– Как доказать?.. – шептал он. – Как?..
Следователь устал ждать.
– Я помогу вам, – сказал он. – Ведь вас должны были видеть в таверне, в которой вы жили в Лейпциге?
– Мы не останавливались в таверне.
– Так где же вы ели, спали?
– В большом фургоне господина Симпсона. Он его продал. Но должен отдать покупателю только в порту, где он сядет на корабль.
– В каком порту?
– Я не знаю.
В отличие от следователя Лекок еще не привык скрывать свои впечатления. Он потер руки, полагая, что подозреваемый уже уличен во лжи, приперт к стенке, как он выражался.
– Итак, – продолжал господин Семюлле, – кроме своих слов, вы больше ничего не можете предъявить следствию?
– Подождите, – сказал подозреваемый, протягивая руки вперед, словно хотел удержать еще смутное вдохновение, – подождите… Когда я приехал в Париж, у меня был чемодан.
– Что потом?..
– В нем лежало белье, помеченное первой буквой моей фамилии. Там были пальто, брюки, два костюма для выступлений…
– Продолжайте.
– Сойдя с поезда, я отнес чемодан в гостиницу около вокзала…
Подозреваемый резко замолчал, явно смущенный.
– Как называется эта гостиница? – спросил следователь.
– Увы!.. Сударь, я пытаюсь вспомнить, но я напрочь забыл. Но я не забыл дом. Он до сих пор стоит у меня перед глазами. Если меня отвезут на место, я его наверняка узнаю. Служащие гостиницы опознают меня… К тому же мой чемодан послужит доказательством…
Лекок мысленно дал себе слово, что проведет небольшое предварительное расследование в гостиницах, расположенных в окрестностях Северного вокзала.
– Хорошо, – произнес следователь. – Возможно, мы сделаем то, о чем вы просите. Теперь еще два вопроса. Каким образом вы, приехав в Париж в четыре часа, очутились в полночь в "Ясном перце", притоне злоумышленников, расположенном на пустырях? Ведь если о нем не знать, то его трудно найти ночью… И второй вопрос. Почему вы, имея вещи, о которых говорите, так жалко одеты?..
Услышав эти вопросы, подозреваемый улыбнулся.
– Вы сейчас все поймете, господин следователь, – ответил он. – Путешествуя в третьем классе, можно испортить одежду. Вот почему я надел ту, что похуже. Приехав, почувствовав под ногами мостовые Парижа, я обезумел от радости. У меня были деньги. Стояло последнее воскресенье перед Великим постом. Я думал о том, как бы покутить, а вовсе не о том, чтобы переодеться. В былые годы я развлекался на Итальянской заставе, вот я и побежал туда. Я зашел к виноторговцу. Когда я перекусывал, два типа, сидевшие около меня, говорили, что собираются пойти на бал в "Радугу". Я попросил их взять меня с собой, они согласились. Я угостил их вином, и мы пошли. Только на балу молодые люди расстались со мной и принялись танцевать, а я до смерти скучал в одиночестве. Раздосадованный, я ушел и побрел, не разбирая дороги. Конечно, это глупо. И что же? Я потерялся на этом пустом пространстве, где не было ни одного дома. Я хотел уже вернуться, как вдруг заметил вдалеке огонек и поспешил на него… Так я оказался в этом проклятом кабаре.
– И как все происходило?
– Да очень просто. Я вошел, позвал, ко мне вышли. Я заказал стаканчик крепкого винца, мне подали. Я сел и закурил сигару. Потом я огляделся. Место было ужасным, мне даже страшно стало. За одним из столов трое мужчин пили с двумя женщинами и тихо разговаривали. Мне показалось, что моя физиономия им не понравилась. Один из мужчин встал, подошел ко мне и сказал: "Ты из полиции. Ясное дело, ты пришел сюда, чтобы шпионить за нами". Я ответил, что я не такой. Он сказал, что точно знает, что да… Нет… Да… Словом, он поклялся, что уверен в этом и что у меня фальшивая борода. Схватив меня за бороду, он стал дергать. Мне стало больно, я вскочил и – раз! – дал ему тумака. Он упал. Черт возьми!.. Тут остальные набросились на меня… У меня был револьвер… Остальное вам известно.
– А что в это время делали женщины?
– Ах!.. Я был слишком занят, чтобы смотреть на них!.. Они убежали.
– Но когда вы пришли в кабаре, вы их видели… Как они выглядели?..
– Это были, честное слово… две уродливые шельмы, сложенные, как карабинеры, и черные, словно кроты!..
Из правдоподобной лжи и недоказуемой правды судебная система, этот человеческий, то есть способный ошибаться, институт, должна выбирать правдоподобие. Однако вот уже в течение часа господин Семюлле делал прямо противоположное. Впрочем, он испытывал определенное беспокойство. Но его последние сомнения рассеялись, словно туман под лучами солнца, когда подозреваемый сказал, что женщины были высокими и "черными".
По мнению следователя, столь смелое утверждение свидетельствовало о договоренности между убийцей и старухой Шюпен. Оно выдавало роман, придуманный, чтобы ввести следствие в заблуждение.
Отсюда следователь сделал вывод: за столь умело преподнесенной видимостью скрываются такие серьезные факты, что задержанные изо всех сил стараются не допустить, чтобы они вышли наружу. Если бы убийца сказал, что женщины были блондинками, господин Семюлле не знал бы, что и думать.
Разумеется, следователь чувствовал огромное удовлетворение, однако его лицо оставалось непроницаемым. Господин Семюлле считал важным позволить подозреваемому пребывать в уверенности, что он водит следствие за нос.
– Вы понимаете, – сказал следователь добродушным тоном, – насколько важно отыскать этих женщин. Если их показания совпадут с вашими утверждениями, ваше положение значительно улучшится.
– Да, я понимаю, но как найти их?..
– Полиция уже разыскивает их… Полицейские всегда помогают подозреваемым, если речь идет об установлении их невиновности. Вы что-нибудь заметили, что могло бы уточнить описание и облегчить поиски?
Лекоку, не спускавшему глаз с подозреваемого, показалось, что он заметил легкую улыбку, скользнувшую у того по губам.
– Я ничего не заметил, – холодно ответил подозреваемый.
Господин Семюлле открыл ящик своего стола. Вытащив серьгу, подобранную на месте преступления, он показал ее убийце и сказал:
– Таким образом, вы не заметили этого в ушах одной из женщин?
Подозреваемый по-прежнему оставался невозмутимым и беззаботным. Он взял серьгу в руки, внимательно осмотрел ее, поиграл ею в лучах света, полюбовался блеском и ответил:
– Красивый камень, но я его не заметил.
– Этот камень, – продолжал следователь, – бриллиант.
– А!..
– Да, и стоит он несколько тысяч франков.
– Надо же!
Подобное восклицание соответствовало роли, однако убийца не сумел вложить в него подобающую наивность, вернее, он преувеличил ее.
Странствующий циркач, за которого он себя выдавал, объехавший все столицы Европы, не должен был так удивляться стоимости бриллианта. Тем не менее господин Семюлле не заблуждался относительно полученного преимущества.
– Есть еще одна вещь, – сказал он. – В тот момент, когда вы бросили оружие, воскликнув: "Попробуйте меня взять!", каковы были ваши намерения?
– Я рассчитывал убежать…
– Как?
– Черт возьми!.. Сударь, через дверь, через…
– Да, через заднюю дверь, – сказал следователь с ледяной иронией. – Остается только объяснить, откуда вы, впервые пришедший в это кабаре, узнали о существовании этого выхода.
Впервые глаза подозреваемого забегали, его уверенность исчезла, но лишь на мгновение. Он рассмеялся, но это был наигранный смех, плохо скрывавший его тревогу.
– Что за ерунда!.. – ответил он. – Я видел, как женщины убежали через ту дверь…
– Прошу прощения!.. Вы только что заявили, что не видели, как убегали женщины, что вы были слишком заняты, чтобы следить за их передвижениями.
– Я так сказал?..
– Так и сказали. Вам сейчас зачитают ваши показания. Гоге… Прочитайте.
Секретарь прочитал. Однако подозреваемый тут же принялся оспаривать значение своих выражений. Он уверял, что не говорил, разумеется, он не хотел сказать… Его неверно поняли.
Лекок был на седьмом небе от счастья.
"Ты, мой славный, – думал молодой полицейский, – ты споришь, ты запутался, ты погиб…"
Это были весьма справедливые суждения, тем более что положение подозреваемого, представшего перед следователем, можно сравнить с положением человека, который, не умея плавать, зашел в море так далеко, что вода стала доходить до его рта. Пока он сохраняет равновесие, все будет хорошо. Но если он покачнется?.. Он тут же оступится, начнет размахивать руками, барахтаться. Вот он глотает воду, следующая волна накрывает его. Он хочет крикнуть, захлебывается… и тонет.
– Довольно, – сказал следователь, собиравшийся задать еще много вопросов, чтобы прояснить другие обстоятельства, – довольно. Как получилось, что у вас в кармане оказался вот этот револьвер? Ведь вы вышли с намерением повеселиться…
– Я взял его с собой в дорогу, а в гостинице не подумал о том, чтобы выложить его, равно как и чтобы переодеться.
– Где вы купили револьвер?
– Мне его дал господин Симпсон на память.
– Согласитесь, – холодно заметил следователь, – что господин Симпсон – очень удобный персонаж. Ладно, продолжим. Из этого грозного оружия были сделаны только два выстрела, но были убиты три человека. Вы мне не рассказали, чем все закончилось.
– Увы!.. – взволнованно сказал подозреваемый. – Что тут рассказывать!.. Когда двое из моих врагов упали, силы стали равны. Я схватил третьего, солдата, и толкнул его… Он упал на край стола и больше не встал.
Господин Семюлле развернул на своем столе план кабаре, нарисованный Лекоком.
– Подойдите, – обратился он к подозреваемому. – Покажите на этой бумаге, где находились вы и ваши противники.
Подозреваемый повиновался. С уверенностью, удивительной для человека его положения, он принялся рассказывать об обстоятельствах драмы.
– Я вошел, – сказал он, – через дверь, обозначенную буквой С, и сел за стол Н. Другие сидели за столом, находящимся между камином F и окном В.
Когда он закончил, следователь сказал:
– Я готов отдать правде честь и подтвердить, что ваши заявления полностью совпадают с заключением врачей. Они утверждают, что один из выстрелов был произведен в упор, а второй – с расстояния около двух метров.
Обычный подозреваемый восторжествовал бы. Но убийца лишь едва заметно пожал плечами.
– Это доказывает, – тихо сказал он, – что врачи знают свое дело.
Лекок был доволен. Если бы он был следователем, то повел бы допрос аналогичным образом. Он благодарил Небеса за то, что они вовремя и уместно заменили господина д’Эскорваля господином Семюлле.
– С этим понятно, – продолжал следователь. – Теперь, подозреваемый, вы должны мне объяснить смысл фразы, которую произнесли, когда полицейский бросился на вас.
– Фразы?..
– Да!.. Вы сказали: "Пруссаки наступают, я погиб!" Что это означает?
Щеки убийцы на мгновение зарделись румянцем. Было ясно, что он предвидел многие вопросы, но этот вопрос застал его врасплох.
– Удивительно, – сказал он с плохо скрываемым смущением, – что я такое сказал!..
Разумеется, он хотел выиграть время, искал объяснение.
– Вас слышали пять человек, – настаивал следователь.
– В конце концов, – продолжал подозреваемый, – все возможно. Эту фразу обычно повторял ветеран Старой гвардии Наполеона, который после битвы при Ватерлоо поступил на службу к господину Симпсону.
Объяснение, пусть немного запоздалое, тем не менее было гениальным. Казалось, господин Семюлле был удовлетворен.
– Может быть, – сказал он. – Но одно обстоятельство остается вне пределов моего понимания. Вы разделались с вашими противниками до появления полицейского патруля?.. Отвечайте "да" или "нет".
– Да.
– Тогда почему, вместо того чтобы бежать через дверь, о существовании которой вы догадывались, вы остались стоять на пороге смежной двери, забаррикадировавшись столом, направив оружие на полицейских, оказывая тем самым им сопротивление?
Подозреваемый опустил голову. Молчал он довольно долго.
– Я словно с ума сошел, – пробормотал он. – Я не знал, что за люди пришли. Полицейские или друзья тех, кого я убил.
– В ваших интересах было бежать и от тех, и от других.
Убийца молчал.
– Хорошо!.. – продолжал господин Семюлле. – Следствие полагает, что вы намеренно и добровольно позволили себя арестовать, чтобы дать возможность двум женщинам, находившихся в кабаре, скрыться.
– Да разве я стал бы рисковать ради двух незнакомых мне мошенниц?
– Прошу прощения!.. У следствия есть весомые основания полагать, что вы, напротив, очень хорошо знаете этих женщин.
– Ничего себе заявление!.. Попробуйте доказать!..
Подозреваемый рассмеялся. Но смех мгновенно застыл у него на губах, когда следователь уверенным тоном сказал по слогам:
– Я вам это до-ка-жу!..
Глава XXI
Столь деликатные и щекотливые вопросы, постоянно возникающие в процессе установления личности, приводят правосудие в отчаяние. Железные дороги, фотография и электрический телеграф увеличили средства для поисков, но все напрасно. Почти каждый день случается, что ловким преступникам удается скрыть от следователей свою подлинную личность, и они с успехом избегают последствий своих былых прегрешений. Причем они это делают настолько виртуозно, что однажды остроумный генеральный прокурор, смеясь, сказал – хотя, возможно, он шутил только наполовину:
– Путаница при установлении личности прекратится только тогда, когда закон велит нам выжигать каленым железом на плече каждого ребенка номер, под которым он был зарегистрирован в мэрии.
Разумеется, господину Семюлле хотелось бы, чтобы такой номер был выжжен на плече загадочного персонажа, который сейчас стоял перед ним.
Тем не менее следователь не отчаивался. И его доверчивость, пусть и чрезмерная, вовсе не была наигранной. Он думал, что эти две женщины были слабым местом в системы защиты убийцы, тем самым пунктом, на котором он должен сосредоточить свои усилия.
Однако господин Семюлле вскоре отказался от этой мысли, следуя справедливой теории, что на первом допросе не стоит рассматривать те или иные вопросы по существу. Когда господин Семюлле решил, что его угроза возымела действие, он продолжил:
– Итак, подозреваемый, вы утверждаете, что не знаете никого из тех людей, которые находились в кабаре?
– Клянусь вам.
– Вам никогда не выпадала возможность встречаться с человеком, который оказался замешанным в этом прискорбном деле, с неким Лашнёром?
– Я впервые услышал это имя, когда его произнес умирающий солдат, добавив, что этот Лашнёр прежде был актером…
Тяжело вздохнув, подозреваемый добавил:
– Бедный вояка!.. Я нанес ему смертельный удар, а его последние слова стали свидетельством моей невиновности…
Следователя не растрогало такое проявление сентиментальности.
– Кстати, – спросил он, – вы согласны с заявлением военного?
Подозреваемый заколебался, словно почувствовал ловушку, и принялся обдумывать ответ.
– Я согласен!.. – сказал он наконец. – И баста!..
– Очень хорошо. Как вы должны помнить, солдат хотел отомстить Лашнёру, который, пообещав ему денег, втянул его в заговор. Заговор против кого?.. Против вас, разумеется. Но с другой стороны, вы утверждаете, что приехали в Париж в тот же вечер и попали в "Ясный перец" совершенно случайно… Тут что-то не сходится.
Подозреваемый пожал плечами.
– Я, – сказал он, – представляю все это иначе. Эти люди задумали что-то нехорошее против неизвестного мне человека, но я мешал им. Именно поэтому они затеяли со мной ссору из-за пустяка.
Следователь нанес хороший удар, однако защитный выпад оказался еще лучше. Улыбающийся секретарь не смог скрыть своего одобрения. Он изначально находился на стороне подозреваемого… платонически, разумеется.
– Перейдем к фактам, последовавшим за вашим арестом, – продолжал господин Семюлле. – Почему вы отказались отвечать на вопросы?
В глазах убийцы сверкнула искорка злости, реальной или притворной.
– Вполне достаточно одного допроса, – проворчал он, – чтобы невиновного сделать виновным!..
Из-под маски насмешливого и простодушного паяца выглянул грубиян.
– Я призываю вас, – сурово сказал следователь, – оставаться в рамках приличия. Это в ваших же интересах. Полицейские, арестовавшие вас, заметили, что вы прекрасно осведомлены обо всех формальностях и знаете расположение тюрьмы.
– Э! Сударь, разве я вам не говорил, что меня несколько раз арестовывали и сажали в тюрьму из-за отсутствия документов?.. Я говорю правду. И вы меня на этом не подловите, вот так-то!..
Подозреваемый скинул с себя маску беззаботного зубоскала. Теперь он перешел на ворчливый и недовольный тон.
Тем не менее трудности для него лишь начинались. Серьезная атака только началась. Господин Семюлле положил на стол маленький холщовый мешочек.
– Узнаете? – спросил он.
– Конечно!.. Это тот самый пакет, который опечатал в канцелярии директор тюрьмы.
Следователь раскрыл мешочек и высыпал на лист бумаги находившуюся там пыль.
– Как вам известно, подозреваемый, – сказал следователь, – это та самая пыль, в которую превратилась грязь, покрывавшая ваши ноги до щиколотки. Полицейский, который соскреб ее, отправился на пост, где вы провели ночь, и убедился, что она полностью совпадает с грязью, устилающей пол каталажки.
Подозреваемый слушал, раскрыв рот.
– Итак, – продолжал следователь, – вы испачкали свои ноги на посту, причем намеренно. Зачем?..
– Я хотел…
– Позвольте мне закончить. Вы были преисполнены решимости сохранить тайну своей личности и поэтому надели на себя маску человека, принадлежащего к самым низам общества, циркача. Вы понимали, что установление вашей личности выдаст вас. Вы догадывались, о чем подумают полицейские, когда заставят вас раздеться в канцелярии и увидят под грубыми, стоптанными башмаками ухоженные ноги… поскольку ваши ноги такие же ухоженные, как и руки, а ногти обработаны пилочкой. И что вы тогда сделали? Вы вылили на землю воду из кувшина и принялись топать по образовавшейся грязи…
В течение этой обвинительной речи лицо подозреваемого последовательно выражало беспокойство, комичное удивление, иронию, а под конец стало откровенно веселым. Он даже заставил себя рассмеяться тем безумным смехом, который обрывает собеседника на полуслове.