* * *
Когда я объявилась в дежурке, они беззаботно играли в нарды. Точнее, в нарды играли два прапора, а капитан стоял рядом; увлеченно чесал у себя в паху и зубоскалил над тем, какие же дураки его подчиненные. Ни хрена не умеют. Даже в какие-то сраные нарды…
Он осекся на полуслове, первым заметив меня. И мой пистолет, направленный точнехонько ему в лоб.
- Не понял, - просипел он и сделал два робких шага в моем направлении.
- Я умею стрелять, - промурлыкала я и слегка качнула "пээмом", но капитан не поверил.
Зря не поверил. Он сделал еще пару шагов и не оставил мне выбора: Уже через секунду он мог броситься на меня, завалить на пол, подмять под себя. А в греко-римской борьбе я была полнейшим профаном. И поэтому решила не доводить до греха, опустила ствол пистолета и нажала на спусковой крючок. ПМ громко хлопнул. А капитан охромел.
- Бля-а-а!!! - заверещал он и осел на пол.
А ПМ уже хлопнул еще разок, посылая пулю в задницу прапора, который попытался добраться до автомата, прислоненного к стулу шагах в трех от него. Прапорщика скрючило от боли, но я, не откладывая, сразу всадила еще одну пулю ему в коленную чашечку. Чтобы наверняка быть уверенной в том, что этот герой сейчас покорно хлопнется на пол и на время забудет о "калаше".
- Вста-а-ать!!! - сиреной взвизгнула я, и со стула испуганно подскочил третий мент.
Та сволочь, которая валяла меня по полу и пинала ногами. Разговор с ним будет особым. А пока…
- Ле-е-ечь!!! Руки в стороны…
Капитан подозрительно зашебуршился и попытался извлечь из-за пазухи пистолет. Камикадзе, он все еще не хотел сдаваться. Он очень хотел умереть. Он ждал еще одной пули. Перебьется! Я просто пнула его ногой. В висок. Так, чтобы он отключился и больше не рыпался…
- На бабе своей так будешь вылиться! - Я снова переключила внимание на прапора, того, что пока отделался легче всех. Того, которого только что уложила на пол. - Шире ноги!!! - Я наклонилась и отстегнула у него с пояса наручники. - Руки за спину!!!
Отлично. "Браслеты" защелкнулись на запястьях. Теперь хорошо бы сковать и остальных. А можно и плюнуть на них. Им сейчас не до войны. Капитан молча лежал на спине совсем без движения, а прапорщик с пробитой коленной чашечкой и израненной задницей громко стонал и скреб ногтями линолеум.
Все же я нацепила "браслеты" и на него. При этом он даже и не подумал сопротивляться.
Я быстро обшарила его карманы. Потом обыскала безжизненного капитана. Пусто. Вся добыча равнялась нескольким медякам и мятой десятке. Да что они, в этих Пялицах? Перешли на натуральный обмен?
- Где ключ от сейфа? - Я присела на корточки перед прапором, которого оставила на потом.
- Да пошла ты!.. - прошипел он и попытался плюнуть в меня.
Не получилось, слюна повисла на подбородке. Этот урод, должно быть, вообразил, что мы играем в гестапо и партизан. Просто понарошку играем! Эх, иллюзии, иллюзии… Я поднялась, не спеша обошла его, двумя пинками пошире раздвинула ему ноги и…
Беднягу аж изогнуло, когда я влепила ему в промежность! Он пронзительно взвыл! А я добавила еще раз и принялась проверять его карманы. Еще одна жеваная десятка, пачка "Норд Стара", дешевая зажигалка…
- Твою мать! Да чего ж вы такие нищие? - Я пнула его в третий раз. - Где ключ от сейфа?!! Где мои документы?!!
- Не зна-а-аю…
Возможно, что он был прав. Насколько мне помнилось, Подпалый передал дежурному капитану только акт, протокол и пакет с героином. Ни своего паспорта, ни своих прав я не видела с того момента, когда их возле моей машины забрал участковый. Интересно, и где же они? Где же, где же они, мои документики? Которые, в принципе, мне сейчас не нужны. Которые могут мне лишь навредить. Ведь еще не успеет встать солнце, как меня объявят по области в розыск. Данные мои у ментов есть, а значит, показывать кому-нибудь паспорт чревато. Нет, лучше без документов. Плохо, что к тому же без денег. И без машины.
- Мне нужна тачка. - Я снова присела на корточки перед прапором.
- Не-е-ету…
- Я сказала, мне нужна тачка. Где мой "мерсюк"?
- Не зна-а-аю…
- Где ваши мусорские корыта? Хоть одно. Хоть какое-нибудь.
- Не-е-ету… В ремонте…
- То, на котором меня сюда привезли. Ну! - Я взяла прапора за макушку и легонько потыкала его носом в линолеум. Это немного привело его в чувство.
- Колька один "уазик" забрал. А на другом пэпээсники патрулируют.
"Где-нибудь на живописном берегу озера. С местными шкурами", - подумала я и, выдернув у прапора из штанов ремень, крепко стянула ему лодыжки. Потом переместилась к лежащему на спине капитану, пощупала у него пульс. Жив-живехонек! Правда, в глубокой прострации, из которой выйдет еще не скоро. И ему обеспечено тяжелое сотрясение мозга. После которого очень легко стать дураком. Но жить будет! А мне вот пора отсюда валить. Я и так задержалась здесь слишком долго. А еще надо успеть дозвониться до Питера. До диспетчера. Поставить Организацию в известность, что влипла в историю. Чтобы мне дали адресок регионального представителя, у которого я смогу отсидеться, пока местным ментам не накрутят хвосты, и все проблемы не утрясутся.
Но выйти на межгород я не смогла. Набирала "восьмерку", напарывалась на короткие гудки… И снова набирала… И снова напарывалась… И так десять минут. При всем при том, что в любой момент в РУВД мог заявиться кто-нибудь из нежелательных мне гостей. Я не выдержала и снова обратилась к тому из прапоров, который был в состоянии разговаривать.
- Как отсюда позвонить в другой город?
- Не зна-а-аю…
Я потыкала его носом в линолеум.
- А теперь знаешь?
- Не дозвонишься ночью отсюда. Жди утра, сучка. - Кровь, перемешавшись с соплями, стекала на пол и собиралась в алую лужицу напротив разбитой рожи.
- Черт с тобой. - У меня больше не было времени на него. Шестое чувство все настойчивее подсказывало, что если задержусь здесь еще хоть ненадолго, то вляпаюсь в неприятности. - Не скучай. И не пей. Лечи яйца. А я пошла.
- Звездец тебе, - напророчил мне напоследок прапор, и я, осторожно выглядывая на улицу, подумала: "Дай Бог, чтобы ты оказался не прав. Хотя шансов не ошибиться у тебя хоть отбавляй".
Я быстро пересекла участок, освещенный тусклой лампочкой у входа в ментовку и сразу с размаху влетела в глубокую лужу. Чуть не упала, промочила ноги почти до колен и поплелась по узенькой темной улочке, даже примерно не представляя, куда я иду, и что меня ждет впереди; в какой стороне находится Сельхоз-улица, и когда за мной начнется погоня. Четко определив для себя лишь узенький список первоочередных задач: первая - постараться поскорее убраться из области; вторая - постараться найти телефон и отзвониться диспетчеру. А еще неплохо бы где-нибудь захватить машину. А еще неплохо бы чего-нибудь скушать. И поспать. Я на ногах уже сутки. И за эти сутки успела… О Господи, сколько же я успела! График, как у Хрущева в день начала Карибского кризиса.
Полчаса я в темноте бороздила ночные Пялицы, пока совершенно случайно не наткнулась на знакомый мне мостик через ручей - ориентир номер два на плане, который мне составлял Самохин-младший. Метрах в пятидесяти отсюда начинался Набережный тупик, а на нем стоял до боли знакомый мне дом с белым флюгером на железной крыше. К хозяевам этого дома у меня есть предъявы, которые не мешало бы им высказать.
Я призадумалась: зайти - не зайти? И все же решила не заморачиваться. Черт его знает, какой там меня ожидает прием. Поход в гости лучше отложить напотом, когда у меня за спиной будет парочка спецов из Организации - любителей втыкать иголки под ногти. А пока цыган Коцу и все его цыганское стадо пусть спят и набираются сил. Они им скоро понадобятся.
Я перешла мостик и пошла по направлению к Сельхоз-улице. Возможно, она единственная, где в этих проклятых Пялицах можно встретить машину. Или, на худой конец, мотоцикл. Правда, там можно наткнуться и на ментов, но в это мне почему-то верилось с огромным трудом. Какие к черту менты? Они все спят. Или "дежурят" на озере. Или валяются, скованные "браслетами", у себя в РУВД… Интересно, на меня уже началась облава?
Центральная улица оказалась освещена редкими фонарями, расставленными примерно через сто метров. Хорошо - достаточно светло для того, чтобы в темноте не переломать кости, и недостаточно светло для того, чтобы меня засекли менты прежде, чем я засеку их. Я перебралась по скрипучему мостику через канаву и пошла по асфальтированной дорожке вдоль разноцветных (в отличие от желтых домов) заборов в направлении выезда из поселка. Вслед мне сонно тявкнула одинокая собачонка, и кроме нее, похоже, больше никто не заметил моего появления здесь. Вокруг не было ни единой живой души, ни единой машины. Делать нечего, приходилось переться пешком. И вносить коррективы в первоначальные планы.
Я решила попробовать обойтись без машины и, уйдя в сторону от шоссе, пробираться к автотрассе Москва - Воронеж пешком. Через лес. По азимуту. По солнышку. Какие-то шестьдесят километров - ерунда! В тренировочном лагере в Таиланде за суточный марш-бросок через джунгли я преодолевала в полтора раза больше. Без провизии и без воды. В сорокоградусную жару, С полной боевой выкладкой по форме "тропики-диверсант"… Правда, тогда я чуть не отдала Господу душу. Хотя в том сволочном Таиланде я отдавала Господу, душу почти каждый день. И все же вернулась оттуда живой, пройдя за полгода отличную начальную подготовку по методике ускоренных тренировочных сборов, разработанной в ЦРУ. Так что прогулка через родной русский лес меня совсем не пугала. К тому же я была почти уверена в том, что по пути обязательно встречу какой-нибудь чудом оставшийся на плаву колхоз-совхоз с телефоном. Или, на худой конец, богатую ферму. Тоже с телефоном. А больше мне ничего и не нужно. Дозвонюсь до диспетчера и могу отдыхать.
Когда я выбралась за пределы поселка, на "Ориенте", конфискованном у Самохина-старшего, было четыре утра. Под утро сильно похолодало, и мои мокрые ноги превратились в бесчувственные ледышки. Впрочем, не только ноги. Я сама потихонечку превращалась в ледышку. Был бы сейчас не май, а июль или август, можно было бы без труда найти копну сена и пересидеть в ней до появления солнышка. Заодно, кстати, и выспаться. И с новыми силами продолжать играть в партизан. Но, увы, сколько не говори "халва", во рту от этого слаще не станет; а сколько не мечтай о маленькой копешке сена, она чудесным образом не объявится на пути. Вокруг, и справа, и слева, бескрайние пустые поля, позади ненавистные Пялипы, а впереди шестьдесят километров до трассы Москва - Воронеж. Шестьдесят километров до надежды выбраться из этого ада целой и невредимой.
Чтобы хоть немного согреться, я перешла на бег трусцой. Наплечная кобура с пистолетом неудобно болталась у меня под мышкой, пропитанные влагой кроссовки неприлично чавкали. Но задеревеневшее от холода тело снова стало послушным и гибким. А за спиной уже осталось три километровых столба. И на горизонте обозначились смутные очертания небольшой деревушки - домов в пятнадцать, не больше. Таких деревень за шестьдесят километров я встречу десятка два. Когда вчера вечером ехала здесь, конечно, спецом не считала, но, насколько мне помнится, их было немало. И в которой же из них есть почтовое отделение с телефоном?
В этот момент силуэты изб впереди выделились более четко на фоне возникшего за ними зарева от фар машины. Или мотоцикла? Нет, скорее машины. Треск мотоцикла я бы услышала. Но вокруг пока что стояла первозданная тишина… Итак, машина. Наконец-то! Не минуло и года!
Я достала из кобуры пистолет, проверила предохранитель. Машинке сейчас придется развернуться и возвращаться назад. А водителю продолжать путь пешком. Если только он не испугается рыжей ведьмы, голосующей на пустынной дороге, и не проедет мимо.
Нет, он не испугался и притормозил свою "Ниву", проскочив мимо меня метров на пятьдесят. Даже если бы я не голосовала, он все равно бы остановился. Такие не проезжают мимо одиноких девушек, гуляющих по обочине ночного шоссе. Правда, этого я еще не знала. Ничего, наивная, не предполагала плохого, когда подбежала к машине и собралась вышвыривать из-за руля водилу.
Он выбрался наружу сам. Откинул вперед спинку своего кресла и, ухмыльнувшись, произнес с чудовищным кавказским акцентом:
- Палызай.
На заднем сиденье радостно блестели карими глазками два его земляка. Еще один такой же жадно пялился на меня с переднего пассажирского кресла.
- Палызай. Ны бойся. Что ты, кырасывая? Палызай. - Водитель протянул ко мне пятерню и попробовал схватить меня за рукав. Но я уткнула ему в нос ПМ. Он обалдел.
- Это вы вылызайти. Кырасывые, - передразнила я и легонько шлепнула стволом пистолета по небритому подбородку. - Мне нужна тачка.
- Вах! - послышалось из кабины.
Я же быстренько уложила водителя на асфальт, - ноги шире - руки шире… если вы в своей квартире… Взвизгнула:
- Из машины!!! Живее!!! - И подумала, а не пальнуть ли для острастки в заднюю стойку. Так, чтобы "Нива" вздрогнула. Так, чтобы эти зарубежные гости почувствовали, что я не шучу. - Ну!!!
Они наконец вышли из столбняка. Зашевелились. И первым через пассажирскую дверцу вылез наружу тот, что сидел на переднем сиденье. Худой и высоченный, как колодезный журавль, он, что удивительно, не выказывал никакого страха. Наоборот, улыбался. И даже нахально спросил:
- Слюшай, зачем табэ наш машин, да? Паэхым к нам в гости. Вына пить будым. Атыхать будым. Дэниг дадим. Доллар дадым табэ. Паэхым, ага? Зачем как бандыт? Нельзя по-хорошему?
- Лечь!!!
- Такой кырасывый. Да? Как бандыт.
- Лечь, падла!!!
- Ладны, ложусь…
Я слишком отвлеклась на перепалку с этим "колодезным журавлем". Двоечница! Упустила из виду еще одного черножопого, который выполз через левую дверцу. Упустила всего на секунду, но этой секунды ему хватило на то, чтобы, как чертику из табакерки, этаким фертом подскочить ко мне и, брызнув в лицо какой-то гадостью из флакончика, отпрыгнуть в сторону.
Я еще успела чисто автоматически надавить на спусковой крючок, и пистолет оглушительно хлопнул на всю округу, посылая пулю в бездонное черное небо. Я еще успела зафиксировать в сознании радостно дыбящегося длинного хачика, который вдруг расплылся, словно фантом, потерял очертания и растворился в густом тумане.
У меня перехватило дыхание. Неведомая страшная сила потащила сразу ставшее непослушным тело в сторону, больно шарахнула по нему асфальтом, ободрала кожу с колена и локтя. Я еще продолжала ощущать в руке рукоятку ПМ. У меня даже достало сил на то, чтобы еще раз нажать на курок. Откуда-то издалека донесся глухой звук выстрела. И все вокруг окутала уютная тишина.
"Дерьмо. Новый виток неприятностей", - проскользнула в мозгу последняя мысль, прежде чем я потеряла сознание.
* * *
В комнату через неплотно задвинутые зеленые занавески проникало яркое солнышко. В низкий оклеенный белой бумагой потолок отчаянно билась огромная черная муха. От ослепительно чистого постельного белья свежо пахло дорогим стиральным порошком.
Я лежала в широкой двуспальной кровати и силилась восстановить в памяти все события прошедших суток. Дорога в Пялицы… арест во дворе двухэтажного дома, в котором живет цыган Копу… местный РУВД, подвергшееся небольшому разгрому… пустынное шоссе… "Нива" с четырьмя хачиками, в маленьком поединке с которыми я, как желторотая дилетантка, зевнула инициативу и позволила захватить себя в плен.
Хм, в плен… И в результате валяюсь в чистой постельке. Не связанная. Не избитая. И вроде как даже не изнасилованная. Во всяком случае трусы и футболка на мне. Никто и не подумал воспользоваться тем, что я нахожусь в отключке. Интересно, а где остальное мое шмотье?
Я обвела взглядом небольшую веранду. Стол… стул… вешалка с каким-то засаленным хламом… болотные сапоги со скатанными голенищами… нарядные домашние тапочки… еще один стул… на стуле цветастый женский халатик. Похоже, что приготовленный для меня. Стра-а-анно. Больше похоже на "гости", нежели на плен. Или это тюрьма категории "люкс" - единственная достопримечательность Пялиц?
Я выбралась из постели, сунула ноги в тапочки и влезла в халат. Пора идти знакомиться со своими тюремщиками. Узнать, к какому я приговорена сроку. Выяснить, есть ли у них телефон. И попросить чего-нибудь скушать.
Я вышла из комнаты и оказалась в небольшой уютно отделанной прихожей. Дверь на улицу открыта нараспашку - беги на здоровье, никто за тобой не погонится. Вот только бежать я не собиралась. Во всяком случае, пока. Пока не поела. Пока не вернула себе свои шмотки. Пока не выяснила, есть ли здесь телефон. И я направилась в противоположную сторону от распахнутой на улицу двери. К кухне, ориентируясь на соблазнительное звяканье посуды и одуряющий запах тушеного мяса…
- Здравствуйте.
Молодая рыжеволосая женщина, увлеченно копавшаяся в холодильнике, вздрогнула и, обернувшись, испуганно уставилась на меня. У нее были голубые глаза и черные усики под крупным горбатым носом. Не красавица…
Да, она казалась далеко не красавицей, пока ослепительно не улыбнулась. И не ответила мне удивительно мягким - таким уютным, таким пушистым! - голосом:
- Здравствуйте! Я Лейла. Иссы жена. Пырахадым, бери табурэт. Сыйчас абэт будым готовый.
- Марина, - посчитала необходимым представиться я. Устроилась за обеденным столиком и, обнаружив на нем пачку "Кэмела" и зажигалку, спросила: - А можно?
- А! Зачем спрашивать? - Лейла взяла с холодильника тяжелую гранитную пепельницу и поставила передо мной. А я чисто автоматически подумала, что в случае каких-либо нежелательных внештатных проблем, этот камушек послужит мне неплохим оружием. - Исса и Джамал на рынка сычас. Прыдут, - Лейла бросила взгляд на дешевые ходики, показывавшие два часа дня, - через четыры часа. Будыш жидат их? Или абэдай и иды, еслы хочешь. Твои вэщим подсохлы. Как хочешь, Марын?
- Я их дождусь, - ответила я и подумала: "Хотя бы затем, чтоб извиниться за то, что устроила ночью. Вот уж, ожидала чего угодно, но только не такого приема. От людей, которых хотела ограбить! Да, к тому же от черных! Или в провинции они не такие мерзавцы, как в Питере?"
- Правылн. - Лейла заглянула в духовку и уселась за столик напротив меня. - Оставайся, сколько захочешь. Исса сказал, чтобы я кормыл тыбам, чтобы ты атдыхалам. Он сказал: "У этым дэвушкам нэприятныст. Ей нады помочь". У тэбя пылохо, Марын? Чито случилось в мылыциям ночью? Ведь это ты их всэх билам?