертву от денег и ценностей.
Возможно, именно благодаря этому первому наставнику - Ваське Босоте, за Вовкой Бабушкиным закрепилась кличка "Васька". В той среде, где он вращался, это было правилом: как звали учителя, так нарекали и учеников.