Китти напоминала скромную купальщицу, которая жаждет броситься в воду, но не решается из-за смутного страха. У нее перехватило дыхание, она повернулась к Ванделупу и встретилась со взглядом его сверкающих глаз: француз неотрывно глядел на ее лицо.
– Не смотри так, – сказала Китти с ноткой невинного страха, отталкивая его, – ты меня пугаешь.
– Пугаю тебя, Крошка? – отозвался он нежно. – Божество моего сердца, как ты можешь произносить столь жестокие слова? Ты должна уехать со мною, потому что я не в силах покинуть тебя – и не покину!
– Когда ты уезжаешь? – спросила девушка; теперь она неистово дрожала.
Ванделуп был в замешательстве, не зная, что ответить, поскольку еще не выработал четкого плана действий. Он пока не накопил столько денег, чтобы это оправдало его отъезд с Пактола. Но всегда могло что-то подвернуться, и фортуна любит откалывать дикие шуточки. И все же он пока так и не наметил никаких верных способов разбогатеть… Эти мысли быстро промелькнули у Гастона в голове, и он решил потянуть время.
– Я не могу тебе сказать, Крошка, – ответил он ласково, гладя ее кудрявые волосы. – Я хочу, чтобы ты обдумала мои слова, и, когда я отправлюсь в путь, была готова отправиться вместе со мной.
Китти собиралась ответить, но он ее опередил:
– Нет, не надо отвечать сейчас, дай себе время подумать, малышка! – И с улыбкой на губах Ванделуп наклонился и нежно ее поцеловал.
Некоторое время они сидели молча; каждый глубоко погрузился в свои мысли. Потом Гастон внезапно вскинул глаза.
– Мадам Мидас останется у вас на ужин, Крошка? – спросил он.
Девушка кивнула.
– Она всегда остается. И ты тоже отужинаешь с нами.
Француз покачал головой.
– Я пойду в Балларат в отель "Акация", чтобы повидаться со своим другом Пьером, – озабоченно сказал он. – Там и перекушу. А потом появлюсь у вас снова часов в восемь вечера и как раз застану Мадам перед отъездом.
– Разве ты не вернешься с нею на Пактол? – удивленно спросила Китти.
Они встали.
– Нет, – ответил Ванделуп, отряхивая колени, – я проведу всю ночь в Балларате, с любезного разрешения Мадам Мидас, и посмотрю театральное представление. До свиданья, до вечера, Крошка, – он поцеловал Китти. – Я вернусь к восьми часам, а пока ты можешь извиниться за меня перед Мадам.
Он весело побежал вниз с холма, размахивая шляпой, а Китти стояла, глядя ему вслед с гордостью в сердце. Любая девушка могла бы гордиться таким возлюбленным!
Но Китти не была бы им так довольна, если б знала, о чем он думает на самом деле…
"Женитьба! – говорил себе Ванделуп со смехом, весело шагая вперед. – Едва ли! По приезде в Мельбурн, моя милая Крошка, я найду способ отговорить тебя от этой идеи… А когда устанем друг от друга, мы сможем разойтись – без проблем, без затрат на развод".
И в руки этого бессердечного, циничного и искушенного человека невинная Китти собиралась вверить свою будущую жизнь!
В конце концов, мифические сирены имеют свой эквивалент и среди сильного пола, и описание Гомера символизирует жестокую правду.
Глава 10
Друзья совещаются
Отель "Акация", куда мистер Макинтош направил Пьера, был тихим маленьким домом на такой же тихой улице. Он находился вдалеке от оживленных артерий города, и незнакомцу приходилось пройти через столько малолюдных улочек, столько раз поворачивать туда и сюда, нырять за угол и оставлять позади столько узких переулков, чтобы добраться до цели, что когда он все-таки находил отель, это можно было считать истинным чудом.
Сторонний наблюдатель решил бы, что раз в заведение так трудно попасть, дела в нем будут идти из рук вон плохо, но хозяин "Акации" Саймон Твексби знал, что это не так. У отеля имелись свои завсегдатаи, которые являлись сюда день за днем и сидели в маленьком заднем зале, ведя беседы за выпивкой.
"Акация" была тихой гаванью, где можно было хорошо отдохнуть, и подавали там такую отличную выпивку, что если кто-то натыкался на этот отель, он обязательно возвращался туда снова, поэтому мистер Твексби не жаловался на доходы.
Ходили слухи, что он заработал много денег на золотых приисках и держал отель скорее ради развлечения, чем ради прибыли. Но, как бы то ни было, "Акация" приносила ему весомый доход, и мистер Твексби мог позволить себе не перенапрягаться – чем он, разумеется, и пользовался.
Войдя в отель, посетители обязательно видели старого Саймона – флегматичного толстяка в рубашке и белом фартуке, обычно сидящего с сонным лицом в кресле в конце бара, покуда его дочь, вострая красноносая девица тридцати пяти лет, обычно заявляющая, что ей двадцать два, подавала выпивку.
Миссис Твексби давно уже покинула этот мир, и шустрая красноносая девица должна была служить отцовским утешением. На самом деле она представляла собою как раз обратное, и Саймон частенько жалел, что дочь не отбыла в лучший мир за компанию со своей матерью. Худая, чопорная, с пронзительным голосом и брюзгливым нравом, мисс Твексби до сих оставалась старой девой, и даже то, что она являлась наследницей своего отца, не смогло подвигнуть ни одного юношу Балларата повести ее к алтарю. Из чего следует вывод, что нрава мисс Твексби была отнюдь не золотого, держа отель и его обитателей – включая собственного отца – в ежовых рукавицах.
Мистер Вилльерс часто посещал "Акацию", и в тот день, когда там появился Пьер, он беседовал в темном зале со старым Твексби, попивая бренди с водой. Немой шагнул в бар прямиком с пыльной дороги и, перегнувшись через стойку, ткнул под нос мисс Твексби письмо.
– Счета? – резко спросила девица.
Пьер, конечно же, не ответил, а только прикоснулся к своим губам, показывая, что он немой. Мисс Твексби, однако, поняла этот жест по-своему.
– Хочешь выпить, – сказала она, презрительно вскинув голову. – Деньги есть?
Пьер показал на письмо, и хотя оно было адресовано ее отцу, заправлявшая всем мисс Твексби вскрыла его и обнаружила, что письмо от Арчибальда Макинтоша. В послании говорилось, что подателя сего, Пьера Лемара, нужно обеспечить ночлегом, едой, выпивкой и всем остальным, что ему еще потребуется, а плата будет за ним – за Макинтошем. Еще там добавлялось, что податель сего – немой.
– А, так ты немой, вот как, – сказала мисс Твексби, складывая письмо и любезно глядя на Пьера. – Хотелось бы мне, чтобы кое-кто тоже был немым – тем меньше нам приходилось бы болтать!
Это заявление трудно было оспорить.
Честная Марта – ибо наследницу Твексби звали Мартой, – недолго думая, отправилась в дальний зал, прочитала отцу письмо и стала ждать его указаний, потому что всегда ссылалась на Саймона как на главу дома… Хотя, откровенно говоря, никогда не выполняла его распоряжений (не считая тех случаев, когда они совпадали с ее собственными пожеланиями).
– Думаю, все будет в порядке, Марта, – сонно проговорил Саймон.
Марта решительно заверила, что все и вправду будет в порядке, иначе она всем задаст! Потом промаршировала обратно в бар, достала для Пьера кувшин пива – не спрашивая, что тот будет пить – и велела ему вести себя тихо. Последнее замечание было совершенно излишним, учитывая, что Пьер был немым.
После этого Марта уселась за стойкой и возобновила чтение романа "Герцогиня герцога, или Загадка модистки". В романе описывались герой-герцог с наклонностями двоеженца и добродетельная модистка, которой докучал вышеназванный герцог. Все события романа были очень занимательными и неправдоподобными, и доставляли мисс Твексби массу удовольствия, судя по ее проникновенным вздохам.
Тем временем Вилльерс, услыхав имя "Пьер Лемар" и зная, что тот нанялся на участок Пактол, явился посмотреть на него и попытаться выудить сведения насчет самородка.
Сперва Пьер вел себя нелюдимо и мрачно пил пиво, надвинув старую черную шляпу на лоб так низко, что из-под полей виднелись только его глаза да кустистая черная борода, но обходительность мистера Вилльерса вкупе с преподнесенной полукроной возымели свой эффект.
Поскольку Пьер был немым, мистер Вилльерс сперва озадачился – как вести с ним беседу? Но в конце концов он вытащил листок бумаги и начертил грубый набросок самородка, который и показал Пьеру. Однако француз упорно не понимал, в чем дело, до тех пор пока Рэндольф не вытащил из кармана соверен и не указал сперва на золото, а после – на рисунок. Тут Пьер закивал, показывая, что понимает. Тогда Вилльерс нарисовал участок Пактол и, продемонстрировав Пьеру рисунок, спросил его по-французски, не там ли до сих пор самородок. Лемар покачал головой, взял карандаш и нарисовал грубое подобие лошади, коляски, а в коляске изобразил квадратный ящик, чтобы дать понять, что самородок уже в пути.
"Вот те на! – сказал себе мистер Вилльерс. – Самородок не у нее дома, и она куда-то с ним едет… Интересно, куда же?"
Пьер, который не умел писать, имел привычку рисовать картинки, чтобы выразить свои мысли; он пихнул Рэндольфа локтем и показал ему набросок человека с ящиком в руках.
– Аукционер? – рискнул предположить Вилльерс, пристально вглядевшись в рисунок.
Пьер непонимающе уставился на него. Он не настолько хорошо выучил английский, чтобы знать, кто такой аукционер. Увидев, что Вилльерс его не понимает, Лемар быстро набросал алтарь, а перед ним – священника, благословляющего людей.
– О, духовное лицо, вот так? Священник? – Рэндольф кивнул, чтобы показать, что уразумел. – Она забрала самородок, чтобы показать его священнику! Какому же именно, хотел бы я знать?
Пьер быстро ответил на это, бросив карандаш и бумагу, и, вытащив Вилльерса из отеля на дорогу, показал на белую вершину Черного Холма. До мистера Вилльерса тут же дошло.
– Марчёрст, клянусь богом! – воскликнул он по-английски, хлопнув себя по ноге. – Значит, Мадам Мидас сейчас там? – спросил он по-французски, повернувшись к Лемару.
Немой кивнул и медленно поплелся обратно в отель.
Рэндольф стоял на слепящем солнце и думал. "Она привезла самородок с собой в коляске. И взяла его, чтобы показать Марчёрсту. Что ж, наверняка она останется у него на чай и отправится домой не раньше девяти часов вечера. А тогда уже будет довольно темно. Она поедет одна, и если я…"
Тут он осторожно огляделся по сторонам и, не прибавив больше ни слова, бросился бегом по дороге.
Дело в том, что мистер Вилльерс решил: раз жена не отдает ему деньги по доброй воле, лучше будет забрать их силой. Иными словами, нынче ночью он задумал отобрать у нее самородок, если удастся. Конечно, то было рискованное предприятие, потому что он знал свою жену как женщину решительную. И все-таки, если удастся застать ее врасплох и оглушить ударом, когда она поедет в темноте вниз с холма, возможно, он и сумеет завладеть самородком. Потом, до поры до времени, он спрячет сокровище в одной из старых шахт "Компании Черного Холма". Но что, если жена его опознает?.. Нет, в темноте на это не будет никаких шансов, поэтому он с легкостью сможет избежать любого докучного расследования. А позднее отвезет самородок в Мельбурн и втайне переплавит его. Он сможет получить за него почти двенадцать сотен фунтов – такая игра определенно стоит свеч!
Поглощенный блестящей идеей одним махом заработать круглую сумму, мистер Вилльерс отправился домой, поел, захватил хорошую крепкую трость с набалдашником, налитым свинцом, и двинулся к Черному Холму. Оттуда он намеревался наблюдать за домом Марчёрста, пока жена не отправится в обратный путь, а затем последовать за ней вниз по холму и завладеть самородком.
Послеобеденное время сонно тянулось, из-за страшной жары всех клонило в сон. Пьер знаками потребовал, чтобы ему показали его комнату. Потрепанного вида официант проводил его туда; немой тут же бросился на постель и крепко уснул.
Старый Саймон в скудно освещенном дальнем зале уже храпел, и только мисс Твексби, сидя в баре среди сверкающих бокалов, под льющимся через открытую дверь ослепительным солнечным светом, и не думала спать. Посетители являлись за увенчанными пеной пивными кружками, а иногда приходила маленькая девочка с кувшином, спрятанным под фартучком, и просила наполнить его для "матери, которая гладит белье". Количество женщин, которые нынче днем гладили белье и хотели утолить жажду, было просто необычайным. Но мисс Твексби как будто этому не удивлялась и увенчивала пенистой шапкой каждый кувшин, а в обмен получала звонкое серебро.
Наконец, когда даже бодрая Марта начала поддаваться усыпляющему действию жары, в бар вошел молодой человек, при виде которого она живо выпрямилась, а ее грубое деревянное лицо просияло. Посетитель был не кто иной, как мистер Ванделуп, явившийся повидаться с Пьером.
Во фланелевом костюме, с небрежно затянутым вокруг талии голубым шарфом, в столь же небрежно повязанном под воротником рубашки голубом галстуке, с соломенной шляпой на светловолосой голове, он выглядел изумительно свежим и красивым. Когда француз наклонился над стойкой, невозмутимо куря сигарету, мисс Твексби показалось, что это герой ее недочитанного романа во плоти сошел со страниц. Гастон самодовольно уставился на нее, потянул себя за светлые усы и подумал, что она выглядит ужасно топорной и представляет собой яркий контраст с его очаровательной Крошкой.
– Я возьму выпить что-нибудь холодное, – сказал он с зевком, – и присяду, если не возражаете. – Что он и сделал, заметив: – Уф! Ну и жара.
– Чего бы вам хотелось выпить, сэр? – спросила честная Марта, улыбнувшись самой яркой улыбкой, которая когда-либо появлялась на ее лице. – Бренди с содовой?
– Спасибо, с содовой и с лимонным соком, если вы будете так любезны все это приготовить, – беспечно сказал Ванделуп.
Марта бросилась выполнять заказ, а он добавил:
– Можете плеснуть туда немного кюрасао.
– Ну и жарынь, верно? – заметила мисс Твексби дружелюбно, нарезая лимон. – Па спит в соседней комнате, – она мотнула головой в сторону зала, – но мистер Вилльерс ушел – по такой-то жаре! Вот уж не удивлюсь, если его хватит солнечный удар.
– О, мистер Вилльерс был здесь? – лениво спросил Гастон, не очень интересуясь перемещениями этого джентльмена, просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Господи, да, сэр, – захихикала Марта. – Он один из наших завсегдатаев, сэр!
– Я этому не удивляюсь, мадемуазель, – сказал Ванделуп, поклонившись и взяв у нее стакан.
Мисс Твексби снова захихикала. От удовольствия, что с ней болтает этот красивый молодой человек, ее нос покраснел еще больше.
– Вы нездешний, – сказала девица отрывисто.
Француз кивнул, и она торжествующе заявила:
– Ага, я так и знала! Болтаете-то вы неплохо, но как-то не эдак произносите слова.
Ванделуп вряд ли назвал бы мисс Твексби повелительницей королевского английского , но не стал ей перечить.
– Мне следует попросить вас дать мне несколько уроков, – сказал он галантно, ставя на стойку пустой стакан. – И зачем это мистер Вилльерс ушел в такую жару?
– Могу сказать вам еще кое-что, – многозначительно проговорила Марта, кивая так, что ее коротенькие, свисающие на уши кудряшки задрожали, будто проволочные. – Он поговорил с немым, нарисовал для него картинки, а потом сорвался – и был таков!
Немой! Услышав это слово, Гастон навострил уши. О чем Рэндольф Вилльерс хотел поговорить с Пьером? Ванделуп тут же решил это выяснить.
– Тот немой – один из рабочих на руднике Пактол, – небрежно сказал он, зажигая еще одну сигарету. – Я и сам хотел с ним повидаться… Он что, тоже ушел?
– Нет, он тут, – решительно ответила мисс Твексби. – Лег в своей комнате. Ежели хотите его увидеть, я за ним пошлю…
И она взялась за шнурок звонка.
– Нет, спасибо, – остановил ее Гастон. – Я поднимусь в его комнату, если вы покажете мне дорогу.
– О, я не возражаю! – сказала Марта.
Перед тем как покинуть бар, она все-таки позвонила в колокольчик, чтобы потрепанный официант пришел и позаботился о возможных посетителях.
– Он на нижнем этаже, взбираться по лестницам не надо… А теперь на что вы смотрите, сэр? – спросила она с довольным хихиканьем, заметив, что Ванделуп уставился на нее.
Но тот смотрел не на ее вполне созревшие прелести, а на приколотый спереди к ее платью букетик бледно-голубых цветов, среди которых встречались и белые.
– Что это за цветы? – спросил он, слегка дотронувшись до белых лепестков.
– Вот так штука! Да это мерзкий болиголов! – удивленно сказала Марта, вытаскивая белые цветы из букета. – Никогда бы не подумала, что он сюда затесался. Тьфу! – Она с отвращением швырнула цветы на пол. – Ну и воняют!
Гастон поднял один из цветков и раздавил его между пальцами, после чего в воздухе повеяло в высшей степени неприятным специфическим мышиным запахом. Без сомнения, это был болиголов, и француз подивился, как такое растение очутилось в Австралии.
– Он растет в вашем саду? – спросил он Марту.
Девица сообщила, что да, растет, и предложила показать цветки, дабы Гастон мог убедиться в этом собственными глазами.
Ванделуп охотно согласился, и вскоре они очутились в цветнике на задворках дома, где под горячим блеском солнечного света пестрели яркие цветы.
– Ну, что я говорила! – сказала мисс Твексби, показав в угол сада рядом с оградой. – Па привез из дома много семян, и среди них затесалась эта противная штука. Но па продолжает ее выращивать, потому что ни у кого такой больше нет. Это просто диковина.
Гастон нагнулся и внимательно рассмотрел растение с толстым круглым стебельком, испещренным пурпурными пятнышками. Гладкие блестящие зеленые листья и крошечные белые цветки источали неприятный запах.
– Да, это болиголов, – сказал француз скорее самому себе. – Я и не знал, что он здесь растет.
Идя рядом с мисс Твексби к дому, он повернулся к ней и проговорил:
– Когда-нибудь, мадемуазель, я попрошу вашего дозволения выкопать несколько корешков этого растения, чтобы провести с ними эксперимент.
– Да сколько хотите, – дружелюбно ответила честная Марта. – Такая противная, вонючая штука… А что вы собираетесь из нее сделать?
– Да ничего особенного, – с зевком ответил Ванделуп. Они уже вошли в дом и остановились у двери комнаты Пьера. – Я немного знаком с химией и развлекаюсь подобными вещами.
– Вы умный, – с восхищением заметила Марта. – А вот и комната того человека… Мы не дали ему комнату получше, – извиняющимся тоном заметила она, – потому что горняки такие грубые.
И она повернулась, чтобы уйти, но Гастон вдруг горячо сказал:
– Мадемуазель, я вижу, что несколько цветков болиголова осталось в ваших цветах. – Он прикоснулся пальцем к ее букету. – Не отдадите ли вы их мне?
Марта Твексби уставилась на него. Наверняка это тот самый, долгожданный… Она наконец-то заполучила любовника! И какого любовника… Красивого, молодого и галантного – настоящего героя ее снов. Чуть не упав в обморок от удивления, она дрожащими пальцами извлекла цветы и отдала их Ванделупу.
Француз сунул их в петлицу своего фланелевого пиджака и, не успела мисс Твексби завопить или хотя бы вовремя отпрянуть, дерзко обхватил ее за талию и поцеловал ее непорочные губы.
Это настолько застало мисс Твексби врасплох, что она не смогла оказать никакого сопротивления. А к тому времени, как она оправилась, Гастон уже исчез в комнате Пьера, закрыв за собой дверь.