* * *
Февраль 1989 г. Госпиталь.
В палате Филина было жарко, хоть за окном, судя по узорам на стекле, трещал мороз. Ну вот, и опять Москва, только теперь госпиталь… Да, отапливали воинов хорошо… Видимо боялись застудить израненные тела. А может, боялись начальства? Чуть ли не каждый день сюда, в госпиталь им. Бурденко, приезжали мужики с лампасами да при больших звездах, чтобы вручить кому-то из здешних постояльцев награду. Кто, что заслужил… Да только соответствовала ли та благодарность, обличенная в кусочек металла, той боли телесной и мукам душевным? Кто знает? Всему своя цена…
Филин, мало помалу, начинал оживать. Ранения, в ногу и в бок - всё бы ничего, но контузия давала о себе знать внезапными вспышками головной боли, а иногда и потерей сознания. Уже около месяца Филин находился здесь. В одноместной палате. Не рядовой офицер - "краповый", засекреченный сплошь.
Но, всё же жизнь возвращалась в измученное болью тело. Андрей даже начинал засматриваться на милых сестричек, которые тоже не оставались перед Филином в долгу. А что? Личная карта Андрея висела тут же, а в ней черным по белому: 21 год от рождения, старший лейтенант, спецназ, орден Красной Звезды. Ну, конечно же кроме анализов крови, мочи, изменений температуры и давления, и назначенных процедур… Выздоровление наступало, глядишь, и вернётся в армию. А там, пройдёт годков 5–7 и в майоры - полковники сиганёт, такими-то темпами. Вот и кокетничали с Андреем: то, нагибаясь к нему, грудью по ближе, то якобы, ненароком прижимая ножкой, свисающую с кровати руку. Ну а что же Андрей? Сердце его было свободно от томлений любовных, поэтому эту игру он принимал. С благодарностью. И душе и рукам приятно.
Но, вот, как-то особенно, запала в душу медсестра Оленька. Ей бы за границей, на подиуме, модели от Армани да Версаче демонстрировать. Эдакая жгучая брюнетка с мальчуковой стрижкой, с ростом под 180 да фигурой, что и Клава Шиффер позавидует, 19-ти лет от роду. А она ворочала - обхаживала огрызки солдатских тел. Филин засматривался на эти идеальные формы, красивые малиново-алые губы и, когда они, ненароком встречались взглядом, тонул в удивительно зеленых глазах. "…Ух, ведьма! Хороша красавица. А грудь размера третьего, если не больше…" - мечтал об Оленьке Филин. И чувствовал, как в районе бедер приподнималась простыня, не иначе как от повышенного кровяного давления…
2 часа ночи. Февраль. Госпиталь. Жарко…
Филину было жарко. Жарко так, что абсолютно мокрая простыня уже валялась на полу, а сам он в каком-то, полузабытьи метался по постели. Пот, ручьями катился по лицу. Толи сон, толи не сон? Какие-то видения, полубред. Горы, палящее солнце, ползущие, за камнями, оскаленные рожи "духов". Тело Филина страдало от боли, вызванной жарой. Он валялся абсолютно голый на насквозь промокшей простыне и бредил. В который раз…
И привиделась ему девушка-амазонка, да такая изящно-хрупкая, что страшно дотронуться. Сами собой вспомнились строки любимого Серёжки Есенина:
Милая не бойся, я не груб,
Я не стал развратником вдали.
Дай коснуться твоих нежных губ,
Дай прижаться к девичьей груди…
- О, да ты из гусар, Андрей свет-Ляксеич? - Амазонка не исчезала, а превратилась в медсестричку Оленьку. - И бабник, конечно же, как все гусары.
Оленька очень придирчиво рассматривала, очень не дурно сложенное, тело, особенно его нижнюю часть.
Филину встало вдруг не по себе, жгучий стыд заполнил всё его естество. Но! Но один его орган, живущий по своим законам, вдруг, совсем не к месту, вздыбился, как хвост мартовского кота. А Оленька, как будто не замечая наступивших перемен, протирала прохладной, мокрой салфеткой лицо Андрея, грудь…
- Но, какой-то ненормальный. Ни разу по заднице не погладил, не попытался под халатик залезть… - И тут её взгляд уперся в… - Да у тебя спермотаксикоз, родной! То-то я замечаю взгляды плотоядные. И что, с таким-то достоинством до сих пор ни разу?
Отбросив не нужную уже салфетку, Оленька медленно расстегнула халатик. То, что скрывала белая ткань Филин себе, конечно же, представлял, но увиденное, совершеннейших пропорций, грациозное тело, превзошло самые смелые его ожидания. Мечта онаниста…
- Ну что ж, поручик, будем лечить!
Амазонка-Олечка стала медленно взбираться на "коня". И тут, какая-то дурная сила вошла в Андрея. Толи гены такие, толи ещё что, но, руки его обхватили талию наездницы и… Напряженное, до звенящего состояния, "копьё" воина, с хрустом пронзило податливую девичью плоть, проникая глубже и глубже…
- Хр-р-р. - Прорычала, как раненная тигрица, амазонка и опала, на грудь Андрея в конвульсиях оргазма.
Только прерывистое дыхание Оленьки выдавало в ней жизнь.
- Ты первый! - Прошептала она.
- Что-о?!
- Дурило ты, поручик. Я говорю, что в первый раз кончила на третьей секунде. Обычно этого не случается вообще. Какие-то вялые мужики пошли. У тебя ведь было много баб, а?
- ???
- Не поднимай бровки-то. Нам ведь много не надо, а за такой секс, любая "Родину продаст", и не важно, дворник он или студент. А ты, вон, орденоносец, малопьющий, как мне кажется… Есенина в бреду читаешь… Но, ты меня бойся, поручик, я изголодавшаяся, а значит ненасытная… Боишься?..
Губы Оленьки целовали Андрея. Его лицо, грудь. Они не оставили вниманием ни одного миллиметра…
До рассвета время пролетело незаметно. Ещё несколько раз тугая, живительная струя Филина орошала Ольгино лоно…
А дальше выздоровление пошло семимильными шагами. Оленька дежурила сутки через трое. И вот эти сутки они занимались "физиотерапией", так удачно придуманной. О них знало всё отделение и не мешало по пустякам: утку, там, поменять или перевязку сделать. Ребята были тёртые, такие мелочи могли и сами сделать. А они… Да что и говорить. Ольгиной фантазии не было предела, в каких только местах и в каких только позах они не… Короче, "Камасутра" отдыхает…
Врачи диву давались. А что оставалось думать: после двух ранений, отягощенных контузией, человек в течение месяца, обрёл былую форму. Даже реакция и рефлексы вернулись.
Спасибо, тебе, Оленька Туманова, за твоё лечение. Нет, не так! В пояс кланялся тебе, в мыслях, Андрюха, хотя наяву, в пояс кланялась как раз ты ему, или от него… В зависимости от желаний… В общем, благодарен он был безмерно!..
23 февраля. Госпиталь. 21 час 00 минут.
- Привет, поручик. - Грустно произнесла Оленька, входя в палату к Андрею.
Белый обтягивающий халатик, Филин уже привык к тому, что под ним только Ольга, плотно облегал, и только подчеркивал грацию этой наяды. Но вот глаза. В первый раз Андрей увидел эти глаза, не искрящиеся изумрудом, а скорее замутненные бирюзой.
- С праздником, родной. - Она обняла Андрея, как в последний раз - жарко, ненасытно и с тоской…
- Что-то случилось?
- Ты выписываешься. Завтра!
- Ну и что?
- Уедешь и забудешь свою Амазонку.
- Слушай, Ольга! Не дури! Ладо?
- Это ты не дури Андрюша. Ты же волк-одиночка. Думаешь, я не знаю? Ты воин, настоящий. За таким мужем, любая баба, как за десятком стен. Но вот, только, таким как ты, мы не нужны. У вас одна женщина - война. И любишь ты только её. Будь она проклята всеми. И стреляют вас там, волков, пачками или по одиночке, как тебя, но вы не возвращаетесь. Вы любите войну больше нас, баб, вас окружающих, больше самих себя! Важна сама война, а результат не важен!
- Замолчи! Да замолчи же ты, дура!
- Да, да, да!!! Дура! Ну, люблю я тебя, поручик, так и что! Ты же ведь не останешься здесь в Москве, со мной, где-нибудь в штабе?
- Нет. Меня мои пацаны ждут.
- А мне что делать? Ты думал?
- Нет… Прости меня, Оленька.
- Да ладно, Андрюша. Не извиняйся. Я знаю - это твоя жизнь. Ты солдат. Солдат по крови. Ты только помни свою Амазонку! Ладно? А позовешь, если - я рядом буду: и дырки на твоей шкуре штопать, и на ноги поднимать. Иди ко мне, поручик! Иди скорее!
В последнюю ночь ни Андрей, ни Ольга, не дали заснуть друг другу. Прощания перемешались с бурной страстью…
* * *
Конец февраля 1989 г. Отряд.
Хромая и опираясь на палочку, Филин, не спеша, подходил к воротам КПП родной части.
- Твою мать! - Выругался Джо, несший службу дежурным по КПП. - Филин! Бродяга! Вернулся, разведчик!
От объятий Джо Андрею стало слегка дурно - простреленное лёгкое и раненная нога, всё ещё, очень сильно, напоминали о себе.
- Давай, Лось, в штаб к Бате, сообщи, что Филин на КПП. - Рявкнул радостно Джо одному из сержантов, да тот и сам был рад - наслышаны были в отряде о подвигах Филина и Слона. - Садись, садись разведка. Ну, как ты? Чувствуешь себя как, братишка?
- Норма!
- Да уж вижу твою норму - на трёх ногах и дышишь через раз.
- Ладно. Пройдёт.
- Это уж точно! Теперь-то, после всего, точно пройдёт!
Со стороны штаба приближалась фигура Бати. Командир, конечно же, не бежал - положение обязывало, но шел очень быстро. Андрей вышел на встречу и наткнулся на грозный взгляд Бати.
- Почему нарушаешь форму одежды, Филин?
- ???
- Ваше звание, товарищ Проценко, есть "старший лейтенант", а я вижу несоответствие. Почему на вас до сих пор лейтенантские погоны? - Улыбнулся Батя. - Что, медсестрички время не давали?
- Так, Батя, я же приказа не слышал, вот и подумал…
- От болван, ну болван!!!
Обнялись. Крепко, по-мужски, по-солдатски… И Филин понял, только сейчас, почему командира называют Батей. Семьёй его отныне был отряд, суровые мужики со странными порой, кличками - братья, а Батя, да он и был для всех настоящим батей. И ком под горло подступил. И вдруг захотелось орать во всё горло, и не важно что, и даже можно без слов…
- Ну, идём герой, идём сынок, покалякаем. - Произнес Батя, обнимая за плечи Филина. - Джо, мне некогда, сам видишь, приказ по отряду передашь, что сегодня особый ужин, да "столовку" накрути, чтоб на все сто. Мы сегодня будем обмывать звезды разведчика…
- Есть! - С преувеличенным рвением ответил Джо.
В кабинете расселись по жестким стульям - здесь все было по-спортански. Андрей поёрзал немного, находя самое удобное положение для своего, ставшего каким-то не удобным, тела, что не прошло мимо глаз командира. Батя вообще всё видел, только не обо всём говорил.
- Значит так! - Грохнул ладонью по столу. - Отправляешься в отпуск на 45 суток, для начала. В конце апреля медкомиссия. Очень хочу, Филин, чтобы ты её прошёл - вижу, не ошибся я в тебе, нужен мне такой разведчик. Но! Здоровый, чтоб тянул, а не его тянули. Ясно?
- Ясно, Батя.
- Ох, и завидую я тебе, Андрюха. - В первый раз назвал Филина по имени. - Весна в Одессе, это ж мечта поэта. Тепло, море плещет, девки ногасто-сиськастые в мини… Кр-расота-а-а!!! А тут ты: старлей, орденоносец, молодой, фигуристый из себя, с палочкой, как настоящий пёс войны. Да девки, от желания под тебя залезть, будут лифчики на себе рвать! Как думаешь, Филин?
- Посмотрим.
- Посмотрит он! Скромняга! Ты, вот что, делай что хочешь, а вернуться к эскулапам должен без клюки, и это приказ!
- Есть вернуться без клюки. Приказ командира - Закон для подчиненного. - Улыбнулся Андрей.
- Ты это. Ты не ёрничай тут, чай не прапорщик перед тобой, а командир отряда, целый подполковник. А без шуток, если, то ты хоть и салажонок ещё, но цепкий, и по духу правильный. Думал, я, что, такого как Шах, больше не найду, ан глядишь, появился Филин. Только я тебя "гэбарям" не отдам. У них там свои песни, а у нас свои. Да ты, я думаю, и сам не пойдешь?
- Точно, Бать, на хрена мне их игры.
- Ну, вот и ладушки. Лечись, давай, Филин, девок порть в меру, только не обженись ненароком.
- Есть, девок портить в меру!
- Ну, гаденыш! Я-тя накажу-у!!! Потом, когда вернёшься.
Батя смеялся, оказывается, так заразительно, что не было сил сдержаться. Ржали до коликов в боку.
- Ну ладно, - Утирая слезу, произнес командир. - Тут вот ещё что.
Улетучилось веселье, как и не было.
- Ты вообще-то знал, что Слон твой земляк, одессит?
- Нет, он не говорил.
- Коренной. В пятом или шестом поколении. Но, это не важно. Потеряли мы нашего Слона. Пока тебя в Кабуле выхаживали, его отправили в Ташкент. А там эти, чурки узкоглазые, у него отняли обе ноги, коновалы, мать их за душу! Инвалид, он, безногий. Две недели назад, сообщили, что перевели его в 411 госпиталь, что в Одессе. Там он сейчас. Знаешь адрес?
- Да уж… Улица Пироговская.
- Да хоть Блинная! - В сердцах произнес Батя. - У Слона нашего только мать, а он единственный сын. Всё хотел семью слепить, да детишек нарожать, не раз мы здесь до полуночи говорили… А-а, что и говорить!
На глазах Бати навернулись слезы, только теперь слезы были другие. Толи слезлив был командир, толи, от войн, чувства были обнажены, как нерв…
- Ты это, Андрей, сходи к нему. Ты ему должен… И вот ещё что…
Подойдя к сейфу, Батя тяжело вздохнув, достал красную сафьяновую коробочку и положил на стол перед Филином.
- Сам хотел, но думаю, если ты отдашь - ему будет в двойне приятно. Это его второй. И последний! Эх, Слон - Слон…
Открыв коробочку, Филин, увидел, покоившийся на белом атласе, орден Боевого Красного Знамени. Новенький, не потертый - цена за потерянные ноги…
- Представлял к Герою, - тихо произнес Батя. - Да там, "наверху", у них свои расклады, сказали, что два Героя за два года(!), да за одно и тоже(!), да в одном подразделении(!), не бывает. Суки! Даже орден "Лысого" не дали! Но, я буду не я если…
- Я понял, Батя. Не рви сердце.
- Да чего там! Только от сердца, как ты говоришь, одни ремни остались, на портупею. Как в какую-нибудь жопу лезть - это мы, а как отблагодарить вас, пацанов, так, это они получают висячки на китель да теплые места в штабах, суки!.. Ладно! Там всё зачтётся, каждому! - Командир поднял глаза к потолку.
- Обязательно, Батя.
- Так! Закончили с лирикой! Через двадцать минут праздничный ужин. Твои звёзды будем обмывать, Андрей. И те, что погонные, и те, что на китель! Иди, Филин, во взвод. Приведи в соответствующий порядок погоны, и готовься, разведчик, тебя сегодня "обмывают". Ну, шагом марш!
Филин не сдвинулся с места. Что-то не пускало его: толи во взгляде Бати увидел чего, толи еще что.
- Ну! Чего замер столбом?
- Батя, что-то ещё?
Командирский взгляд сверлил Филина, словно рентгеновский луч, не меньше минуты.
- А ведь заберут тебя "гэбари", ох, заберут, такие кадры - штучный товар. - Задумчиво произнес Батя. - Не хотел говорить, да видно шила в мешке не утаишь… Ты ведь знаешь, что Слон песни писал для всего отряда? Ну вот. О том, что ты жив, тезка твой узнал только в Одессе. Фу, бля!.. Не привычная ситуация… Короче. Слон написал письмо пацанам, поздравления там, с 23 февраля, и стихи. На, вот. Это тебе, Филин, песня посвящена… Салажата, уже её поют во всю, они-то не в курсе, у нас тут призыв пошёл, а вот "старики" молчат, что бы ни накликать Косую. А я думаю - ребятам из "Голубых беретов" отослать, знаешь, есть такой ВИА, там братишки афганцы поют. Может получиться из этого что-то?
Ладони у Андрея почему-то стали мокрыми, а сложенная вчетверо бумажка никак не разворачивалась:
Снова вижу я страшный сон,
Этот день я забыть хочу:
Вновь ползём среди скал вдвоём,
Другу я: "Погоди!" - кричу.
Снова выстрел - и он упал,
Снова вспышка в ногах моих…
Вновь тащу его среди скал,
Вниз, где сейчас свои.Что мне орден, коль я без ног,
И ушёл навсегда Андрей?
Я, ведь, сделал, что только мог.
И не жалей меня, не жалей!
Что мне льготы без ног к врачу,
Если льют за окном дожди?
Если я по ночам кричу:
"Подожди, Андрей, подожди!"Над Кабулом опять "тюльпан",
Направляет свой путь домой,
Туда, где снова зацвёл каштан,
И мама верит то сын живой.
Над Салангом опять гроза,
Над Салангом снова бой,
И вновь я вижу его глаза,
И снова верю, что он живой!..Что мне орден, коль я без ног?…
* * *
8 марта 1989 г. Одесса. Госпиталь.
Это была ранняя весна. Природа старалась во всю.
Филин не любил самолеты, за то, что в них он не ощущал расстояний. Филин любил поезда. Он любил проделывать путь между Москвой и Одессой, туда и обратно, на фирменном скором поезде "Черноморец". А почему нет? Чистые, на удивление, купе; свежие, накрахмаленные простыни; чай, всегда свежезаваренный! Чудо МПС? Да нет, всё очень просто - в этом поезде проходили практику студенты, как машинисты, и студентки, как проводники, Одесского железнодорожного техникума. Каждый и каждая, из них хотели получить хорошие оценки и т. д….
"Черноморец" шёл до Одессы сутки. … А на дворе начинался март… Да Андрей - молодой, орденоносный офицер, правда не до конца выздоровевший, но с очень приподнятым "настроением"… В общем, в дороге Филин не скучал…
2 марта он позвонил в звонок у двери, за которой он вырос…
А уже 4 марта в квартире Андрея раздался телефонный звонок. Трубку сняла мать:
- Слушаю?!
- Добрый день, н-нах…
- Здравствуйте.
- Можно позвать к телефону Андрея, н-нах?
- Пожалуйста. - Мать пожала плечами и позвала Андрея. - Андрюша! Тут тебя к телефону просит матерящийся молодой человек.
- Слушаю! - проговорил в телефонную трубку, недоумевающий, Андрей.
- Я не матерящийся, н-нах, а нормально разговаривающий, н-нах, твой "замок". - Пророкотал в трубке голос Медведя.
- Игорек! - заорал Андрей. - Ты где, Медведь?