– Про комбинат слышал и много думал, но прошу тебя, ребёнок, ничего мне не говори, меня завтра же уволят из комитета, если я только суну нос в их дела! Леночка, пойми – строительство ведётся по программе гу-бер-на-то-ра. Если что-то пойдёт не так и я им испорчу пиар, то на меня быстренько состряпают дело, обвинят в коррупции, заявят, что я по заказу "неведомых конкурентов" препятствую развитию промышленности в нашей области. Знаешь, что со мной будет?
– Не знаю. Но, может, хотя бы попробуйте? Осторожно-осторожно?
– Нет, и не проси! Там миллиарды рублей и сотни рабочих мест!
– Ну, а охотником займётесь? Он зачем-то ходит к нам и всё вынюхивает, и его, между прочим, дедушка сто раз ловил в лесу за браконьерство.
– Даже не думай! Твоего Аникина знает весь район и с ним охотится всё начальство, начиная от главы района и кончая нашим прокурором! Потом все браконьеры района отрабатывались на причастность к данному преступлению, ещё три года назад! Кстати, нам даже местное ФСБ помогало.
– Вас уволят за Аникина?
– Нет, просто житья не дадут, сам побегу с заявлением об увольнении по собственному желанию.
– Плохо.
– Очень, сам знаю, но ничего поделать не могу, такова жизнь.
– Прямо какой-то тупик. Но это самые ходовые версии.
– Не знаю. Ничего обещать не могу. Буду думать, обещаю. Может, чая? У меня конфетки завалялись, у вчерашнего трупа нашёл в кармане.
– Ой, меня уже тошнит!
– Шучу, конфеты из магазина напротив, называются "Коровка".
В дверь постучали, и в кабинет шагнула женщина с нарисованными бровями, с сумочкой и женским журналом под мышкой.
– Здравствуйте. Я Анна Фёдоровна из первой школы, вот прибыла для участия в допросе несовершеннолетнего.
– Как вы вовремя, Анна Фёдоровна, присаживайтесь!
Через полчаса, расписавшись под показаниями, девочка вышла на свежий воздух. От щемящего чувства безысходности хотелось закричать на весь город:
– Люди! Пожар! Никто не хочет искать убийц, нас как лохов водят вокруг пальца!
Но не закричала, не смогла. С лавочки напротив поднялась мама:
– Всё нормально?
– Да, пойдём отсюда – никто не хочет никого искать.
– Михаил Владимирович произвёл на меня хорошее впечатление, а получается, ничего не делает, – Мила помолчала и добавила: – Всё что ни делается, всё к лучшему.
– Некогда ему, у него таких убийств завались, во сколько, – и девочка махнула ладонью над головой. – Выше крыши!
– Пойдём-ка лучше зайдём в кафешку, после я посажу тебя на автобус. С остановки дойдёшь до дома или поедешь на такси?
– Дойду, купи мне мороженого, шоколадную "Лакомку", ладно?
– Да, конечно. Скажи, во время допроса не звенело?
– Да нет! Но вот это самое обидное и страшное! Он совсем не врёт!
Они замолчали и пошли в сторону автовокзала: девочка-подросток и молодая красивая женщина, подрастерявшие в гулких коридорах веру в справедливость. Но в кармане юбки Алёнки лежал скомканный листок с номером телефона следователя.
Через час белый автобус, подобно сказочному киту, оставил позади себя блестящие высотки, заводы и торговые центры с орущими во всё горло вывесками и, перемахнув через реку по мосту, отправился в сторону зелёного раздолья, тянувшегося на десятки километров.
– Остановка "По требованию", – наконец-то по громкой связи объявил водитель. – Кто-то брал билет в эту глушь, так выходите или нет?
– Выхожу, дяденька, спасибо!
Двери автобуса распахнулись, и через минуту привычные лесные звуки окружили Алёнку. Автобус тронулся в сторону посёлка, а ей ничего не оставалось, как идти в сторожку, где кроме ёжика и несчастного Дантеса, находящегося второй год в заключении, никого не было.
Колючая кочка обошлась молоком из пакета и сыром, а зачитанная тремя поколениями семьи Белкиных книга ожидала на тумбочке под белоснежной салфеткой. В ней аббат Фариа, наверно, в сотый раз под насмешливыми взглядами поведал беспечным потомкам из далёкой России и очередному инспектору историю о сокровищах, но ему опять не поверили, и он так и застрял в тюрьме. Действительно, императоры Калигула и Нерон дали бы шанс несчастному старику. Но тюремный служка равнодушно запер дверь. Потому и воздух, которого просил аббат, так и остался недоступен, и простор, которым он дорожил, и желанная свобода, за которую предлагал столь высокую плату…
На следующий день приехал Женя, постучался в калитку.
– Алёна, это я, открой!
Шум разбудил девочку, она быстро оделась и впустила в дом гостя.
– Извини, что поднял с кровати, но удержаться не смог, потому и приехал. Ну как, следователь готов дать интервью или нет? Я из твоего вчерашнего звонка ничего толком не понял.
– Готов. Чай будешь? Я привезла конфет из города.
– Буду, но конфеты с меня и ещё торт "Пьяная вишня". А когда ему можно позвонить?
– В любое время, скажешь, что ты журналист и ещё, мол, от Лены Белкиной. Только он попросил вначале сделать интервью с его начальником, ну а потом и сам готов излить тебе, как на исповеди, свою грешную душу. Ну про душу, естественно, шучу, а остальное – чистая правда. Заметь, торт "Пьяная вишня" не катит, я ещё маленькая для алкоголя, а тебя могут привлечь за спаивание несовершеннолетней.
– Ура! Ура! Никогда до конца не верил, что получится.
– Только, знаешь, есть один момент…
Женя напрягся, но не сводил счастливых глаз с девчонки, а его рыжие ресницы продолжали слегка подрагивать.
– Ты о чём?
– Ну, мне пришлось ему сказать, что ты ухаживаешь за моей мамой.
Поэтому я тебе и помогаю, ты гораздо лучше дяди Димы, и мне нравишься, но не как мужчина, ну, как возможный отчим, типа мы с тобой одно поколение, понимаешь?
– Постой! Как ухаживаю? Так мне всего двадцать, а Людмила Александровна меня гораздо старше.
– Но я же не заставляю тебя жениться на тридцатидвухлетней старушенции, тем более из неё уже песок сыпется. Я каждое утро заметаю следы. Вот сегодня не успела.
Девочка внимательно посмотрела на пол в поисках домашних барханов. Но улыбка мало-помалу сходила с уст журналиста.
– Да расслабься ты, забудь, возьмёшь интервью и всё! Тебе перед ним отчитываться что ли о своих успехах или неудачах на любовном фронте?
– А вдруг он об этом расскажет кому-нибудь?
– А у тебя есть девушка?
– Да нет у меня никакой девушки.
– Тогда тем более нечего бояться. А он нормальный мужик, ему не до сплетен, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Правда, там была ещё учительница, но она читала дамский журнал и, наверно, ничего не расслышала, о чём мы шептались после допроса.
– Фу, ну ладно. Хотя, если честно, я терпеть не могу женщин с гламурными журналами.
– Кстати, ты что-нибудь узнал о дяде Диме и руководстве комбината?
– Пока ничего, но будь уверена: я работаю над этим.
– Вот теперь у тебя есть лишний повод, так сказать, покопаться в нижнем белье своего соперника на любовном фронте, так это называется в "жёлтой прессе"?
– Я не сотрудничаю с бульварными газетами. Давай я налью чай, пока ехал, продрог на ветру.
– Наливай, торопиться некуда, мы всё равно в тупике.
– Не хнычь, на тебя это не похоже.
– Следователь не собирается заниматься комбинатом и охотником. Говорит, что его уволят и всё такое. Один, оказывается, заслуженный браконьер всея района, у второго "крыша" сам губернатор, вот тебе и справедливость.
– Погоди, что-нибудь придумаем.
– Придумывай, пока чай пьём.
Женя смолчал. За столом сидели, не говоря ни слова, изредка был слышен шелест фантиков от шоколадных конфет, или как время от времени ветки сирени хлещут по окнам терраски. Мудрые мысли не посетили в тот день будущего светилу российской журналистики.
– Ну, я поехал, – обмолвился Женя и виновато посмотрел на девочку.
– Езжай, а я так и останусь навечно в тупике имени Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
В пятницу вечером лесную дорогу разбудил рык мотоцикла. Алёнка отмывала в саду блюдце для ёжика, а Мила возилась с клубникой.
– Мам, кажется, к тебе гость пожаловал!
– Сама слышу. А к чему твой сарказм?
Облако плутало над лесом, как будто выискивало место для ночлега. Мотоцикл смолк, словно из чаши выскочил разбуженный городским гостем великан, и со всего маха наступил на горло нарушителю тишины.
Калитка стукнула сильнее обычного.
– Мила, ну что за дела! – с обидой крикнул дядя Дима.
– Дима, что случилось?
– Я к тебе с самыми серьёзными намерениями, какой год зову тебя замуж, а ты!
– Что я, Дима, я тебя не понимаю? – недоуменно отвечала женщина.
– Да всё ты понимаешь… Нашла себе молодого хахаля и пудришь ему и мне мозги!
– Заткнись, идиот, здесь ребёнок! – крикнула Мила и махнула рукой дочери, чтобы та уходила. – Скажи спокойно, что произошло?
Дима присел около бочек с водой для полива и обхватил голову обеими руками. Только сейчас стало заметно, что его багровое лицо расцарапано в кровь, а на рубашке две пуговицы вырваны с "мясом".
– Где ты был, что случилось?
– Разбирался с твоим уродом рыжим! Вон, как баба, всё лицо мне поцарапал, придурок. Я терпеть не могу этих журналистов-писателей, ну точно замочу бумагомарателя!
– Ты выпил что ли? Что ты несёшь?
– Как тут не тяпнуть стакан водки, когда твоя любимая женщина изменяет с другим.
– Идиот! Ты избил журналиста?
– Да, поймал в редакции и ввалил не по-детски, да заодно все столы перевернул. Будут знать эти писаки!
– Тебя посадят, Дима! А мне придётся ждать тебя из тюрьмы.
– Что, правда, ждать будешь, не врёшь?
– Наверно, а кто ко мне теперь посватается, если у меня такой ревнивый ухажёр! Ох, Дима, изуродовал ты мне всю жизнь. Только, скажи на милость, журналист-то здесь причём, ну приезжал, интересовался, как идёт расследование убийств. Он же ещё ребёнок! Ты что не видел, кретин! А теперь вставай, и давай, убирайся отсюда, с глаз моих долой. Там точно уже милицию вызвали, и они за тобой сюда приедут, смойся хоть на несколько дней, приведи себя в порядок, пока всё успокоится, а там видно будет.
– Люда, меня посадят? – убрав ладони от лица спросил Дима, не сводя глаз с женщины.
– Не знаю, но могут и посадить. Смотря что ты ему сломал и какой погром устроил. Езжай, видеть тебя не хочу. Что узнаю о твоих подвигах, позвоню. Спрячься на выходные, дома не ночуй.
– Ладно. Только скажи – у вас ничего не было?
– Я тебе сейчас скажу!
Мила вырвала с корнем куст растущей у забора крапивы и начала стегать горе-ухажёра.
– Нет мозгов! Всё равно думай, что делаешь!
– Мила, хорош! Больно, ой-ой! Хватит!
Ревнивому визитёру ничего не оставалось, как бегом ретироваться на улицу и поскорее уехать на ревущем "жеребце".
– Лена, ты слышала, какую ахинею он тут нёс?
Душа девочки разрывалась на две половинки, между желанием признаться в собственном обмане и просто промолчать, но обмануть маму. Она не знала, что ей делать и как быть в эти минуты, она и не предполагала, что такое может приключиться от её невинного вранья. Пришлось спрятаться от мамы в комнату и делать вид, что ничего не понимает.
– Лена, ты где? Убежала со страха? Ну, иду искать.
Мила обошла вокруг дома, по-хозяйски убрав лопату и оборвав чистотел, разросшийся у лавочки. Сняв перчатки и наконец-то выкинув вырванную с корнем крапиву, она заглянула в дом и, увидев баретки дочери, успокоилась.
– Ты где? Сильно испугалась?
– Да нет, – ответила девочка, молчать было бессмысленно, а притворяться спящей в восемь часов вечера, по меньшей мере, глупо. – Просто неприятно.
– А мне как противно! Совсем чокнулся. Ну ладно, вставай и накрывай на стол – попьём чая. Голова разболелась, наверно, к дождю.
– Хорошо, мамочка, я всё сделаю, а ты пока полежи.
– А ты что-нибудь слышала об этих глупых сплетнях? С чего это он так взбесился?
– Нет, я же целыми днями в лесу.
В субботу утром к дому подъехал журналист.
Мила плохо спала ночью и с семи утра, проснувшись, лежала и глядела в окно на серый рассвет, размышляя о вчерашнем явлении Димы. Она ощущала, что, наверно, поспела пора, когда ей следовало наконец-то принять решение – выходить за него замуж или расстаться, заделавшись друзьями-одноклассниками. Их странные отношения тянулись второй десяток лет, сразу с момента возвращение Прозорова из армии. Он оказался надёжен, как автомат Калашникова, и готов был прийти на помощь в любое время дня и ночи, но и также прост, как первый трактор. И всё это мало походило на дружбу или тем более на серьёзные отношения мужчины и женщины, а финал или развязка всё так не наступали. Многолетняя неопределённость её злила, она сравнивала Диму и Игоря и понимала, что выбор не в пользу Прозорова. Но ей уже тридцать два, а где найти достойную партию? Кругом толкаются, мельтешат одни спонсоры, любовники, нарциссы. Что делать? Может, Дима всё-таки лучше, он проверен и надёжен? Но где та искра, что промелькнула между ними, поделив жизнь на до и после встречи? Не вспоминается. Возможно, позабыта за давностью лет? Если бы так, а возгоралась ли она? Может, только привиделось или придумалось холодными ночами, когда северо-западный ветер срывает крышу. Почему так не даёт покоя свербящее сердце?
Мила встала с кровати и принялась одеваться, стрелки часов дремали уже около десяти. Скутер замолк, и вскоре деликатный стук в калитку донёсся в дом.
– Здравствуйте. К вам можно?
– Заходите. Я скоро буду, – Мила крикнула гостю в окно и пошла умываться.
– Мам, кто там? – заспанная девочка прошлёпала босыми ногами по прохладному полу и встала сзади.
– Журналист.
– Он уже здесь?
– А ты думала, хорошо хоть вечером не приезжал выяснять отношения.
– Пойду одеваться.
Мила вышла в халате и в домашних тапочках во двор, где на лавочке сидел Женя. Услышав скрип двери, он поднял голову и радостно крикнул:
– Я тут видел ёжика! Он, правда, уже убежал.
– Здравствуйте, Женя.
Вглядевшись в лицо парня, Мила ахнула: под обоими глазами журналиста синели настоящие "фонари", на скуле оказалась приличная набухшая ссадина, а левое ухо подозрительно утолщилось да ещё отсвечивало синюшным цветом.
– Что он с вами сделал! – всплеснув руками, выпалила Мила.
– Да, вот так получилось. Хорошо, жив остался, спасибо из соседнего спортзала прибежали ребята и оттащили Дмитрия. А то и не знаю, чем бы всё это закончилось. Он здоровый, как медведь. Но я, между прочим, сопротивлялся!
– Извините, но то, что произошло вчера, для меня полная неожиданность. Я и подумать не могла, что он именно вас ко мне приревнует.
– Ну да ладно. Я приехал пораньше, беспокоясь о вашем и Алёнином самочувствии. Подумал, что он и к вам мог приехать на разборки.
– Да, заезжал вечером, но обошлось без насилия. Позавтракаете с нами?
– Если только чая. А как Алёнка?
– Жива-здорова, умывается. Я пойду на кухню, а как вволю надышитесь лесным благоуханием, милости просим.
Мила на кухне поставила чайник на плиту и налепила сырников на завтрак. Хлопнула входная дверь. Девчонка вяло натянула старую футболку и шорты и отправилась к гостю. Женя сидел за столом и смотрел в окно, иногда улыбаясь, словно вспоминая что-то хорошее.
– Женёк, привет!
– Привет!
– Ну, он тебя отделал! Вот козлище!
– Видишь, твои обещания не подтвердились, если мягко сказать. Видно, кто-то всё-таки пустил слухи по посёлку.
– Да, та училка, стопудово! Она мне сразу не приглянулась, вроде уткнулась в глянцевый журнальчик, а сама, получается, всё слушала и кому-то настучала в нашей деревне.
– Похоже.
– Жень, прости меня, дуру.
– Придётся, ты же мне помогла.
– А вы о чём шепчетесь, – входя спросила Мила. – Нашли убийц?
– Мам, подожди с убийцами! Поставь на стол чайник и сырники. Хочешь, помогу?
– Помоги.
Алёнка взяла из рук матери глубокую тарелку с румяными сырниками. Поставив, отошла к окну.
– Я вчера тебе не всё рассказала, – начала девочка. – Я тоже приложила руки к этой истории с ревностью и мордобоем.
– Что?
– Ну, когда я упрашивала следователя принять молодого журналиста, то обмолвилась, мол, это мой будущий отчим, ухаживает за тобой. А училка, что торчала на допросе, услышала и, небось, распустила слух в нашей деревне. А этот одноклеточный сошёл сума. Хотя какой у него…
Мила не дала договорить дочери и, схватив кухонное полотенце, стала хлобыстать дочку. Девчонка, как была босая, бросилась на улицу, а та за нею с криком:
– Бессовестная! Хочешь всех нас перессорить?
– Прости, мама, я больше не буду! – кричала в оправдание девочка, а спасаться пришлось в крапиве, за домом.
Мила отдышалась и вернулась на терраску, где Женя с побелевшим лицом дожидался развязки семейной драмы, неожиданно произошедшей на его глазах.
– Извините, Евгений. Алёна в последнее время берет на себя слишком много.
– Вы меня тоже извините…
– Перестаньте. Вы замечательный молодой человек, который нам помогает. Я, кстати, тоже про вас говорила следователю.
– Спасибо, мне хочется сделать интервью и поскорее окончить свою летнею практику.
Мила посмотрела куда-то вперёд, заулыбалась:
– Я тоже мечтала учиться в Москве.
– А я в Петербурге.
– А мне Питер не по душе: холодный, серый, как водяной, в заморозок вынырнувший из болота в облаке пара ранним солнечным утром. Москва, она своя, как подруга, нет, как дальняя пожилая родственница. Хотя в ней тоже правды днём с огнём не сыщешь. Ну да ладно, куда меня занесло.
– Я не повёз свои документы в Петербург, а поступил в Московский университет. И к дому поближе.
– Ну вот и хорошо. Время расставило всё на свои места.
– Спасибо за добрые слова. Но мне пора ехать, мы с отцом договорились отремонтировать мебель в редакции.
– Может и мне отправиться с вами, я могла бы убраться в кабинете?
– Спасибо, я отвёз туда с утра мать и сестру, они уже наводят порядок.
– Какая у вас дружная семья. Я тоже всю жизнь хотела брата или сестру. Но у мамы с папой не получилось… ой, зачем я вам всё это рассказываю?
– Мне интересно о вас всё, – Женя осёкся и прибавил: – Я пошёл, пока.
– Счастливо, необычный молодой человек.
– Я позвоню, если что-то новое узнаю от следователя. И, пожалуйста, будьте осторожнее с Дмитрием.
– Да, конечно. Только ещё хотела спросить, но никак не решалась, вы написали заявление в милицию?
– Милиции давно нет, а в полицию я не обращался. Ну, по своим соображениям.
Он помолчал и добавил, потупив глаза:
– Я всё понимаю. Не надо ничего мне говорить.
Журналист поднялся и вышел с террасы. Из зарослей донеслось:
– Женька, прости меня дуру, я больше не буду!
Парень улыбнулся, махнул рукой и с лёгким сердцем прикрыл калитку. Следовало поторапливаться, отец уже дожидался в редакции.
Мила вышла за дверь, и с порога крикнула дочери:
– Выходи, горе моё луковое!
– А лупить будешь? – тонким голосом спросила дочь.
– А кто тебя лупил-то? Хотя за твои дела стоило, иди завтракать, а потом помоешь посуду.
– Иду.