Михаил спустился вниз и, легко взяв два чемодана, приготовился идти за пожилым. Но все отошли, уступая дорогу.
- Ты смотри, какие индейцы здесь обслуживают, - усмехнулся "профессор", кивая на Михаила. - Может, это капитан?
- Скорее, гастарбайтер из Европы, - поддержал молодой.
- Или американец, скрывается от алиментов, - добавил пожилой. Хорошо, что он нас не понимает, а то бы бросил чемоданы в воду - было бы весело!
Все зашли на пароход и стали размещаться по каютам. Михаил вернулся за оставшимися вещами. "Судебный исполнитель" вышел на мостик и зорко следил, как чемодан и сумки переместились на пароход. Показал, в какую каюту что занести.
Михаил заглянул на кухню:
- На борту русские! - не понимая своей радости, шёпотом сообщил Диане. Сердце билось яростно, словно в момент приближения опасности.
Лицо Дианы зарделось. Вскочила, стала вытирать мокрые руки о полотенце, словно собираясь бежать обниматься. В этот момент раздался крик Капитана.
- Иди, тебя! - она подтолкнула Михаила к выходу.
Выйдя на палубу, он увидел на мостике Ганса, который показывал на группу вновь прибывших туристов, сгрудившихся на пирсе. Меркель выглянул из-за угла и тут же исчез.
Михаил спустился по трапу. Это были французы - три пожилые пары, скорее всего, пенсионеры. Багаж состоял из нескольких небольших чемоданчиков. Сумки хозяева несли сами.
Глава 16. Началось
Десятое ноября, День полиции, прошёл незаметно - собрались, выпили, закусили, поболтали. Сотрудники давно привыкли, что билеты на праздничные представления получают тыловые службы, инспекторские и штабные - те, кто распределяет. Отделам криминальной милиции главка практически не доставались. А районы и не мечтали. Так, что в концерном зале "Октябрьский", как правило, веселились сотрудники, которые о преступниках знали только из прессы. Уголовный розыск справлял свой праздник пятого октября и не очень желал лишний раз видеть кители с большими звездами, обрюзгшие физиономии снабженцев и проверяющих.
Через неделю после праздника Михаилу позвонил Сараев, просил подойти кое-что исправить в документах. Сообщил, что распечатали скрытую запись. Составили стенограмму разговоров. В протоколах оказались некоторые неточности. Необходимо описать присутствующих в притоне женщин, вспомнить их имена, уточнить потраченные суммы.
Михаил не обратил на это внимания. Дело было крупное, и всегда случались какие-то недочёты, помарки. Надо делать, чтобы ни один адвокат не придрался.
Встреча была радостной. Снова пили чай и коньяк.
- А как остальные ребята, не нужны? - спросил Михаил о коллегах-отставниках.
- Мы их попозже вызовем, - отозвался Игорь, - не горит. Время ещё есть. Пока рассекретим записи, пока всё оформим, утвердим… Думаю, направим в следствие через недельку.
Михаил с радостью подумал, что теперь это не его проблемы. Попытался представить себя на старом месте и ужаснулся. Так далеко теперь была служба. Какой теперь она казалась посторонней. Соблюдение сроков проверки заявлений, регистрация материалов, согласование и утверждение. Настоящая бюрократия с кучей подписей и при том - с удивительной безответственностью всех за порученное дело.
Когда тебя могут наказать за всё, что угодно. Например, объявить выговор за то, что ты задержал маньяка, убивавшего на протяжении нескольких лет. Поставив в укор, что очень долго его ловил. Или наградить за то, что ты сумел перекинуть глухие дела на следующий год и тем самым поднять статистику раскрываемости в этом. А что будет дальше - никого не интересовало.
Все живут ежедневно, ежемесячно, ежеквартально… В соответствии с отчётным периодом. Не заглядывая в будущее. Не думая о молодых кадрах, о преемственности. Если приятеля пригласили на повышение в Москву - значит, следом пойдешь и ты. Если он сел в тюрьму - готовься отвечать на вопросы следователя, есть шанс попасть туда же.
Через несколько дней в управление вызвали Полинова и Сивакова. Тоже что-то исправляли, переписывали. Вернулись с разным настроением. Сергей, как всегда нашел повод посмеяться. Его не интересовала озабоченность Николая. Тот всегда был хмур, когда трезв. А в спиртном себя ограничивал.
Оставшись наедине с Михаилом, Сиваков шепнул:
- Не нравится мне всё это! Какие-то странные переписки, уточнения. В прошлый раз я упомянул Агошкова и Кикотя - теперь их убрали. Якобы, чтобы раньше времени не дразнить быка красной тряпкой. Так и раньше делали. Вроде ничего лишнего, похоже на перестраховку. Но у меня нехорошее предчувствие.
Михаил пожимал плечами:
- Не бери в голову. Сараев разберется. Он руководитель опытный. Ты же знаешь! Я напротив него несколько лет в кабинете сидел.
- Ты там сидел, а я в другом месте! У меня чуйка получше твоей работает! Камера - это тебе не кабинет! Сам же знаешь - как начинают показания корректировать, так одно из двух: для возбуждения или прекращения. А как решат материал в архив списать? Что делать? Думаешь, братва не узнает, что нас засылали? В протоколах и адреса, и фамилии. Чего лучше, как избавиться от основных свидетелей? Прокурор прикроет, а?
- Типун тебе на язык. С чего это такое дело будут губить? Все доказательства собраны. Сараев орден получит за раскрытие.
- Ох не знаю, - Сиваков осторожно поглядывал на Николая, - как бы нам посмертно орден не вручили.
- Ладно, не грузись, - Михаил и сам уже стал волноваться, но не показывал, - пойдем кофейку выпьем с коньяком. Завтра много работы. Машины с продуктами приходят, надо по базам раскидывать. Что-то наши логисты перестали справляться. То ли ленятся, то ли большие объемы стали. Надо будет встретиться обсудить.
На следующий день они занялись своей основной работой, и так трудились целую неделю, не покладая рук. Кое-кого в фирме уволили, поставили новых начальников отделов. Решили чаще анализировать результаты.
Через неделю снова позвонил Сараев. Долго извинялся по телефону. Сказал, что следствие вернуло материалы на доработку, и надо кое-что уточнить. Поехали все вместе. Разошлись по кабинетам и стали вносить правку, уточнения. Снова расписываться задним числом. Сараев снова накрывал журнальный столик, наливал гостям, посылал сотрудников за закуской, оправдывался:
- Господа пенсионеры, в последний раз! Больше не потревожим. Опера молодые, неопытные. Сами такими были. Знаете!
- Да нам-то что? - смеялся Полинов. - Я хоть каждый день буду к тебе приходить исправлять! Ты только наливай, да закуску ставь. Это ж какая экономия к пенсионному бюджету! Водка-то дорожает.
На Сивакове не было лица. Он молча исправлял, что подсказывали и становился всё бледнее.
- Ты что как спирохета? - улыбался ему Сараев. - Или открылись старые раны? На просушке?
- Да, что-то неважно себя чувствую, простудился наверно, - Николай отодвигал стакан с водкой. С умыслом глядя в глаза Михаилу.
Тот старался казаться весёлым, но удавалось с трудом. Хотелось думать, что Сараев не изменился с тех пор, когда они вместе отстаивали интересы отдела. Защищали своих сотрудников, выводили из-под удара внедрённых агентов, жертвовали карьерой ради друзей.
Глава 17. Путешествие по Риу Негро
Весь день Диана не выходила с кухни - готовила. Периодически просила Михаила то поднести воды, то выбросить за борт отходы и ополоснуть ведро. Повесить бананы на стойку у обеденного стола, положить в вазу фрукты. Поговорить времени не было. Приготовив ужин и поев, пошли спать. Так прошли двое суток перехода. За это время Михаил успел разобраться, что "плантатора" друзья зовут Вадим, "профессора" - Кузьмин. Молодой парень - Виталик, а "пристава" кличут Борисычем.
Уже вторую ночь с палубы раздавалось бряцанье гитары. Русские пели, как будто все по очереди. Подпевали тоже. Было видно, что компания спаянная и споенная. Корабль шел без остановок. Этот приток Амазонки, окруженный мангровыми зарослями, тек размеренно и неторопливо.
Через некоторое время в дверь тихонько постучал Меркель. Ганс поставил его за барную стойку удовлетворять гостей, и теперь он просил помочь поднять из трюма очередной ящик с бутылками кашасы. Михаил оделся и вышел. Стояла ночь. Корабль шел по лунной дорожке, разрезая ее на две половинки, подминая под себя, поедая. Позади - темень, только тусклый свет кормовых огней. Чуть качало. Корабль казался повисшим в темноте.
Возвращаясь, Михаил оглянулся на освещённый стол, куда Меркель понёс очередную бутылку. Решил постоять в темноте, почувствовать русское застолье. Соскучился.
Все четверо гостей сидели с голыми торсами. Играл на гитаре и пел "плантатор" Вадим. На шее блестела золотая цепь. В свете бортовых огней его гладко выбритая физиономия казалась тоже золотой. Отражала благодушие и удовлетворение. Гитара еле видна - утопала в жирных телесах. Только кончик черного грифа периодически старался вынырнуть на поверхность, но толстая белая ладонь тут же душила его сжимая у самых колков. Перехватывала то ближе, то дальше, словно искала место поудобней.
… А на суде я взял всё на себя,
Откуда ж знать им, как всё это было,
Я в хате был, но не было меня,
Когда мента Натаха замочила…
- Эта песня не про нас! - заявил Борисыч заплетающимся голосом.
- Тогда наливай! - Кузьмин сидел рядом. На носу блестели очки. На шее - тоже цепь, раза в два толще, чем у "плантатора". Но из чернёного серебра. На ней - огромный крест, как у попа. Теперь он больше походил на служителя культа. В руках держал камеру, неуверенно крутил ею во все стороны, периодически направлял на свою пьяную небритую припухшую физиономию. Что-то бубнил в объектив.
Стаканы были налиты, и все чокнулись. Закусывали, выжимая в рот кусочки лайма. Виталик и Борисыч сидели как школьники, понурив головы, положив локти на стол. Покачивались в такт музыке, пытались подпевать, но, видимо, слов не знали и удовлетворялись невразумительным мычанием. Периодически кто-то из них разливал спиртное, вскидывал стаканы, заставляя всех чокаться, произносить короткие тосты. Типа: "чтоб всегда", "за нас с вами и хрен с ними", "за Россию"… Отпивали и снова качались под нестройное звучание гитары.
"Ну вот, словно у себя на родине, - подумал Михаил, - сюда пожаловала родная сторона. Если Магомет не идёт к горе… С виду приличные люди, интеллигентные, а поют про тюрьму. "Плантатор" на сиженого не походит - больно уж упитанный, обласканный. Прикалывается. Похоже, что поют для меня. Провидение какое-то. Познакомить меня с тюремным шансоном - намёк, пригодится на будущее".
Незаметно пошел в каюту. Чтобы не разбудили Диану, закрыл окно.
Не спалось, слегка укачивало. Что-то снова тянуло на палубу, и он вышел подышать прохладным ночным воздухом.
Песни прекратились. Видать, руки устали первыми. Из-за стола звучали стихи. Похоже, это был "профессор":
- …На улице мальчик сопливый,
Воздух поджарен и сух,
Мальчик такой счастливый,
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой,
В душу свою не лезь…
- Ну, что ты всё старьё читаешь? - перебил его пристав. - Есенинские сопли. Лучше из современного, вот послушай:
- Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
Не по прошлому ностальгию,
ностальгию по настоящему…
Читать дальше не дали. Кто-то невнятно произнес тост. Раздался звон посуды. Затем троекратное "ура!"
Михаил вернулся в каюту. Подумал, как удивительным образом в русском человеке сочетается пьянство и возвышенное. Стоит накачаться спиртным, и его тянет к искусству. Словно внутри, где-то глубоко, обязательно живет поэт, певец или композитор. Наверно горькая, шаткая, неуёмная история страны рождает в душах скрытую гармонию, помогающую выживать, думать о будущем, надеяться. Выстраивает внутреннюю защиту от наружной пошлости, лжи и мракобесия.
Опять вспомнил Питер: ностальгия по настоящему, ностальгия…
Немного подержал дверь открытой, чтобы каюта успела наполниться ночной прохладой, и, закрыв, лёг спать.
Диана приподняла голову:
- Меркель за стойкой?
- Ну, да. Боюсь, ему придется до утра стоять. Пока гости не упадут, - усмехнулся.
- Ляг поспи. Заходил Ганс. Сказал, что завтра подъем в четыре. Начнутся экскурсии. Надо будет завтрак готовить. Собираются куда-то плыть.
Шептались, словно боясь обратить на себя внимание русскоязычных гостей.
В четыре утра Ганс постучал в окно каюты. Диана поднялась, спустилась с койки. Стала одеваться. Наклонилась к Михаилу, поцеловала:
- Можешь поспать ещё полчасика. Справлюсь без тебя.
Через полчаса Ганс пришёл и за Михаилом. Кое-как объяснил, что Меркель всю ночь обслуживал русских и теперь отсыпается. Надо идти вместо него помогать.
Было ещё темно. Михаил вышел на палубу. На ходу налил себе чаю и выпил, прикусывая сухарем. Корабль стоял, упершись носом в берег. Канатом привязан за толстое бревно, торчащее из воды. Рядом с ним какое-то подобие пирса. Небольшой настил, сколоченный из досок, шириной в метр, тянулся к заброшенному покосившемуся сараю, едва держащемуся на плаву прямо у берега. Параллельно провисала толстая веревка, когда-то служившая для поддержания равновесия.
Только начинало светать. И в той стороне, где поднималось солнце, сквозь ветви деревьев угадывались очертания геометрических фигур, не свойственных фантазиям природы. Скорее всего, это были крыши небольших построек. Стояла тишь. Только редкие всплески о борт корабля и приглушенные сонные голоса пассажиров, выходящих к завтраку. Это были французы. Они пили чай, ели бутерброды, приготовленные Дианой.
Ганс возился в лодке. Подтянул её ближе. Переложил внутрь пластиковое ведерко, брезентовый мешок и связку хвороста. Показал Михаилу, чтобы поддерживал сходящих пассажиров, выдавал поролоновые сидушки, чтобы не простудили задницы, сидя на деревянных скамейках.
Когда французы уже сидели в лодке, к трапу вышел Виталик. Он был одет в оранжевый специальный непромокаемый костюм, какой используют рыбаки. На голове шляпа с опускающейся москитной сеткой. На руках перчатки с прорезями для пальцев. На плече - спиннинг. За ним появились остальные русские. Всех слегка покачивало. Физиономии помяты. Взгляды ошалевшие, словно не понимали, куда попали. Одеты аналогично. В специальную прорезиненную форму различных маскировочных расцветок. На ногах - зелёные сапоги от костюмов химической защиты с завязками на коленях. Бантики тесёмок, как на средневековых панталонах.
В своих плотных куртках выглядели неуклюжими инопланетянами в скафандрах.
- Что это нас в такой час подняли? - едва приподнимая веки и оглядываясь, спросил Борисыч. - Расстреливать ведут? За пьянство на корабле?
- Проще скормить пираньям! - хмыкнул Вадим. Посмотрел на молодого. Обратился к "профессору": - Кузьмин, ты удочки взял?
- Не-а. Я спрашивал у Ганса, будет фиш? Он говорил - нет!
- А почему Виталик со спиннингом?
- Откуда я знаю? Молодые - они всегда готовы! - на шее "профессора" висела камера. - Может, везут на плантацию работать?
- Судя по французам, едем на дискотеку, - проявил догадливость Борисыч, свесившись с борта и едва не свалившись. Ухватился за леер.
Все посмотрели вниз на лодку. Неожиданно взгляды стали более осмысленны - отрезвила увиденная одежда французов. Те сидели в лёгких футболках, коротких штанах и шлёпанцах. Недовольно смотрели на русских, раздражённо переговаривались.
- Ни-чч-его не понял! - пробубнил Борисыч. - Ганс сказал, что мы идём в джунгли. Он ничего не перепутал?
- Похоже, все собрались на прогулку кормить комаров, - усмехнулся Виталик. Достал из кармана баллончик. Встряхнул, убедившись в наличии жидкости, положил обратно. - Я готов встретить малярийный гнус во всеоружии.
Ганс решил поторопить русских. Вылез из лодки и поднялся на палубу корабля. С удивлением стал осматривать костюмы. Пощупал ткань у одного, у другого. Одобрительно покачал головой. Вытянул губы. Показал кулак с выкинутым большим пальцем:
- Гу-уд! Вери гу-уд!
- Чего гуд-то? - удивился "плантатор" Вадим. Обернулся к "профессору": - У него всё гуд! Кашаса гуд! Крокодилы гуд. Говорил же, надо было брать нашего переводчика. Всё было бы ясно. - Обернулся к Виталику: - Ты полиглот, спроси снова, куда едем?
Виталик затараторил по-английски.
Капитан только кивал головой, собирался с мыслями, радостно похлопывал русских по спине:
- Кашаса гуд! Крокодайл гуд!
- Ишь, заманивает, чёрт немецкий, улыбается, - проявил наблюдательность Борисыч.
- Я заказывал переводчика, - отозвался Кузьмин, - сказали, их в Бразилии очень мало. А в Амазонии так и вовсе… Наверно, всех покидали крокодилам за плохой перевод. Плохо учились.
- Крокодайл гуд! - снова повторил Ганс.
Борисыч показал Гансу на его короткие штаны и босоножки. Спросил:
- Гоу в джунгли?
- Я - я, - ответил тот.
- А комары? Москитас?
- Но москитас, - улыбнулся Ганс.
- Как "но москитас", - встрял Виталик, - я весь интернет перекопал. Там написано… А может, мы не на Амазонке? Куда нас этот фриц завёз?
Французы в лодке начали роптать. Стали посмеиваться, украдкой показывая на русских пальцем.
- Доверимся французам, господа, - предложил Вадим, - отдадим Москву, сохраним войско! Они уже смеются над нами. Видать, ночью мы их достали своими песнями. Пошли переодеваться. Повернувшись к Гансу, погрозил пальцем: - Ждите!
- Жидите, жидите, - повторил Ганс, улыбаясь, - шнель, шнель де руссо! Бистро!
Вадим сел на стул и, развязав тесемки, скинул сапоги. Ноги оказались обуты в кроссовки. Затем так же быстро снял куртку. Под ней - ослепительно белая футболка с зеленым ободком вдоль выреза шеи.
Остальные сделали то же самое.
Кузьмин сразу перестал походить на профессора или служителя культа. Под курткой у него оказалась черная футболка. Поперёк груди в виде триколора три словосочетания один под другим, сверху вниз: "водка белая", "небо синее", "морда красная". Стал походить на забористого патриота.
Виталик раздеваться не стал, только снял сапоги.
Под курткой Борисыча оказалась камуфляжная рубашка с погонами. На них красовались две большие звезды подполковника.
Михаил вздрогнул - за ним? Разведка?
Ганс ткнул в них пальцем:
- Милитри?
- Пеншино милитри! - уточнил Виталик.
Михаил успокоился. Ганс показал на себя:
- Пэншино мэёр.
- О! Раз майор - будешь меня слушаться! - скомандовал Борисыч. - Яйко, шнапс неси, шнеля-шнеля!
Все рассмеялись, кроме Ганса.
Начинало светать. Капитан торопил. Заставил всех надеть спасательные жилеты. Спросил Михаила, может ли тот управляться с мотором, и, получив положительный ответ, указал на корму. Сам отвязал веревку и оттолкнул нос лодки от корабля. Двинулись вверх по течению.
Французы занимали передние сидения ближе к носу лодки. Русские расположились сзади. Их слегка укачивало. Они переговаривались, лениво смотрели по сторонам. Тем не менее, по рукам ловко ходила большая бутылка и стакан. Сквозь работу двигателя изредка слышалось позвякивание. Затем кто-то из четверки закидывал голову назад, выливал спиртное, крякал. Ему подносили кусочек лайма.