У До были заготовлены всевозможные хитроумные формулы, чтобы иметь повод для встречи с Ми, но сказала она только следующее:
- Мне нужно с тобой поговорить.
- Ах так, - сказала Ми. - Ну ладно, приходи, только давай быстро, я спать хочу. Я тебя очень люблю, но мне нужно завтра рано вставать.
Она чмокнула губами, что означало "целую", и положила трубку. До несколько минут сидела на краю кровати с трубкой в руках как очумелая. затем кинулась к своей одежде.
- Ты уходишь? - спросил Габриель.
Вот теперь целовала она, полуодетая, звонко смеясь. Габриель подумал, что она совсем рехнулась, и опять накрыл голову подушкой. Он тоже вставал рано.
Все там было величественное, чопорное и очень англосаксонское. Смахивало это на отель: портье в ливрее, за темными конторками - служащие в черных костюмах.
В глубине холла До видела бар, куда вели три ступеньки вниз. Сидели там люди, должно быть, те самые, которых встречаешь на теплоходах, модных пляжах, театральных премьерах: "мир на грани сна".
Ей отворила дверь какая-то старуха, которая надевала пальто, собираясь уходить. Она крикнула что-то по-итальянски в соседнюю комнату и вышла из номера.
Как и внизу, здесь все было очень в английском стиле: большие кресла, толстые ковры. Ми выскочила в короткой комбинации выше колен, с обнаженными плечами, без чулок, держа в зубах карандаш, а в руке - абажур. Она объяснила, что у нее испортилась лампа.
- Ну, как живешь? Послушай, ты, наверное, мастерица на все руки. Глянь-ка, что там.
В комнате, где пахло американскими сигаретами и стояла незастланная кровать, До, не снимая пальто, водворила абажур на место. Ми тем временем то рылась в коробке на столике, то бегала в другую комнату. Вышла она оттуда, держа в одной руке три кредитки по десять тысяч франков, а в другой - мохнатое полотенце. Она протянула деньги До, которая, растерявшись машинально взяла их.
- Устраивает? - спросила Ми. - Господи, да я бы тебя ни за что не узнала, ну право же!
Она ласково и пристально смотрела на До своими прекрасными, точно фарфоровыми, глазами. Вблизи она не выглядела старше двадцати лет. Она и в самом деле была прехорошенькая. Не прошло и двух секунд, как она сорвалась с места, вспомнив о каком-то неотложном деле, и бросилась к двери.
- Чао! Так не пропадай, уговорились?
- Но я не понимаю…
До шла за ней, протягивая кредитки. Ми резко повернулась к ней лицом на пороге ванной, где из открытых кранов струилась вода.
- Да не хочу я денег! - твердила До.
- Разве ты не сказала это мне по телефону?
- Я сказала, что мне нужно с тобой поговорить.
Лицо Ми выразило не то искреннее огорчение, не то досаду и удивление, а может быть все сразу.
- Поговорить? О чем?
- О всякой всячине, - ответила До. - Ну вообще, увидеться с тобой, поговорить. Так просто.
- В это-то час? Послушай, посиди-ка, я в две минуты обернусь, я сейчас приду.
До прождала полчаса в спальной Ми, сидя перед кредитками, которые положила на кровать, и не решаясь снять пальто. Ми вернулась в мохнатом халате, энергично вытирая свои мокрые волосы полотенцем. Она сказала что-то непонятное по-итальянски, потом спросила:
- Это ничего, что я лягу? Мы немножко поболтаем. Ты далеко живешь? если никто о тебе не будет беспокоиться, ты можешь ночевать здесь, если захочешь.
Тут понаставили массу кроватей. Уверяю тебя, я ужасно рада тебя видеть, ну чего ты сидишь с таким мрачным лицом!
Ми улеглась в постель, закурила сигарету, сказала До, что если ей хочется выпить, то где-то в соседней комнате стоят бутылки с вином. заснула она сразу, с горящей сигаретой в пальцах, как-то вдруг, точно кукла. До не верила своим глазам. Она тронула куклу за плечо, та пошевелилась, что-то пролепетала и уронила сигарету на паркет.
- Сигарета, - жалобно в полузабытьи пробормотала Ми.
- Я погашу ее.
Кукла чмокнула губами, что означало "целую", и снова уснула.
На другое утро До пришла в банк с опозданием - впервые за два года. Разбудила ее старуха, которая не выказала ни малейшего удивления, застав До спящей на диване. Ми уже не было.
За завтраком в бистро подле банка, где подавали "дежурные блюда", До выпила три чашки кофе. Есть ей не хотелось. Она чувствовала себя несчастной, несправедливо страдающей. Жизнь одной рукой дает, а другой тут же отнимает. До ночевала у Ми, сблизилась с ней так быстро, как это ей и не снилось, но сегодня у нее было еще меньше поводов видеться с Ми, чем вчера. Ми оставалась недосягаемой.
Вечером, выйдя из банка, До не пошла на свидание с Габриелем и отправилась в "Резиденс Уошингтон". Из холла позвонила наверх, в номер четырнадцать. Но мадемуазель Изоля не было дома. До целый вечер слонялась по Елисейским полям, зашла в кино, потом опять бродила под окнами номера четырнадцать. К полуночи, снова справившись у консьержа в черном сюртуке, пришла ли Ми, До сдалась.
Дней через десять - было это в среду утром и опять в банке "счастливый случай" повторился. Ми явилась в английском костюме цвета бирюзы, а сопровождал ее какой-то молодой человек. До нагнала ее у окошка кассира.
- Я как раз собиралась тебе звонить, - выпалила она. - Я раскопала старые фотографии, приглашаю тебя со мной пообедать, я хочу тебе их показать.
Ми, явно застигнутая врасплох, не очень уверенно ответила, что это было бы чудесно и надо будет это как-нибудь устроить. Она снова внимательно посмотрела на До, как в тот вечер, когда предложила ей деньги. Неужели же она интересовалась людьми больше, чем это казалось До? Должно быть, Ми прочла в ее глазах мольбу, надежду, боязнь услышать высокомерный отказ.
- Послушай, - сказала Ми, - завтра вечером я обязана в поте лица развлекаться, но я довольно рано освобожусь, мы сможем вместе пообедать. Только приглашаю я. Давай встретимся где-нибудь часов в девять. Если хочешь во "Флоре". Я никогда не опаздываю. Ciao, carina!
Ее спутник осклабился, удостоив До равнодушной улыбкой. Выходя из банка, он обнял принцессу с черными волосами за плечи.
Было без двух минут девять, когда она вошла во "Флору", в пальто внакидку и в белом шарфике, обрамлявшем ее лицо. До, уже полчаса сидевшая под окнами ресторана на террасе, за секунду до этого увидела подкатившую "MG" и порадовалась, что Ми приехала одна.
Ми выпила рюмку сухого мартини, рассказала о светском приеме, с которого приехала, о книге, прочитанной прошлой ночью, заплатила и спросила До, любит ли она китайские рестораны.
Они пообедали вдвоем на улице Кюжа, заказав разные блюда, которые делили пополам. Ми заметила, что распущенные волосы идут До больше, чем узел на затылке. У Ми волосы были гораздо длиннее: возня с ними, пока причешешься, адская. Шутка ли, каждый день двести раз проводить щеткой по волосам. Порой Ми разглядывала До молча, почти с обременительным вниманием, порой начинала вдруг говорить; это был нескончаемый монолог, и казалось, ей все равно, кто сейчас сидит напротив ее.
- Ну, давай о деле, где фото?
- Они у меня дома, - сказала До. - Я живу совсем рядом. Я думала, мы потом сможем и ко мне заглянуть.
Садясь в свою белую "MG", Ми объявила, что прекрасно себя чувствует и очень довольна проведенным вечером. Она вошла в гостиницу "Виктория", уверяя, что это премилый район, и, очевидно, сразу почувствовала себя как дома в комнате До. Она сняла пальто и туфли и забралась с ногами на кровать. Девушки разглядывали фото маленькой Ми, потом фото маленькой До, и еще чьи-то лица - забытые и трогательные. До стояла на коленках тут же на кровати рядом с Ми, и ей хотелось, чтобы это длилось вечно.
На нее веяло духами Ми, и До думала о том, что вот Ми уйдет, а ее аромат останется, и До сама будет пахнуть ее духами. Увидев фотографию, где обе они были сняты на взморье, сидя на краю Тоббогана, Ми засмеялась, и До не выдержала и отчаянно стала целовать ее волосы.
- Хорошее это было время, - сказала Ми.
Она не отстранилась, но не глядела на До. Уже все снимки были пересмотрены, а Ми не шевелилась, по-видимому немного смущенная. Вдруг она повернулась и скороговоркой сказала:
- Поехали ко мне.
Она встала и надела туфли. До продолжала сидеть на кровати; тогда Ми встала перед ней на колени и провела своей нежной ладонью по ее щеке.
- Я бы хотела остаться с тобой навсегда, - сказала До.
И она прижалась лбом в плечо маленькой принцессы, которая была сейчас не равнодушной девушкой, а нежным и незащищенным ребенком, как когда-то, и ответила ей дрогнувшим голосом:
- Ты здорово выпила в этом китайском кабаке, сама не знаешь, что говоришь.
В машине До делала вид, будто с интересом разглядывает Елисейские поля, мелькавшие мимо окна. В номере четырнадцатом ждала, дремля в кресле, все та же старуха. Ми услала ее звонко чмокнув в обе щеки, закрыла дверь, швырнула свои туфли через всю комнату в угол, свое пальто - на диван. Она смеялась; казалось, она счастлива.
- Что ты там делаешь на своей работе?
- В банке? О, это слишком сложно, так сразу и не объяснишь! И потом, это не интересно.
Ми, которая уже стаскивала с себя платье, подбежала к До и стала расстегивать ее пальто.
- Ну что за бестолковщина! Да сними ты с себя это, устраивайся как дома! Ты меня мучаешь, когда ты такая. Пошевеливайся, слышишь? Кончилось это дракой, обе повалились на кресло, сползли на ковер. Ми оказалась сильнее. Отдышавшись, она со смехом схватила До за запястье.
- Говоришь, работа у тебя сложная? Ясно, ты и сама девушка сложная. А с каких это пор ты стала сложной девушкой? С каких пор мучаешь людей?
- С давних, - ответила До. - Я тебя никогда не забывала, я часами смотрела на твои окна. Воображала, как спасаю тебя во время кораблекрушения. Целовала твои фото.
Продолжать в том же духе, лежа навзничь на ковре, с будто скованными руками, под тяжестью навалившейся на нее Ми, Доменике было трудновато.
- Ну ладно, что ж теперь делать, - заключила Ми.
Она вскочила и побежала в спальню. Через минуту До услышала плеск воды в ванной. Она поднялась с полу, пошла в спальню и стала рыться в шкафу, ища для себя пижаму или ночную рубашку. Попалась пижама. Пижама была ей впору.
В ту ночь она спала в передней номера Ми на диване. Ми легла в смежной комнате, говорила много и громко, чтобы До могла ее услышать. На этот раз Ми не принимала снотворное. Принимала она его часто, из-за него-то она так внезапно и уснула в ночь их первой встречи. Долго еще, после того, как она объявила: "Бай-бай, До!" (и при этом полагалось тоже смеяться), она продолжала свой монолог.
Часа в три утра До проснулась и услышала плачь Ми. Подбежав к ее кровати, она увидела, что Ми спит с мокрым от слез лицом, сжав кулаки и скинув с себя простыни и одеяло. До погасила свет, укрыла Ми и вернулась на свой диван.
Назавтра вечером к Ми должен был "кое-кто" прийти. Звоня по телефону из "Дюпон-Латен", До имела возможность услышать, как этот "кое-кто" спрашивал, где его сигареты. Ми отвечала: "на столе, прямо перед твоим носом".
- Я тебя сегодня не увижу? - спросила До. - Кто он? Это ты с ним уходишь? А потом мне нельзя будет тебя увидеть? Я могу и подождать. Я могу и расчесывать твои волосы щеткой. Я могу делать все, что угодно.
- Ты меня мучаешь, - ответила Ми.
Во втором часу ночи она постучала в дверь номера До, в гостинице "Виктория". Ми, должно быть, пила, курила и разговаривала без передышки. Она была грустна. До раздела ее, дала свою пижаму, уложила на свою кровать и, пока не зазвонил будильник, она, не смыкая глаз, баюкала Ми в своих объятиях, прислушиваясь к ее ровному дыханию и повторяя себе: "теперь это не сон, она со мной, она моя, расставшись с ней, я унесу ее с собой, я стала ею".
- А тебе обязательно нужно туда идти? - спросила Ми, приоткрыв глаза. - ложись обратно. Я включаю тебя в "главную книгу".
- Куда?
- В расходную ведомость крестной. Ложись. Я заплачу.
До уже оделась, собираясь уходить. Она ответила, что это чушь, она не игрушка: хочу - поиграю, хочу - брошу. Банк платит ей жалование, выдается оно каждый месяц, она на это жалование живет. Ми в ярости села, лицо у нее было свежее, отдохнувшее, глаза ясные.
- Ты говоришь точь-в-точь как один мой знакомый. Если я сказала, что заплачу, значит заплачу. Сколько тебе дает твой банк?
- Шестьдесят пять тысяч в месяц.
- Оклад повышен, - сказала Ми. - Ложись обратно, иначе получишь расчет.
До сняла пальто, поставила варить кофе, посмотрела в окно на свое солнце Аустерлица, которое не было еще в зените. Когда она подала Ми чашку с кофе в постель, она знала, что с этого утра ее восхождение будет продолжаться, и отныне все, что она сделает или скажет, когда-нибудь может быть использовано против нее.
- Ты премилая игрушка, - сказала Ми. - Кофе у тебя вкусный. Ты давно здесь живешь?
- Несколько месяцев.
- Собирай вещи.
- Мики, пойми же! Ведь то, что ты меня заставляешь сделать, вещь серьезная.
- Представь себе, я это уже поняла два дня назад. Как, по-твоему, много есть на свете людей, которые спасли меня во время кораблекрушения? К тому же я уверена, что плавать ты не умеешь.
- Не умею.
- Я тебя научу, - сказала Ми. - Это легко. Смотри: руками надо двигать вот так, видишь. А ногами работать труднее…
Она смеясь, толкнула До на кровать и стала сгибать и разгибать ей руки, потом вдруг посмотрела на До без тени улыбки и сказала, что она знала, как все это серьезно, но не думала, что на столько.
Следующие ночи До провела на диване в передней номера четырнадцатого в "Резиденс Уошингтон", - так сказать, на роли привратницы, оберегающей любовные забавы Ми, которая спала в соседней комнате с довольно чванным и противным молодчиком. С тем самым, которого До видела в банке. Звали его Франсуа Руссен, он работал секретарем в конторе у адвоката и не лишен был известного лоска. А так как у него были такие же мутноватые замыслы, что и у До, то они сразу и откровенно друг друга возненавидели.
Ми утверждала, что он красивый и безобидный. Однако До почувствовала себя почти счастливой, когда однажды вечером Ми спросила ее, оставила ли она за собой номер в "Виктории". Ми пожелала провести там с кем-то ночь. За номер было заплачено до марта. Ми пропадала три вечера.
Бывали и такие вечера, когда Ми сидела дома. Самые приятные для До. Ми не переносила одиночества. Кто-нибудь должен был двести раз провести щеткой по ее волосам, помыть ей спину, погасить ее сигарету, если она задремлет, слушать ее монологи: для всего этого и существовала До. В такие вечера она предлагала пообедать "по-холостяцки", и в номер подавали невероятные яства (например, яичницу-болтунью) в серебряных кастрюльках. Она учила Ми складывать особым образом салфетки, так что получались фигурки зверей, то и дело называла ее своим светиком или своей красавицей. Это было едва ли не самое важное, ведь Ми перед сном испытывала потребность в отвлечении, в разрядке, которую давало ей иногда снотворное, иногда любовники, иногда собственная бессмысленная болтовня; а потребность эта была ничем иным, как старинной боязнью темноты, которую мы испытываем, когда мама оставляет нас одних в комнате. Эти наиболее ярко выраженные особенности Ми (по мнению До - уже явно патологические) корнями своими уходили прямо в детство.
В марте До стала всюду сопровождать Ми (вернее - Мики, как называли ее все), и только у Руссена Ми бывала одна. Сводилось это к совместным поездкам по Парижу в машине, из одного магазина в другой, либо к светским визитам или к партии в теннис на закрытом корте, а иной раз разглагольствованиям с неизвестными людьми за столом в ресторане. Часто до оставалась одна в машине, включая радио, составляла в уме проект письма, которое напишет вечером крестной Мидоля.
Первое письмо До было датировано днем ее нового "назначения". Она писала, что имела счастье встретиться с Ми, сообщала, что все благополучно, выражая надежду, что столь же благополучно все и у крестной, которая ведь "немного сродни" и самой До. Далее следовали всякие происшествия, имевшие место в Ницце, одна-две шпильки, тщательно замаскированные, по адресу Мики и обещание расцеловать крестную при первом же посещении Италии.
Отправив письмо, До тут же пожалела, что не удержалась от шпилек: очень уж заметно. Крестная Мидоля тонкая бестия, - недаром же она с тротуаров Ниццы ухитрилась попасть в итальянские дворцы - она сразу все учует. Но ничуть не бывало. Ответ пришел через четыре дня, и прямо-таки ошеломляющий. До, мол, для нее - сущее благословение. Она осталась точь-в-точь такой, какой помнит милую девочку ее крестная Мидоля: кроткой, рассудительной, любящей. До, к сожалению, наверное, заметила, что "их" Мики очень переменилась. В конце выражалась надежда, что эта чудесная встреча окажет на Ми благотворное влияние; к письму прилагался чек.
До вернула чек в своем втором письме, обещав делать все, что в ее силах ради "их" баловницы, которая просто очень порывистая, хоть иной раз и может показаться, что у нее нет сердца. За сим - "тысяча поцелуев, всем сердцем ваша".
В конце марта До получила пятое ответное письмо. Оно было подписано: "твоя крестная".
В апреле До выпустила коготки. Однажды вечером, за столиком в ресторане, она при Ми открыто атаковала Руссена, оспорив меню, предложенное "вверенной ее попечению" особе. Суть была, конечно, не в том, что Мики плохо спала после курятины под винным соусом, а в том, что Франсуа мерзавец, подхалим, лицемер и До уже видеть не могла его физиономии.
Через два дня дело приняло более серьезный оборот. Ресторан был уже другой, повод для спора - тоже, но Франсуа-то остался мерзавцем, и он дал сдачи. До услышала, что она не чиста на руку, играет на чувствах подруги, не чужда порокам, распространенным в закрытых учебных заведениях. При последнем обмене репликами, довольно-таки хлесткими, Мики замахнулась. До уже приготовилась получить оплеуху, но поняла, что выиграла поединок, когда рука Мики стукнула мерзавца по физиономии.
Она поторопилась с выводами. Когда они вернулись в "Резиденс", Франсуа устроил сцену, заявил, что не собирается ночевать с двумя, - с юродивой и аферисткой - и ушел, хлопнув дверью. Сцена продолжалась между до, которая, оправдываясь, еще резче обличала Франсуа, и Ми, разъяренной тем, что ей пришлось услышать малоприятные истины. Это была не та шуточная драка, которая происходила в памятный вечер, когда девушки рассматривали фотографии. У До пошла носом кровь, Ми потащила ее, рыдающую, в ванную и впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.
Три дня они не разговаривали, Франсуа явился назавтра после драки. Он окинул критическим взглядом До, и бросил ей: "Ну что ж, моя цыпочка, образина стала почище прежней", - и увел Ми, чтобы отпраздновать это событие, а вечером До снова взяла щетку для волос и безмолвно приступила к своим "обязанностям". Еще через день, сообразив, что хоть говорить - беда, а молчать - другая, она уткнулась головой в колени Ми и попросила прощенья. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелуями, и Ми вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких подарков. Она три дня носилась по магазинам, чтобы рассеяться.