Я сижу дома, за столом и чего-то жду, какого-то важного события. Встать я не могу, да мне и не хочется. Постепенно, в нарастающей могильной тишине я чувствую, что ожидаемое мной событие в корне изменит мою жизнь и представление о ней. Я боюсь пошевелиться. Вокруг меня, словно образуется вакуум, он сжимается, охватывает меня в свои железные, холодные тиски, из которых я уже никогда не вырвусь на свободу. Я понимаю это. Неожиданно передо мной появляются руки, гибкие, утонченные. Я узнаю их. Это руки моей жены, Людмилы. Я готов броситься к ним, как к спасительному кругу, но только в этот момент замечаю, что эти руки не пусты, в них я вижу коробку, скорее небольшой ящик в форме крошечного гроба. Руки осторожно кладут этот белый ящик на стол передо мной и исчезают в дымке, откуда ни возьмись образовавшейся вокруг стола. Я остаюсь один. Мне хочется кричать, звать Людмилу на помощь, но мои отчаянные тревожные надрывающиеся крики быстро затухают в серой пелене плотного тумана. Тогда во мне верх берет любопытство, которое всегда было присуще мне и помогало в трудную минуту. Оно превосходит страх, и я протягиваю руки к этому белому ящику, напоминающему миниатюрный гробик. Трусящимися руками, я открываю крышку ящика, она легко поддается, и вижу в ней черную статуэтку бога Калфу, его желтые глаза притягивают меня, манят. Я беру эту фигурку, приближаю ее к лицу и с судорожным, дрожащим взглядом всматриваюсь в ее спокойный и невозбужденный взгляд. К моему удивлению, как только я поднес фигурку к лицу, я успокаиваюсь, и мой взгляд становится твердым и даже изучающим. Меня привлекает в этих глазах их отражение. В этих желтых стеклянных глазах статуэтки, принадлежащим, по-видимому, когда-то неземному существу, я вижу свое отражение. Я замечаю, как я приближаюсь и отдаляюсь от поверхности глаза, то уменьшаюсь, то возрастаю. В выпуклой форме глаза я примечаю все тонкости своего тела: нос, голова, волосы, они словно живые, тело, руки, ноги, все в движении, полное сил и неистощимой энергии. Неожиданно, в этом отражении, за собой, я замечаю, что фон начинает оживать: стена, висящие, неясные картины, край потолка, люстра и двери, все это движется в едином потоке, сворачивающейся спирали, словно мир, в котором я находился, и в частности, комната, начал сжиматься, поглощать меня и все содержимое в некую точку. Вскоре начался обратный процесс, все разжималось, разворачивалось, расставлялось на свои привычные места. Это удивительное и завораживающее зрелище. Когда же все успокоилось и замерло в своем холодном, мертвом и зловещем положении, я вдруг обнаружил, что смотрю не на выпуклую поверхность отражающего желтого глаза, а на вогнутую его форму. Только сейчас я понял, что произошло со мной и окружающим меня миром. Это было заметно по моему отражению. Я видел себя спешно отдаляющегося к двери. Затем, мое отражение остановилось у самой двери комнаты, повернуло ко мне свою голову, и я увидел на этом лице зловещую улыбку. После этого моя копия скрылась за дверью, ушла во мрак, а я остался один. С безумным взглядом я смотрел на вогнутую поверхность желтого глаза, казавшегося больше моего роста. Я боялся оглянуться, посмотреть по сторонам, ибо в глубине своего сознания я понимал, где сейчас нахожусь. Мой мозг судорожно искал ответа на вопросы: Как я оказался внутри глаза, в черной мертвой плоти, некогда живущего черного шамана или бога? Как получилось, что я поменялся местами с моим собственным отражением? И куда отправилось мое отражение, заменив меня в реальном мире?
Утром, после своего жуткого пробуждения, я решил найти ответы на волнующие меня вопросы, относительно пропажи законно приобретенного мной предмета, явно принадлежащего древнему искусству какого-то, уже не существующего, африканского племени.
Я, рискуя опоздать на самолет, вылетающий в Россию, отправился на окраину города по тому самому адресу, где я приобрел вчера поздно вечером удивительную статуэтку, изображающую бога Калфу, как сказал мне старец. К моему удивлению, в магазине я увидел не старую еще женщину, замотанную в черное платье. На мои вопросы она отвечала с раздражением и одинаково: "не знаю, я вас вижу в первый раз". Видя ее отрицательный ко мне настрой и суровый, презирающий взгляд, я не решился подняться на второй этаж, где вчера вечером разговаривал со странным безумцем, чей возраст так и остался для меня загадкой.
Глава 4. Знакомство с Мором
Было раннее утро, когда машина Громова подъехала к загородному одноэтажному частному дому. Это было обычное деревянное строение одного из пригородных районов. Оранжевые лучи едва озолотили верхушки деревьев, пробуждая все живое, когда Громов, выйдя из машины, подошел к изгороди и вошел в незапертую деревянную калитку. Во дворе не было кур, гусей и прочей домашней птицы, которые так привычно можно увидеть во дворах деревень, не было и собаки – верного сторожа и помощника хозяина дома, ни лошади, ни коровы в этом дворе не было, и от этого он казался пустынным, брошенным. Где-то в соседних домах громогласно и протяжно, надрывая горло, крикнул петух, напоминая жителям, что наступил новый день. На единственной проселочной дороге, которая через полкилометра примыкает к автотрассе, ведущей в город, начали появляться жители; одни бодро, другие – насупившись, грузно шли на работу. Изредка слышался лай собак, чье спокойствие было нарушено, понятной только им, причиной.
Звонка у двери дома, расположенного по адресу, указанному на черной визитке, не было. Громов постучался, потом потоптался на месте, в ожидании хозяина, и, наконец, посчитав, что он может войти, открыл дверь и проник внутрь.
Странное было это место. Громов, находясь в шумном многомиллионном городе, являющемся центром Великого государства, никак не ожидал, что по указанному адресу, от которого, быть может, зависит судьба и безопасность президента страны, будет находиться самый обычный деревянный русский дом.
Внутри было тихо. Громов стоял в прихожей. Обстановка была обычной для деревенских жителей: небольшая вешалка с висящем на ней, засаленным во многих местах, пиджаком, два небольших столика, примыкающих друг к другу, два стула, один в углу, другой у стола, глиняный кувшин, тазик, большая кастрюля с водой, на окнах белые занавески в узорах, над головой висела лампочка.
В прихожей царствовал еще сумрак. Громов решил зажечь свет, он потянулся к выключателю на стене, расположенному рядом с дверью, очевидно, ведущей во внутренние помещения. Он не успел дотронулся до выключателя, как услышал старческий голос:
– Не зажигайте, пожалуйста.
Дверь открылась, и в прихожую вошел старик, тот самый, которого Громов видел раньше, неоднократно входящим в офис "черного квадрата", расположенного в Кремле.
– Здравствуйте! – сказал приветливо Громов, в его голосе послышалась нотка напряжения.
Карие старческие глаза старика с беспокойством, внезапно разбуженного человека, глядели на Громова.
– Я пришел к вам по очень важному делу, – продолжил Громов. – Так случилось, что Бориса Ивановича уже нет.
– А что случилось с ним? – спросил старик.
– Скоропостижно умер, не выдержало сердце. Теперь я занимаю его должность.
– Очень рад за вас, – уныло произнес старик.
– Я сейчас нахожусь в очень сложной ситуации. Внутренние инструкции моего отдела не позволяют мне … – Громов замялся, он не знал, как ему вести себя со стариком.
– Ваши действия ограничены, и вместе с тем не проясняют ситуации, – добавил решительным голосом старик.
– Да, совершенно верно. О вас положено знать только двоим людям: президенту и начальнику отдела безопасности. До сегодняшнего момента о вас знал Борис Иванович, но он умер, и его функции перешли ко мне. Теперь, когда я стал директором отдела "черный квадрат", я должен быть посвящен в некоторую секретную информацию, согласно инструкции, имеющей самую высшую секретность. Такую инструкцию я получил вместе вот с этой визитной карточкой. – Громов показал старику черную визитку.
– Да, я понимаю вас. Что ж, присаживайтесь.
Они оба сели на стулья, старик у стола, а Громов в углу, напротив старика.
– Давайте знакомиться, – сказал старик. – Меня зовут Иван Трофимович, а вас, если я не ошибаюсь, Громов. Я наслышан о вас от Бориса Ивановича. Как жаль, что произошло все именно так.
– Сейчас нужна ваша помощь. В вашем офисе что-то происходит. Одна из строгих директив не позволяет мне входить в офис "Черного квадрата", поэтому я обратился к вам. Люди волнуются …
– А что произошло?
– Так случилось, что в помещение "Черного квадрата" вошли наши люди. Это солдаты и офицер из Федеральной службы охраны Кремля. Часовые говорят, что были слышны изнутри вашего офиса выстрелы, потом стрельба прекратилась.
– Кто-то выходил?
– Нет, мои люди оцепили все здание, я велел им никого не впускать до моего прихода.
– Вы поступили правильно, все по инструкции, – сказал Иван Трофимович. – Вы, наверное, хотите кое-что узнать, у вас много мучительных вопросов ко мне.
Громов заинтересованно кивнул головой.
– Почему все так произошло? Вот главный вопрос, – сказал Иван Трофимович. – Все дело во мне, в моей старости. Понимаете, я стал ему не нужен, точнее, он больше не может работать со мной.
– О ком вы говорите? – удивленно спросил Громов. – Разве вы не единственный сотрудник "Черного квадрата"?
– Нет, не единственный, есть еще один.
– Как его имя? – спросил Громов.
– У него много имен.
– Понимаю, – Громов подумал о каком-то секретном супер-агенте. – Как он выглядит?
– Если вы его увидите, то это будет последним мигом в вашей жизни.
Громов был удивлен этому разговору, но решил продолжить до конца.
– Но голос у него есть, коль его увидеть нельзя?
– Он беззвучен, как глубокая тишина.
– Каковы же тогда он может произвести действия? – удивленно спросил Громов.
– Они неощутимы, но завершающие.
– Завершающие что?
– Сейчас он пробудился, но я не являюсь этому причиной, – загадочно ответил старик.
– Что значит пробудился?
– Ему нужен кто-то помоложе, чем я. Я уже стар для такой работы. Да и он перестал меня чувствовать.
Старик говорил загадками, чем дальше и больше у Громова было вопросов, тем непонятнее старик отвечал на них, как будто специально запутывал его. Громов знал, что, согласно секретной инструкции, ему не положено всего знать о "Черном квадрате". Все, что ему положено знать, он должен узнает от старика.
"Вероятно, – думал Громов, – старик уже сообщил ему все, что хотел, остальное было засекреченным".
– По вашим словам, Иван Трофимович, я понял, что вы не сможете заниматься работой "Черного квадрата"?
Старик качнул головой в знак согласия.
– Ему нужен кто-то помоложе чем я.
– Но кого же я могу предложить, я ведь ничего не знаю?
– Он уже выбрал помощника.
– И кто он? – спросил с не скрывающим интересом Громов, замечая, при этом, какую-то грусть во взгляде старика.
– Я по многу часов сидел здесь один. Порою меня охватывает тоска, навязчиво посещают странные мысли. Правильно ли я поступил тогда, в юности? Я слишком рано прикоснулся к зловещей тайне. Судьба ли это сыграла так со мной, или я был избран миром неподвластным человеческому разуму? В такие минуты одиночества меня охватывает зыбкая вуаль забвения. Мне хочется вернуться в далекое прошлое и не знать того, от чего я никогда не уйду. Даже здесь слышен шум города, далекие его отголоски, он незаметно подползает к моему уху и ворчит, клокочет, шипит, он напоминает мне, что я не один, вокруг меня бурлит суетливая людская жизнь. Люди счастливы, потому что не знают того, что ведомо мне. Порой я думаю, что лучше умереть и переродиться вновь, чем страдать всю жизнь. – Голос старика был печальным, словно он терзал себя за что-то.
– Вы раньше жили в городе? – решил спросить Громов, не понимая, о чем говорит старик.
– Да, но потом я решил переехать из шумного и многолюдного города. Я искал уединения в сельской жизни, и надеялся на спасение, но, увы … Я хотел отсрочить, как можно дольше свою старость, но это невозможно. И я знаю это, и ничего не могу поделать … Теперь, раз вы тут появились, мне придется выполнить обещание, данное мной много лет назад. Я отдаю вам самое дорогое, что есть у меня – своего единственного любимого внука.
– Он должен заменить вас? – догадался Громов.
– Да, – печально ответил старик. – Его зовут Александр Архипов, ему 13 лет, его родители погибли. У него кроме меня никого нет.
– Но ведь ребенок, 13 лет… – удивился Громов.
– Так должно быть. Он только начинает свою жизнь, и, к сожалению, уже вступает в свое темное наследство, которое я, невольно, подготовил для него.
– Вы представите мне вашего внука?
– Да, разумеется, – с грустью ответил старик, как бы ни желая этого делать. – С этого момента я его передаю вам, за его жизнь не беспокойтесь. Он уже знает о нем.
Последние слова заставили Громова в очередной раз задуматься: "Он уже знает о нем, – повторил про себя Громов".
– Вы идите к машине, – сказал твердым, уверенным голосом Иван Трофимович, теперь в его голосе не летала тень сожаления. – Он подойдет к вам спустя некоторое время. Дело в том, что он ничего не знает. Я должен ему все объяснить, многое рассказать. Он, мальчик умный, способный, он справится. Быть может, я зря волнуюсь, и эта работа – для него, как знать. Я ведь ему, как отец, потому и волнуюсь.
После этих слов старик открыл дверь и скрылся в чреве дома, а Громов, с тревожным чувством, не покидающим его, и зыбким ветерком, какой-то уверенности в положительном исходе имеющейся ночной проблемы, отправился к машине ожидать тринадцатилетнего подростка.
Иван Трофимович вошел в спальню внука, и застал его сидящим у окна, с интересом поглядывающего на улицу. Мальчик встрепенулся, поправил очки и вопросительно поглядел на деда.
– Ты не спишь? – спросил дед.
– Как тут уснешь. К нам приехали?
– Да, это … это ко мне, – с неохотой ответил старик.
– Не думаю, что этот дядя просто так приехал, – бодро сказал Александр, и с интересом посмотрел в печальные глаза деда.
Мальчик предчувствовал какой-то подъем, скрытую зарождающуюся энергию. Форточка была открыта, и сквозь нее в комнату вливался утренний, свежий благоухающий запах полей и лесов, наполненный свежестью рек, распустившихся полевых и лесных цветов, душистых трав. Эти запахи пробуждали в подростке неиссякаемую энергию, наполняли его бодростью и юношеской неутолимой радостью. Мальчик не задумывался об этом, но наслаждался легкостью жизни, ее безудержной силой, природной, естественной энергией молодости. Однако, Александр не мог прочесть того же божественного чувства на грустном, озабоченном лице своего деда.
– Ты прав, Саша, – тихо сказал старик, делая тяжелый выдох, словно ему не хватало воздуха. – Но с чего ты взял, что что-то случилось? – с последней угасающей надеждой спросил старик.
Мальчик бросил взгляд в окно, изучая машину, потом взглянул на деда, почесал лоб и ответил:
– Этот мужчина на иномарке приехал к нам. Я видел все. Он о чем-то беседовал с тобой на веранде, в дом ты его не пустил. Ты не первый раз едешь на работу в Кремлевский музей. Раньше, я не обращал внимания на то, что всякий раз за тобой приезжала машина с молодым шофером. Ты мне уже говорил, что ты работаешь в Кремлевском музее и заведуешь им. Но всякий раз я подвергал сомнению твои ответы, и с каждым разом все больше и больше. Теперь я уверен, что у директора музея, даже, если музей находится в Кремле, не может быть личного автомобиля, да еще и с шофером. Теперь за тобой приехал мужчина в возрасте, он не похож на шофера, скорее, он какой-то служащий или даже начальник. Я понял это по его походке и лицу. Походка военного, но спокойная, уверенная. Нет, это не простой солдат, скорее офицер. Держится он уверенно, лицо озабоченное, но властное, как у хозяина, владельца. Я предполагаю, что это какая-то шишка из Кремля, большой начальник. Он без личного шофера, и без охраны, значит, уверен в себе, силен и умеет предвидеть события и рассчитывать поступки. Умен, сдержан и, вместе с тем, в нем имеется какой-то отпечаток решительности. Номера машины государственные, значит, она служебная. После вашего тяжелого разговора на веранде, после которого его лицо не прояснилось, а скорее наоборот, покрылось озабоченностью, он не уехал, а остался ждать в машине, нервно покуривая. Вероятно, волнуется. Ты, дедушка, не начал собираться и даже не был готов к разговору с ним. Я и сейчас вижу на твоем лице тяжесть твоих мыслей. Что-то случилось, и это связано, вероятно, коль ты ко мне пришел, со мной. Ты хочешь уйти от меня навсегда? Тебя заберут далеко? Это командировка? Я угадал? – Александр с юношеской прозорливостью и детской наивностью посмотрел на деда.
Старик смотрел мутными, старческими глазами, окруженными многочисленными морщинами, на своего родного, единственного внука и не знал, с чего начать. Он не мог обмануть на этот раз внука, уверяя, что он работает в Кремлевском музее, как говорил ему все эти годы. Настало то время, тот миг, когда он не мог отвернуться от правды, какой смертельной или опасной она не была. Это было время, которое настает в жизни каждого, независимо от того, какую жизнь, праведную или грешную, он прожил.
Настало время рассказать внуку всю правду, и старик старался уловить ту мысль, которая ему поможет проникнуть в глубину памяти, истинных событий, поднять все старые забытые, нежелательные воспоминания, которые он давно похоронил в дальних уголках памяти, и к которым не хотел возвращаться даже ценою своей жизни. Но сейчас речь шла не о его судьбе, а о жизни его любимого внука, продолжателя его рода. И теперь, вместе с воспоминаниями, пробудившимися в его голове, он должен передать внуку и свое темное наследство. Это было одно из тех редких воспоминаний, к которым человек не хочет возвращаться.
– С точностью да наоборот, – ответил дед.
Он тяжело присел на табуретку, рядом с кроватью, оперся локтем на мягкую кровать и продолжил.
– Не я должен уйти. Он пришел за тобой.
– За мной? – удивленно спросил Александр.
– Извини, но рано или поздно это должно было произойти. Я все старался отодвинуть эту минуту. Но время идет так быстро, что я уже не поспеваю. Я слишком стар для этой работы, он требует тебя. Ты молод и умен не по годам. Я правильно воспитал тебя. И сегодня ты готов к встрече.
– К встрече, – удивился мальчик. – Ты говоришь об этом мужчине в машине, что не сводит взгляда с моего окна.
Старик поднял голову и посмотрел в окно.
– Нет, нет, это не он.
– А кто этот мужчина?
– Это твой новый друг. Ты еще познакомишься с ним. Он работает в службе безопасности президента.
– Что? – удивился еще больше внук. – Неужели в службе безопасности президента? Он офицер, лейтенант или капитан?
– Он начальник этого отдела.
– Как, этого не может быть, неужели сам начальник прибыл сюда, в эту деревню, вошел в наш дом и даже стал говорить с тобой? – мальчик привстал, не сводя взгляда с окна. Он пытался разглядеть того мужчину, что сидел в иномарке напротив дома.
– Да, все верно, – ответил старик.
– Ты что-то натворил на работе? – спросил Александр, настороженно.
– Нет.
– Сгорел музей?
– Я … я не работаю в музее.
– Как? – мальчик тяжело сел на стул. – Но ведь ты …
– Да, я все эти годы скрывал от тебя истину. Так было нужно.