- Да как вам не стыдно, Леня… Я вообще на диете. Не слушайте его, Анечка! Вот вам печенье, - и Вера Христофоровна, плотная дама неопределенного возраста с яркими ягодными губами, наклонилась и вынула печенье из нижнего ящика своего стола.
- Спасибо, - смущенно улыбнулась Аня. - Да я не голодная. Мы ведь на минуточку только.
Она чувствовала себя маленькой девочкой, которую отец взял на работу, когда ее детский садик закрылся на карантин.
- Да. Сейчас. - Брежнев склонился над кипой бумаг, которые с какой-то особенной грацией подал ему лысый Леня. - Сейчас…
Аня присела на краешек стула и попыталась осмотреться. На каждом столе стояло по огромному компьютеру. Но все они были повернуты в другую от Ани сторону. Понять, чем занимается группа соратников Брежнева, с первого взгляда было нелегко. И когда они уже выходили, Аня услышала приглушенный возглас Веры Христофоровны:
- Сережа, дочка у тебя очаровательная!
- Спасибо, Верочка, - ответил Брежнев и вполне довольный закрыл за собой дверь.
"Надо было стишок им рассказать, - подумала Аня. - "Я маленькая девочка играю и пою. Я Ленина не видела, но я его люблю…""
Комментариев со стороны Брежнева по поводу их рабочего визита не последовало. Аня же спрашивать ни о чем не хотела. Ее занимало совсем другое. Теперь рассказывать Брежневу о своих сомнениях по поводу отцовства было уже совсем негуманно. Молча они вышли во двор. А потом Брежнев усадил ее на водительское место, не обращая внимания на Анины заверения в полной профнепригодности. И вопрос о теме разговора отпал сам собой. Какое тут говорить… Дышать бы не забыть.
Сергей Владиславович оказался хорошим учителем. Вместо инструкторских анекдотов он давал ей ценные советы и руководил каждым ее маневром. Через полчаса Аня уже не так нервничала. И когда ехала по прямой Садовой, чувствовала себя почти королевой.
Они доехали до Театральной площади, завернули в маленький переулочек и остановились на набережной канала. Аня вышла из машины и только тогда почувствовала резкую слабость в ногах. Все-таки на дороге она переволновалась ужасно.
- А куда мы приехали? - спросила она Брежнева.
- Ко мне в гости, - улыбнулся он.
Арку старинного мрачно-черного особняка поддерживали громадные озабоченные своей ношей атланты. Лица их выражали полное равнодушие к Аниным проблемам.
Давно Ане не приходилось бывать в старых петербургских домах. Широкая лестница усиливала все звуки и гудела их отголосками. Где-то наверху щелкнул замок, и открылась дверь. Аня даже вздрогнула от этого звука - будто передернули затвор автомата Калашникова. Большая дубовая дверь на втором этаже открылась, и Аня попала в пожирающую темноту старой квартиры. Никакого евростандарта, никаких светлых стен и свежих досок на полу. Подслеповатое антикварное бра, которое включил Сергей Владиславович, разогнало тьму только в полуметре вокруг себя. Боковой свет высветил паутину отраженных лет на высоком, почти до потолка, зеркале. Рама красного дерева тянулась к Ане вырезанными лисьими лапами и гроздями винограда. Тяжелая портьера вишневого бархата прикрывала вход в комнаты.
Что-то еще необычное было в этой квартире. Аня попыталась сосредоточиться и понять. Здесь как-то особенно пахло. Смесью горьковатой полыни, свежего асфальта и кожгалантереей. И сочетание это было удивительно приятным.
- Проходи. Садись. Чувствуй себя, как дома, - сказал Брежнев, отодвигая портьеру и пропуская Аню вперед. - А я сейчас заварю чай.
Аня с трепетом вошла в большую квадратную комнату и сразу замерла от восхитившего ее зрелища. Угол комнаты представлял собой застекленный до пола эркер, выходящий прямо на канал. Вечернее зеленое небо, резко отчерченное черными силуэтами домов, отражалось в гладкой воде.
Аня оглянулась. Темные шкафы были полны книгами до самого потолка. У окна стоял большой письменный стол. Компьютер выглядел здесь полнейшим анахронизмом. Да и самого Брежнева трудно было представить хозяином этой квартиры. Ане казалось, что сейчас должен появиться настоящий хозяин, дряхлый старик со взглядом колдуна, опирающийся на палку, желательно волшебную.
Но портьера отодвинулась, и на пороге показался Сергей Владиславович, энергичный, подтянутый, загорелый, с подносом в руках. Ну разве что взгляд его, с некоторой натяжкой, можно было назвать колдовским. Была в нем нездешняя одержимость. Но разве возможно сохранить взгляд нормального человека, ежедневно занимаясь разгадыванием тайн мироздания?
- Что ты сегодня такая молчаливая? - спросил он, предлагая ей чашку ароматного чая. Чай источал тот самый запах полыни, который она учуяла в квартире, как только вошла. И еще - аромат свежего асфальта.
- А чем это так пахнет? - Аня закрыла глаза и вдохнула пар, кружащийся над чашкой.
- А это Анечка, высокогорный индийский чай, только не тот, конечно, что продается у нас в пакетах. Целый мешок этого чая я купил прямо на его родине, в Индии, очень высоко в горах. Я встречался там с одним чрезвычайно интересным человеком. Знаменитым астрологом. Шри Кахнеда такой. Может, слышала? Ну неважно.
- Астрологом? Но ведь вы же ученый. Вы верите во всю эту ерунду?
- Почему же ерунду? - улыбнулся Брежнев. - Это тоже точная наука. Причем, прекраснейшая наука, может, самая поэтичная, самая одухотворенная из всех.
- Наука? - изумилась Аня, никогда гороскопами не интересовавшаяся. - Псевдонаука. Ведь это смешно. Неужели все в жизни человека предрешено? Согласитесь, что и от него самого что-то зависит, - слушая Аню, Брежнев ходил по комнате и улыбался. - Да и события в жизни могут повлиять совершенно непредсказуемо. Кого-то сломать. Кого-то закалить. Да наследственность, в конце концов. Весь в мать, или весь в отца. А астрология - это фатализм. И потом, церковь ее запрещает. Интересно почему, как вы думаете?
- Потому что нельзя заглядывать за кулисы. Все очень просто.
- За кулисы чего?
- Мироздания, - Брежнев присел на подлокотник кресла и продолжил: - Ты так много на меня вылила, что, боюсь, не все запомнил. Но если по пунктам. Конечно, больше всего мне хотелось бы расхохотаться и не вдаваться в подробности. Но попробую иначе. Насчет фатализма. Конечно, никакого фатализма в науке этой нет. Но неправильный подход только предрешенность и видит. Ошибка в трактовке бывает ужасающе грубой. Например, если бы священник утверждал, что главный смысл поста - съесть побольше картошки с капустой. Но ты же понимаешь, что это не так. Смысл-то совершенно в другом. Так и тут. Смысл - в определенной для каждого кармической задаче. И полной свободе в путях ее выполнения.
- Ну, а двойняшки? - использовала Аня свою старинную заготовку, еще со школьных отвлеченных размышлений на уроках ненавистной математики. - Рождаются вместе, а характеры разные.
- Ну, это хрестоматийный вопрос. Разница во времени рождения в пятнадцать минут может полностью изменить космограмму. Вплоть до другого асцендента и совершенно другой аспектированности. Я могу показать тебе прямо сейчас, у меня где-то здесь, - и он стал рыться в бумагах на столе. - А, вот они. Посмотри, как меняется узор космограммы при незначительном изменении времени рождения. Вот этот человек родился в 23.40 - звезда Давида, космическая защита и избранность. А через десять минут ее и в помине нет, полосы какие-то. Видишь?
- Ну, а наследственность, гены? - не сдавалась Аня. - Что же они?
- Гены отвечают только за физиологию. Они не имею никакого отношения к характеру. Весь в мать - это заблуждение. Или социальное копирование. Она так себя ведет, и ребенок ее копирует. Только и всего… А вот карма от родителей тоже перепадает…
- Так почему же церковь запрещает все эти разговоры про карму, про гороскопы? - Ане сейчас представился отец Макарий.
- К истине много путей. Один из них - вера. Но есть и другие.
- Какие?
- Представь себе, что истина - дом. Но дом этот за забором, и охраняют его злые собаки. Путей множество. Вот к нему ведут электропровода - можешь стать током и попасть в дом по проводам. Ты попадешь в розетки, люстры, бра, холодильники, телевизоры и микроволновки. Истина будет совершенно ослепительной. К дому подведен водопровод - стань водой и войди. Ты узнаешь такое, о чем и не догадывается ток. Ты можешь принести в дом почту. Став почтальоном, ты дойдешь до порога. Если ты станешь трубочистом, то истина будет темной и неприглядной. Если сделаешь подкоп и попадешь в подвал, который закрыт снаружи вот такенным замком, то твоим открытием станут крысы, старый хлам, какой-нибудь мешок с картошкой. Каждый раз истина будет совершенно иной. И каждый раз она будет объективной.
Он шагал по комнате и, заметно воодушевляясь, горячо объяснял Ане:
- Религия - это готовый к употреблению продукт. Только добавь воды. То есть веры. Ритуалы зафиксированы, молитвы записаны, иконы намолены. Но к истине можно прийти разными путями. Или ты пассажир, и тогда тебе не надо соваться в машинное отделение. Или ты пилот, и тогда твоя святая обязанность знать устройство своего самолета. И тот, и другой прилетят в пункт назначения. Но пассажирам сделать это значительно легче. Вера делает нас пассажирами. Нас привезут куда надо. Понимаешь? И можно заботиться только о хлебе своем насущном… И не совать свой нос куда не надо.
- Разве это плохо? - неуверенно спросила Аня.
- Нет. Это даже хорошо. Нос совать, может быть, и не нужно. Человек хочет уподобиться Богу. Мы копаемся в ДНК и пытаемся менять их свойства в нужную нам сторону. Удалять генетические болезни. Создавать идеально здоровое тело и насыщать его идеально здоровым духом. Я копаюсь в космограммах и пытаюсь найти оптимальное время и место для рождения сверхчеловека. С точностью до минуты. Ты же знаешь легенду о том, как рождался на свет Александр Македонский. Если бы мама подождала еще немного, он бы был непобедимым не только людьми, но и болезнями. Но, увы, она не смогла…
- Вы хотите создать непобедимого человека? - Аня смотрела на него с некоторым ужасом.
- Создать его невозможно. Я хочу его лишь усовершенствовать. Знаешь, каким путем можно внедриться в ДНК? Только с помощью вирусов. У них есть такое свойство. Они легко вклиниваются в гены. Но на этом пути поджидают сотни сюрпризов. Их следует полностью уничтожать. Клону человека было позволено разделиться только на четыре клетки. И его в панике уничтожили. Это запрещено. И наверно, правильно. Так вот, вирус коровьего иммунодефицита однажды встроился в человеческую ДНК. Может быть, его и уничтожали. Но только он взял и не уничтожился. Каждый раз есть риск, что вместе с мутацией генома изменится устойчивость к уничтожению. СПИД - это выпущенный лабораторный вирус, проявляющий чудовищную стойкость к уничтожению. А кого наплодят дальше? Все это очень сложно - генетически модифицированному зерну не страшны гербициды. Гибнут только сорняки. А через пару лет сорняки перестают реагировать на гербициды. Потому что соседние растения обмениваются вирусами. И к чему это приведет? К тому, что человечество будет убегать от всех этих мутантов на Северный полюс.
- Вы так хорошо в этом разбираетесь, - Аня нервно водила пальцем по краю чашки с остывшим чаем. Она его так и не выпила. Просидела все время с открытым ртом, пока Брежнев выкладывался перед ней, как перед тысячной аудиторией. Но сейчас она внезапно почувствовала, что момент пришел. - А генетическую экспертизу сделать вы бы могли?
- Что? - он как будто свалился на землю из своего парения. Наклонил голову набок, словно плохо расслышал. - Какую экспертизу?
- Генетическую, - прошептала Аня, испугавшись его реакции. - Чтобы знать… Наверняка.
- У тебя какие-то сомнения? - спросил он, подойдя поближе и пристально заглядывая ей в глаза. Потом, похоже, прочитал в них ответ и переспросил. - Да?
- Я не знаю… Но хотелось бы узнать точно.
- Процедура установления отцовства, Анечка, не дает удовлетворительного результата. Если отцовство исключается - гарантия сто процентов. Но обычный ответ - отцовство не исключается. Это значит, что человек может быть отцом. А может и не быть. Очень раздражающий ответ. Но если тебе это необходимо, я могу сделать это сам. Правда, придется сдавать кровь. Тебя это не пугает?
- Нет. Не пугает, - ответила Аня с пионерской готовностью. - Кому сдавать?
- Да можно прямо мне. - Но потом он задумался и сказал. - Нет. Пожалуй, сам я этого делать не стану. Попрошу в лаборатории. Результат ты узнаешь сама. Мне это, Анечка, совершенно безразлично!
Часть четвертая
НОША ХРИСТОФОРА
Глава 19
- …Оставайтесь с Богом, ваши милости, и скажите герцогу, что голышом я родился, голышом весь свой век прожить ухитрился: я хочу сказать, что вступил в должность губернатора без гроша в кармане и без гроша с нее ухожу.…
Аня смотрела на свои новенькие права и не верила, что теперь она может садиться в свою машину и ехать куда угодно, главное не очень быстро.
Они достались ей легко. А потому не верилось в их реальность. Но желание их получить во что бы то ни стало она почувствовала еще тогда, когда встретилась в электричке с Риткой.
Аня тогда возвращалась от родителей после эвакуации Светы Перейкиной. Они с Риткой случайно встретились на платформе. И бросились друг другу на шею. Восторги были искренними. Ритка была ее подругой детства. Настолько близкой, что и предположить было сложно, что однажды наступит день, когда они больше не будут встречаться каждый день и рассказывать друг другу все.
Аня уехала в город. Поступила на журфак. Вышла замуж раз. Вышла замуж другой. Ритку видела мельком, когда приезжала к родителям. Да и говорить им было как-то не о чем. Аня уже не помнила, на чем они остановились. А начинать вдруг с середины ее городской жизни не имело смысла. Все равно пришлось бы вытягивать из памяти всю цепочку ее жизненных событий. А потому она почти ограничилась общеизвестным: "Ничего".
Ритка же так и горела желанием поговорить о себе. Да это и понятно. Теперь и она жила в городе. Теперь и она приезжала в родной поселок только на редкие выходные. Теперь и она училась. Ей все это казалось невероятным и потрясающим. И эта ее провинциальная восторженность и значительность очень Аню насмешили. Ей-то уже жизнь показала, что от перестановки слагаемых сумма не меняется. Но больше всего Ритка хотела водить машину. Она прямо бредила, как она сама поедет на свою работу, где она работала кассиршей. Как все поймут, что она личность.
- Представляешь! Мне Толя обещал машину купить. Мне! Личную! Анька! Как я ее хочу! - сжимала она кулачки и даже дрожала от желания.
- Да… А права у тебя есть? - спросила Аня.
- У меня нет прав, - ответила Рита так, как если бы они у нее были. Даже кивнула утвердительно. - Но я их получу. Не хуже других!
- А у меня машина уже есть. Стоит во дворе. Вот только я ее боюсь, - призналась Аня. - Я на курсы уже отходила. Правда, экзамен сдавать не пошла.
- Да ты что?! - Ритка откинулась и смотрела на Аню взглядом художника, решающего, какой бы штрих сделать завершающим. - У тебя есть? Ну ты молодец. Хорошо поработала.
- Да нет. Мне ее подарили, - махнула рукой Аня.
- Вот я и говорю. Хорошо поработала. Я на всех девок за рулем смотрю и понимаю - все они где-то отличились. Наверное, в койке.
Аня засмеялась.
- Ты это серьезно? А мне вот подруга подарила. Так что твоя теория не работает.
- Ну, тебе могла бы и не подруга, - в качестве комплимента высказалась Ритка. - А мне кажется, машина - это признание того, что ты - супер-женщина. А у кого ее нет, значит, не заслужили. И потом, какая разница, кто тебе ее подарил. Главное, что все будут на тебя смотреть… У тебя какая?
- "Фольксваген".
- Все будут смотреть на девочку в "Фольксвагене" и думать про тебя всякие вещи. А ты будешь оттуда смотреть и поплевывать. Пусть себе думают. Зато потрогать тебя никому нельзя, потому что ты теперь не в набитом вагоне метро. Вот так!
Аня посмеялась от души. Но права захотела получить как можно скорее. Не потому что про нее тогда будут думать. Это ее не волновало. Просто ей вдруг передалась провинциальная жажда формальных показателей успеха. Она подумала, что ее желания в последнее время какие-то вялые. А как когда-то мечталось о всяких пустяках! Вот так примерно, как великовозрастная дурочка Ритка мечтает сейчас о своем авто.
С Корниловым она договорилась быстро. Внутрисемейный экзамен назначили на десять вечера в среду. Михаил считал, что вечером, когда машин уже меньше, Аня будет чувствовать себя смелее. Условие было одно - ехать Аня должна была в очках.
- Трусить в этом деле совсем нельзя, - накачивал он ее. - Почти во всех ситуациях на дороге лучше быть решительной и жесткой. Решила ехать - поезжай. А то, знаешь, дамы на дороге склонны проявлять нерешительность. Выехала на левый поворот - поезжай. А то встанет какая-нибудь, так стоит полдня. Боится. Ты ведь у меня так не будешь?
- Ну… - неуверенно начинала Аня. - Не уверена. Я тоже побаиваюсь.
Выехали они вечером. Корнилов ей все-таки безбожно подсказывал. Она даже разозлилась.
- Корнилов, а если я без тебя поеду? Кто мне тогда будет говорить три раза - снимись с ручника? Кто обещал мне, что будет строг, но справедлив? Мне в поддавки неинтересно. Ну что, куда ехать? К Марсову полю давай. Всегда мечтала через мост переехать.
На некоторое время Корнилов замолчал. Аня справлялась. Но когда впереди замаячил отсвечивающий в свете фонарей, как призрак, гаишник, Аня растерялась.
- Чего он хочет от меня? Миша! Останавливаться или нет? - в панике обернулась она к Корнилову.
- Останавливайся… Приехали, кажись, - обреченно вздохнул Михаил.
- Ну что ты сидишь? Скажи ему что-нибудь! - взмолилась Аня.
Полосатый дядька вразвалочку подошел к их машине, ткнул рукавицей себе в висок и скороговоркой выпалил свой пароль. Отзыв Анна не знала, а потому, продолжая глядеть на Корнилова, выжидающе молчала.
- Ваши документики! - неприязненно сказал блюститель порядка.
- А у меня, - начала было Аня, но Корнилов перебил и сунул ей в руки какие-то бумаги. Аня не поняла. - Это что такое?..
- Твои права, - ответил муж невозмутимо.
Аня сунула права в окошко и через пять минут, счастливая и довольная, уже ехала дальше.
- Поехали, Аня, домой. Экзамен потерял всякий смысл, - сказал ей Корнилов. - Дай я сяду за руль. Отдохни. Я уже вижу - ездить ты будешь, так что все в порядке. - Они вышли из машины, чтобы поменяться местами. Корнилов порылся у себя в кармане и вынул блестящую шоколадную медаль. - Вот тебе медалька за экзамен. Помнишь, Зощенко? "И каждый раз, дети, когда вы будете есть сладкое, я хочу чтобы вы спрашивали себя, заслужили ли вы его?"