Лекок начал впадать в отчаяние, когда около половины восьмого узнал от некоего Триго, контора которого располагалась за крепостными укреплениями, что в ночь с воскресенья на понедельник одному из кучеров, уже возвращавшемуся, пришлось повернуть назад. Более того, этот самый кучер находился во дворе, где помогал запрягать лошадей в свой экипаж.
Кучер оказался толстым низеньким старичком, с красным лицом, маленькими хитрыми глазами. Лекок направился прямо к нему.
– Это вы, – спросил молодой полицейский, – в ночь с воскресенья на понедельник, между первым и вторым часом, отвозили двух женщин, которые сели к вам на улице Шевалере?
Кучер выпрямился, смерил Лекока проницательным взглядом и уклончиво ответил:
– Возможно.
– Это я и хотел услышать.
– А!.. А!.. – насмешливым тоном продолжал старик. – Господин, несомненно, знает обеих дам, которые кое-что потеряли в экипаже, и…
Молодой полицейский дрожал от радости. Этот человек был именно тем, кого он искал. Лекок прервал кучера.
– Вам известно, что в окрестностях было совершено преступление?..
– Да, в одном из кабаре с дурной славой кого-то убили…
– Так вот!.. Эти женщины находились там. Они убегали из кабаре, когда встретили вас. Я разыскиваю их. Я служу в Сыскной полиции, вот мое удостоверение. Будьте добры, расскажите мне все подробно.
Толстый кучер стал белее савана.
– Ах!.. Негодницы!.. – воскликнул он. – Теперь я не удивляюсь, почему они мне дали столь щедрые чаевые. Луидор и две монеты по сто су за проезд – словом, тридцать франков… Проклятые деньги!.. Если бы я их не истратил, я выбросил бы их…
– Куда вы их отвезли?
– На Бургундскую улицу. Я забыл номер, но дом узнаю.
– К сожалению, они ехали не к себе домой.
– Кто знает?.. Я видел, как они звонили, дергали за шнурок. А вошли они так же стремительно, как я бегаю. Хотите, я отвезу вас туда?
Вместо ответа Лекок вскочил на сиденье и сказал:
– Поехали!
Глава XIV
Можно ли было предположить, что женщины, убежавшие из кабаре вдовы Шюпен в момент убийства, были полностью лишены здравого смысла? Разумеется нет!
Правдоподобно ли, что беглянки, хорошо осознававшие опасность ситуации, в которую попали, позволили кучеру экипажа, остановленному на общественной дороге, привезти себя домой? Конечно нет.
Значит, надежда отыскать их, которую питал кучер, была призрачной.
Все это Лекок понимал. Тем не менее он без колебаний забрался на сиденье и приказал ехать.
Просто он следовал аксиоме, выработанной за долгие часы размышлений, аксиоме, которая позднее всегда оправдывала его репутацию и которую он формулировал следующим образом: "Что касается информации, то тут надо опасаться, главным образом, правдоподобия. Сначала надо всегда верить тому, что кажется немыслимым".
С другой стороны, приняв такое решение, молодой полицейский снискал доброе расположение кучера и получил право на подробные сведения. К тому же это был самый быстрый способ попасть в сердце Парижа. И Лекок не ошибся.
Лошадь навострила уши и побежала рысью, когда кучер крикнул: "Но, Кокотка!" Животное привыкло к своему хозяину и узнавало интонации, при которых шутки плохи. Через несколько мгновений экипаж вылетел на дорогу Шуази, и Лекок принялся расспрашивать старика.
– Ну, уважаемый, – начал он, – вы рассказали мне в общих чертах, а теперь я хотел бы услышать подробности. Как вы встретились с этими женщинами?
– Все очень просто. В то воскресенье, последнее перед Великим постом, день выдался ужасный. Шесть часов езды по бульварам, а дождь все время лил. Что за незадача!.. В полночь у меня было тридцать су чаевых, вот и весь урожай. Но я совсем выбился из сил, а лошадь так устала, что я решил вернуться. Конечно, я роптал втихомолку… И тут на улице Шевалере, за улицей Пикар, я увидел двух женщин, стоявших около фонарного столба. Разумеется, меня это не интересует, потому что в моем возрасте женщины…
– Это можно пропустить! – прервал кучера молодой полицейский.
– Так вот, я проехал мимо них, но тут они стали звать меня: "Кучер! Кучер!" Я сделал вид, что не слышу их. Но одна из них побежала за мной, крича: "Луидор!.. Луидор на чай!" Я задумался, но тут женщина добавила: "И десять франков за поездку!" Я сразу же остановился.
Лекок сгорал от нетерпения. Однако он понимал, что прямые и быстрые вопросы ни к чему не приведут. Лучше всего внимательно слушать кучера.
– Но вы же понимаете, – продолжал кучер, – что в таком квартале и в такой час нельзя доверять подобным бабенкам. Так вот, когда они подошли, чтобы сесть в экипаж, я сказал: "Постойте-ка!.. Мамаши, вы обещали денежку папаше. Где она?" И одна из них сразу же мне протянула деньги со словами: "Главное, поторопитесь!"
– Нельзя быть более точным, – похвалил кучера Лекок. – А теперь скажите мне, какие они?
– Не понял?
– Я спрашиваю, как они выглядели, за кого вы их приняли?
На добродушном красном лице кучера расплылась широкая улыбка.
– Черт возьми!.. – ответил он. – Они произвели на меня впечатление двух… двух не слишком-то порядочных…
– А!.. А как они были одеты?
– Как дамочки, которые танцуют в "Радуге". Ну, вы меня понимаете. Только одна из них выглядит богачкой, а вторая… Ой, ля-ля! Ничтожная личность!..
– Какая из женщин бежала за вами?
– Та, у которой жалкий вид, та…
Кучер внезапно замолчал. В его памяти так отчетливо всплыл тот момент, что он резко натянул вожжи, отчего лошадь встала на дыбы.
– Гром и молния!.. – воскликнул он. – Послушайте! В тот миг я заметил, что одна из двух плутовок зовет другую, толстую, как бочка, "сударыня", а вторая обращается с ней грубо и на "ты".
– О!.. О!.. О!.. – произнес молодой полицейский с разными интонациями. – И которая из них, скажите на милость, говорила "ты"?
– Плохо одетая. Толстуха трясла другую, как грушу. "Несчастная, – говорила она, – ты нас погубишь… Будешь падать в обморок, когда приедем домой! А сейчас быстро очнись!" А другая хныча отвечала: "Право же, сударыня, право же, я не могу!" Похоже, она действительно не могла. Я даже подумал: "Вот еще одна, которая выпила больше чем достаточно!"
Эти крайне важные обстоятельства подтверждали первые предположения Лекока. Как он и догадывался, женщины занимали разное социальное положение. Только он ошибся, решив, что на более высокой ступени стояла женщина в изящных ботинках с высокими каблуками, неравномерные следы которой навели его на мысль, что она была близка к обморочному состоянию.
Пальма первенства принадлежала женщине в обуви на плоской подошве. Она была выше не только по социальному положению, но и по силе воли. Теперь Лекок убедился, что одна из женщин была служанкой, вторая – госпожой.
– Это все, уважаемый? – спросил он кучера.
– Все, – ответил кучер. – Еще, правда, я заметил, что у той, плохо одетой, которая давала мне деньги, руки… О! Да почти детские руки, а голос, несмотря на раздражение, такой же приятный, как музыка.
– Вы видели ее лицо?
– О!.. Мельком…
– Но вы можете сказать, красивая ли она, брюнетка или блондинка?..
Столько вопросов, заданных одновременно, поставили в тупик славного кучера.
– Минуточку!.. – ответил он. – По-моему, она не красивая. Не думаю, что она молодая. Но она точно блондинка с пышными волосами.
– Она высокая или маленькая, толстая или худая?
– Нечто среднее.
Ответ был слишком расплывчатым.
– А другая? – спросил Лекок.
– Черт возьми!.. А вот эту я не разглядел. Но она показалась мне маленькой, вот и все.
– Вы сможете узнать ту, которая расплачивалась с вами, если ее вам покажут?
– Черт возьми!.. Нет.
Когда экипаж доехал до середины Бургундской улицы, кучер остановил лошадь, сказав:
– Обратите внимание!.. Вот дом, в который вошли плутовки… Вот этот…
Снять фуляр, служивший ему кашне, сложить и спрятать его в карман, спрыгнуть на землю и войти в указанный дом было для молодого полицейского минутным делом.
Старая женщина шила в привратницкой.
– Сударыня, – вежливо обратился к ней Лекок, показывая фуляр, – я принес это одной из ваших жиличек.
– Какой именно?
– А вот этого я не знаю.
Достойная консьержка подумала, что этот столь вежливый молодой человек был шутником, решившим ее разыграть.
– Бесчестный негодник… – начала она.
– Прошу прощения, – прервал консьержку Лекок. – Позвольте мне закончить. Позавчера вечером, вернее, позавчера утром я спокойно возвращался домой, когда недалеко отсюда меня обогнали две дамы. Похоже, они очень спешили. Одна из них уронила вот это… Я подобрал вещь и поторопился ее вернуть… Напрасный труд! Они уже вошли в дом. В этот час я не решился звонить, поскольку боялся, что разбужу вас. Вчера я был занят, но сегодня пришел. Вот эта вещь.
Лекок положил фуляр на стол и собрался уходить, но консьержка окликнула его.
– Благодарю вас за вашу любезность, – сказала она, – но вы можете оставить это себе. В нашем доме нет женщин, которые после полуночи возвращаются одни.
– Однако, – настаивал молодой полицейский, – у меня есть глаза. Я видел…
– Ой!.. Совсем забыла, – воскликнула старая женщина. – Той ночью, о которой вы говорите, действительно сюда звонили… Как это надоедает!.. Я дернула за шнурок и прислушалась… Ничего. Не услышав, как дверь закрылась, как по лестнице зазвучали шаги, я сказала себе: "Так! Еще один шалопай, захотевший сыграть со мной злую шутку". Как вы понимаете, дверь нельзя оставлять открытой, чтобы в дом мог войти кто угодно. Так вот, я решительно надела юбку и вышла из привратницкой. И что же я увидела?.. Две тени… Они выскочили, захлопнув дверь перед самым моим носом… Я быстро дернула за шнурок и выбежала на улицу… И что же?.. Я увидела двух бегущих женщин!..
– В каком направлении они бежали?..
– Они спешили к улице Варен…
Лекок задумался. Затем, вежливо распрощавшись с консьержкой, которая могла ему еще понадобиться, он вернулся к экипажу.
– Я так и предполагал, – сказал он кучеру. – Они здесь не живут.
Кучер разочарованно развел руками. Его негодование вылилось в поток слов, однако Лекок, взглянув на часы, прервал кучера:
– Девять часов!.. – произнес он. – Я опоздаю больше чем на час, но принесу новости… Отвезите меня в морг, и побыстрее!
Глава XV
Для морга дни, следующие за таинственными преступлениями и катастрофами, жертвы которых не опознаны, всегда бывают оживленными. С самого утра служащие суетятся, обмениваются шуточками, которые могли бы покоробить посторонних. Почти все веселятся, поскольку испытывают насущную потребность противостоять окружающему их скорбному унынию.
– Сегодня у нас будут гости, – говорят они.
И действительно, когда кучер и Лекок въехали на набережную, они издалека заметили оживленную толпу, стоявшую около мрачного здания.
Газеты напечатали о преступлении, совершенном в кабаре вдовы Шюпен, и теперь – черт возьми! – всем хотелось поглазеть…
На мосту Лекок велел кучеру остановиться и спрыгнул на тротуар.
– Я не хочу, чтобы экипаж подъезжал к моргу, – сказал он.
Вытащив часы, а затем кошелек, он продолжал:
– Итак, уважаемый, мы ездили один час сорок минут, следовательно, я вам должен…
– О!.. Вы мне ничего не должны… – решительным тоном возразил кучер.
– Тем не менее…
– Нет!.. Ни одного су. Я и так огорчен, что потратил деньги, которые мне дали эти чертовы плутовки… Знаете, я даже хотел бы, чтобы от всего выпитого на их деньги мне стало плохо. А вы не стесняйтесь… Если вам понадобится экипаж, берите мой, даром, и пользуйтесь им до тех пор, пока не поймаете мерзавок.
В ту пору Лекок не был богатым и поэтому не стал возражать.
– А вы записали мою фамилию и адрес? – продолжал кучер.
– Разумеется!.. Вы должны будете дать показания следователю. Вам вручат повестку.
– Хорошо! Так вот… Эжен Папийон, кучер из конторы господина Триго… Я живу у него… Дело в том, что я его компаньон…
Молодой полицейский уже удалялся, когда кучер окликнул его:
– После морга, – сказал он, – вы еще куда-нибудь пойдете… Вы сами сказали мне, что у вас назначена встреча и что вы опаздываете.
– Да, меня ждут во Дворце правосудия, но это в двух шагах.
– Неважно… Я буду ждать вас на углу набережной. Ах!.. Не стоит отказываться. Я упрямый, ведь я бретонец. Прошу вас об одной услуге: наймите меня на те тридцать франков, что дали мне плутовки.
Было бы жестоко отказывать в подобной просьбе. Лекок жестом дал понять, что согласен, и быстро направился в морг.
Если вокруг здания было просто много народу, то внутри зловещее учреждение было битком набито. Здесь в буквальном смысле выстроилась очередь из любопытных. Чтобы войти, Лекоку пришлось энергично поработать локтями. Это было отвратительно. Да, отвратительно, поскольку невольно возникал вопрос, что за низкие чувства приводили сюда этих не в меру любопытных людей. Здесь было много женщин и девушек.
Работницы, отправляясь на работу, делали крюк, чтобы взглянуть на незнакомые трупы, которые каждый день поставляют преступления, аварии, Сена и канал Сен-Мишель. Наиболее чувствительные оставались на пороге, бесстрашные входили, а затем делились своими впечатлениями. Когда плиты морга простаивали, они выражали недовольство.
Однако сегодня утром полный сбор. Заняты почти все плиты, кроме двух. Атмосфера была гнетущей. Нездоровый холод окутывал плечи, над головами плыл смрадный туман. Все пропиталось едким запахом хлорки, призванной бороться с миазмами.
К шепоту, прерываемому восклицаниями или вздохами, примешивались, словно постоянный аккомпанемент, гудение кранов, расположенных около каждой плиты, и глухое журчание льющейся воды, которая, падая, брызгами разлеталась в стороны.
Через маленькие сводчатые окна на лежащие тела лился тусклый свет, выделяя мускулатуру, подчеркивая прожилки синеватых тел, зловеще освещая развешанные полукругом лохмотья, рваное старье, которое должно было помочь при опознании и по истечении определенного времени будет продано… поскольку ничего не должно пропадать зря.
Однако молодой полицейский был слишком занят своими мыслями, чтобы замечать мерзость окружавшей его обстановки. Он едва взглянул на жертвы позавчерашнего преступления. Он искал папашу Абсента, но нигде не находил его. Неужели Жевроль, сознательно или нет, не выполнил своего обещания? Или старый служака Сыскной полиции после своей обычной рюмки обо всем забыл? Отчаявшись, Лекок обратился к начальнику надзирателей:
– Похоже, – спросил он, – пока никто не узнал ни одного из тех бедолаг, убитых в ту ночь?
– Никто!.. А ведь нас с самого открытия осаждают толпы народа. Видите ли, если бы это от меня зависело, в такие дни я при входе взимал бы два су с человека и су с детей… Сборы были бы великолепными… И мы покрыли бы все расходы…
Столь оригинальная мысль служила приглашением к продолжению разговора, однако Лекок не воспользовался им.
– Простите, – сказал он. – Не приходил ли сюда утром полицейский из Сыскной полиции?
– Приходил.
– Так куда же он подевался?.. Я его нигде не могу найти.
Прежде чем ответить, надзиратель смерил подозрительным взглядом чересчур любопытного любителя задавать вопросы, но потом нерешительно спросил:
– Вы из этих самых?
Эта фраза вошла в обиход в те времена, когда всюду шныряли презренные агенты-провокаторы, а при Реставрации под "этими самыми" имели в виду полицейских. "Он из этих самых, которые не эти самые". Фраза пережила обстоятельства.
– Я из этих самых, – подтвердил молодой полицейский, показывая свое удостоверение.
– А как вас зовут?
– Лекок.
Лицо начальника надзирателей расплылось в широкой улыбке.
– В таком случае, – сказал он, – у меня для вас есть письмо. Его вручил мне ваш приятель, который был вынужден отлучиться… Вот оно…
Молодой полицейский мгновенно сорвал печать.
"Господин Лекок…"
Господин!.. Эта обыкновенная формула вежливости вызывала у Лекока легкую улыбку. Но не была ли она недвусмысленным признанием папаши Абсента превосходства его коллеги? Молодой полицейский усматривал в этом собачью преданность, которую он должен был оплатить сердечной привязанностью учителя к своему первому ученику. Он продолжал читать:
"Господин Лекок! Я заступил на дежурство с самого открытия, но около девяти часов сюда вошли три молодых человека, державшие друг друга под руки. По своей одежде и по манерам они были похожи на приказчиков. Вдруг я заметил, что один из них побледнел так, что стал белее своей рубашки. Он показал на одного из наших незнакомцев, которых привезли от старухи Шюпен, и сказал: "Гюстав!.."
Его приятели тут же закрыли ему рот рукой и принялись повторять: "Замолчи, бестолочь! Во что ты лезешь? Или ты хочешь, чтобы у нас появились неприятности?"
С этими словами они вышли, а я последовал за ними. Но тот, который это сказал, был до того взволнован, что не мог передвигать ноги. И им пришлось затащить его в соседнее питейное заведение.
Я тоже туда вошел, где и пишу письмо, поглядывая на них краешком глаза. Начальник надзирателей вручит вам это письмо, которое объяснит причину моего отсутствия. Вы же понимаете, что я буду следить за парнями. АБС".
Письмо было написано неразборчивым почерком, с множеством орфографических ошибок в каждой строчке, однако по смыслу оно было четким и ясным и должно было пробуждать большие надежды.
Лицо Лекока просияло. И когда он садился в экипаж, старый кучер, пуская лошадь рысцой, не смог удержаться от вопроса:
– Все идет так, как вы хотели?
Дружеское "Тише!" было единственным ответом молодого полицейского. У него было не так много времени, чтобы упорядочить в своем мозгу новые сведения.
Лекок вышел около решетки Дворца правосудия. Ему с трудом удалось уговорить кучера уехать, поскольку тот непременно хотел оставаться в распоряжении молодого полицейского. Когда Лекок подходил к левой двери, славный старик, стоя на козлах, кричал ему вслед:
– Контора господина Триго!.. Не забудьте!.. Папаша Папийон… Номер девятьсот девяносто восемь… Тысяча минут два…
Поднявшись на четвертый этаж левого крыла Дворца правосудия, Лекок обратился к секретарю, сидевшему за дубовым столом при входе в длинную, узкую и темную галерею, которую все называли "галереей следователей".
– Господин д’Эскорваль, несомненно, у себя в кабинете? – спросил он.
Секретарь печально покачал головой.
– Господин д’Эскорваль, – ответил он, – не пришел сегодня утром, и его не будет еще несколько месяцев…
– Как?.. Что вы хотите этим сказать?