Далее по плану было юридическое бюро Фильштейна. Сия контора располагалась на Остоженке. Поскольку Гордеев явился без предварительной записи, ему пришлось полчаса мариноваться в шикарной приемной среди бесчисленных пальм и живописных фонтанчиков. Он листал богато иллюстрированный "Космополитен" и вынужден был слушать разговор двух эффектных дамочек предклимактерического возраста. Одна озабоченно рассказывала другой кошмарные истории из жизни своих подруг.
– ...Представляешь, я вместе с ней была в суде... а суд затеял этот подлец!.. Конечно, у него деньги, адвокат и пять разводов за плечами... а у нее ничего: ни денег, ни связей... и этот подлец судья выслушал только подлеца мужа и приговорил, что она в семьдесят два часа должна вместе с ребенком покинуть дом и имеет право взять только носильные вещи... а ей и идти было некуда, и квартиру снять не на что...
Рассказывалось все по большому секрету свистящим шепотом. Гордееву и секретарше приходилось делать вид, что им ничего не слышно, хотя слышно было все до последнего слова.
– ...а Стелла со своим прожила месяц, теперь разводится уже третий год... У них в Израиле развод – просто какая-то катастрофа... если еще обычный гражданский брак, так можно как-то побыстрее, а если, не дай бог, женились по еврейской традиции, тогда ужас!.. Раввины их мирили, имущество делили... каждое примирение – сто пятьдесят долларов, а примирений, если есть общая квартира, как минимум три с интервалами в три месяца. Потом только может быть развод. А если не примирились насчет имущества, тогда новые разбирательства у адвоката через Высший суд, ужас, ужас!.. А тянется все бесконечно... Ее подлец не хотел давать развод в раввинате, его даже посадили в тюрьму. Он отсидел и все равно отказался... И, представляешь, ей пришлось...
Чем закончилась эта душещипательная история, Гордееву узнать, к счастью, не довелось, приглашать дам в кабинет вышел сам господин Фильштейн – солидный, в меру упитанный субъект лет сорока с проникновенным взглядом и безукоризненными манерами. О чем шла речь в кабинете, Гордеев, конечно, знать не мог, но выпорхнули дамочки абсолютно счастливые, а от былой озабоченности не осталось и следа.
Дальше была его очередь, и Гордеев вошел в кабинет.
– Мне нужен адвокат. Речь идет о разводе, и очень важно, чтобы мои интересы представлял уважаемый и опытный юрист. – Гордеев во второй раз произносил эту речь. На первые две фразы реакция у Фильштейна была вполне предсказуемая: он делал умное лицо, понимающе кивал, придвигал пепельницу, избегал смотреть в глаза посетителю, чтобы дать ему возможность собраться с мыслями, и наконец нажал кнопку селектора и попросил секретаря принести две чашечки кофе.
– Вас мне порекомендовала моя хорошая знакомая, Альбина Артемьева. Она очень хорошо о вас отзывалась...
Гордеев с большой долей вероятности мог предположить, как пройдет разговор. Фильштейн после упоминания Артемьевой уточнит, та ли это Артемьева, которая супермодель, и скромно заявит, что лично с ней никогда не работал, но зато он вел несколько богемных разводов и поэтому его имя действительно может быть известно в этих кругах. После чего они поговорят о светской тусовке, Гордеев возьмет прайс и откланяется, пообещав подумать и вскоре позвонить.
На деле же все вышло не так.
Едва услышав имя Артемьевой, Фильштейн тут же напрягся. На взгляд Гордеева, это было как-то малопрофессионально. Гордеев взялся дожимать, проверяя на всякий пожарный, не было ли это напряжение вызвано каким-нибудь желудочным спазмом. Сказал, что Артемьева хоть сейчас и в Лондоне, но специально позвонила, убеждала воспользоваться именно услугами адвокатского бюро господина Фильштейна, потому что она сама разводится и понимает, как важно в такой ситуации иметь надежный тыл...
Адвокат усиленно делал вид, что все нормально, но по интенсивному потоотделению и конвульсивному подергиванию уголка рта Гордеев понял, что совсем даже не нормально. Потом Фильштейн сказал, что у него сейчас, к сожалению, огромное количество клиентов и что если дело терпит, то, может быть, через месяц, например, можно будет вернуться к этому разговору, а пока он очень сожалеет, но... и т. д. и т. п.
– Через месяц?!
– Да, боюсь, никак не раньше...
Гордеев ярко сыграл разочарование, подосадовал, что дело совсем даже не терпит, и в конце концов ретировался. В кармане у него был диктофон, на который он записал голос адвоката, и теперь его нужно было прокрутить Артемьеву. Возможно, Фильштейн и есть тот человек, которого они искали.
5
Артемьев позвонил сам. За давешнее не извинялся, возможно, просто не помнил. Но Гордееву это было все равно.
Когда мобильный телефон забренчал в кармане льняного пиджака, Гордеев шел к машине, припарковаться пришлось довольно далеко, поскольку около юридического бюро и вдоль тротуара все места были заняты.
Его заказчик явно был взволнован:
– Юрий Петрович, я, кажется, нашел... у меня, кажется, есть запись.
– Запись? – сразу не сообразил Гордеев. – Чего запись? Первого концерта "Битлз"?
– Ну запись же! Аудиозапись! Голос этого чертова Финкельштейна на автоответчике.
– Он что, снова позвонил?
– Нет. – Артемьев, видимо, не хотел рассказывать все по телефону. – Вы можете приехать? Я вам все объясню.
– Конечно. Буду в течение получаса.
Он спрятал телефон в карман и только успел щелкнуть пультом сигнализации, как в спину под ребра уперлось что-то твердое, и незнакомый мужской голос произнес:
– Не дергайся.
Гордеев попытался обернуться, но услышал щелчок предохранителя.
– Не дури. Шагай вперед. Медленно. Руки держи так, чтобы я видел...
Гордеев повиновался. Если пистолет с глушителем, то за шумом машин никто из немногочисленных прохожих даже не поймет, что прозвучал выстрел. А потом, пока разберутся, что он лежит на тротуаре не потому, что пьяный, пока вызовут "скорую", пока она приедет... Он скосил глаза насколько смог, не поворачивая головы, но не увидел ничего, кроме кончика серой штанины и хорошо начищенного ботинка самого ходового размера: сорок два – сорок три.
– Видишь дверь в подъезд? Медленно заходи...
После солнечной улицы в подъезде была абсолютная темнота. Гордеев зажмурился, чтобы быстрее адаптироваться к новому освещению, и вслепую сделал два шага по устланному шершавой плиткой полу.
Вдруг он почувствовал, что ствол больше не давит на ребра, и мгновенно развернулся, вскидывая локоть и метя туда, где должен был, по идее, находиться подбородок идущего сзади человека чуть выше среднего роста, ведь сорок второй размер обуви, как правило, соответствует росту где-то 175–180. Но локоть только рассек воздух, а на висок Гордеева обрушился удар рукоятки пистолета. И, уже оседая на пол, он увидел, что нападавших двое и свет падает им в спину, а значит, лиц не разглядеть.
Видимо, он потерял сознание. Когда очнулся, один из нападавших заканчивал обшаривать его карманы. Сквозь полуприкрытые веки Гордеев видел, как второй взял удостоверение, отошел поближе к свету, достал мобильник и доложил кому-то:
– Он легавый.
– Ты уверен? – был слышен голос собеседника.
– Ну в смысле адвокат.
– Это совсем другое дело, осел, разбираться надо...
Второй включил диктофон, прослушал запись, вынул кассету и сунул себе в карман. Удостоверение и пустой диктофон они бросили тут же, напоследок пару раз саданули Гордеева ногами в живот и спокойно ушли.
Да что же это за фигня такая, думал Гордеев, лежа на прохладном полу и медленно приходя в себя. Во-первых, бьют бывшего боксера как первоклассника, во-вторых, снова неприятности связаны с машиной. Или нет? До машины он все-таки не дошел...
Полежав пару минут, Гордеев поднялся, собрал разбросанные вещи, выглянул из подъезда. Нападавших, само собой, и след простыл. И все же, несмотря на, казалось бы, постыдное поражение, настроение у Гордеева поднялось. Он был почти уверен, что нашел загадочного Финкельштейна и теперь тот никуда не денется. А пара синяков – дело житейское, заживут. Конечно, можно было начать корчить из себя героя, бросаться с голыми руками на противников, у которых оружие и численный перевес, напороться на пулю... Только гораздо разумнее перетерпеть, выждать и нанести удар, когда обстоятельства будут работать не против, а на него.
6
– Почему вы так долго? – Артемьев лопался от возмущения. – У меня срочная встреча, меня ждут!.. – Тут он наконец разглядел ссадину на лице Гордеева и осекся: – Это у вас что? Откуда?
– Профессиональные издержки, – отмахнулся Гордеев.
– Это из-за Альбины? Вы что-то о ней узнали?!
– Нет. Не думаю. Вряд ли.
– Тогда что же?
– Не знаю, – честно признался Гордеев. – У меня не было возможности во всем разобраться. – И, пресекая дальнейшие неприятные расспросы, сменил тему: – Вы мне покажете запись?
– Да, конечно. – Артемьев прошел к стеллажам, все еще опасливо косясь на наливающийся цветом фингал на виске Гордеева. – Вот. Я искал номер телефона одной питерской галереи и вспомнил, что приятель наговорил мне его на автоответчик, а я собирался переписать в телефонную книжку, да не переписал. И я промотал кассету с самого начала – я вообще не стираю ничего с автоответчика, когда кассета заканчивается, она просто перематывается в начало и начинает писаться по новой. И вот как раз перед нужным сообщением я нарвался на вот это. Давно хотел заменить старый автоответчик на новый, цифровой, там запись стирается мгновенно, но все руки не доходили. И слава богу!
Он включил магнитофон.
Приятный, хорошо поставленный мужской голос произнес:
"Господин Артемьев, если вы дома, снимите, пожалуйста, трубку. Это важно".
– И вы этого раньше не слышали? – спросил Гордеев.
– Почему не слышал? Слышал, я всегда прослушиваю все сообщения. Но голос был мне незнаком, ничего на самом деле важного и интересного он не сказал, вот я и не обратил на этот звонок никакого внимания. Мало ли кто мог мне позвонить? Если бы ему это было действительно так важно, он бы объяснил, что он от меня хочет, оставил бы номер, по которому я могу с ним связаться, правильно?
– Правильно, конечно.
– Это потом, когда Финкельштейн стал говорить мне об Альбине и разводе, я подумал, что где-то уже слышал его голос, но не мог вспомнить где. А тут прослушиваю сегодня все подряд, и вдруг меня как обухом по голове!
– Это меня по голове, – пробурчал Гордеев.
– Что?
– Ничего, не обращайте внимания. Ну-ка... – Гордеев перемотал пленку и прослушал сообщение еще раз.
Приятный голос. Не юный, не старческий – лет этому Финкельштейну, наверное, тридцать – тридцать пять. Действительно похоже на адвоката или, может быть, врача – что-то есть такое, едва уловимое, но очень располагающее. Словно бы человек этот – профессиональный собеседник, отлично умеющий слушать. Объяснить такое трудно, но это чувствовалось, Гордеев сам не раз замечал за своими коллегами такой речевой нюанс. Возможно, и в его голосе было то же самое...
Дефектов никаких, акцента нет, не частит, не заикается, дышит спокойно, не волнуется – обычный деловой звонок. Посторонние шумы никакие не пробиваются.
– Я сделаю себе копию?
– Конечно. Если бы только это чему-нибудь помогло.
– А когда было записано это сообщение?
– За день... Нет, – Артемьев на секунду задумался. – За два дня до первого звонка Финкельштейна. То есть получается: до второго... В общем, до первого моего с ним разговора. Кстати, что у вас? Есть какие-нибудь успехи?
– Нет. Пока ничего существенного... – О Фильштейне Гордеев рассказывать не стал. Голос с автоответчика был не Фильштейна. Но, разумеется, нервного адвоката и его головорезов (его, конечно его!) нужно будет отработать до конца.
7
Гордеев устроился в машине так, чтобы видеть входную дверь в юридическое бюро Фильштейна, и стал ждать. В голову ему пришел уместный рекламный слоган:
"Постарайтесь получить то, что захотите, или вы будете вынуждены желать то, что уже получили!"
Или вы сможете найти своего Финкельштейна, или довольствуйтесь тем, который есть... А какой есть? А никакого.
Адвокат появился ровно в шесть с портфелем и без всяких телохранителей. Он уселся в припаркованный у тротуара темно-синий "БМВ", включил музыку, еще не успев хлопнуть дверцей (радиостанция "Серебряный дождь"), нацепил темные очки и, не спеша и не оглядываясь, отъехал. Гордеев пристроился в хвост. План был примитивный: перехватить адвоката в каком-нибудь тихом, уединенном месте и допросить с пристрастием об Артемьевой и о причинах вчерашнего нападения.
Фильштейн не поехал домой. Он отправился в заведение "Снукер". Там на первом этаже и открытой веранде посетители пили и ели, а на втором – стояло несколько бильярдных столов, и можно было погонять шары. Фильштейн поднялся на второй этаж. Гордеев немного посидел в баре, выпил ананасового соку (между прочим, хорошо сжигает лишние калории), чтобы дать возможность адвокату найти себе партнера и начать игру, если он, конечно, пришел сюда играть, а не просто на встречу с кем-то...
Когда Гордеев заглянул в бильярдный зал, Фильштейн увлеченно вышагивал вокруг стола, не видя ничего вокруг. Долго примерялся, но ударил неудачно, и теперь уже наматывать круги взялся его противник: краснолицый толстяк в спущенном до пупка галстуке, а адвокат, прислонившись к стене, большими глотками осушил бокал пива и сделал жест официанту "повторить". Это подсказало Гордееву, как следует действовать.
Он медленно обошел зал. Оставаться незамеченным не составляло особого труда – все столы были заняты, и кроме играющих толпилось много зрителей. Было довольно шумно от разговоров, стука шаров, да еще играла музыка. Гордеев быстро нашел то, что искал, – туалет в конце небольшого коридорчика. Вошел внутрь, закрыл дверь, шум из зала сюда практически не долетал, значит, не будет слышно и звуков отсюда. Он осмотрел защелку на двери и убедился, что открыть ее снаружи проще простого. Рядом с дверью в туалет была еще одна – в небольшую кладовочку, там находились пылесос, несколько щеток и прочий хозяйственный инвентарь. Гордеев отыскал кусок картона и написал на нем печатными буквами "Уборка. Работает туалет на первом этаже. Просим извинить за временные неудобства". Теперь оставалось только ждать.
Первую партию Фильштейн выиграл за двадцать минут, вторую – сдал за десять и распрощался со своим партнером. Пива было выпито четыре бокала, и, как точно рассчитал Гордеев, прежде чем покинуть бильярдный зал, Фильштейн отправился облегчиться.
Дав ему одну минуту на то, чтобы расстегнуть штаны, Гордеев прикрепил к двери самодельную табличку и, поддев перочинным ножом щеколду, проник в туалет. Адвокат не успел даже обернуться, как получил ребром ладони по шее и отключился. Гордеев запер дверь, вытащил у Фильштейна брючный ремень и оттащил адвоката в дальний угол. Под потолком тянулась толстая труба. Гордеев привязал один конец ремня к запястью Фильштейна, затем приподнял его так, чтобы можно было перебросить другой конец ремня через трубу. Поймал второй конец и, напрягшись изо всех сил, подтянул адвоката так, что его ботинки повисли в воздухе в нескольких сантиметрах от пола. Поддерживая тело, обвязал второй конец ремня вокруг другого запястья. Голова адвоката беспомощно упала на грудь. Гордеев затолкал ему в рот платок. Теперь оставалось ждать, когда он придет в себя.
Наверное, удар по шее получился немного сильнее, чем требовалось. Гордеев начал терять терпение, да и кто-нибудь из персонала "Снукера" мог заинтересоваться внеплановой уборкой туалета. Гордеев плеснул Фильштейну в лицо холодной водой. Тот попытался поднять голову, но окончательно пришел в себя только после второй порции воды. Он недоуменно посмотрел на Гордеева, потом, вывернув шею, взглянул на трубу и свой ремень. Его брюки, которые теперь ничто не удерживало, медленно сползали вниз.
– Сейчас я выну платок и задам вам несколько вопросов, – сказал Гордеев. – Если вы попробуете заорать, я снова вас вырублю, верну кляп на место и уйду. А вы будете тут висеть до утра, пока не придет какая-нибудь уборщица и не отвяжет вас. Если у нее, конечно, хватит сил... А раньше вряд ли кому-то придет в голову заглянуть сюда, ибо на двери висит табличка, что туалет не работает.
Фильштейн изо всех сил замотал головой.
– Не хотите? Хорошо. Только предупреждаю, ведите себя благоразумно.
Гордеев вынул платок. Адвокат несколько раз жадно вздохнул.
– Послушайте, как вас там, это неудачная шутка?!
– Это совсем не шутка, – откликнулся Гордеев. Он облокотился на умывальник. – Во всяком случае, это не более шутка, чем ваши вчерашние головорезы, шарившие по моим карманам.
Фильштейн сделал попытку улыбнуться. Он казался ласковым и готовым все простить и забыть.
– Послушайте... я действительно не помню, как вас зовут, снимите меня отсюда. Мне больно, мне нужно к врачу.
– А еще – проведать больную бабушку и отнести ей пирожки. Само собой, я вас сниму. Но не раньше, чем я услышу, почему вы так испугались моего вчерашнего визита?
– Перестаньте болтать глупости! Мне совершенно нечего вас бояться. И если на вас напали какие-то, как вы выражаетесь, головорезы, это еще не означает, что они имеют ко мне хоть какое-то отношение.
Гордеев загасил сигарету, спрятал окурок в карман и не очень сильно саданул адвоката в солнечное сплетение. Тот задохнулся и покраснел:
– Вы об этом еще пожалеете...
– Возможно. Но я на вашем месте приберег бы угрозы и подумал о том, что я могу так очень долго упражняться с вашим отвисшим брюхом, как с боксерской грушей. А когда надоест, возьмусь за вашу солидную физиономию и медленно, но верно превращу ее в котлету... Или нет, пожалуй, я найду швабру с рукояткой потолще и трахну ею вас в задницу!
Глаза Фильштейна округлились от неподдельного ужаса. Он хотел что-то сказать, но не смог, только беспомощно открывал и закрывал рот.
– Итак, для начала скажите мне, имеете ли вы какое-то отношение к бракоразводному процессу Альбины Артемьевой?
– Нет! – выдохнул Фильштейн. – Я ее вообще не знаю! То есть лично не знаком. Я не понимаю, почему вы пришли с этим ко мне! Я ее не знаю. Не знаю!
Почему так вышло, Гордеев объяснять, разумеется, не стал. Фильштейн же продолжал твердить, что Альбину не знает и, похоже, говорил правду.
– Тогда объясните, зачем послали за мной своих жлобов?
– Это была ошибка! – Голос адвоката стал тонким и высоким, он испуганно следил, как Гордеев разминает кулаки, похрустывая костяшками пальцев. – Я готов принести вам свои извинения...
– Ладно, извинения принимаются, а ответ – нет. Вы же не посылаете телохранителей бить всякого, кто пришел к вам в бюро с сомнительными рекомендациями?
– Нет, нет, но... Но вы задавали странные вопросы и вообще...
– Что вообще? Что? Я начинаю терять терпение!
– Вы заговорили об Англии, о моделях!
– И?
– Мы... я... в общем, я как раз занимаюсь юридической поддержкой одного проекта... "Русские жены". Это абсолютно законная, но не совсем этичная процедура. И среди моих клиенток довольно много не слишком удачливых моделей, у которых нет за душой ничего, кроме фигуры и сексапильности. И когда вы спросили про модель и упомянули Англию, я занервничал.