* * * *
За слоистым дымом пилоты не видели человека, метавшегося внизу. Вертолет был пассажирским вариантом Ми-8, имел двадцать шесть посадочных мест. Сегодня на борту находились лишь все три члена экипажа, включая бортового техника, напосившегося посмотреть на пожар сверху. Плюс трое пожарных из района, осматривающих горящий лес, местный эколог и лесничий.
Вертолет лесной авиационной охраны перебросили сюда только вчерашним вечером из другого района области для разведки горящего лесного массива, отслеживания новых очагов возгорания. День только подошел к середине, а летчики уже успели совершить два вылета. Когда вертолет подлетел к высоковольтной линии, штурман заканчивал связь с пожарными, находившимися на земле в трех километрах к западу.
– Накал – три, Накал – три, я Голубь, – орал штурман, стараясь покрыть голосом шум моторов и винта. – Новых возгораний в квадрате семь не вижу. Повторяю… Прием…
Сквозь треск помех, шипение и свист донесся ответ пожарных.
– Голубь, я Накал – три, сделайте ещё круг, возьмите севернее. Кажется, там новое возгорание. К нам прибыли две машины с водой. Берите севернее. Прием. Повторяю…
– Севернее?
Штурман вертолета совершенно не знал местности, он имел при себе старую карту, на которой не была нанесена свежевырубленная просека и новенькие опоры электролинии.
– Поднимайтесь, – орал снизу Тимонин, махая руками. – Ну, выше давай, выше.
Тимонин чуть не сорвал голос, закашлялся от дыма. Но вертолет, словно назло ему, спустился ещё ниже. Его шасси едва не касалось макушек высоких елей. Машина медленно приближалась к проводам электролинии. Тимонин решил, что теперь столкновения уже не избежать, если только не произойдет чуда. Но чуда не произошло.
Вероятно, в последние секунды перед аварией командир корабля заметил перед собой огромную металлическую рогатку и даже провода линии, но ничего уже не успел предпринять.
Передняя часть вертолета впечаталась в верхнюю часть опоры. Удар был такой силы, что кабина смялась в гармошку. По сторонам разлетелись стекла и мелкие части обшивки. Опора высоковольтной линии стала медленно заваливаться на сторону, но не упала. Устояла, повиснув на толстых, как морские канаты, проводах.
При ударе об опору несущий винт с пятью цельнометаллическими лопастями оторвался он вертолета. Продолжая с чудовищным свистом стремительно вертеться в воздухе, винт диаметром двадцать один метр, пролетел над головой Тимонина, сбив его с ног воздушным потоком. Описав дугу в сотню метров, винт, как ножом, срезал макушки ближних деревьев, перевернулся в воздухе, с корнем выломал пару могучих берез, срезав верхний слой почвы, и опустился в лесу.
Вертолет камнем упал вниз. Двигатели продолжали работать до момента падения. Окружающий мир содрогнулся, когда шеститонная машина достигла земли.
Забыв о страхе, Тимонин, находившийся в ста метрах от места катастрофы, бросился к упавшему вертолету. Машина сломала шасси и лежала на брюхе. Продираясь сквозь высокую сухую траву, он наткнулся на переднюю искореженную ударом часть вертолета. Через выбитые стекла заглянул в кабину, вернее в то тесное сплющенное пространство, которое осталось от кабины.
* * * *
Утром Казакевич позвонил на службу, сказал, чтобы машину за ним не присылали. Он вышел на кухню, никого. Видеть сейчас жену особенно не хотелось. Но, к счастью, Сима работала, нет, не из-за денег. Из-за каких-то своих, непонятных Казакевичу принципов. Из-за своей самостоятельности, ещё черт знает из-за чего…
Выпив минералки, он стал бродить по квартире, ожидая звонка Валиева из телефона-автомата и условной фразы бригадира. По этому сигналу можно с легкой душой выезжать в Химки и рассчитываться с азербайджанцем. Но ожидание затягивалось. Проснулся Петя. В одних трусах он приперся на кухню, уселся на стул, широко раздвинул ноги. Почесывая рукой больное место, стал тупо разглядывать голую стену и, наконец, подвел итог раздумий.
– Суки они все-таки, бабы эти. Знала ведь, тварь, что триперная. Нет, полезла трахаться.
– Все от денег, брат, – философски заметил Казакевич. – То есть от их недостатка.
– Себя жалко, – Петя вытер ладонью мокрый нос. – Жалко, что бездарно заканчиваются мои московские каникулы. Так хотелось девичьей любви, хотелось чего-то особенного, совершенно незабываемого… Дело не в половых связях. Хотелось немного романтики. И тут проклятая гонорея. Просто, как кирпичом по башке этот триппер.
– Бывают болезни и похуже, – утешил Казакевич.
– С утра выделения сделались более обильными, – продолжал Петя. – И цвет немного изменился. Из белого стал такой желтоватый. С прожилками…
– Между прочим, я ещё не завтракал, – сухо ответил Казакевич.
Он подумал, умственное развитие тридцати семилетнего Пети остановилось ещё лет двадцать назад и прогресс на этом направлении уже не маячит. Казакевич, утомленный разговором о венерической болезни, вышел из кухни и стал безмолвно слонялся из комнаты в комнату, то и дело натыкаясь на Петю. Брат жены тоже блуждал, как потерянный, забывал выключать свет в туалете, сморкался мимо раковины, а в ванной комнате вытирался полотенцем брезгливого Казакевича.
Телефон зазвонил в начале первого. Но беспокоил вовсе не Валиев, а один деловой партнер, человек очень словоохотливый. Казакевич с трудом отвязался от собеседника, вытянулся на диване. Неожиданно он испытал приступ страха, неожиданный и острый. Азербайджанцы не звонят, значит, что-то пошло не по сценарию.
Возможно, Тимонин жив. А может, все куда хуже. Он уже в прокуратуре дает показания. А исполнителей во главе с Валиевым заставили написать явку с повинной и заперли в КПЗ. Скоро придет очередь Казакевича. А может, все не так плохо? Может, ещё обойдется?
Но в дверях, понурив голову, уже стоял согбенный горем Петя.
– У тебя есть хороший врач? – спросил брат жены.
– Какой ещё к черту врач? – выпучил глаза Казакевич.
– Ну, по этим делам, – Петя ткнул пальцем между ног. – Специалист по игле. Венеролог.
– Нет у меня специалиста по игле, – простонал Казакевич. – Не обращался. Узнай телефон по платному справочному.
– Если бы с тобой такое несчастье случилось… Я бы тебя на руках к врачу отнес. Я бы…
Петя не договорил, обиделся и ушел узнавать телефон платного венеролога. Казакевич повернулся на живот, поджал руки под себя и стал ждать, но звонка не было. В два часа дня терпение лопнуло, Казакевич вызвал машину, оделся и отправился на работу.
Теперь он был почти уверен, что азербайджанцы с треском провалили все дело. Мало того, они заложили Казакевича, как организатора покушения на жизнь Тимонина. И Казакевича, того и гляди, задержат и отправят прямой наводкой в СИЗО, клопов кормить. Дома проведут обыск, на службе – выемку документов, печатей и штампов. Возможно, его уже пасут, и задержание произойдет по дороге на работу, в подъезде дома или в дорожной пробке, которую менты специально организуют.
До офиса Казакевич добрался без приключений. Но страх не отпустил его и в служебном кабинете. Он отказался от обеда, велел секретарше ни с кем его не соединять. Он подошел к зеркалу и стал внимательно рассматривать свое отражение. Лицо серое, уставшее. Кажется, седых волос на висках заметно прибавилось. Положив на стол трубку мобильного телефона, он задрал ноги на подоконник и уставился в высокое синее небо.
Казакевич израсходовал запас своего терпения по третьему разу, когда, наконец, услышал в трубке голос бригадира. Условной фразы тот не произнес, значит, Тимонин все ещё жив. Валиев сказал, дескать, нужно пивка выпить в том же заведении. С тяжелым сердцем Казакевич спустился к машине и помчался в район люберецкой свалки.
* * * *
Ни черта не разглядеть в тесном пространстве кабины пилотов.
В дымном знойном мареве Тимонин скорее угадал, чем увидел чью-то ногу без ботинка в белом носке, поднятую кверху. Нога мелко вибрировала. Она как бы не имела продолжения. Выше колена нога заканчивалась куском кровоточащего лишенного кожи мяса. Панель приборов была залита кровью штурмана и ещё какой-то странной густой субстанцией, не имеющей определенного цвета.
Тимонин постарался просунуть голову внутрь кабины, но мешали торчащие сверху и снизу осколки стекла, гнутая обшивка. Поверх штурвала лежала седая залитая кровью голова пилота. Само тело зажало между сиденьем и штурвалом. Показалось, что пилот жив, но сейчас он просто без сознания. Тимонин прищурил глаза, выставил вперед голову, силясь разглядеть детали.
Теперь он понял, что летчик уже мертв или близок к тому. Видимо, при ударе о землю штурвал вырвал из его шеи кусок ткани и мышечных волокон, вылезшая наружу сонная артерия фонтанировала кровью. Ясно, помощь летчикам уже не требуется.
Тимонин пошел вперед. Задняя часть фюзеляжа обломилась и встала вертикально. Пропеллер на её конце продолжал вращаться, издавая тонкий свист. Вертолет пока не загорелся, но Тимонин видел, как из треснувшего бака на землю ручейком бежит желтый керосин. А поврежденные двигатели, помещенные над салоном, извергали густые клубы черного дыма. Тимонин обошел вертолет слева, овальную дверцу в салон не заклинило, лишь перекосило от удара.
Из чрева разбитой машины доносились какие-то неясные звуки, шорохи или стоны. Тимонин размахнулся плечом и отбросил портфель подальше, на безопасное расстояние от вертолета. Затем он вцепился пальцами в край двери, потянул её на себя. Дверца не открылась, она просто отвалилась, упала на землю, едва не придавив Тимонина. Он увернулся, прыгнул внутрь погибшей машины. Почему-то здесь дыма было больше, чем на земле.
По узкому проходу Тимонин пробрался в салон. Пол был завален кусками дюрали и битым стеклом. Тимонин хотел протереть глаза, но споткнулся о тело человека в военной форме. Это был полковник пожарной службы, находившийся в сознании. При ударе о землю пожарнику сломало в голени обе ноги и разлетевшимися осколками иллюминатора порезало руки, шею и лицо. Теперь он, хватаясь руками за стойки искореженных кресел, пытался доползти до выхода. Тимонин нагнулся, ухватил полковника за руки и поволок по проходу к двери.
– У меня глаза целы? – спросил пожарник.
Кровь залила его лицо, полковник не мог определить, ослеп он или нет. Тимонин не расслышал вопроса. Выпрыгнув из вертолета, он подсел, навалил на себя плотное тело и, протащив его на загривке метров восемьдесят, сгрузил на траву. Тимонин бросился обратно. Полковник, лежа на животе, стер с глаз кровь, отжался ладонями от земли, что-то прокричал вдогонку Тимонину, но тот не слышал, он бежал к вертолету.
– Сейчас рванет, – кричал полковник утробным басом. – Уходи. Ложись. Приказываю, мать твою, ложись. Приказываю.
* * * *
Дымный темный шлейф над поврежденными двигателями поднялся выше, сделался гуще. Тимонин ворвался в салон вертолета, споткнулся обо что-то, упал и больно ударился головой и коленом. Но тут же снова вскочил на ноги. Несколько кресел сорвало со стоек, завалило сиденьями узкий проход. Сзади над креслами показалась и тут же исчезла чья-то бородатая голова.
Это лесник, пришедший в чувство, карабкался поверх сломанных кресел. Леснику повезло, у него была сломана правая ключица и несколько ребер в левой половине груди. Тимонин упал животом на кресла, вытянул вперед руки, чтобы помочь, вытащить человека из завала.
– Я сам, сам, – замотал головой бородатый мужик. – Там, внизу, под креслами посмотри. Там человек.
Лесник, перебирая руками и ногами, забыв о боли, карабкался вперед. Тимонин растянулся на полу. Под креслами он увидел человека в гражданском костюме, серых брюках и светлой безрукавке. Тем временем лесник сумел пробраться сквозь частокол сломанных кресел. Опираясь на стену, прошел по проходу к двери, кое-как вылез из вертолета, оглянулся и быстро поковылял прочь.
Мужчина в светлой сорочке лежал под креслами лицом вниз. Он разбросал по сторонам худые руки и не шевелился. Тимонин не мог знать наверняка, мертв этот человек или жив. Фамилия мужчины была Демьянов, он занимал должность старшего эксперта районного экологического комитета. Демьянов обошел много чиновничьих кабинетов и проявил изрядную настойчивость, чтобы попасть на борт вертолета лесной авиационной охраны. Это был первый в его жизни полет.
Тимонин распростерся на полу, порезав голую грудь битым стеклом. Он старался ухватить мужчину за левую ближнюю руку, но никак не мог до неё дотянуться. Тогда Тимонин сграбастал Демьянова за воротник рубашки, изо всех сил потянул на себя. Оторванные пуговицы разлетелись по сторонам. Притянув тело ближе, Тимонин поднялся, потащил раненого по проходу.
Правая нога мужчины ниже колена была раздроблена в плоскую лепешку, ступня оторвана. Бирючина, пропитанная кровью, оставляла за собой прерывистый бордовый след. Тимонин спрыгнул вниз на землю, взвалил раненого на плечи и пошел в том направлении, где оставил пожарника.
Отойдя метров десять от вертолета, он оглянулся и зашагал так быстро, как только мог. Керосин, разлившийся под искореженной машиной, уже вспыхнул. Пламя стремительно разрасталось, становилось выше. Вот-вот рванут баки.
Ковылявший впереди Тимонина бородатый лесник, тоже оглянулся назад, упал на землю и зажал уши ладонями.
– Ложись, – крикнул со своей позиции пожарник.
Но Тимонин ещё не отошел на безопасное расстояние. Если баки с горючим набрали под завязку, его, даже лежачего, запросто могло сжечь тепловой волной. Тимонин, выбиваясь из сил, прошел ещё десяток метров и, решив, что теперь он в относительной безопасности. Он спустил со спины Демьянова, и сам рухнул на землю, как подстреленный.
Через пару секунд один за другим взорвались вертолетные баки. Мелкие металлические детали, алюминиевые заклепки, как шрапнель, разлетелись по сторонам. К небу взмыл столб пламени. Вжавшемуся в землю Тимонину обожгло спину и макушку головы. Взрывная волна оглушила. Голова пошла кругом, Тимонин словно провалился в бездонный колодец, но вынырнул из темноты, пришел в себя уже через пять минут.
По просеке к горящему вертолету мчались две пожарные машины, "газик", светлая легковушка. Тимонин поднялся на ноги, замахал руками. Эколог Демьянов тоже пришел в себя, попытался сесть. Но, увидев то, что осталось от его ноги, охнул и снова потерял сознание.
Из машин высыпали пожарники в брезентовых робах и какие-то люди в цивильной одежде. Тимонин, пошатываясь, прошел несколько метров, поднял с земли портфель и снова опустился на землю. Его поташнивало от слабости, сил осталось только на донышке.
Какие– то люди наклонялись над ним, ощупывали руки и ноги, о чем-то спрашивали. Смысл вопросов не доходил до сознания. Тимонин только качал головой и тупо улыбался. Он видел, как подъехали две санитарные машины. Демьянова положили на носилки и понесли. Эколог пришел в сознание, он стонал и старался задрать кверху изувеченную короткую ногу. Бородатый лесничий добрался до машины "скорой помощи" на своих ногах.
Мимо Тимонина пронесли полковника пожарной службы. Тот, привстав с носилок, помахал рукой своему спасителю.
– Держись, друг, – крикнул полковник. – Ты мне жизнь… Я тебя…
Полковник не договорил, упал спиной на носилки и заплакал.
Пожарные развернули шланги, подсоединили их к закаченным водой трехтонным цистернам, стали заливать горящий вертолет. К Тимонину все подходили люди, что-то горячо говорили, трясли вялую руку. Взяв за руки и ноги, его переложили на носилки. Тимонин не сопротивлялся.
Он прижимал к голому животу портфель с деньгами, кривая улыбка застыла на губах, будто лицо свело судорогой. Через десять минут машины с пострадавшими были на полпути к ближайшей больнице.