– Совершенно верно! Мужчины не рассматривают её как будущую спутницу жизни!
– Гениально! – воскликнула Тамара. – Но, – стала поправлять перчатки на пальцах, – что с этим всем делать?
– Расставаясь с любимыми, постарайтесь не связывать себя и его в своих мыслях. Не цепляйтесь за старое. Попытайтесь убедить себя, что закончился очередной этап вашей жизни и начали иной, более счастливый.
В ответ Тамара покачала головой: – Скорее всего, не поможет!
– Попытайтесь представить их в образе снежного комка. Вот он растаял, исчез!
– Ну, разве что именно так? Да, пожалуй! – улыбнулась она. – Даже забавно!
Саломея почувствовала дикую усталость. Не быстро ли она утомляется в последнее время? Сделала крепкий кофе. Отпивая мелкими глотками, подошла к окну. Весь день, казалось, было пасмурно. Дождь так и не собрался. Она и не заметила, – после обеда выглянуло солнце, – уже закатывалось за верхушки деревьев, озаряя всё вокруг ярко-лиловым светом.
"Поработала, называется! – корила себя. – Что мы имеем? Да уж! Психолог! Экстрасенс! – иронически покачала головой. Поставила чашку. – Погоди!". Обрывки недавнего видения, словно матрица, стали печатать красочные изображения.
– Не Сибирь! – повторила вслух, раздумывая. – Точно, не Сибирь…
Заглянула в сотовый. На календаре, – неделя, как она с семьёй в этом городе. Что ж ещё поведала Лариса?
…"Он, то есть Захар, увёз семью", а до этого…
Рано утром, когда Вадим и Кирилл ещё крепко спали, – поздно вернулись, пробыв целый день в заповеднике, – неслышно выскользнула из номера. В восемь пятнадцать уже сидела напротив начальника городского управления МВД.
– Вы ничего не путаете? Не ошиблись, Саломея? – спрашивал её полковник полиции. – Я поднял весь архив. Случаев, подобных вашему,… не было зарегистрировано! Преступления были, похожи! Но не серия! Ни в пятидесятых, ни начале шестидесятых…
"Серия! Не было такого термина в "уголовке". Слова такого не знали!" – вспомнила умные, насмешливые глаза "важняка".
Заметила, нет, ощутила, – её вопросы раздражают полковника. Всем видом, всё утро давал знать, – она здесь лишняя и, вообще, беседа окончена. Тема, время, дурацкие её вопросы, в том числе, – исчерпаны. Всё! Здесь её ничего не держит!
– Благодарю, вас! – поднялась. Неожиданно хозяин кабинета поцеловал ей руку на прощанье: – Будете в наших краях, милости просим!
– Нет уж, лучше вы – к нам!
Улыбнулись. Служебная машина полковника доставила Саломею к концу завтрака.
– Что-то случилось? – бросился навстречу Вадик.
– Всё в порядке, Дюша! Уезжаем!
– То есть? А ну! В глаза! – Взял под руку. – Что? Ничем не помогли? Нахамили? – Погладил плечо. – Да пошли ты их всех к чёрту! Домой, так домой! Я даже рад!
– Я, признаюсь, тоже! – материализовался перед ними Кирилл.
– У нас-то в столице жара! – заявил отец. – Асфальт плавится! Сорок градусов, передают! Немыслимо!
– Асфальт, пап, ерунда! Здесь, конечно, неплохо! Но родина, – нажимая на кнопки мобильного, тихо, под нос себе пропел., – "снова еду я на Родину! Пусть кричат: "Уродина!", а она мне нравится, хоть и не красавица"…
Родители многозначительно переглянулись.
Во время обратной дороги, не спали, – болтали обо всём. Кирилл показывал снимки, что были сделаны в заповеднике, не переставая бойко комментировать.
– Думаешь, кто сидит вон там, на верхушке? Не догадаешься! На кошку похож зверь, да? – Саломея кивнула, чтобы не обидеть сына. Увидела, и правда, какую-то тень на самой вершине сосны. Кирюша продолжал восторженно:
– Рысь! Ну, белок полно! Ничего удивительного. А! Вот! Глухарь! – Чуть ниже, на снимке, – счастливые, с широкими улыбками, – Вадим, Кирилл. Рядом неизвестный мужчина в камуфляже с ружьём.
– Знаешь, ма! Если бы не эти "твои" дела? Увидал бы я всё это? – Сам себе, вздохнув, – никогда! – Взглянул в иллюминатор. – Что в классе-е-е буде-е-е-т, когда покажу!
Саломея взлохматила светлые волосы сына: – До осени далеко, дорогой Миклуха – Маклай!
С улыбкой:
– Вадик! Признайся, как, всё же, удалось вам попасть в заповедник?
Вадим, наклонился к её уху, прикрывая ладонью рот:
– Цена вопроса!
– И только? Пустяки, какие!
– Поверь, не такие уж пустяки!
Потом, заглянув жене в глаза: – Моля! Какие планы на завтра?
Саломея пожала плечами.
– Доложусь генералу! А впрочем… Это мало что прояснит!
– Вы, девушка, – обратился насмешливо, – меня удивляете! Столько сделать? И снова! Одно и то же! Когда ты прекратишь в себе сомневаться? Моля! Ты, можно сказать, раскрыла им, сколько там? Три, нет, четыре "висяка", или как там, – "глухаря"! Да когда? В какие годы! После войны!
– Вот именно! "Можно сказать"! Кому это что-то даст?
– Во-первых, не передразнивай! Плохой пример для Кирилла! – дёрнул Вадик плечом. – Во-вторых! Не пойму! Там ты, что называется, "цвела"! Чем ближе к дому, – апатия! В конце концов, мы все немного развеялись! Ты поработала! Да! – посмотрел жене в лицо. – Как могла!
– Вот именно! "Как могла"! – эхом повторила она.
– Виртуозно, надо сказать! – не обращая внимания, продолжал Вадим. – Никому бы и в голову не пришло, ну, этим! – Покосился на сына. – Генералу твоему, его "насмешникам" начать! И откуда? Лететь в Сибирь! Начхать на запланированный семейный отпуск в тёплые края! – схватил её руку. Поцеловал пальцы. – Ты, мать, героиня! Нет, серьёзно!
– Ничего себе, – "начхать"! – подхватил Кирилл. – Когда бы я побывал… Думаете, из нашего класса, да я уверен на все сто, – никто из гимназии не были в Сибири! – достал наушники. – Вот скажите! Разве у нас хуже, ну, в нашей стране, чем где-то в Испании, Италии, Сейшелах? – Поелозил. – Ну, ясно, – чистое море, песок. Покупался, позагорал, а дальше? Скука! Турция. Вот тоже! Что я наших пьяных мужиков там не видал? А Египет? Нет, вы вспомните! Вставать ни свет, ни заря, чтобы посмотреть пирамиды! Да ещё в сопровождении автоматчиков, чтобы террористы в заложники не взяли! И всё для того, чтобы в сочинении написать, что я – не хуже всех! Везде был, всё видел, как многие из гимназии!
– Но мы ездили туда не для того, чтобы…
– Да знаю! Это я так! Не о вас! Не прав ты, всё же, пап! – перебил сын. – Не было счастья, так несчастье помогло! Здорово, что мы побывали в Сибири! – Затем, как ни в чём не бывало, включил плеер, надел наушники, стал трясти головой, вторя такту.
Обличительная тирада закончилась. Родители недоумённо смотрели на него. Не смутило на этот раз в лексике сына даже "пьяные мужики".
– Видишь? Ребёнок и тот, после поездки мыслит по-другому. Неужели можно воспитать патриотизм таким вот образом? Смотри-ка! Анализирует, сравнивает!
– Кирюша прав! Ездим к чёрту на рога, а своей страны так и не знаем!
Глава 8
Объявили посадку. Саломея прикрыла глаза.
Спускаясь по трапу, пассажиры оказались в густом летнем мареве аэропорта. Плавилось, казалось, всё: ступеньки трапа, крыша здания, посадочная полоса. Получив багаж, направились на стоянку.
– Немного опоздал! – улыбаясь, Александр Васильевич протянул Саломее букет. Кирюше:
– Привет, сибиряк!
Обнялись. В автомобиле, в котором только что прибыл учитель, происходила какая-то возня.
– Блэкки! – воскликнул Кирилл. – Встречаешь? – Пёс заскулил, выбежал из салона. От радости пытался запрыгнуть на подростка. Подбежав к Саломее, положив лапы на плечи, быстро облизав, бросился к Вадику. Затем снова, – к хозяйке. Горячий язык коснулся открытой части ног, чуть задрал лёгкую юбку.
– Ах, ты, бесстыдник! Где только научился?! – Вся компания рассмеялась.
– Кого-то здесь ещё не хватает! – сморщил нос Кирилл. – А котёнок? Моня?
– Всё в порядке, не волнуйся! Спит ваш Моня! Завтра привезу!
– Как ты, Саломея? – учитель пристально посмотрел в глаза. – Тяжело было? Ладно! Потом расскажешь! Куда едем? – обернулся к Вадиму. – Ко мне? – Тот отрицательно качнул головой. – Понял! Я бы тоже так поступил. Домой, так домой!
Заехали в супермаркет. Очереди к кассам практически не было. Усталость, вдруг, застала врасплох. Решили не набирать много продуктов.
– Знаешь, Моля! – начал Вадим, держа фужер с вином, когда сын уже крепко спал. К этому времени, многое обсудив, решили поужинать при свечах. – Ты с этой темой, – стройбат, оргнабор, лагеря все эти… Будь аккуратнее! Какие-то размытые, тёмные пятна… Историки наши пишут об этом как-то неохотно, скажем, почти ничего. А ты начала в этом копаться, вытаскивать на свет божий…
– Ничего я не поднимаю на свет! – слабо возразила. – Дело касается лишь одного отморозка, вернее…
– Уголовники все эти… – продолжал Вадим. – Послевоенные преступления. В общем, думаю, – показал пальцем вверх, – твоих милициантов, это будет раздражать! Очень им это не понравится, я уверен! Новая головная боль… Даже этот? – щёлкнул пальцами.
– Большаков!
– Да! Он самый! Признался тебе, что смешон в глазах бывших коллег. Его догадки. Предположения. Видите ли, их не устраивают! Ещё бы! Столько работы! Это же не взять первого попавшегося, повязать, выбить признания, – дело закрыто!
– Прекрати, Вадим! Иначе поссоримся! – Пальцами коснулась тонкой ножки фужера, задумчиво покрутила. – Ты ведь не знаком с ними! Если пригласили, значит, рассчитывали…
– И только ты, Моля, посторонний, можно утверждать, – чуждый. Заметь, не просто чужой человек для них, – отпил глоток, не слушая её, – чуждый элемент. И ты одна поверила. Выделила рациональное зерно, и как говорят, двинула вперёд! Плюс твои способности. Не люблю этого слова! Веришь? Экстрасенсорные! И всё же, – поставил фужер, – наша поездка дала результат! Своеобразный, конечно! И всё равно, – совпало!
Саломея внимательно посмотрела на мужа, изучая выражение лица.
– Чего так завёлся, Дюша?
– Тебя, глупую, жаль! Ждёт тебя, мать, участь Большакова. К сожалению!
Подошёл к холодильнику. Стоя в полосе света от него, раскрытого, аккуратно достал небольшую коробку.
– Смотри, что у нас есть! Забыла? Клубника со сливками. Бизе…
_.
Россия. Московская область. 1967 год.
Город, куда они приехали, оказался небольшим. Зимой здесь было теплее, чем там. Квартира, которую нашёл отец, была крошечной, но уютной. В гостиной расположили большой круглый стол, застеленный кружевной скатертью, свисающей до самого пола. Над ним – трёхрожковая люстра. Она долго не могла понять одного. Почему так мало стало у них вещей? И ещё, голос новой учительницы, этот, как показалось, ехидный вопрос: – Чем занимаются? Где работают твои родители?
Девочка растеряно смотрит ей в лицо, хлопает ресницами. Странно слышать, – она, в самом деле, не знает, кто её родители. Учительница почти не сводит глаз с её серёжек, мельком взглянув на её уши ещё раз, раздражённо:
– Садись на место! Продолжим позже!
Да что же за день такой? Рано утором слышала разговор родителей. Они шептались за перегородкой, но она отлично слышала каждое слово.
– Нет! Хватит! Надо нормального пацана родить, не урода какого-нибудь!
– С твоими – то делами детей рожать? Воспитывать? – шипела мать. – Дай бог дочку поднять! Воспитать нормально!
– Да где там? – возразил отец. – Наша совсем дурная! В тебя малую! Иль забыла себя? Игрушку свою? Ну да, ту самую! Палку с гвоздём?
Затем, к удивлению, впервые в жизни она услышала, как рыдает мать. Её властная, гордая и непримиримая, мать-красавица! Горькие всхлипы раздавались по всей небольшой квартире. Что такого сказал ей отец?
– Тихо ты! Ребёнка разбудишь! Господи, – сквозь слёзы причитала мать, – когда всё это кончится? Когда мы заживём как все нормальные люди?
– По серым макаронам скучаешь? В очередях хочется умирать? В серой толпе? Или шмотки, – сердито говорил отец, затем она услышала мягкий шелест ткани, – вот такие надоели?
– Да что толку спорить? Разве поймёшь? Ничего другого не видел, не представляешь! – перестав плакать, сухо и властно неожиданно отозвалась мать.
– Где нам? Мы же не аристократы, как некоторые! За границей родственников не имеем! Только снабжаю вас, обеспечиваю!
– Заткнись! – Девочка слышала, как поднялась мать, и притворилась спящей. Мать подошла к её кровати, наклонилась, поцеловала в лоб, поправила одеяло. Вернулась к отцу, оставив сладкий аромат духов. Снова услышала недовольный голос матери:
– Как бы нашей дочери в детдоме не оказаться! Снабженец!
– Не смотри так, прошу! – взмолился, вдруг, отец, назвав её Валей. – Всё будет, как скажешь!
– Сколько раз просила не произносить это имя! – передразнила. – Девок своих продажных, быдло это будешь так называть! Понял?!
– Когда злишься, – будто не расслышал отец, – напоминаешь мне ту красивую, маленькую девочку…
– Прекрати! Я сказала! – уже смягчившись, предупредила мать. Затем до слуха донёсся ритмичный стук кровати, материнские сладкие вздохи, словно ей не хватало воздуха.
Девочка проснулась, когда сквозь щели в шторах свет проник в комнату.
"Братик нужен, говорите? – вспомнила предрассветный диалог родителей. – Значит, я ненормальная! Дурная! Урод! Интересно, отчего так разозлилась мама? Почему так горько плакала? А-а! Ну да. Просто заступилась!".
Уроки закончились, и девочка сидела на скамейке в сквере. Не пошла домой, не хотелось. Подняв красный лист клёна, взглянула сквозь него на сентябрьское небо. На детской площадке играли маленькие дети. "Каким бы он был, мой брат? Может таким?". Один из малышей остался без присмотра. Она подошла к нему, взяла за ручку и быстро увела. Подальше от людских глаз.
– Как звать тебя, мальчик? – задала вопрос в кустах за детской площадкой.
– Никита! – по-детски мило, улыбаясь, отозвался мальчик.
– Никита, а ты нормальный?
Малыш непонимающе уставился на незнакомую девочку.
– Ты не урод? Ведь так? – продолжала.
Мальчик отрицательно покачал головой в ответ, и, услышав плохое слов, скривил ротик, ещё немного, хотел, было, зарыдать. Не успел. Девочка достала из портфеля небольшой камень. Развернув ребёнка к себе спиной, левой рукой зажала рот, правой, – что было силы, стала наносить удары в лицо. Затем разжала руки. Лёгкое тело малыша бесшумно упало на землю, устланную осенней листвой. Светлые волосы окрасились в пурпурно – красный. Того же цвета, как и те резные листья клёна, что недавно держала в руках. Этот цвет ей казался не только самым выразительным, он был частью её самой. И чем-то ещё. Чем? Она не могла себе объяснить.
Склонилась над портфелем.
– Ну, где ты там? – позвала, словно живое существо, доставая небольшую палку с гвоздём. Гвоздь перемотан коричневым трикотажным чулком, чтобы не проткнуть стенки портфеля, а палка… Палка небольшая, легко помещается в портфеле, – завёрнута в "Пионерскую правду". – Вот так! – остриём коснулась пальца.
Застывший взгляд ребёнка устремлён в осеннее небо.
– Братик! – прошептала она, хихикнув, и занесла палку над распахнутыми глазами мальчика…
Дома в этот вечер всё как обычно. Но у девочки было чувство, – она попала в загадочную страну из того самого гобеленового ковра, что висел у неё над кроватью. Дремучий тёмный лес. Сквозь густую листву виден призрачный свет из окон темнеющего дома. Тонкий серебристый месяц освещает узкую тропинку. Она всегда воображала, – та дорожка ведёт в сказочную страну, где нет "плохих" людей. Это радовало. А иначе пришлось…
Не замечая родителей, не отвечая на вопрос матери: "Почему так поздно? А уроки?", – принялась играть с куклами.
Спустя какое-то время, девочка уловила запах лекарств. Мать постоянно напоминала отцу о своём больном сердце. "Ничего! – рассуждала дочь. – Зато никто не родиться больше! Уж я-то знаю! А насчёт палки, ты, мамочка здорово придумала!".
Девочка снова шла по той самой тропинке парка, чувствуя, как тихая радость наполняет всё её существо.
– Представляете?! – услышала вдруг голос одной из женщин на детской площадке, – ведь отошла всего на пару минут, а сынишки и нет…
Тут одна из бабушек всхлипнула, вытерла слёзы. Завидев девочку – школьницу с букетом осенних листьев, испуганно обратилась:
– Миленькая! А ты что? Одна? Иди домой, деточка! В парке стало опасно! Детей убивает нехристь какой-то!
Она не послушалась, присела рядом с бабушкой.
– Кто у вас? Внук или внучка?
– Внучок! Васенька! Третий годок пошёл. Вон, он! Васенька! – окликнула. – Ну, ты смотри, какой вредный! А? Час назад переодела! Ну, мать тебе даст!
Мальчик, немного погодя, бросил в песочнице ведёрко и поспешил на зов.
Подул холодный ветер. Солнце резко затянули серые облака. Мамы и бабушки постепенно стали покидать площадку.
Старушка посмотрела на небо.
– Нет! Дождя не видать! Не скоро ещё! – Деточка! – Вдруг обратилась к ней. – Пригляди за Василием, а? Схожу курточку тёплую принесу! Здесь недалеко.
Девочка, улыбнулась в ответ, согласно кивнула головой.
– Вот и умница! Хорошая, воспитанная, – сразу видно! А ты, Вася, слушайся, сиди тихо! По яблочку принесу вам! Я быстро!
"Яблочко! Подумаешь? – в ответ на её слова скривилась девочка. – Удивила!". Задумчиво посмотрела на Васеньку.
– А ты, Васенька, – спросила насмешливо, – хочешь быть моим братом? Или тоже себя уродом считаешь? Нет?
Ребёнок перестал улыбаться, прикусив указательный пухлый пальчик, недоумённо взглянул на девочку.
– Тебя спрашивают!
– Баба! – крикнул малыш.
– Что, "баба"? Испугался? Ну, тогда идём к "бабе"!
Она так же, как и первый раз взяла мальчика за руку, отвела дальше. Он был намного младше первого, и всё время удивлённо оглядывался назад. С этим малышом было гораздо легче!
– 44 – Всё произошло не так кроваво, как в первый раз… Гвоздь вошёл легко, как в сливочное масло…
Девочка находилась на другом конце города, в другом сквере. Странно, но дыхание её было спокойно, хотя она так долго бежала. Спустились сумерки. Небо ещё светлее мрачных тёмных пятиэтажек. Редкие в маленьком городке автобусы и машины зажгли фары.
Дождь шёл ровными, словно под линейку струями. Они не были похожи на серебряные струны, как это звучало в одной весёлой, услышанной ею, песни. Холодные, жёсткие, – продолжение длинных-длинных игл, – они с силой вонзались в землю, в неё саму, в редких прохожих, не успевших вовремя спрятаться.
Девочка всё сидела на скамейке. Напоминая нахохлившегося воробышка, настороженно поглядывала по сторонам. По румяным щекам тоже текли струи. В отличие от тех, что падали прямо на неё, были горькими и горячими. Ведь она не хотела. Честно!
Увидев дочь в дверях, мать, взглянула в лицо застывшими глазами. Вопросы излишни. Весь город встревожен, все только и говорят…