– А вы не знаете? – удивленно отозвался тот. – Один из самых богатых людей, и очень щедрый.
– А, понятно! Покупает себе популярность, – холодно заметил Ванделуп. – Как же так вышло, что я никогда с ним не встречался?
– Он был то ли в Китае, то ли на Крите… или… В общем, в каком-то месте, которое начинается на "К", – неуверенно ответил молодой человек. – И вернулся в Мельбурн только на прошлой неделе. Вы наверняка рано или поздно с ним встретитесь!
– Спасибо, не очень-то я и рвусь с ним встречаться, – ответил Гастон, снова зевая. – В моих глазах деньги не компенсируют унылости их обладателей. А вы куда отправляетесь нынче ночью?
– На "Микадо", – ответил молодой человек, которого звали Беллторп. – Меня пригласил Джарпер – он взял ложу.
Ванделуп встал.
– Как же он ухитрился за все это заплатить?! Он всего лишь служащий банка и получает не слишком много.
– Мой дорогой, – сказал Беллторп, кладя ладонь на руку француза. – Где бы он ни добывал деньги, он всегда при них. И пока он платит, это не наше дело. Пойдемте, выпьем!
Гастон со смехом согласился, и они отправились в бар.
Когда джентльмены вышли из бара и стали спускаться по лестнице, Ванделуп сказал:
– У дверей меня ждет кеб. Поехали со мной, и я тоже отправлюсь в "Театр Принцесс". Джарпер просил меня поехать, да я отказался. Но мужчины же, как и женщины, имеют право передумать.
Они сели в кеб и доехали по Коллинз-стрит до театра. Отпустив кеб, Ванделуп и Беллторп поднялись по лестнице и увидели, что первый акт только что закончился и в баре полно джентльменов, среди которых выделялись Барти и его друзья. С одной стороны двери открывались на широкий каменный балкон, где сидели несколько дам, на другом балконе курили множество мужчин.
Оставив Беллторпа с Джарпером, Гастон заказал бренди с содовой и вышел на балкон покурить.
Прозвенел звонок, возвещая, что скоро поднимется занавес для второго акта; бар и балконы постепенно опустели – люди возвращались на свои зрительские места. Однако мистер Ванделуп все еще сидел и курил, время от времени попивая бренди, и размышлял над своими проблемами. Он ломал голову, прикидывая, как же ему покончить с безденежьем.
Ночь была удивительно жаркой, даже темная синева безлунного неба, усыпанного звездами, не могла принести прохлады. На балкон выходили окна нескольких театральных гардеробных, и сквозь ярко-красные шторы просвечивали горящие внутри огни. В баре, за широко распахнутой дверью, тоже как будто царила жара, даже под холодным белым сиянием электрических ламп, заключенных в большие овальные плафоны. Эти плафоны свисали гроздьями с медных подпорок, напоминая виноград под названием "дамские пальчики".
Перед Ванделупом тянулась высокая балюстрада балкона, и когда француз откинулся в кресле, он увидел белое сияние электрических ламп вверху, а потом – освещенную звездами темноту летней ночи. За древесными купами виднелась дорога, тянущаяся между деревьями, и газовые фонари вдоль нее, похожие на тусклые желтые звезды. Справа поднимались огромные здания Парламента, опутанные беспорядочной паутиной лесов, частое переплетение которых чернело на фоне неба.
Приятный невнятный говор доносился с тротуара внизу, где толпился народ. Сквозь непрекращающийся стук колес кебов и резкие, чистые крики уличных мальчиков Гастон слышал пронзительные ноты скрипки, играющей мечтательную мелодию вальса "Однажды летней ночью в Мюнхене" – вальса, по которому сходил с ума весь Мельбурн.
Гастон так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как два джентльмена вышли из бара и, усевшись неподалеку, заказали выпивку официанту, который приблизился, чтобы их обслужить.
Оба джентльмена были в вечерних костюмах и, очевидно, покинули оперу, чтобы поговорить о делах. Они с жаром беседовали; Ванделуп, услышав их голоса, оглянулся, но после принял прежнюю равнодушную позу. Но, хотя с виду француз и был по-прежнему поглощен своими мыслями, теперь он вслушивался в каждое произнесенное слово, потому что уловил название "Сорочья Жила". Так назывался кварцевый рудник, акции которого в последнее время всплыли на рынке. Вначале они поднялись до фунта, потом, когда о руднике начали ходить дурные слухи, внезапно упали до четырех шиллингов.
В одном из собеседников Ванделуп узнал Барраклафа, известного брокера; его собеседника – темноволосого, гибкого мужчину среднего роста, он никогда раньше не видел.
– Говорят вам, они напали на месторождение, – с экспансивным жестом заявил Барраклаф. – Толлерби – управляющий рудника и знает все!
– Да ну? Если он управляющий, ему и полагается знать все, – со смехом ответил темноволосый. – Но я не верю в это предприятие, дорогой мальчик, и никогда не верил. Оно началось с большой шумихи и, судя по проспектам, должно было стать вторым "Длинным Тоннелем". А сейчас их акции идут всего по четыре шиллинга… Тьфу!
– Да, но не забывайте, что акции поднимались до фунта, – быстро сказал Барраклаф. – А теперь они стоят так дешево, что мы можем скупить их все, а потом…
– Ну? – с интересом спросил второй.
– Они поднимутся, старина, понимаете?
Брокер радостно потер руки.
– И как вы собираетесь устроить бум? – спросил гибкий мужчина скептически. – Публика не будет слепо их скупать, люди должны увидеть что-то существенное.
– И они увидят! – горячо заверил Барраклаф. – Толлерби посылает сюда несколько образцов.
– А они точно из "Сорочьей Жилы"? – подозрительно спросил второй.
– Конечно! – негодующе ответил брокер. – Не думаете же вы, что ее "подсолили"? В "Сорочьей Жиле" есть золото, но оно встречается "карманами". Смотрите, – он вытащил что-то из кармана. – Я получил эту телеграмму от Толлерби в четыре часа дня.
Вынув из бумажника телеграмму, он протянул ее своему собеседнику.
– "Напали на богатство. Явный "карман". Тридцать унций на машину", – медленно прочитал второй. – Ну надо же!.. Выглядит отлично. Почему вы не опубликовали это в газетах?
– Потому что у меня недостаточно акций, – нетерпеливо ответил Барраклаф. – Как вы не понимаете? Завтра я отправлюсь на биржу и скуплю за четыре шиллинга все акции, которые смогу получить. В конце недели прибудут образцы камней – очень богатые. Я опубликую эту телеграмму от управляющего и начнется бум!
– И как высоко, по-вашему, поднимутся акции? – задумчиво спросил темноволосый.
Барраклаф пожал плечами и вернул телеграмму в бумажник.
– До двух-трех фунтов, а может, и выше, – ответил он и встал. – В любом случае это настоящая удача. И если вы отправитесь со мной, мы наверняка заработаем добрых несколько тысяч.
– Приходите повидаться со мною завтра утром, – сказал темноволосый, тоже поднявшись. – Думаю, я приму участие в деле.
Барраклаф радостно потер руки, а потом компаньоны покинули балкон и отправились обратно в зрительный зал.
Ванделуп почувствовал, что каждая его жилка вибрирует. Вот он, шанс сделать деньги! Если б только у него имелось несколько сотен, он смог бы купить все акции "Сорочьей", какие только сумеет достать, и получил бы прибыль, когда они поднимутся в цене. Пятьсот фунтов! Если раздобыть такую сумму, он сможет купить две тысячи пятьсот акций! А если они поднимутся до трех фунтов, он заработает почти восемь тысяч… Какая блестящая идея! То был созревший плод, который сам падал ему в руки.
Но пятьсот фунтов!.. У француза не было таких денег, и он не знал, где их раздобыть. Если б можно было у кого-нибудь одолжить… Но Ванделуп не мог предоставить никакого залога.
Гастоном овладело чувство полной беспомощности: мимо его дверей текла золотая река, а он не в силах был из нее зачерпнуть.
Пятьсот фунтов!
Эти слова непрестанно гудели у Ванделупа в голове, как пчелиный рой, и он снова бросился в кресло, чтобы попытаться придумать, где же их достать.
Гастона оторвал от раздумий какой-то шум, и он понял, что опера закончилась. Толпа джентльменов протиснулась в бар, среди них был Джарпер, и Ванделуп подумал, что с ним можно было бы поговорить на эту тему. Барти был умным человеком, и ему, похоже, всегда удавалось раздобыть деньги. Вдруг он сумеет помочь?
Гастон шагнул с балкона на свет и дотронулся до плеча Барти, стоящего в кругу друзей.
– Здороˊво! Это вы! – воскликнул Барти, обернувшись. – Где были, старина?
– На балконе, – коротко ответил Ванделуп.
– Поехали отужинать с нами, – гостеприимно пригласил Барти. – Мы собираемся перекусить в "Лесли".
– Да, поехали! – начал уговаривать и Беллторп, положив ладонь на руку Ванделупа. – Будем веселиться до упаду!
Француз хотел уже согласиться, собираясь улучить момент и поговорить с Джарпером с глазу на глаз о своем плане, как вдруг увидел в конце комнаты тучного джентльмена, берущего со стойки чашку кофе и беседующего с другим джентльменом – очень высоким и худым. Толстяк показался Ванделупу знакомым. Когда же тот медленно повернулся и окинул взглядом комнату, Гастон вздрогнул при виде его лица, а после удовлетворенно улыбнулся.
– Кто тот джентльмен с кофе? – спросил он у Барти.
– Эти две коровы – тучная и тощая – напоминают сон фараона , верно? – легкомысленно отозвался Джарпер.
– Да-да, – нетерпеливо ответил Гастон. – Но кто они такие?
– Длинный – Фелл, подрядчик железной дороги, – ответил Барти, с легким удивлением взглянув на Ванделупа, – а второй – старый Меддлчип, миллионер.
– Меддлчип, – повторил Ванделуп словно бы про себя. – Клянусь честью!
– Да, тот самый, о котором мы говорили в клубе, – быстро вмешался Беллторп. – Вы с ним знакомы?
– Полагаю, да, – со странной улыбкой ответил Гастон. – Вы должны извинить меня, ужинать я сегодня не поеду.
– Нет, не извиним! – твердо заявил Барти. – Вы должны поехать!
– Тогда я загляну позже, – сказал Ванделуп, не имея ни малейшего намерения выполнить свое обещание. – Такой вариант вас устроит?
– Ну, на худой конец… – обиженно протянул Белл-торп. – Но почему вы не можете поехать прямо сейчас?
– Мне надо позаботиться о кое-каких делах.
– Дела? В такой поздний час? – с отвращением вскричал Джарпер.
Ванделуп кивнул и зажег сигарету.
– Что ж, ладно. Но не забудьте потом приехать! – сказал Барти.
И, взяв с Ванделупа честное слово присоединиться к компании, он и его друзья покинули бар.
Гастон же небрежной походкой медленно приблизился к буфету и мелодичным голосом попросил чашку кофе. Услышав этот голос, тучный джентльмен побледнел и вскинул глаза. Тощий тем временем отошел, чтобы поговорить с кем-то другим. Взяв свой кофе, Ванделуп медленно повернулся и посмотрел прямо на сидящего в кресле Меддлчипа.
– Добрый вечер, мистер Кестрайк, – сказал он тихо.
Обычно красное, с прожилками лицо Меддлчипа стало мертвенно-бледным; толстяк вскочил.
– Октав Бролар! – выдохнул он, поставив свою чашку на стойку.
– К вашим услугам, – ответил Ванделуп, быстро оглядевшись по сторонам – не слышал ли кто этого имени. – Но здесь я Гастон Ванделуп.
Меддлчип вытер носовым платком лицо и облизал пересохшие губы.
– Как вы здесь оказались? – сдавленно спросил он.
– Это длинная история.
Гастон поставил свою чашку и тоже вытер губы носовым платком.
– Предлагаю пойти куда-нибудь отужинать, и там я обо всем расскажу.
– Не хочу я ужинать, – угрюмо ответил Меддлчип; его лицо начало приобретать нормальный цвет.
– Возможно, но я хочу, – любезно отозвался Ванделуп, беря его под руку. – Ну же, пойдемте!
Меддлчип не сопротивлялся. Он безвольно вышел вместе с французом из бара, к большому изумлению тощего джентльмена, который окликнул его, но не получил ответа.
Меддлчип заглянул в гардероб, надел пальто и шляпу, спустился вслед за Ванделупом по лестнице и помедлил у двери, пока француз подзывал экипаж. Экипаж подъехал, Меддлчип шагнул было вперед, но резко остановился на краю тротуара.
– Я не поеду, – решительно сказал он.
Гастон посмотрел на него со странным блеском в темных глазах и поклонился.
– Позвольте урезонить вас, месье, – сказал он вежливо, придерживая открытую дверь.
Меддлчип взглянул на француза и со вздохом смирения шагнул в кеб. Ванделуп последовал за ним.
– Куда едем, сэр? – спросил кебмен через окошечко.
– В ночной ресторан "Лесли", – ответил француз, и кеб тронулся.
Глава 4
Дело Адель Блонде
Ночной ресторан "Лесли" на Брук-стрит-ист был очень популярен – в смысле, популярен среди определенной категории людей. Религиозные личности и степенные бизнесмены слышали лишь о репутации этого ресторана и смотрели на него с ужасом, как на логово порока и распутства.
"Лесли", как и другим подобным заведениям, в определенные часы положено было закрываться. Но даже когда все ставни здесь были закрыты, двери заперты и огни перед зданием погашены, в задней части дома царили оживление и суета – там находились очаровательно обставленные комнаты, предназначенные для ночных пирушек.
Барти Джарпер снял одну из таких комнат и вместе с дюжиной молодых людей хорошо проводил там время, когда подъехали Ванделуп и Меддлчип. Отпустив кеб и окинув взглядом улицу, чтобы убедиться, что в пределах видимости нет полисмена, Ванделуп особым образом постучал, и дверь тут же тихонько приоткрыли. Гастон назвал свое имя, им разрешили войти, затем дверь так же тихо закрылась. Все это очень не понравилось мистеру Меддлчипу, который, будучи общественным деятелем и известным гражданином, чувствовал, что нарушает закон, который сам же помогал составлять. Он с отвращением посмотрел на толпы официантов, на снующих джентльменов в вечерних костюмах и (что раздражало его больше всего) на леди в броских нарядах.
Да, ресторан "Лесли" был беспутным местом и даже в дневное время имел ухарский вид, как будто не закрывался всю ночь, впуская в себя тех, кто знал в жизни толк.
Мистер Меддлчип удалился бы из этого логова порока, если б мог. Но ему нужно было получить от Ванделупа исчерпывающие объяснения, и он безропотно последовал за французом по хорошо освещенному коридору, по обе стороны которого статуи держали лампы.
В небольшой, красиво обставленной комнате уже был накрыт к ужину стол.
Официант, послуживший им проводником, взял их шляпы и пальто Меддлчипа, повесил на вешалку и принялся почтительно ждать, когда мистер Ванделуп сделает заказ. Официант был дородным, с круглым красным лицом, над которыми торчало несколько беспорядочно разбросанных пучков черных волос. Он не шел, а катился, как гребень волны, и сейчас, стоя с салфеткой под рукой, в белом жилете, под которым самым бесцеремонным образом выпячивался живот, в большом белом галстуке, повязанном под таким же большим белым воротником, представлял собой воистину впечатляющее зрелище.
Это изумительное создание сообщило, что его зовут Гарчи; с величественным наклоном головы сие чудо природы приняло заказ Ванделупа, после чего подкатилось к мистеру Меддлчипу и предложило ему меню. Но тот отказался, отрывисто заявив:
– Я не хочу ужинать!
Хоть Гарчи и был официантом, ничто человеческое было ему не чуждо, и он не смог скрыть своего удивления.
Гастон учтиво запротестовал.
– Но, мой дорогой сэр, – сказал он, откинувшись на спинку стула, – вы должны поесть. – И с многозначительной улыбкой добавил: – Уверяю, вам это понадобится!
Губы Меддлчипа слегка дернулись, когда француз заговорил. С неуверенным смешком толстяк сделал заказ и придвинул свой стул поближе к столу.
– И принесите вина, официант, хорошо? – мягко попросил Ванделуп, когда Гарчи покатился к двери. – Думаю, "Поммери" подойдет лучше всего, – добавил он, повернувшись к Меддлчипу.
– Как хотите, – нетерпеливо ответил этот джентльмен, – мне все равно.
– Вы совершаете огромную ошибку, – невозмутимо сказал Гастон. – Плохое вино играет с пищеварением дьявольские штучки… Две бутылки "Поммери", официант.
Гарчи кивнул – другими словами, его голова на мгновение исчезла в пене воротника, потом появилась снова, и он медленно выкатился за дверь.
– А теперь, сэр, – резко сказал Меддлчип, встав и закрыв дверь за официантом, – зачем вы меня сюда привезли?
Мистер Ванделуп удивленно приподнял брови.
– Вы так напористы, мой дорогой Кестрайк, – спокойно сказал он, вытягиваясь на диване и с огромным удовлетворением рассматривая свои туфли. – Все такой же шумный, все такой же любитель плотских утех…
– Да будьте вы прокляты! – горячо воскликнул Меддлчип.
Гастон засмеялся.
– Проклятия лучше оставить богу, – издевательски проговорил он, – в этом он разбирается лучше вас.
– О, я хорошо вас знаю, – сказал Меддлчип, возбужденно расхаживая взад-вперед. – Я отлично знаю вас, все эти ваши ухмылочки и хладнокровие, но здесь это не пройдет! – Он остановился у дивана и сердито уставился сверху вниз на Ванделупа. – Не пройдет!
– Вы сказали это уже дважды, – нарочито зевая, ответил француз. – А какого поведения вы от меня хотите? Скажите, я ведь всегда открыт для самосовершенствования.
– Вы должны покинуть Австралию, – тяжело дыша, резко бросил Меддлчип.
– А если я откажусь? – лениво спросил месье Ванделуп, улыбаясь себе под нос.
– Я объявлю, что вы – заключенный, сбежавший из Новой Каледонии! – прошипел толстяк, засунув руки в карманы и подавшись вперед.
– Да ну? – Гастон очаровательно улыбнулся. – Не думаю, что вы зайдете так далеко, друг мой.
– Я клянусь, – громко сказал Меддлчип, поднимая руку. – Клянусь…
– Фу! – шокированно заметил Ванделуп. – Старый человек вроде вас не должен клясться, это очень нехорошо, уверяю. Кроме того, – он кинул на собеседника пренебрежительный взгляд, – вы не созданы для мелодрамы.
Меддлчип, очевидно, понял, что нет смысла сражаться с абсолютным хладнокровием этого молодого человека. С огромным трудом он заставил себя сражаться с противником его же оружием, помня о крайней важности дела, которое их сюда привело.
– Что ж, – сказал Меддлчип, снова усевшись за стол и пытаясь говорить спокойно, хотя его покрасневшее лицо и дрожащие губы выдавали, каких усилий ему это стоит, – давайте сперва поужинаем, а после можно будет поговорить.
– Вот так-то куда лучше, – заметил Гастон, тоже садясь за стол и разворачивая свою салфетку. – Уверяю вас, дорогой мой, при надлежащем обращении со мною очень легко поладить!
Взгляды двух мужчин на мгновение скрестились. Взгляд Ванделупа был столь многозначительным, что толстяк с дрожью в душе опустил глаза.