Машины ехали по утоптанной дороге, огибающей кладбище, словно извивающейся змее, затянувшей смертельную петлю на людском горе. За кладбищем, метрах в тридцати от него, солдаты что-то увидели, некоторые заголосили, другие привстали, чтобы лучше разглядеть, иные, много повидавшие на своем пути, лишь молча наблюдали, никак не отразив то, что у других вызывает дрожь и смятение. Рядом с дорогой, всего в каких-нибудь пятидесяти метрах разгоралась трагедия. На желтой пожухлой траве лежал не шевелясь черный комочек. Это был мальчик лет шести, крайне исхудалый, схожий со скелетом. Он был еще жив, его крошечная рука немного шелохнулась, когда мимо, с шумом, проезжали машины. Возможно, малыш услышал звуки рычащих моторов, но сделать что-либо он не мог. Все, на что у него хватило сил – чуть заметно пошевелить пальцами, а затем согнуть руку еще больше. Рядом с телом мальчика, метрах в десяти, сидел на земле стервятник – хищная птица в серых опереньях, с размером чуть более объема ее жертвы. Птица долгим взглядом упивалась в тело беззащитного мальчика. Стервятник – признак смерти, терпеливо ждал. Он ждал, когда силы малыша покинут его и тот не сможет сопротивляться.
Один из солдат, им был Иса, несколько раз выстрелил в воздух, чтобы спугнуть стервятника, но птица и с места не сдвинулась, вероятно, она была знакома с людьми и теми страшными звуками, которые изрыгал автомат, а быть может, предчувствовала безнаказанность и легкий исход. Стервятника ожидало пиршество, и он не подумывал ни о чем более, и потому не собирался сходить со своего места.
Захра, в отличии от равнодушных, к судьбе мальчика, солдат, сразу же запротестовала. Она просила солдат отогнать птицу. Когда уговоры не помогли, девушка попыталась выпрыгнуть из машины на ходу, чтобы помочь малышу. Она даже отчаянно крикнула, обращаясь к командиру солдат, сообщая ему о том, что знает, где находиться мать малыша. Но вместо сострадания, помощи, она получила оплеуху, от которой ее ноги подкосились и она рухнула, словно сбитый с ног младенец, на сидение. Отец обнял ее, прижал к себе, огородил от побоев разгневанного командира.
– Не нужно, она все поняла, – защищаясь, говорил Салех. – Она больше так не будет.
– Теперь ты за ней следишь! – грозно прорычал Вазара, ткнув пальцем в голову Салеха так, что тот отклонил голову назад. – Если она попытается выбросить что-то вроде этого, я пристрелю ее. Тебе все понятно?
– Да, да, не нужно больше, – лепетал пониженным, жалким голосом Салех.
Хоть отец и крепко прижимал дочь к себе, ей все же удалось взглянуть на отдаляющуюся жуткую картину. Чувство жалости вспыхнуло в ее девичьем сердце, растопило его, пробудив боль, выпустив наружу страдание, и от этого у нее быстро наполнились глаза чистыми детскими слезами, ведь несмотря на ее пятнадцатилетний возраст, она была еще ребенком – наивным, добрым, верящим в справедливость, в сладкий и сказочный мир иллюзий, наполненный детскими наивными мечтами о том, что мир прекрасен и нет в нем боли, ненависти и страданий. Теперь ее сердце, сдавленное равнодушием мужчин, кровоточило, изливая капли боли, подобно роднику, извергающему кристально чистую воду.
Салех тоже переживал, волнуясь за дочь, теперь он знал, что он был причиной, втянувшей дочь в опасное, может даже смертельное путешествие. Он не мог быть равнодушным и к судьбе малыша. Салех заглушал эту боль сознанием того, что он ничем не может помочь малышу и его матери. Их судьба была задолго до его появления предопределена, и не он был причиной их несчастий. Но мог ли он помочь им? Теперь, в окружении вооруженных людей, ему оставалось лишь размышлять о трагедии. Он подумал о матери, о сыне. Могут ли их судьбы, так коварно разделившиеся, сойтись? Может ли мать дойти до сына, чтобы помочь ему, успеть сделать это до того, как доберется до него хищный стервятник? Размышляя об этом, он пришел к страшному неутешительному выводу: малыш не сможет пройти ста метров, отделяющих его и мать, а мать не сможет съесть три кусочка печенья до самой смерти, зная, что ее сын жив, и находится где-то рядом и ему нужна ее помощь, ведь это печенье она хранила для него. Порой инстинкты людей пробуждают в них те великие чувства, порождающие поступки, перед которыми склоняет голову все человечество, благодаря своего создателя, наделившую порочную плоть ангельскими деяниями. Человек, отдающий, не задумываясь, свою жизнь ради жизни другого, заслуживает звания героя, даже если его гибель ни к чему не приведет, ничего не изменит.
Глава 7. Встреча с Абу
Еще мысли Салеха были полны переживаний разыгравшейся на его глазах трагедии, когда оба джипа въехали на территорию области одного из южно-восточных городов Судана. Вазар и его люди остановились на окраине города, разместившись в одной из местных гостиниц – двухэтажный дом с шестью комнатами. Вазар снял две комнаты, заплатив хозяину гостиницы за два дня. Он и его трое людей куда-то спешно уехали на одном из джипов. Салех и его дочь остались под пристальным присмотром четырех солдат. Он благодарил бога, что Вазар забрал с собой Имада, который все настойчивее проявлял притворную лесть и заботу к Захре. Неизвестно, чем бы закончилось это, если бы Имад остался в отряде, рядом с Захрой. Салеху и его дочери было разрешено находиться в гостинице и ее территории, к которой примыкала больница. В больнице работали врачи-волонтеры, она представляла собой одноэтажное здание с небольшой пустынной территорией, огороженной забором, сделанным из тонких веток, соединенных неплотно друг с другом, так, что между ними были щели.
Захра выглянула из окна и увидела детей, играющих на территории больницы. Она захотела пойти к ним.
– Пап, давай погуляем, пройдемся по улице, – предложила Захра.
– Они не позволят нам это сделать. Их командир приказал нам быть в гостинице.
– Нет, я слышала его приказ, – возразила девушка. – Он запретил нам шляться …
– Захра, я прошу тебя.
– Но это его слова, я лишь повторила: "Шляться по улице", – смело сказала Захра.
– Ну, хорошо, я поговорю с солдатами, – сдался Салех.
Он и сам подумывал о прогулке. В грязной, с маслянистыми пятнами на стенах, оставленными прежними постояльцами, со зловонным теплым воздухом, наполняющим маленькую комнату, и назойливыми мухами, безжалостно норовившими укусить, в гостинице находиться было мало приятного.
– Мы могли бы пойти вон на ту территорию, – указала Захра в окно.
Салех поговорил с солдатом по имени Иса, его Вазар оставил за главного на время своего отсутствия. Иса был самым разумным в отряде, кроме того, он обладал редким свойством для молодых людей, чувствующих вседозволенность, – он не спешил с решением. Иса внимательно выслушал Салеха, затем учел пожелания товарищей, жаждущих также пройтись по городу, и согласился с ним. Напротив больницы, через дорогу, расположилась придорожная забегаловка, которая притягивала, сладостно манила к себе всех местных пьяниц, подобно нектару, соблазняющему пчел. В эту забегаловку и тянуло солдат. Из нее они могли наблюдать за Салехом и Захрой, которые выявили желание прогуляться по огороженной территории волонтерского центра.
Находясь на полупустынной территории центра, где росло два низкорослых дерева и, помимо одноэтажного глиняного здания, служившего больницей, находилось несколько хижин, построенных из веток, сквозь которые пробивались внутрь солнечные лучи, угасавшие там.
На территории никого не было, и Салех с Захрой прогуливались, рассматривая убогие хижины. Когда они подошли ближе к ним, притянутые любознательностью девушки, то Захре показалось, что одна из хижин была не пустой. Захра подошла ко входу в хижину, ничем не прикрытому, и робко заглянула внутрь, в саму глубину, наполненную призрачными тенями, глядевшими белыми сверкающими глазами на нее. Несмотря на мрачную атмосферу, царившую внутри хижины, где находилось больше людей, чем допустимо, девушка не испугалась. Люди лежали, сидели, стояли, множество белых глаз смотрели на Захру со всех сторон, и снизу, и сверху. Здесь были и старики, и дети, и мужчины, и женщины, и все они молчаливо, словно ночные цветы, смотрели на нее. Их лица были затемнены тенями, но их глаза ярко выражали то редкое сочетание чувств, которое вызывает жалость и боль. Они были наполнены страданием, охвачены безысходностью, это был один из тех взглядов, которые можно увидеть на лице человека в момент, когда он осознает близость смерти. Но это был не страх, вернее не просто страх, а испуг, застывший навеки и переплетающийся с обреченностью. В них не было слез, не было грусти, не было просьбы о помощи, они были полны безысходности в паре с наивностью ребенка, не ищущего причины своих страданий, заранее по ангельской доброте прощающего злу.
Неожиданно что-то зашевелилось в призрачном освещении, едва проникающих внутрь, сквозь щели, последних солнечных лучей. Захра невольно попятилась назад, не отводя пристального взгляда со входа в хижину. Спустя минуту в проеме появились два черных, как уголь, тела: мужчина лет тридцати и девочка лет десяти. Оба были невероятно худыми. По их крайне исхудалым телам было легко видеть все кости человеческого скелета. Кожа у обоих прилипла к костям, натянулась, не было ни складок, ни малейшего намека на жир, даже мышцы казались иссохшими. Два ходячих скелета, державшихся друг за друга, что бы не упасть. Салеха поразила мысль о том, как эти два жалких существа могли вообще передвигаться. Мужчина, по-видимому, отец девочки, поддерживал за руку свою дочь, которая уже не могла сама ходить без посторонней помощи. Тела их были обнажены, как у многих пациентов больницы.
Мужчина смотрел с опаской, а девочка приветливо улыбалась, несмотря на свое тяжелое состояние организма, доведенного до крайней анорексии, вероятно, последней стадии. И все же жизнь в этих жалких существах еще не сдавалась.
Салеха тронула до глубины души эта простодушная улыбка ангела, находящегося на грани смерти. Он знал, что продолжительная война между арабским правительством и народной армией освобождения, принесла народу лишь одни страдания и смерть. Сотни тысяч людей умерло от голода – не от пули, а от бездействия властей и неспособности навести порядок армией освобождения. Пока одни безжалостно сражались за свободу, другие, не затронутые войной, чьи интересы не учитывались, умирали от нехватки пищи, и от болезней.
В волонтерском центре который расположился в здании больницы, работали врачи, пожелавшие прийти на помощь к бедным, обреченным людям, до которых никому из воюющих сторон не было ровным счетом никакого дела. Врачи, вооружившись лишь знанием и опытом медиков, совершали отчаянные атаки, борясь со смертью, не давая ей приблизиться к их пациентам, из которых смерть уже высосала последние капли жизни.
Захра подружилась с одной из девочек, они дружно играли на площадке, как дети, без опаски, не задумываясь о тяготах жизни, простодушно, словно две бабочки, порхающие на усеянном цветами поле. Захра настолько увлеклась дружбой, что не желала покидать территорию больницы, она не хотела расставаться с этой простодушной и доброй подругой. Девочка была очень худа, но в ней, казалось взявшихся из ниоткуда, таились те жизненные силы, которые порой поднимают тяжело больных людей, говоря им, что стоит еще побороться за жизнь. Девочка была очень коротко подстрижена, на одной руке, у самого запястья обвивал браслет, состоящий из нанизанных на нитку пластмассовых жемчужин, потерявших былой блеск, облупившихся. Но девочка, всем своим детским сердцем, очень любила этот браслет, ведь он был подарен ей на двенадцатилетие ее отцом, сыскавшим смерть на войне, в которую его втянули друзья. Она была сиротой, так как ее мать умерла полгода назад от болезни. Теперь она находится, вот уже три месяца, в больнице под присмотром волонтерского центра. Любимое занятие у девочки была игра в прятки. У одного дерева стояла Захра, прикрыв глаза руками и считая до десяти. Когда она досчитала, то обернулась и начала искать подругу. Той нигде не оказалось, и тогда Захра принимая поражение, но не огорчаясь от этого, громко произнесла:
– Я сдаюсь, можешь выходить.
И тут она услышала позади себя радостный детский тоненький голосок.
– Я выиграла, ура!
Захра обернулась, но по-прежнему никого не видела. Что это все значит? Откуда шел этот голос? Она его сразу же узнала, он принадлежал ее новой подруге. И тут, к ее крайнему удивлению, дерево, возле которого она считала, зашевелилось. Ствол дерева был в диаметре не более десяти сантиметров. Подруга Захры спряталсь за этим тонким деревом. Ее исхудалое тело, сквозь кожу которого можно было пересчитать все костит, было настолько узкое, что девочка могла за ним спрятаться так, что ее не было видно.
– Но как?! – возмущенно и удивленно спросила Захра.
– Раньше я не могла этого делать, – ответила девочка, – теперь легко, смотри. – И она вновь исчезла за узким стволом молодого дерева.
Кто-то позвал девочку, она откликнулась и, попрощаясь с Захрой, договорилась с ней, что завтра они обязательно встретятся и будут играть. Захра, пожелав спокойной ночи своей новой подруге, покинула территорию больницы и вышла на улицу, где уже дожидался ее отец.
Салех все это время общался с молодым врачом, прибывшим в центр помощи людям по зову сердца. Доктору было не более сорока лет. Образование врача он получил в России, в городе Санкт-Петербург, куда был направлен пятнадцать лет назад для обучения.
Глядя на безустали играющих детей, Салех удивлялся их неиссякаемой энергии, которая приводила их в движение, исполняя неутолимое желание поиграть и выражая все детские легкомысленные фантазии.
Наблюдая за их беззадорной игрой, он задавал себе вопрос: "Может ли взрослый человек так же просто и легко найти друга, подружиться ради дружбы, ради жизни в мире?" У детей нет много потребностей, все они не задумываются о тяготах жизни, они лишь беззаботно наслаждаются той жизнью, которая окружила их и дает им все свое тепло, наделяя возможностью быть счастливыми. Куда делось его счастье, почему он не чувствует мир, окружающий его, без задней мысли об опасности, об осторожности, о тревоге? Наверное этот безлюдный, одинокий остров счастья затерялся навеки в его детстве. Он с сожалением и необъяснимой жгучей тяжестью в сердце спросил об этом доктора, которого считал своим коллегой, ведь он тоже помогал исцелять людей.
– Почему жизнь так ужасна, несправедлива – страдают невинные люди, дети? – спросил Салех, наблюдая за худыми, как скелет, пациентами доктора. – Где Бог, куда он делся? Неужто, он всего этого не видит? Почему отвернулся от них? Может он слеп? Ведь даже вы, доктора, пришли на помощь.
– Вы думаете, что я смогу что-то сделать или кому-то помочь?
– Ну, разумеется, ведь вы здесь. Они все верят вам и надеются. Ведь им нужна такая малость, как пища, которой богата и полна наша планета, – продолжил Салех.
Доктор посмотрел на Салеха вспыхнувшими глазами, словно он увидел Бога, но в тот же момент они потухли, из них ушла надежда и поселилась обреченность. Это привело Салеха в смятение, и он невольно отшатнулся, словно увидел Дьявола.
– Что? Что не так?! – вопрошал Салех.
– Как бы я не хотел, не рвался им помочь … – он безжизненно опустил руки, – они все обречены, может выживут единицы. Их организм перешел за ту точку, крайность существования, из которой обратной дороги нет, у них не будет восстановления организма к здоровому. Одни умрут на днях, другие – через неделю, месяц, не более. Жизнь ограничила их существование до минимума, граничащего с гибелью. Я лишь продлеваю их жалкую жизнь.
– Но зачем же вообще … – произнес Салех, охваченный осознанием того, что все эти пациенты в скором будущем умрут. Спазм голосовых связок и ком, так внезапно подкативший к горлу, не дал ему закончить фразу, зародившуюся в недрах возбужденного сознания.
– А затем … – продолжил доктор, – что ради, даже, одной спасенной жизни, есть такая вероятность, я готов быть свидетелем всех неистовых мучений пациентов, наблюдая, как они медленно умирают. Я делаю, поверьте, все возможное, но спасти их – не в моих силах.
– Кто же может справиться с этим заданием?
– Только Бог, но он, как вы верно заметили, слеп и глух. Я часто слышу их молитвы, как они обращаются к Богу, прося у него освобождение от нестерпимых, мучительных болей. И я до сих пор не могу определить, что страшней – наблюдать за мучениями детей или самому испытать страдания, пока смерть не отпустит тебя, избавя от боли.
Ближе к вечеру, когда пациенты принимали ранний ужин и доктора совершали обход, Салех вместе с дочерью покинули больницу и оказались на улице, напротив дешевой забегаловки, где развалились полупьяные, охваченные упоительным хмелем, солдаты, охранявшие Салеха и его дочь. Солдаты, наблюдавшие в оба мутных глаза за Салехом, и не думали подниматься со стульев свои обмякшие, расслабленные пьяные тела. Они лишь щелкали, клацали языками, пытаясь что-то сообщить друг другу. Некоторые показывали пальцами, в сторону Салеха, желая схватить его, но тут же обессиленная сладостным хмелем рука, безжизненно повисала вниз. Их стеклянные опьяневшие глаза лишь наблюдали, как пленные, которых им поручили охранять, неумолимо проходят мимо, направляясь в сторону гостиницы.
Салех не собирался убегать, он знал, что его и дочь могло ожидать в случае побега. Они были не защищены, у них не было иного выхода, как покорно ждать когда их довезут до конечного пункта, где их ждал, быть может, с нетерпением, некий Курбан, о котором Салех не имел ни малейшего понятия. Сейчас мысли Салеха были заняты ужином для себя и дочери. Солдаты были строги и жестоки, но они заботливо, хоть и скудно, кормили своих пленных.
На пути Салех увидел попрошайку, видимо, одного из пациентов больницы. Старый мужчина, вероятно лет шестидесяти, худой, истощенный голодом, ползал на четвереньках, ковыляя ногами и руками, словно палками, прося еду. Изредка прохожие в белых одеяниях, мужчины и женщины, из чистого любопытства, останавливались, и тогда этот несчастный старик, на котором остались лишь кости и, сжавшая их, кожа, протягивал дрожащую руку, схожую больше с тонкой веткой лишенной листьев. Прохожие, поглядев на просящего старика, из жалости иногда что-то бросали перед ним на землю, а тот с жадностью изголодавшегося тигра, схватывал кусок лепешки и, не отпуская ее из руки, продолжал идти за доброжелателем, извергая тому вслед грубые выражения, наполненные оскорблениями, ругательствами, с проклятиями, летевшими тому вдогонку. Люди спешно убегали от сквернословного старика, на котором из одежды ровным счетом ничего не было, его выпирающий скелет был прикрыт лишь тонкой иссохшей кожей. Заметив, что он остался один на дороге, освещенный косыми лучами заходящего солнца, старик подполз к засаленной, потрепанной накидке и, со словами проклятия, обернувшись в нее, поплелся на четвереньках, на дряблых немощных конечностях, в сторону больницы, где ждал его покой в одном из тайных уголков хижины, переполненной человеческими телами.
Бедный старик снился Салеху всю ночь. Он не мог забыть его взгляд, наполненный слезами и направленный снизу вверх на людей, равнодушно проходящих мимо. "Разве он был виновен в том, что хотел есть, – думал Салех, вспоминая жуткое видение старика из своего сна".