– Я не смогла проникнуть в тайные подробности формирования бюджета Булгаковской губернии на этот год. Даже если бы я и попыталась это сделать, у меня вряд ли бы что вышло. Знаю только, что для того, чтобы этот бюджет хоть как-то мог обеспечить жизнедеятельность губернии, местное правительство, возглавляемое Федором Губенко, получило очень большой кредит в коммерческом банке. Не буду гадать, сколько именно, но значительную часть этого кредита съело индивидуальное строительство, которое губернатор и вице-губернатор чрезвычайно активно вели, застраивая собственными особняками один из самых живописных булгаковских уголков – Атаманово ущелье. Между прочим, строительство одного метра подобной жилплощади стоит там более десяти тысяч рублей. Мы насчитали полторы тысячи метров жилой площади, которую в этом и в конце прошлого года возвели для губернатора. Предполагаю также, что дело не ограничилось строительством жилья только в Булгакове. Говорят, покойный капитан Самойлов перед смертью отправил свою семью во Францию… Я не удивлюсь, если сейчас его жена с дочерью живут в каком-нибудь симпатичном домишке на Лазурном побережье. В недалеком будущем к ним собирался присоединиться и сам капитан. Да вот беда, катастрофа оказалась совсем не такой, как ее запланировали эти мудрецы…
Я взглянула на Чугункова. Он смотрел на меня по-прежнему внимательно.
– Да, Константин Иванович! – сказала я. – Эта катастрофа была спланирована заранее, и целью ее было, конечно, не убийство людей, не покушение на жизнь Бухарина-Суханова, который погиб вместе со своим пресс-секретарем, а обрушить железнодорожный мост через Волгу… И главный его организатор – булгаковский губернатор Федор Губенко. Огромный кусок из булгаковского бюджета вырван именно им. Я полистала старые газеты и без труда установила по его интервью местной прессе, что Губенко собирался получить новый, еще больший кредит в другом коммерческом банке, из которого хотел рассчитаться с бюджетом и своими старыми кредиторами. Но люди, обещавшие ему этот кредит, обанкротились. Это всем известная история с "Речфлотбанком", прогоревшим на валютных спекуляциях… Доказать, повторяю, я ничего не могу. Но я знаю людей, которые обладают всей необходимой для таких доказательств информацией. Это вице-губернатор Алексей Придорожный и московский психолог из системы ФСБ Эдуард Морозов. Придорожный подскажет следствию, какие именно объекты из тех, что построены на бюджетные деньги, уже оформлены на имя министра транспортного строительства, от которого напрямую зависит выделение средств из федерального бюджета на восстановление булгаковского моста… А вот о том, куда вместо восстановления моста должна была пойти вся эта сумма, известно, наверное, только самому губернатору… Катастрофу на Волге задумал Губенко, а осуществил ее Самойлов… Незадолго до происшествия он перевез семью в Булгаков из Самары, а затем уже отсюда отправил во Францию… Все его поведение, а также фразы, услышанные мной во время его разговора с губернатором, однозначно говорят о том, что он не предполагал, что катастрофа получится столь страшной. В каютах верхней палубы находилось человек шестьдесят, на третьей – еще столько же. Но это были необходимые жертвы, они придавали происшествию правдоподобность… На борту находились больше двух сотен пассажиров. Спасти всех – значило навлечь на себя подозрения после того, как пустой теплоход протаранит мост. Пришлось жертвовать. Но чего не могли предположить ни губернатор, ни капитан – это того, что в момент столкновения на мосту окажется пассажирский поезд и число жертв возрастет очень сильно. Губернатор был в ярости. Капитан – в прострации. Капитана нужно было убрать, и тут на сцену выступил Эдик Морозов. Он специалист, вероятно, по таким заказам. Умело проведенная психологическая диверсия против указанного ему человека, и все готово… Один кончает жизнь самоубийством, у другого не выдерживает сердце… Хорошо бы, кстати, провести тщательное исследование останков капитана. Медицинское заключение на обе эти смерти слишком уж лихо написано, особенно в части, касающейся Васильева. Уж в самоубийствах-то я немного разбираюсь в силу своей профессии. Даю голову на отсечение, что там нужно искать убийство… А прикрывало всю эту гнусную махинацию с человеческими жизнями ФСБ и местное управление МЧС, купленное губернатором…
Я замолчала на несколько секунд, а потом уверенно добавила:
– Это все! Доказательства – у вице-губернатора Придорожного и у Морозова, который сидит сейчас вот в этом самом доме пристегнутым к трубе парового отопления. Пистолет, кстати, его, а не мой… А больше я вам, Константин Иванович, ничего не скажу. Если хотите – думайте сами…
Чугунков ничего мне не ответил. Меня под конвоем отвезли в аэропорт, посадили в самолет и отправили, словно бессловесный почтовый груз, в Тарасов. Только во время полета я обнаружила на борту и Кавээна, который сообщил мне последние новости. Губенко и Придорожный арестованы, руководство местного МЧС – тоже.
Я закрыла глаза и задремала в кресле самолета. Ну что ж! Гарантии нет, что я угадала все точно, но мне, по крайней мере, поверили, и теперь проверят, так ли было на самом деле.
А вот в одном я была убеждена без всяких проверок. В том, что сейчас на самом высшем уровне идет "разбор полетов" между МЧС и ФСБ. Вот и пусть разбираются, подумала я. Наше дело маленькое, капитанское. И заснула…
Глава десятая
Когда мы вернулись в Тарасов, Григорий Абрамович встретил нас шутками и улыбками, но видно было, что настроение у него совсем невеселое…
Что дальше будет с нашей группой?.. Он так и не выяснил, будем ли мы существовать в своем прежнем качестве или расформируют нас к чертовой бабушке и раскидают тех, кто не захочет увольняться, по разным городам России. Невеселая перспектива…
Отчет в Москву Григорий Абрамович направил самый стандартный. Действия группы, он, конечно, объяснил, но о самостоятельном расследовании в отчете не было ни слова.
На второй день после нашего возвращения из Москвы пришло странное указание: "Экстремальному психологу второй категории капитану Николаевой представить подробный почасовой личный отчет о действиях в период участия в спасательных работах в городе Булгакове". Идиотская, надо сказать, формулировка. И потом, что это значит – "почасовой"? Это, например, так: "00.00–01.00 – спала после смены. 01.00–02.00 – продолжала спать после смены. 02.00–03.00 – спала перед новой сменой… С ума сойти можно от таких отчетов…
Отчет я, конечно, составила. Не такой, правда, как было приказано. То есть не стала я по часам расписывать то, что по ним обычно не расписывается – сон, например, рабочая смена… Но это ерунда. Главное же заключалось в том, что я в этом отчете откровенно признавалась, что нашей группой было проведено несанкционированное расследование причин катастрофы, идея которого принадлежала мне. При этом я очень убедительно аргументировала важную роль каждого из членов группы в проведении этого расследования и подчеркнула абсолютную необходимость его, то есть каждого члена группы, участия.
Отчет я посылала в Москву без визы Григория Абрамовича, как того требовал устав. Но я не смогла заставить себя показать ему этот отчет. Он начал бы меня убеждать, что в таком виде отчет посылать нельзя, что это все основания для начальства отправить его на пенсию. А я не смогла бы ему ничего возразить. Ведь я до сих пор не знала, подтвердило ли мою версию событий в Булгакове официальное расследование…
Ответ пришел через неделю. Такой, какого я и предположить не могла… В приказе по министерству Тарасовскому управлению МЧС объявлялась благодарность за действия во время ликвидации последствий булгаковской катастрофы. Всем членам группы ФСГ-1 присвоены очередные звания. Кроме капитана МЧС Ольги Николаевой. Я поняла и не обиделась – я же и так только что, совсем недавно, стала капитаном.
Но без награды не оставили и меня. Я чуть со стула не упала, когда прочитала приложенное к приказу письмо от Чугункова. Он предложил мне перейти в Москву, в спецподразделение разведки, в котором работал сам. И я тоже отказалась. Я хорошо понимаю, что не обладаю еще достаточным опытом, чтобы работать там, рядом с такими… титанами разведки. А оставаться вечным стажером не хочу! Кроме того, подумала я, в Москве – неизбежные интриги, вечные взятки, подкупы. Там, пожалуй, будешь не столько работать, сколько отбиваться от предложений организовать какой-нибудь "случай", подобный тому, что произошел в Булгакове…
И я осталась в Тарасове. О чем нисколько не жалею.
Наши булгаковские приключения часто становятся предметом воспоминаний и шуток в нашей дружной компании. Да, вот последний раз вспоминали мы все наши булгаковские похождения совсем недавно, буквально дня три назад, в выходные. Встретились с Кавээном в скверике возле Тарасовской филармонии, зашли за Григорием Абрамовичем и отправились на базар покупать любимые Игорьком персики. А оттуда – в больницу, где маялся уже который день наш четвертый член группы. И еще промается не один день, а потом под домашний "арест" перейдет, под надзор своей мамы, милейшей старушки Клавдии Васильевны…
Мы поднялись к нему на третий этаж спецгоспиталя МЧС, прошли в палату, выстроились перед ним шеренгой и молчим. Ждем, когда поздоровается…
Игорек, увидев нас, сел на кровати, неуклюже приподнявшись в своей гипсовой броне – пуля раздробила ему ключицу, две операции ему уже сделали, раздробленную кость чем-то скрепляли, а частично даже заменили каким-то металлическим штырем… Игорек теперь ждал, что рентген покажет, удачно ли прошла вторая операция, но, по-моему, уже готов был к третьей… Кислый какой-то сидел, бледный и скучный…
– Чего выстроились-то, как на параде? – "приветствовал" нас Игорек. – Садитесь, если найдете куда…
– Пока не поздороваешься с нами, не сядем, – заявила я от имени всех.
Игорек посмотрел на нас снисходительно и буркнул:
– Ну, здравствуйте, чего комедию-то ломаете?
Я взглянула на наш маленький строй, и мы ему отчеканили:
– Здравь желаем, товарищ капитан!
Медсестра, которая делала в это время укол соседу Игорька, вздрогнула и выронила шприц.
– Вы чего орете так? – напустилась она на нас. – Чуть иголку из-за вас не сломала… Вы у меня сейчас же покинете палату! Люди здесь после операции, а они орут!
Но Игорек-то очень хорошо понял, что именно мы "орали", как выразилась медсестра.
– Не трогай их, Наташка! – закричал он. – Пусть орут! А ну-ка, ребята! Еще раз!
Мы повторили свое приветствие на бис. Игорек так оживился, что чуть не выскочил из своей гипсовой кольчуги. Боюсь, что результат и второй операции окажется недостаточно хорошим – кость срастется неправильно.
Впрочем, Игорек теперь капитан МЧС, а это для него – лучшее лекарство из всех, что существуют на свете…
Шансов выжить нет
Глава первая
Терпеть не могу летать в одиночестве.
Не так много я прожила на свете, чтобы иметь склонность к уединенным, сосредоточенным размышлениям. Хотя подумать-то мне было над чем… Во-первых, только что закончился важный период моей жизни – две недели назад я защитила диссертацию по психологии поведения в экстремальных условиях и уже неделю работаю в нашем тарасовском территориальном управлении МЧС.
То есть профессию я себе выбрала. Или она меня выбрала? Какая, собственно говоря, разница… Дороги, которые мы выбираем – это те дороги, которые выбирают нас. Те, по которым мы можем пройти… Во-вторых… Во-вторых или во-первых? Сергей… Стоп! Сейчас же прекрати, Оленька, ведь ты же запретила себе об этом думать…
Что же до профессии, то она, надо сказать, у меня редкая – психолог-консультант оперативной федеральной спецгруппы спасателей. Таких групп в России всего-то раз-два и обчелся, и разбросаны они по самым крупным городам – с тем расчетом, чтобы максимально сократить скорость реакции спасателей на чрезвычайное событие. Специалисты в группах классные, каждый владеет несколькими специальностями. Первая, ближайшая группа, прибывает на место максимум через час после сигнала бедствия, чуть позже – еще несколько, если это необходимо. И только психологи всегда появляются с опозданием. Если вообще появляются. Потому что нас в подразделениях МЧС еще слишком мало.
В последнее время наше ведомство открыто причисляют к силовым. Да оно, собственно, и справедливо. Подготовка наших спецотрядов ничуть не хуже, чем, скажем, в милицейских группах особого назначения или с спецвойсках службы безопасности. А то и получше. Просто те специализируются на стандартных ситуациях – захваты заложников, террористы, бомбы, покушения на лидеров, шпионаж и все такое прочее.
А мы всякий раз импровизируем. Потому что действуем именно в ситуациях непредвиденных. В любых – от какого-нибудь цунами до массовых волнений из-за невыдачи зарплаты… И решения принимаем сами на месте, сразу же в момент получения информации. В экстремальных условиях выживает тот, кто принимает правильное решение прежде, чем успевает об этом подумать, интуитивно… А правильное решение может быть только одно – то, которое спасает жизнь.
По правде говоря, первое время я недоумевала – зачем психолог в войсках МЧС? Но очень быстро поняла: это природные катаклизмы возникают и развиваются без всякой, по крайней мере, видимой, логики. А поведение человека во время этих катаклизмов… Оно целиком зависит от его психологических особенностей. И моя помощь попавшему в беду человеку может стать решающей…
Выдергивают меня из Тарасова постоянно, практически каждый месяц. Где я только не побывала за семь лет, пока училась в университете и аспирантуре! Крупнейшая авиакатастрофа в Орли… После той командировки я, раздосадованная языковой немотой в обществе молодых симпатичных французов-спасателей из национального легиона, твердо решила выучить наконец французский. И теперь могу вполне сносно объясняться… Извержение вулкана Кракатау на маленьком островке в Зондском проливе между Явой и Суматрой. Там я впервые поняла, увидела собственными глазами, как человека может парализовать один только вид потока раскаленной лавы. И он идет ей навстречу, не замечая жара, пока волосы не вспыхнут на голове… Захват заложников в одном из магаданских лагерей… Там, между прочим, от МЧС я была практически одна. До сих пор вспоминаю об этом своем подвиге с содроганием: мне тогда пришлось проникнуться мыслями и чувствами приговоренного к пятнадцати годам убийцы, чтобы уверенно смоделировать его поведение…
Самое обидное, что переполняющими тебя впечатлениями и наблюдениями ни с кем нельзя поделиться. Так хотелось иногда рассказать подругам, что вернулась только что с другой стороны земного шара и вообще чудом осталась жива. Но даже упоминать об этих операциях мне было строго запрещено – давала подписку о неразглашении. Нарушишь – и будешь автоматически уволена, без права когда-либо служить в этой структуре… А я, честно скажу, крепко держалась за свою работу и за зарплату, которую мне платили с первого дня вербовки. Участие в международных спасательных операциях оплачивалось очень высоко, из специального фонда ООН. Потерять такое место из-за болтливости… Это, знаете ли!.. Вот я и молчала… Хотя однажды мне это дорого стоило. Нет, не хочу сейчас вспоминать об этом…
Завербовали меня уже на третьем курсе университета, едва только мой научный руководитель, сам, кстати, бывший эфэсбэшник, как я потом выяснила, выбрал мне чудненькую тему для дипломной работы: "Особенности поведения человека в экстремальных условиях". И вот я уже старший лейтенант, один из немногих в России специалистов по экстремальной психологии.
Не думаю, что единственный, но остальные, похоже, – чистые теоретики…
Иначе стали бы посылать за мной лично наш ведомственный самолет! Лишь для того, чтобы доставить меня из Тарасова на границу Таджикистана с Афганистаном, в район, где только что, два часа назад, произошло сильнейшее землетрясение. Как сообщила наша спецсвязь, в Афганистане почти полностью разрушено несколько городов. А в одном, который находился прямо над эпицентром, вообще не осталось ни одного целого здания – сплошные завалы. Там работала группа врачей из России, вот их-то мы и должны вывезти из района бедствия…
Конечно, тот факт, что за мной прислали целый авиалайнер, несколько смущает. Слишком уж много чести. Или я и впрямь такой уж незаменимый специалист… Короче, лечу вот на юго-восток с весьма туманным представлением о ситуации в районе стихийного бедствия и о том, что мне предстоит делать.
Впрочем, так обычно и бывает.
Только вот в одиночестве я лечу впервые.
Мерзкое, надо сказать, чувство.
Как будто на свидание с Господом Богом летишь. А мне вовсе не хочется с ним встречаться. Мне пока и на земле, в этой жизни, хорошо.
Да и смерти я боюсь ужасно. Мне всего-то двадцать пять. Хочу жить и получать от жизни удовольствие. А для этого, как минимум, вокруг меня должно быть много разных людей. Потому, что любое удовольствие начинается с общения с…
В данный момент пустой салон "Як-42", на борту которого были только я и экипаж, действовал на меня угнетающе. Во мне бродили какие-то смутные подозрения, что спасением врачей дело не ограничится…
И вообще, то, что никого из нашей региональной тарасовской группы больше не вызвали, только меня одну, весьма настораживало.
Ни Александра Васильевича Маслюкова, классного альпиниста, оперативника с десятилетним стажем, клавшего девять выстрелов из десяти в десятку, а ударом кулака способного пробить дверь стандартной квартиры в новостройке, – видела своими глазами. После взрыва в квартире директора крупнейшего в Тарасове супермаркета дядя Саша (его, правда, чаще называли Кавээном, как полного тезку известного телеведущего КВН), отодвинул нас с Игорьком от двери соседней квартиры, из-за которой слышались детские голоса, пробил кулаком дыру в закрытой двери и открыл замок изнутри. Двух мальчишек тогда еле откачали – взрывом снесло перегородку между квартирами, и они задыхались в дыму…
Ни того же Игорька, неразлучного с дядей Сашей-Кавээном, аналитика от Бога, в доли секунды умеющего просчитывать любую ситуацию и найти единственно возможный выход из безвыходных положений. Если идти за Игорьком след в след, никогда не попадешь ни в какую ловушку…
Но они почему-то остались, а я сижу в пустом салоне, поглядываю в иллюминатор на бесформенные облака под нами и остро чувствую, как мне не хватает сейчас дяди Сашиной иронии и интеллектуальных рассуждений Игорька, который всегда неопровержимыми аргументами обосновывает свой постоянный вывод: как бы сейчас ни было плохо, закончится все обязательно хорошо…
А мне сейчас было плохо и очень не хватало его аргументов. В душе шевелилась неясная и необъяснимая тревога. Может быть, потому что это мое первое самостоятельное задание? И никто не будет меня страховать?
Ровное гудение турбин усыпляло не хуже хорошей колыбельной. И я, как всегда, нашла самый простой выход – заснула, чтобы спрятаться от неприятностей…
Я не всегда запоминаю свои сны, наверное, мне часто снятся не совсем приятные для меня вещи. Ведь, анализируя сон, можно многое понять о себе – и часто такое, от чего проще и легче отвернуться, чем осознать. Вот мое сознание и не разрешает мне помнить некоторые сны. Слишком уж откровенные.