На фотографии действительно был человек с лицом, как ныне принято выражаться, кавказской национальности. Скорее всего он действительно был чеченцем, во всяком случае, никто не мог помешать мне думать именно так. А чеченцев я не люблю, и это тоже правда. И никакие разговоры о дружбе народов никогда не заставят меня забыть ни окровавленного тела Сереги Зайцева, снятого с креста, ни обглоданного грозненскими псами лица Андрюхи Безбородова.
А Андрюху убил чеченский снайпер. И мне не составляло никакого труда представить, что снайпером был этот чеченец на фотографии. Никакого! Даже сейчас, вспоминая о том, что было несколько лет назад, я чувствовал, как тугой комок ненависти подкатывает к горлу, понуждая сказать – "да". И ведь действительно всего-то навсего чеченец. А я таких убивал. Я их ненавидел тогда, и я их ненавижу до сих пор. Наверное, и им меня любить не за что, но это уже их проблемы. Это проблемы джигита, ухмыляющегося с фотографии на фоне богатого особняка, испохабивившего среднерусский ландшафт.
– Ладно. Я согласен.
– Ой, не верю я ему, Николай, – завелся было Сова, но, перехватив взгляд главаря, тут же и осекся.
– Развяжите ему руки. Им еще предстоит сегодня потрудиться.
Николай был явно доволен моим решением. И вероятно, гордился собственным знанием человеческой природы. Конечно, меня могли прикончить после того, как я отправлю в мир иной намеченную жертву, но это маловероятно. Как маловероятно и то, что эти люди оставят меня в покое. Однажды став на путь киллера, с него потом так просто не сходят. И я не был настолько наивен, чтобы этого не понимать.
Мне дали подержать собранную винтовку и заглянуть в оптический прицел.
– Патрон будет всего один, – криво усмехнулся Миша Сова. – Так что не промахнись, десантник. Я-то в твой затылок с двух метров уж точно попаду.
На всякий случай они завязали мне глаза. Все-таки надо отдать должное Николаю, он был очень предусмотрительным человеком и не хотел, чтобы о его тайном логове знал посторонний. Кроме всего прочего, это должно было убедить меня в том, что в случае выполнения условий договора убивать они меня действительно не будут. Тонкий намек, ничего не скажешь. Одно непонятно, как при таком уме и предусмотрительности Николай доверился Мише Шабанову в столь, ответственном деле, как переброска оружия. Конечно, и на старуху бывает проруха, но скорее речь идет о дефиците стоящих кадров. А кадры, как сказал один известный политик, решают всё. Повязку с моих глаз наконец сняли, и я без удивления опознал салон собственного автомобиля. В общем-то сидящий за рулем Николай ничем не рисковал. Хозяин машины был здесь же в салоне, и если бы нас вдруг остановила расторопная ГИБДД, то я был бы ей представлен в лучшем виде, вместе с документами, подтверждающими мои права на владение транспортным средством. А то, что хозяин сидит на заднем сиденье в компании двух придурков, тычущих ему в бок пистолетами, вряд ли было бы замечено равнодушным взглядом. Мне не доверяли, и в своих сомнениях эти люди были правы. Если бы у меня была хоть малейшая возможность от них скрыться, то я бы воспользовался ею не задумываясь.
Руки у меня не были связаны, и я попробовал взглянуть на часы. Блондин тут же ткнул меня пистолетом под ребро, и довольно чувствительно. А часы, к сожалению, были разбиты вдребезги. Галькин подарок, между прочим. Потеря меня огорчила, хотя это была не самая большая неприятность из пережитых мною за сегодняшний день.
– Сейчас половина шестого, – сказал заметивший мое движение Николай. – Чеченец возвращается в свой особняк приблизительно пятнадцать минут седьмого. Так
что время у нас пока есть. – А если он задержится?
– Если он задержится, то мы его подождем. Ну а если он вообще сегодня не приедет, то тогда тебе опять не повезло, десантник. Как ты понимаешь, своей тюрьмы у нас пока еще нет.
– Зато свое кладбище имеется, – хохотнул Сова и тут же заткнулся под строгим взглядом начальства.
Место было глухое. То ли недостроенное, то ли уже успевшее развалиться трехэтажное
кирпичное здание, окруженное полусгнившим деревянным забором, выкрашенным когда-то очень давно зеленой краской. Двор был завален железным хламом, кажется, остатками оборудования, которые то ли не успели разворовать, то ли не сочли достаточно ценными, а может быть, они были слишком тяжелым для мелких несунов. Во всяком случае, я очень озаботился колесами своего автомобиля, но, кажется, все обошлось.
На третий этаж мы поднимались втроем. Винтовку нес блондин, а Сова в нетерпении тыкал мне пистолетом в спину и зло ругался сквозь зубы.
– Ты не дергайся, – посоветовал я ему. – Побереги нервишки.
Николай остался в машине, взяв на себя обязанность постоять на шухере, пока его подручные вершат преступные дела. Позиция, впрочем, была выбрана идеально. Она позволяла видеть особняк, который я опознал с первого взгляда, даже без оптики. И было до этого особняка метров четыреста, не больше.
– С такого места трудно промахнуться.
– Тебе и карты в руки, – криво усмехнулся блондин. Стрелять я решил с колена. Просто так мне было удобнее. В случае нужды я мог опереться на подоконник. Сова расположился справа от меня с пистолетом, который постоянно держал на весу в полусогнутой руке. Придурок. За десять-пятнадцадь минут рука непременно устанет, и выстрел, предназначенный врагу, почти наверняка уйдет в молоко". Да и расположился Сова в трех-чeтыpex шагах от провала, которым обрывалась площадка, где мы столь удобно расположились. Блондин стоял у меня за спиной, пристроив ствол между моих лопаток. Дышал он прерывисто и зло, видимо, здорово нервничал.
– Убери пистолет, – процедил я ему сквозь зубы. – Рука у тебя дрогнет в ответственный момент – собьешь мне прицел.
Видимо, мой совет показался блондину разумным поскольку пистолет он убрал и даже отступил на два шаг
– Вот они, – крикнул чуть не в полный голо Сова, тыча пистолетом в окно.
Похоже. Это действительно были они. Машина уверенно двигалась к особняку, и я уже видел сквозь оптический прицел сидевшего за рулем человека. Кажется, это был тот самый чеченец с фотографии. Впрочем, я мог и ошибаться. Следовало подождать, пока машина остановится, и водитель с пассажирами выберутся из салона. Все-таки я оказался прав – за рулем сидел именно он, я сразу его опознал, как только он ступил на плиты двора. Странно что дом не был обнесен забором. Возможно, просто не успели. И эта либо промашка, либо нерасторопность могла стоить чеченцу жизни. Пассажиры "Мерседеса" были скорее всего охранниками. Во всяком случае, очень уж профессионально они оглядывались по сторонам.
– Стреляй, – прошипел Сова.
– Заткнись, – цыкнул на него блондин.
Я не мог промахнуться. Я был уверен, что попаду. Небольшое движение пальцем, и все. Вот только убить человека всегда непросто. Особенно когда он и думать не думает о смерти, вполне довольный жизнью и самим собой. Он не собирался умирать, этот чеченец, но он не со5ирался и убивать. И это было моей главной проблемой. – Стреляй, – прошипел теперь уже блондин.
Зря он это сделал. Его голос меня подхлестнул, я в секунду перекинул винтовку стволом назад, упер приклад в подоконник и действительно выстрелил. Отдача была такой сильной, что вывихнула мне кисть правой руки. Но закричал от боли не я – закричал блондин, роняя на пол пистолет. Я развернулся и ударил Сову ногой в плечо. Опоздал я буквально на мгновение – прежде чем рухнуть в провал этот сукин сын все-таки успел выстрелить. И к боли в вывихнутой руке добавилась еще боль в боку. Я очень надеялся, что пуля прошла скользом и рана не помешает мне двигаться. Надо было дотянуться до пистолета, утерянного вопящим блондином, и удержать его в левой руке.
Блондина я, кажется, попортил изрядно, правая рука его была красной от крови, и он держал ее на весу, глядя на меня обезумевшими глазами. Был он в шоке, и я без труда овладел его пистолетом. Откуда-то снизу вопил травмированный Миша. Потом к голосу Миши присоединился голос Николая, который ругался матом, пытаясь выпытать у Совы подробности случившегося, но тот лишь выкрикивал в беспамятстве:
– Нога, нога, моя нога…
Была у меня надежда, что Николай, бросив подельников, скроется на моем "Форде", дабы не искушать судьбу. Но это была тщетная надежда, мой противник не принадлежал к типу людей, которые прощают своих врагов.
– Зря, Игорек, ты это сделал, – раздался снизу его уверенный и почти спокойный голос. – Мог бы дожить до пенсии.
На помощь извне я не надеялся. Маловероятно, что в расположенном в полукилометре поселке могли слышать нашу стрельбу. А если и слышали, то вряд ли обратили внимание. Кому какое дело, что там происходит на давно заброшенном заводике.
А на заброшенном заводике два человека играли в прятки. В детстве это было моей любимой забавой. Я умел двигаться бесшумно и находить укромные уголки в самых неожиданных местах. Сейчас силы были явно неравные. У Николая две руки, а у меня только одна, да и та левая, и вдобавок ко всему – окровавленный бок с раной, пусть и неглубокой, но весьма болезненной, мешающей быстро двигаться. И в довершение ко всем неприятностям я родился правшой, и с левой руки если и мог попасть в цель, то с весьма небольшого расстояния. Зато Николай себя не стеснял и упражнялся в стрельбе с завидной регулярностью. Во всяком случае, он уже дважды мог в меня попасть, а моя пуля ушла так далеко от объекта, что исторгла из его груди откровенный смех.
– Кто учил тебя так стрелять, сержант?
Положим, стрелять меня учили грамотные инструкторы, просто силы у здорового поболее, чем у раненого. В дискуссию с Николаем я, однако, вступать не стал. Николай быстрее двигался, точнее стрелял, а потому у меня была только одна возможность уравнять шансы: сблизиться с ним до расстояния пяти-шести метров и выстрелить первым. Причем сделать это нужно было как можно скорее, ибо от потери крови у меня кружилась голова, а тело все неохотнее выполняло команды перевозбужденного страхом мозга.
Я стоял за углом и ждал, считая шаги уверенно передвигающегося Николая, по моим прикидкам ему оставалось сделать еще десять шагов до рандеву, но моего терпения хватило только на то, чтобы досчитать до шести. Я вывернул из-за угла и выстрелил почти сразу же, не целясь. А потом прыгнул вперед, вложив в удар рукоятью пистолета все оставшиеся силы. Кажется, я на минуту потерял сознание, возможно, беспамятство длилось дольше. Во всяком случае, очнулся я раньше Николая и успел ногой отбросить его пистолет в сторону, а потом отполз шагов на пять назад и сел, прислонившись спиной к стене.
Удивительно, но я попал в Николая, правое плечо его было темным от крови. А удар рукояти пришелся в челюсть. Во всяком случае, именно за челюсть он схватился левой рукой, едва успев открыть глаза. Впрочем, челюсть, кажется, не слишком пострадала – то ли удар пришелся скользом, то ли силы мне изменили.
– Ну вот и приехали, – сказал я ему.
– Куда? – спросил Николай, не успевший вырваться из пут беспамятства.
– К теще на блины.
Он наконец очнулся и взглянул на меня вполне осмысленными глазами:
– Ты не выстрелишь.
– Ну почему же, Коля. Я ведь солдат, а ты вышел на тропу войны. Здесь убивают, ублюдок, слышишь, убивают. Но тебе я дам шанс. У тебя в кармане мой мобильник. Набери номер милиции и расскажи все, как было. А иначе сдохнешь, понял, сволочь, сдохнешь! Звони, Коля, звони.
История четвертая. ФОТОГРАФ И ГАДАЛКА
Сеня Шергунов притащился в Черновский офис в состоянии близком к истерическому. Всегда немного сонная его физиономия на этот раз могла служить моделью какому-нибудь скульптору-реалисту в эпохальной работе "Крушение надежд" или "Конец света в отдельно взятом регионе" Словом, Сеня был не в себе, и это сразу бросалось в глаза даже не слишком наблюдательному человеку. Собственно, детективное агентство для того и предназначено, чтобы людям было к кому обратиться в случае обострения шизофренической мании преследования или ревности, разросшейся до клинических масштабов. Иных клиентов у Виктора Чернова, этого Шерлока Холмса российского разлива периода реформ и всеобщих психических расстройств, практически не бывает. Говорю это со всей ответственностью, ибо имел уже неоднократно сомнительное удовольствие, исполнять при известном в нашем городе сыщике роль доктора Ватсона. А в офисе рыцаря плаща и кинжала я оказался по той простой причине, что имею слабость пить кофе перед началом рабочего дня, который у меня совпадает с обеденным перерывом у людей нормальных. Я, видите ли, свободный художник, в том смысле, что свободно выбираю сферу приложения своих усилий по добыванию хлеба насущного, прикрываясь не слишком престижной профессией фотографа. И черт бы с ним, с престижем, если бы профессия гарантировала приличный доход, но, увы, как раз с оплатой моих скромных трудов часто возникают проблемы. Клиент нынче пошел прижимистый и склонный к недооценке истинного таланта. Словом, очень часто приходиться подрабатывать на стороне, и побочные доходы, как ни прискорбно это осознавать, у меня превышают доходы от основного вида деятельности, что почему-то нервирует налоговые органы, которые никак не могут взять в толк, каким образом я за последний год умудрился обзавестись квартирой в целых две комнаты, не считая кухни, сортира и ванны, а также – автомобилем престижной модели. Словом, компетентные товарищи подозревают меня в чем-то нехорошем и, видит Бог, совершенно напрасно. Не то чтобы я ангел во плоти, но в крупных аферах и преступлениях века не замечен. Это мог бы подтвердить и детектив Виктор Чернов, но цена его слову в компетентных сферах – грош, несмотря на представительную внешность и даже наличие некоторых способностей в сыскном деле.
– Жена, что ли, изменила? – спросил Чернов у потенциального клиента, потягивая с наслаждением кофе, который он умел заваривать как никто в городе. Я неоднократно советовал ему сменить род занятий и открыть кафетерий, но резидент Шварц остался верен избранной стезе.
– Хуже, – вздохнул Сеня и даже не взглянул на чашечку кофе, которую я любезно поставил перед ним, желая подбодрить старого друга в минуту роковую.
– Любопытно, – пыхнул сигаретным дымом Чернов. – Что может быть для примерного семьянина хуже, чем измена жены?
– Вероятно, приезд любимой тещи, – попробовал я продемонстрировать дедуктивные способности, но, увы, без большого успеха.
– Вы можете выслушать человека, – рассердился Сеня. – Я здесь вполне официально и по очень важному делу.
– Клиент вправе требовать к себе уважения, – сказал я Чернову и тот со мной согласился – убрал длинные ноги со стола, привел в рабочее состояние компьютер, взял в руки авторучку, придвинул к себе лист бумаги, а пепельницу наоборот отставил под самый нос Шергунова.
– У меня Бобик сдох, – сказал Сеня трагическим голосом принца Гамлета, произносящего свое знаменитое: "Бедный Йорик".
Бедный Бобик. Я знал его еще щенком: очень милое, добродушное, хотя и беспородное создание, любимец Шергуновской семьи и всего двора. Без шуток, я действительно огорчился, поскольку вообще люблю собак, а Бобика любил и в частности за веселый, дружелюбный и бесшабашный нрав.
– Отравление? Насилие? Трагическая случайность? – профессиональным тоном полюбопытствовал резидент Шварц.
– Не знаю, – развел руками Сеня. – Но это еще не все. У меня украли автомобиль.
А вот это действительно прозвучало как гром среди ясного неба. Особенно если учесть, что Шергуновский "Москвич", выпуска, если не ошибаюсь, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года, представлял собой ценность разве что в качестве экспоната музея, но никак не в качестве самодвижущейся тележки. Украсть эту груду металлолома мог только маньяк, автомобильный извращенец, мазохист, мечтающий провести остаток жизни в горизонтальном положении под кузовом разваливающегося на ходу ублюдка.
– Подробности?
– Да какие подробности? – возмутился Сеня. – Прихожу по утру в гараж и вижу распахнутые створки. В траве лежат замки с перекушенными дужками. Вот и весь сказ.
– В милицию обращались?
– Написал заявление, – вздохнул Сеня. – Но искать они его не будут, это точно.
В данном случае я был с Шергуновым абсолютно согласен. И вовсе не потому, что я плохо отношусь с доблестным стражам порядка, а по той простой причине, что подобная рухлядь ну никак не стоит бензина и времени, которые могли бы быть потрачены на ее поиски. Красная цена желтому "Москвичу" сто долларов в базарный день. Тем не менее, Сеню я очень хорошо понимал. Для него "Москвич" был семейной реликвией, передаваемой из поколение в поколение. На этом чуде технического прогресса времен застоя ездил еще дедушка Семена, потом его отец, потом сам Сеня, который наверняка мечтал вручить руль своему ненаглядному отпрыску. Правда до этого волнующего момента должно было пройти никак не мене пятнадцати лет. Я был сто процентов уверен, что столько времени ублюдок канареечного цвета на белом свете не протянет и как в воду глядел. Иное дело, что мне в голову не приходило, что конец любимца семьи Шергуновых будет столь трагическим. Сеня предположил, что украли его не иначе как на запчасти, и в этом предположении был свой резон.
– Расчлененка не исключена, – согласился с нами и Чернов, предварительно посоветовавшись о чем-то с компьютером.
– А началось все с наследства, – вздохнул Сеня. – Я так и сказал тогда Машке: жди теперь неприятности.
– Стоп, – поднял руку Чернов. – О наследстве попрошу подробнее. Золотые слитки, драгоценности, загородная вилла?
– Какая вилла?! – возмущенно охнул Сеня. – Курятник на шести сотках. Машка получила домишко в наследство от умершей тетки еще год назад. Вот после этого все и началось.
– А что началось-то? – не удержался я от вопроса.
– Неприятности. Полгода назад я там руку вывихнул, потом Мишка палец занозил, ну и Машка золотое обручальное кольцо потеряла. Весь участок на карачках излазили, но так ничего и не нашли. За лето я там десять раз колесо пропорол. Можете себе представить? Кому отдых, а я, как последний дурак, разбортовываю и клею. Проклятое место.
– А почему проклятое? – осторожно полюбопытствовал Чернов.
Сеня смутился, заерзал на стуле. Судя по всему, мой друг детства что-то не договаривала. Ибо ссылки на нечистую силу для бывшего пионерского активиста, заслуженного советского атеиста, да еще в столь тривиальном и весьма далеком от мистики деле, как хищение автомобиля, звучали довольно странно. Свои сомнения я не постеснялся высказать вслух, чем вогнал Шергунова в краску. После перекрестного допроса, проведенного Черновым с моим посильным участием, выяснились интересные подробности. Смерть бобика, кражу машины и прочие неприятности Сене накаркала какая-то ведьма.
– Да не мне она накаркала, а Машке, – запротестовал Шергунов. – И не ведьма она, а экстрасенс. Даже, кажется, доктор каких-то наук. А еще она сказала, что подаренное со злобой в душе непременно обернется трагедией.
– Смерть Бобика тому подтверждение, – охотно поддакнул я.