Но что произошло? Лекок хотел это знать. Он особым образом засвистел в свисток, подавая условный сигнал своему напарнику, чтобы тот продолжил преследование. Дождавшись ответного условного сигнала, Лекок вошел в лавку.
Торговец подержанной одеждой стоял за прилавком. Лекок не стал тратить время на предварительные расспросы. Он достал удостоверение, подтверждающее его профессию, и коротко спросил:
– Что хотел мужчина, который только что вышел отсюда?
Торговец, казалось, растерялся.
– Это целая история, – пролепетал он.
– Так расскажите мне ее! – велел Лекок, которого удивило смущение торговца.
– О, все очень просто! Недели две назад ко мне вошел тип со свертком под мышкой. Он хотел поговорить со мной об одном из земляков из моих "краев", имя которого он назвал.
– Вы эльзасец?
– Да, сударь!.. Потом мы с этим человеком отправились к виноторговцу, который держит лавку за углом. Он заказал бутылку лучшего вина, а когда мы выпили, спросил, не соглашусь ли я подержать у себя сверток, который он принес. Позднее за ним должен был прийти один из его кузенов. Чтобы не вышло ошибки, кузен назовет мне несколько слов, нечто вроде пароля. Но я наотрез отказался. Ровно месяц назад я, оказав подобную услугу, чуть не оказался причастен к делу об укрывательстве краденого! Нет, право же, вы никогда не видели, чтобы человек был так удивлен, даже оскорблен! Ах! Хочу сказать, что он сделал все возможное, чтобы переубедить меня. Он даже пообещал кругленькую сумму за мои труды… Только от всего этого мое недоверие еще больше возросло. Я стойко держался…
Торговец остановился, чтобы перевести дыхание, однако Лекок был словно на горящих углях.
– Дальше что?.. – грубовато спросил он.
– Дальше? Черт возьми! Этот тип заплатил за вино и ушел. Я уже забыл обо всем этом, но сейчас ко мне в лавку вошел человек и спросил, нет ли у меня свертка, который оставил для него кузен. Он сразу же быстро произнес фразу, несомненно пароль. Когда я ответил, что у меня для него ничего нет, он побелел как мел. Я подумал, что он вот-вот потеряет сознание. И у меня вновь появились сомнения. И когда он предложил мне купить у него одежду… Нет уж, дудки!
Теперь все было ясно.
– А как выглядел этот кузен, который пришел недели две назад? – спросил молодой полицейский.
– Это был мужчина довольно плотного телосложения, краснолицый здоровяк, с седыми бакенбардами. О, я его непременно узнаю.
– Сообщник! – воскликнул Лекок.
– Что вы сказали?
– Это к вам не относится. Спасибо!.. Я тороплюсь, но мы еще с вами увидимся. Прощайте!..
Лекок пробыл в лавке торговца не больше пяти минут. Однако когда он вышел на улицу, Май и папаша Абсент уже исчезли из виду. Но это обстоятельство ничуть не волновало Лекока.
Когда молодой полицейский обсуждал план охоты на человека в Париже, он постарался предусмотреть все трудности, чтобы заранее справиться с ними, в том числе и подобный случай. Если один из преследователей будет вынужден отстать, второй должен сделать так, чтобы тот смог его догнать, используя при этом опыт сказочного Мальчика-с-Пальчик.
Они договорились, что тот, кто пойдет по следу Мая, будет через определенное расстояние рисовать мелом на домах и ставнях лавок стрелы, острие которых, словно вытянутый палец, укажет отстающему дорогу. Таким образом, чтобы найти путь, Лекок должен был просто осмотреть фасады ближайших домов.
Осмотр не был ни трудным, ни долгим. На ставнях третьей от лавки торговца подержанной одеждой лавки виднелась жирная стрела, острие которой было направлено в сторону улицы Сен-Жак. Молодой полицейский устремился туда. Он торопился, снедаемый беспокойством.
Ах! Его утреннюю уверенность как рукой сняло. Слова торговца подержанной одеждой стали для молодого полицейского жестоким ударом. Отныне становилось ясно: таинственный и неуловимый сообщник убийцы был настолько предусмотрительным, что просчитал все варианты спасения в случае маловероятного побега. Необыкновенная прозорливость этого человека превосходила все так называемые чудеса ясновидящих.
"Что лежало в этом свертке? – думал Лекок. – Одежда, это несомненно. Деньги, документы, фальшивый паспорт?.."
Добравшись до улицы Суффло, Лекок остановился и огляделся, спрашивая у стен дорогу. Это оказалось секундным делом. Стрела, нарисованная на лавке часовщика, указывала на бульвар Сен-Мишель. Молодой полицейский продолжил путь.
"Попытка сообщника, – размышлял Лекок, – отдать сверток торговцу подержанной одеждой провалилась. Однако сообщник не тот человек, который мирится с поражением… Он наверняка принял другие меры предосторожности. Хорошо бы догадаться, что это за меры, чтобы опередить его!.."
Подозреваемый пересек бульвар Сен-Мишель и пошел по улице Мсье-ле-Пренс, о чем красноречиво свидетельствовали стрелы, нарисованные папашей Абсентом. Лекок тоже направился по этой улице.
– Есть одно обстоятельство, которое успокаивает меня, – шептал молодой полицейский. – Это поведение Мая в лавке торговца, его растерянность, когда он узнал, что у этого человека для него ничего нет. Сообщник, сообщивший Маю о своих намерениях, не смог предупредить его о неудаче. Значит, в настоящее время подозреваемый располагает только собственными средствами… Условная цепь, связывавшая его с сообщником, порвана, разбита. Между ними больше нет договоренности, нет общей системы, нет планов… Нельзя допустить, чтобы они встретились. Только и всего!
Лекок радовался, что ему удалось добиться перевода Мая в другую тюрьму. Он, предполагая, что выиграет партию, торжествовал, хвалил себя за свою недоверчивость. У него были все основания полагать, что сообщник пытался оставить сверток накануне того дня, когда подозреваемого перевезли в другую тюрьму. Это предположение объясняло, почему Мая не смогли предупредить…
Идя от стрелы к стреле, молодой полицейский добрался до театра "Одеон". Опознавательных знаков больше не было, зато он увидел под сводами галереи папашу Абсента.
Старый полицейский стоял перед прилавком книготорговца и делал вид, будто внимательно рассматривает иллюстрированный журнал. Молодой полицейский направился к своему коллеге развязной походкой парижского шалопая, в костюм которого был одет.
– Ну?.. – спросил Лекок. – Где Май?
– Там, – ответил папаша Абсент, показывая взглядом на колоннаду унылого здания.
Действительно, подозреваемый сидел на ступеньке каменной лестницы. Упершись локтями в колени, он закрывал руками лицо, словно хотел спрятать от прохожих свое отчаяние. Вне всякого сомнения, сейчас он думал, что погиб. Один, без единого су, посреди Парижа… Что с ним будет?
Он, безусловно, знал, что за ним следят, наблюдают, идут по пятам, и отчетливо понимал, что при первой же попытке встретиться с сообщником, при первой же возможности дать о себе знать он выдаст свою тайну. Эту самую тайну, которую он ценил дороже жизни и которую до сих пор хранил, идя на многочисленные жертвы, благодаря своей удивительной энергии и хладнокровию.
Лекок долго молча смотрел на этого несчастного человека, которого, тем не менее, уважал и которым восхищался. Потом он повернулся к своему старому коллеге:
– А что делал подозреваемый, – спросил он, – по дороге?
– Он заходил к пяти торговцам подержанной одеждой, но безрезультатно. Отчаявшись, он обратился к старьевщику, который проходил мимо с тюком старого барахла на плече, но они не договорились.
Лекок покачал головой.
– Мораль всего этого, папаша Абсент, такова, – сказал он. – Между теорией и практикой лежит огромная пропасть. Вот подозреваемый, которого опытные люди приняли за отпетого негодяя, жалкого циркача – так умело он говорил о горестях и превратностях своего существования… Теперь он сбежал из тюрьмы, оказался на свободе… И этот так называемый бродячий циркач не знает, как превратить свою одежду в деньги. Артист, создававший иллюзии на сцене, исчез. Остался человек… человек, который всегда был богатым, который ни к чему не приспособлен в этой жизни!..
Лекок замолчал: Май встал. Молодой полицейский находился шагах в десяти от Мая и отчетливо его видел. Несчастный был мертвенно-бледным. Весь его облик свидетельствовал о подавленности. В глазах читалась нерешительность. Возможно, он спрашивал себя, не разумнее ли добровольно сдаться тюремщикам, поскольку средств, на которые он рассчитывал, совершая побег, не было.
Но вскоре Май стряхнул с себя оцепенение, временно охватившее его. Его глаза заблестели. Сделав жест, в котором чувствовались угрозы и вызов, он спустился по лестнице "Одеона", пересек площадь и пошел по улице Ансьен-Комеди. Теперь он шагал уверенно, как человек, у которого есть цель.
– И кто знает, куда это он направился?.. – шептал папаша Абсент, стараясь идти в ногу с Лекоком.
– Я!.. – ответил молодой полицейский. – И доказательством служит тот факт, что я сейчас вас покину и побегу, чтобы сыграть с ним злую шутку. Конечно, я могу ошибаться. Но поскольку надо все предусмотреть, вы будете рисовать для меня стрелы. Если наш человек не появится в гостинице "Мариенбург", как я предполагаю, я вернусь сюда, а потом пойду по вашим знакам.
Мимо медленно ехал пустой фиакр. Лекок сел в него и велел кучеру отвезти его на Северный вокзал самой короткой дорогой и быстро.
Лекоку едва хватило времени, чтобы подготовить свою мизансцену. По пути он заплатил кучеру и нашел в бумажнике, среди документов, которые дал ему господин Семюлле, необходимую ему бумагу.
Фиакр еще не остановился перед железнодорожным вокзалом, как Лекок уже спрыгнул на землю и пулей помчался в гостиницу.
Как и в первый раз, белокурая госпожа Мильнер сидела на стуле перед клеткой скворца и упорно твердила по-немецки фразу, на которую птица отвечала с таким же упорством: "Камиль!.. Где Камиль?"
Увидев, что в ее гостиницу вошел шалопай, хорошенькая вдова не соизволила даже пошевелиться.
– Что вам угодно? – нелюбезно спросила она.
Лекок приветствовал ее как мог, стараясь своим поведением улучшить невыгодное впечатление, которое производил его нелепый наряд.
– Я, сударыня, родной племянник привратника Дворца правосудия. Отправившись навестить своего дядюшку сегодня после полудня – ведь я безработный, – я нашел его скрюченным от ревматизма. И он попросил меня отнести вам эту бумагу… Это повестка для вас… Вам предписано немедленно явиться к следователю.
Подобный ответ заставил госпожу Мильнер встать со стула. Она взяла в руки документ и прочла его… Все было так, как сообщил ей этот странный порученец.
– Хорошо, – ответила госпожа Мильнер. – Я только накину шаль и пойду…
Лекок, пятясь, направился к выходу. Придав своим губам форму сердечка, он твердил слова приветствия… Но не успел он переступить через порог, как его лицо приняло выражение, свидетельствовавшее о глубоком удовлетворении.
Лекок отплатил белокурой вдове той же монетой. Она его одурачила – он ее разыграл. Удар был нанесен. Молодой полицейский перешел через дорогу и, заметив на углу улицы Сен-Кантен строящийся дом, спрятался там и стал ждать.
"Я только накину шаль и пойду!" – так сказала госпожа Мильнер молодому полицейскому.
Однако ей уже было за сорок, она была вдовой, белокурой, еще весьма привлекательной женщиной, по мнению комиссара полиции ее квартала… Госпоже Мильнер понадобилось более десяти минут, чтобы небрежно завязать ленты своей темно-синей бархатной шляпки.
Лекок, стоя посреди гипсовых камней, чувствовал, как холодеет его спина, когда ему в голову приходила мысль, что Май может появиться с минуту на минуту. Насколько он опережал его?.. Возможно, на полчаса… Кроме того, он выполнил только половину своей задачи. При каждой тени, появлявшейся на углу улицы Сен-Кантен со стороны улицы Лафайет, он вздрагивал.
Наконец кокетливая хозяйка гостиницы вышла. Этот чудесный весенний день еще сильнее подчеркивал изысканность ее наряда. Она, несомненно, хотела наверстать время, потраченное на туалет, поскольку почти бежала.
Когда она исчезла за поворотом, молодой полицейский выскочил из укрытия и молнией влетел в гостиницу "Мариенбург". Госпожа Мильнер предупредила Фрица, баварского парня, что на несколько часов гостиница останется под его охраной… И он ее охранял.
Фриц удобно расположился в кресле хозяйки, положив ноги на стул, и дремал.
– Встать!.. – крикнул Лекок. – Встать!
При этом крике, похожем на трубный глас, испуганный Фриц вскочил.
– Как видишь, – продолжал молодой полицейский, показывая Фрицу свое удостоверение, – я агент префектуры полиции… Если ты хочешь избежать неприятностей, самой меньшей из которых будет прогулка в тюрьму предварительного заключения, ты должен меня слушаться.
Парень затрясся от страха.
– Я буду слушаться, – пролепетал он. – Но что я должен сделать?
– Самую малость. С минуту на минуту сюда придет мужчина. Ты узнаешь его по черной одежде и длинной бороде. Ты должен ответить ему то, что я сейчас тебе скажу, слово в слово. И помни, что ошибка, даже невольная, может завести тебя очень далеко.
– Можете рассчитывать на меня, сударь, – ответил Фриц. – У меня превосходная память…
Перспектива попасть в тюрьму пугала Фрица. Он говорил искренне. От него действительно можно было добиться всего. Лекок воспользовался ситуацией. Четко и ясно, как это было ему свойственно, он объяснил служащему гостиницы, что тот должен сделать. Лекок говорил тоном, способным донести его волю самым мятежным умам, размеренно, как молоток вбивает гвоздь в доску. Дав все необходимые указания, он добавил:
– Я хочу все видеть и все слышать!.. Где я могу спрятаться?
Фриц показал на застекленную дверцу.
– Вон там, в черном шкафу, господин полицейский. Оставьте дверцу приоткрытой, и вы все будете слышать. А через стекло вам все будет видно.
Не говоря ни слова, Лекок спрятался в шкафу. Звонок, раздавшийся при входе в гостиницу, известил о приходе посетителя. Это был Май.
– Я хотел бы поговорить с хозяйкой гостиницы, – обратился он к Фрицу.
– С какой хозяйкой?
– С женщиной, которая приняла меня, когда я шесть недель назад остановился здесь…
– Я понял, – прервал его Фриц. – Вы хотите видеть госпожу Мильнер. Но вы опоздали, она больше не держит эту гостиницу. В прошлом месяце она продала ее. Выручив хорошие деньги, она уехала домой, в Эльзас.
Подозреваемый топнул ногой и выругался, как ломовой извозчик.
– Тем не менее у меня к ней есть претензии, – настаивал он.
– Хотите, я позову ее преемника?
В своем укрытии молодой полицейский восхищался Фрицем. Он бессовестно лгал, с самым простодушным видом, который дает немцам столь сильное превосходство над уроженцами юга, ведь когда те говорят правду, создается впечатление, будто они врут.
– Э!.. Преемник пошлет меня куда подальше, – воскликнул Май. – Я пришел, чтобы потребовать аванс, заплаченный мной за комнату, которой я ни разу не воспользовался!
– Аванс никогда не возвращается.
Подозреваемый стал угрожать. Но говорил он так невнятно, что можно было различить только "явная кража" и "суд". Потом он вышел, громко хлопнув дверью.
– Ну?.. Я говорил так, как надо? – спросил довольный Фриц, когда Лекок вышел из шкафа.
– Да, все очень хорошо, – ответил Лекок.
Нервным движением он отстранил парня, который преграждал ему путь, и бросился за Маем. Но Лекока терзали смутные подозрения.
Молодому полицейскому казалось, что Май не был на самом деле ни удивлен, ни взволнован. Он пришел в гостиницу, рассчитывая встретить госпожу Мильнер, беззаветно преданную его сообщнику, и новость об исчезновении этой женщины должна была повергнуть Мая в ужас.
Догадался ли он об инсценировке?.. Но как?.. Здравый смысл подсказывал, что в таком случае подозреваемый неизбежно должен усилить свою бдительность. Лекок, догнав папашу Абсента на улице Лафайет, первым делом спросил:
– Говорил ли с кем-нибудь Май по дороге?
– Надо же!.. – ответил удивленный папаша Абсент. – Вы и об этом знаете?
– Ах!.. Я был в этом уверен!.. С кем он говорил?
– С хорошенькой женщиной, черт возьми! Белокурой, пышнотелой…
Лекок позеленел от ярости.
– Разрази меня гром! – закричал он. – Даже случай против нас. Я бегу вперед к госпоже Мильнер, чтобы Май не смог увидеть ее, нахожу предлог, чтобы заставить ее покинуть гостиницу, а они встречаются!
Папаша Абсент сокрушенно развел руками.
– Ах!.. Если бы я знал!.. – произнес он. – Но вы мне не говорили, что я должен помешать Маю заговаривать с прохожими…
– Успокойтесь, старина, – прервал его молодой полицейский. – Это зло нельзя исправить…
Так называемый циркач подходил к предместью Монмартр. Агенты Сыскной полиции были вынуждены прекратить беседу, ускорить шаг и приблизиться к подозреваемому, чтобы не потерять его из виду. Когда они подошли на довольно близкое расстояние, Лекок спросил:
– А теперь поведайте мне подробности. Где наши люди встретились?..
– В двух шагах от улицы Сен-Кантен.
– Кто кого заметил первым и подошел ближе?
– Май.
– Что сказала женщина? Вы слышали, как она вскрикнула от удивления?
– Я ничего не слышал, поскольку был в двадцати пяти шагах от них. Но по жестикуляции женщины я понял, что она изумилась.
Ах! Если бы Лекок видел эту сцену своими глазами, он мог бы сделать бесценные выводы!
– Они долго разговаривали? – продолжал молодой полицейский.
– Минут шесть-семь.
– Не знаете ли, дала ли госпожа Мильнер денег Маю?
– Я не могу ответить ни да, ни нет. Они яростно размахивали руками. Я даже решил, что они ссорятся.
– Разумеется. Они знали, что за ними следят, и пытались отвести от себя подозрения…
Папаша Абсент резко остановился, как лошадь, которая встает на дыбы перед препятствием. Ему в голову пришла одна мысль.
– А если арестовать хозяйку гостиницы? – спросил он. – Если ее допросить?..
– Бесполезно!.. Разве господин Семюлле раз десять не наседал на нее, не засыпал ее вопросами? Но он так и не сумел из нее ничего вытянуть. О, она тонкая штучка!.. На этот раз она ответит, что Май, встретив ее, потребовал вернуть десять франков, которые заплатил авансом.
Молодой полицейский с горечью махнул рукой.
– Мы должны примириться с этим, – продолжил он. – Если сообщника еще не предупредили, то его вскоре непременно поставят в известность. И нам придется возиться еще и с ним. На какую уловку пойдут эти два столь уверенных в себе человека, чтобы улизнуть от нас? Я даже не могу себе этого представить. Единственное, что я могу предположить, так это то, что их решение не будет банальным!..
От этих рассуждений Лекока папаша Абсент содрогнулся.
– Черт возьми!.. – воскликнул он. – Не лучше ли снова упаковать этого парня?
– Ни за что на свете!.. – ответил молодой полицейский. – Нет, никогда!.. Я хочу узнать его тайну, и я узнаю ее. На что мы пригодны, если вдвоем не сумеем проследить за одним человеком?! Полагаю, что он не исчезнет, как сказочный черт. Мы должны увидеть, что он будет делать теперь, когда у него есть план и деньги, поскольку, старина, я готов отдать руку на отсечение, что у него есть то и другое.