– Ах ты, гнида! – сказал, наклонившись над ним, Таранов. – Ах ты, мразь какая. Ты убил человека и даже не знаешь, как его звали. Тебе было все равно… так? Тебе просто показали пальцем: этот, – и ты заколол его, как скотину… так? Тебе было наплевать, кто этот человек, как его зовут и за что его приговорили… так?
– Я ничего не знаю… я не убивал.
– Ты убил. Ты, гнида, убил моего друга на платформе в Ручьях.
– Нет… Нет! Нет! Нет!
– Ты убил! – остывая, произнес Таранов и вытащил из-за брючного ремня сзади пистолет. Желтые глаза смотрели на него с ужасом. На серой коже лица выступил бисер пота. – Ты убил, гнида! И сейчас я тебя грохну.
Таранов опустил флажок предохранителя.
– Меня заставили, – выкрикнул Сухарь.
– Кто? – быстро спросил Таранов. Ответ он уже знал: Славку приказал убить оперуполномоченный ОБНОНа, к которому Славка обратился за помощью, – Виктор Павлович Коломенцев. Тот самый "Викт. Пал.", что был обозначен на пачке "Невских" и которого Таранов ошибочно принял за Палача… Ошибка раскрылась ему только тогда, когда он допросил Палача ночью на Смоленском кладбище. Небрежно записанное Славкой отчество "Павлович", превратилось в "Палыч" и – хуже того – в сокращенное "Пал…" "Викт. Пал." Таранов под влиянием обстоятельств расшифровал это как "Виктор Палач". Он охотился за Палачом и даже не подозревал о существовании капитана Коломенцева.
– Кто? – спросил Таранов.
– Мент один… сука!
– Фамилия, имя и отчество у этого мента есть?
– Коло… Коломенцев Виктор Палыч, – выдавил Сухарь. Ему не хотелось произносить это, но ствол пистолета висел в метре от головы.
– Викт. Пал., – сказал Таранов и раздавил ногой таракана.
* * *
В кармане зазвонил телефон. Ловко маневрируя в потоке машин, Коломенцев вытащил телефон, бросил: "алло".
– Виктор Палыч, – услышал он голос Сухаря. – Это я, Алекс.
– Ну? – сказал капитан. Сухаря он не особо жаловал – информации агент Алекс приносил немного, серьезных связей в криминальном мире не имел. После ликвидации в Ручьях Коломенцев даже подумывал: а не списать ли Алекса совсем? Тогда ему Палач-покойничек отсоветовал… А вдруг, сказал, пригодится еще отморозок? Тем более, что убийство этого мудака-правдоискателя красиво прикрыли – всучили прокуратуре двух наркотов малолетних. Прокурорский это схавал, а два урода через пару дней взяли мокруху на себя…
– Тема есть, Виктор Палыч, – сказал Алекс.
– Что, Геня, раскумарить надо?
– Бля буду, Виктор Палыч, крутая тема прет… Надо встретиться.
– Встретиться, говоришь? – переспросил Коломенцев, обходя какого-то чайника на битой "ауди". – Крутая, говоришь?
– Бля буду.
– Ну, давай встретимся. Часика через два еще живой будешь?
Через два часа Сухарь будет уже мертв, но пока он сам этого не знает. Таранов обещал ему, что оставит в живых, если Сухарь выведет его на Коломенцева… при одном обязательном условии: встреча должна состояться на платформе железнодорожной станции Ручьи. Таранов даже позволил Сухарю вмазаться, и Сухарь, конечно, вмазался и стал спокоен.
– Через два так через два, – ответил Сухарь. – Давайте в Ручьях. На платформе.
– Почему в Ручьях? – спросил Коломенцев.
– Зависаю я там рядом… а надолго мне не вырваться. Да вы, Виктор Палыч, не сомневайтесь – тема стоящая. Один азер кило геры…
– Хорош трещать, – резко перебил Коломенцев. – Через два часа на платформе. Впаришь фуфло – порву, как грелку.
Коломенцев захлопнул "эриксон" и сунул его в карман… Кило геры? Килограмм героина – это сурово. Это нечто!
Наркоманам, конечно, верить нельзя, им везде мерещится "кило геры". Золотая мечта, сладкий сон… Но даже если там не "кило", а в десять… в двадцать раз меньше, – это серьезно. Такую информацию нужно проверить. Если подтвердится, – реализовать. С пользой либо для службы, либо для себя… Для себя – интересней.
Уже около двух лет капитан Коломенцев сотрудничал с Палачом. Это было взаимовыгодное сотрудничество. Капитан отдела по борьбе с наркотиками предупреждал Палача о готовящихся рейдах, о засвеченных "точках". Однажды он таким образом спас для Папы почти "кило" товару, в другой раз нашел медика-химика Зайцева. Палач расплачивался деньгами и сдавал Коломенцеву конкурентов. В результате у капитана Коломенцева были весьма хорошие показатели по службе и достойный уровень жизни. За два года он поменял старую "тройку" на "двенадцатую". Двухкомнатную квартиру на трехкомнатную. Отпуск провел не в деревне в Тверской губернии, а в Испании… Он быстро вошел во вкус хорошей жизни и нисколько не мучился этическими проблемами.
Конечно, не все было так уж гладко. Приходилось крутиться, рисковать. Но капитан был осторожен, а риск, как правило, не так уж и велик… Исключение составил случай в августе… Вообще все неприятности начались в августе. В конце июля застрелился Папа. Коломенцев лично никогда не встречался с Матевосяном-старшим, но относился к Папе с уважением… Папа – это Папа. Добавить нечего. После смерти Папы капитану Коломенцеву позвонил папаша одной наркоманки. Был возбужден, кричал… Это просто удача, что чокнутый папаша попал на Коломенцева! Он сходу заявил, что у него есть "целый список притонов, где торгуют наркотиками". И – действительно – у этого мудака оказался список из восьми адресов. Все, кроме одной "точки", принадлежали Папе. А еще у него была "гражданская позиция" и дочь-наркоша, которая – вот блядь какая! – "готова дать показания следствию". И еще этот урод заявил, что если милиция работать не хочет, то он пойдет в ФСБ… Это было просто счастье, что он нарвался на Коломенцева, а не на Удовиченко или Штолера! Кое-как Коломенцев успокоил нервного папашу и предложил встретиться завтра. Но этот хрен интеллигентный заявил, что "терять нельзя ни секунды" и что он "категорически настаивает на встрече немедля"… Коломенцев сразу понял, что папашкато совсем дурной и надо принимать меры. Он очень вежливо попросил папашу перезвонить через полчаса – эти полчаса необходимы ему, чтобы "завершить допрос крупного наркоторговца. Вы же, Вячеслав Германович, отдаете себе отчет, насколько это важно?" Дурак согласился, что – да! – это чрезвычайно важно и "я перезвоню вам, Виктор Палыч, через тридцать минут".
Капитан Коломенцев за это время связался с Палачом и ввел его в курс дела. Но империя после смерти Папы уже вступила в смутные времена, Палач был чем-то сильно озабочен и сказал: Витя, закрой вопрос сам. Я в долгу не останусь. А у меня сейчас такой цейтнот – караул! Разберись, Витя…
Ах, как не хотелось Коломенцеву "закрывать вопрос". Ах, как ему этого не хотелось!
Еще была надежда, что список папашки – херня на постном масле… или что его удастся уболтать, запудрить мозги. Плох тот опер, который не умеет запудрить мозги терпилезаявителю… Еще хуже тот опер, который не имеет запасного варианта. Коломенцев был хороший опер. Он предусмотрел запасной вариант: Гену-Алекса. Гена после Чечни был совсем отмороженный и уже однажды чуть не зарезал девчонку-продавщицу в кооперативном ларьке… Коломенцев нашел Сухаря у его подруги, тоже наркоманки. Назначил срочную встречу. Потом он дождался звонка чеканутого папашки и сообщил, что считает его информацию очень важной, готов встретиться сегодня. Но, к сожалению, в силу занятости довольно поздно и "из соображений конспирации" вне милиции… Этот придурок был готов на все! Его не смутило ни время, ни место!
До рандеву с папашкой Коломенцев передал Алексу отобранный у шпаны самодельный кортик, кайфу дня на три и проинструктировал.
* * *
– Он сказал мне: Геня, долг платежом красен. Ты любишь ножиком размахивать. Ты, сука, девку на Карпинке порезал? Ты, Геня, ты. А я тебя отмазал… Я тебя, сучонка, спас. Теперь пора отрабатывать. Есть, короче, для тебя дело. На-ка, сними кумар.
Сухарь умолк, а Таранов спросил:
– Что дальше?
– Дальше-то? Дальше известно – дал он мне раскумарить маленько. Я раскумарил. Потом дал он мне перо.
– Что за перо? – спросил Таранов.
– Такое… типа кортика. Что я – помню?
– Дальше.
– Ну, дал мне перо и говорит: если, говорит, мы с папашей с платформы уйдем вместе, значит, тебе, Геня, повезло. Перо выброси и иди к своей Нинке. А если мы с платформы в разные стороны пойдем, то ты не зевай – вали эту гниду. А я тебе кайфу немеряно отвалю. Будешь на пару с Нинкой ширяться целую неделю.
Таранов закрыл глаза… Вот так! Славку Мордвинова убили за горстку порошка. Его жизнь, его талант, его чистоту разменяли на недельный кайф парочки наркоманов.
– Но он, падла, меня кинул, – продолжал бубнить агент Алекс. – Сыпанул, как коту паршивому… Хер там на неделю – за два дня все схавали.
Да что же это? Да что же это такое? Даже сейчас он думает только про наркоту. Не про убийство невиновного человека, не про близкую расплату. Он не испытывает ни раскаяния, ни даже страха… Человек ли он? Есть ли в жизни что-либо, кроме наркотика, что было бы ему интересно?
Таранов обвел глазами комнату: ни картинки, ни календаря – только желто-коричневый геометрический орнамент на старых обоях. Однообразный и бессмысленный, как жизнь наркомана. Таранов перевел взгляд на Сухаря. Тот по-прежнему сидел на полу. Рукав грязной рубашки был закатан, на локтевом сгибе мерзким цветком сидела незаживающая язва. Ниже стекали по черным венам "дорожки". Валялся на снятой кожаной куртке шприц со следами крови.
– Сейчас я тебя убью, – сказал Таранов.
– Я знаю, – ответил агент Алекс.
* * *
Капитан Коломенцев посмотрел на часы и вполголоса матюгнулся – Алекс опаздывал. Вся агентура Коломенцева состояла из наркоманов и сбытчиков наркоты. Довольно часто мелкие сбытчики сами были наркоманами – они приторговывали по мелочи, зарабатывая на дозу себе. Выгадывая побольше, бодяжили героин содой, димедролом, измельченным аспирином. Бодяжили любой дрянью, которая хотя бы внешне напоминала наркотик. Потом от этой дряни у нарков болел позвоночник, отказывали почки, садилось зрение… Все они знали, что употребляют бодягу, но все равно кололись. В сезон собирали поганки под Выборгом, ели их и "улетали". Многие – навсегда… Вот с такой агентурой работал Коломенцев. Они были ненадежны, лживы, продажны. Легко и охотно стучали на барыг – любой наркоман ненавидит своего барыгу. Барыга ненавидит нарков. Все вместе они ненавидят ментов. И запросто сотрудничают с ними. Мир наркотиков – это мир ненависти, обмана и предательства.
Коломенцев снова посмотрел на циферблат "Titoni" модели "Space Star automatic". Матюгнулся и вытащил из кармана трубку. Капитану – борцу с наркотой – очень хотелось получить информацию про азера, у которого "кило" героина. Возможно, этого азера удастся взять под крышу… Теперь, когда группировки Сына больше не существовало, капитану Коломенцеву требовалась новая корова с большим выменем. Разумеется, он мог получать с мелких барыг. Но Коломенцева уже не устраивало дергать каждый сосок по отдельности, ему хотелось обнять все вымя целиком. Возможно, азер с его "кило" героина станет этим самым выменем…
Коломенцев набрал номер подруги Сухаря Нинки, но трубку никто не снял. Тогда он набрал номер самого Сухаря. Он не мог знать, что Сухарь, он же агент Алекс, мертв уже больше часа. Что он лежит на полу своей загаженной комнаты и равнодушно смотрит в потолок остановившимися глазами.
Телефон выплевывал длинные гудки… один… другой… десятый.
Коломенцев пробормотал: сучонок, – сложил трубку и сунул ее в карман. Не спеша прикурил и побрел по платформе. Платформа была пуста, только с дальнего, противоположного конца навстречу капитану шел человек. Он был далеко, и разглядеть его Коломенцев не мог.
* * *
Таранов довольно долго рассматривал убийцу Славки в бинокль. Он видел уверенное, волевое лицо опера, рыжие усишки под перебитым боксерским носом… Ненависть жгла Таранова, но он продолжал сидеть в "Ниве", разглядывая убийцу Славки издалека. Он покалывал остро отточенным стилетом подушечку большого пальца и ждал. Он и сам не знал, чего ждет…
Когда Коломенцев взялся за телефон, Таранов понял: пора. Пока подвести окончательный итог. Он отложил в сторону бинокль, сунул стилет в правый рукав и вышел из "Нивы". Двери запирать не стал.
Таранов поднялся на платформу и вытащил из кармана сотовый телефон Палача. Быстро набрал номер трубы Коломенцева…
В кармане Коломенцева запищала труба. Капитан поднес ее к уху.
– Виктор Палыч? – произнес незнакомый голос.
– Да, – отрывисто ответил Коломенцев, – слушаю.
– Зачем ты убил Славку? – произнес голос.
– Кто говорит? – внешне спокойно спросил опер. Он не был ни трусом, ни паникером.
– Кто говорит? – отозвался Коломенцев, и Таранов ответил:
– Славка был моим другом.
Их разделяло метров двести пустого перрона. Горели несколько фонарей, ветер катил по перрону пустую банку из-под пива. Жестяные шляпы фонарей покачивались, раскачивали тени.
– Какой Славка? – презрительно произнес Коломенцев. – Ты кому звонишь, пьянь?
– Ты отлично меня понял, капитан, – сказал Таранов. – Ты убил Вячеслава Германовича Мордвинова. Ты убил Славку руками своего агента Алекса.
Коломенцев остановился и даже посмотрел по сторонам. То, что он сейчас услышал, было серьезно. Очень серьезно.
Он не был ни трусом, ни паникером, но последние слова прожгли его насквозь. Он зачем-то огляделся по сторонам – на перроне было пусто… только фраерок какой-то в светлом костюме шел ему навстречу, трепался по телефону и размахивал рукой. Их разделяло метров сто пятьдесят.
– Какой агент? – сказал Коломенцев после паузы. – Какой Алекс?
– Гена Сухарев. Наркоман и убийца. Ты забыл, что вложил ему в руки кортик и приказал убить Вячеслава Мордвинова?
– Ты кто?
– Я уже говорил: я друг Славки.
– Что ты хочешь, друг хуев? Ты знаешь, кому ты звонишь?
– Еще бы. Я долго к тебе шел, Викт. Пал. И все же пришел.
– Ну-ну, – нервно произнес Коломенцев. – Я уже завтра вычислю тебя, сучонок, и надену на шампур.
Невидимый собеседник (Видимый! Видимый! Он в сотне метров от тебя, капитан!) нехорошо засмеялся и сказал:
– Нет, капитан, сегодня. Мы встретимся с тобой уже сегодня.
– Угрожаешь, сука?!
– Ставлю в известность. Кстати, час назад я убил Алекса.
– Какого, на хер, Алекса? – зло сказал Коломенцев… Ему стало страшно. Ему никогда еще не было так страшно. Даже когда однажды на него бросился с топором в руках обкуренный налетчик… Он, капитан Коломенцев, был волевой мужик и умел держать удар. Но сейчас он был откровенно растерян. Он ощущал близкую опасность, но не видел ее… Он ощущал смертельную опасность, но не мог понять, откуда она исходит.
– Скоро я убью тебя, – произнесла трубка. – Очень скоро.
Страх был острый, иррациональный… Такой, какой бывает только в детстве, когда ты остаешься один в темной комнате и в каждом углу прячутся мертвецы из страшных сказок. Непроизвольно Коломенцев снова оглянулся, но сзади никого не было. А спереди приближался мужик с телефоном в руке… Возьми себя в руки, приказал сам себе капитан Виктор Коломенцев. Возьми себя в руки, не психуй, ты опер, а не баба. Это всего лишь запугивание, игра на нервах. Только хер вы меня запугаете, суки. Я сам до вас доберусь. Порву. Изувечу, блядь, и опущу в камеру. В петушатник.
Коломенцев стиснул телефон в руке и сказал:
– Ты, гнида, слушай меня: я тебя найду и выбью зубы. А потом загоню в петушатник. До встречи, пидор.
Не дожидаясь ответа, он оборвал разговор и сунул телефон в карман… душный, похабный страх слегка развеялся.
Их разделяло метров сорок. Раскачивалась шляпа фонаря, и тень Коломенцева то укорачивалась, то вытягивалась, неумолимо приближаясь. Таранов "продолжал разговор". Если бы он прекратил разговор одновременно с Коломенцевым, это могло бы показаться убийце Славки странным, могло подтолкнуть к мысли, что именно незнакомец с телефоном только что разговаривал с ним – капитаном Коломенцевым.
Таранов "продолжал разговор", жестикулировал правой рукой со спрятанным в рукаве стилетом… "Я могу выписать вам справочку, что этот стилет не является холодным оружием", – сказал продавец в магазине… Не является, говоришь? Возможно, возможно… Но в руках диверсанта все является оружием: отвертка, монета, сигарета, шнурок. А уж любая заточенная железяка – само собой. Таранов довел стилет до бритвенной остроты в гараже Славки. Там же опробовал его на старой, лысой покрышке. Потом он обработал полированную рукоятку грубой шкуркой – пластик потерял свой глянцево-сувенирный вид, стал шершавым, нескользящим и совершенно бесперспективным для дактилоскопирования.
… До Коломенцева осталось двадцать метров…
Простите. Простите меня все – Славка, Иришка, Лешка. Я не смог защитить вас. Я не смог вас спасти. То, что я сделаю через несколько секунд, не может ничего изменить. Но, может быть, вам станет чуточку легче от знания, что за вас отомстили… Прости меня, Славка. Я знаю, что ты не одобрил бы моих методов. Ты иногда шутя называл меня головорезом. Ты даже не подозревал, насколько ты прав. Если бы я рассказал тебе всю правду о моей службе… Ты бы ужаснулся. Ты бы ужаснулся, если бы узнал половину правды… десятую долю правды. Нормальному человеку трудно понять, в чем суть этой службы. Нормальному человеку невозможно представить себе этой тайной, кровавой и неблагодарной войны… Но пока по земле бродят монстры, как бы они ни назывались и ни выглядели, нужны и охотники на монстров. Я головорез, охотник на монстров. Я палач с точки зрения нормального человека. Но я точно знаю, что перевоспитать монстров – Палачей, Сыновей, Сухарей и прочих – нельзя. Их можно только уничтожить или посадить в клетку. Но почему-то никто не торопится сажать их в клетки. И они продолжают безнаказанно убивать… убивать… убивать.
… Десять метров до Коломенцева…
Простите меня. Я виноват… я пытаюсь исправить то, что исправить нельзя. Не дано. Невозможно. Я пытаюсь уменьшить количество зла. Я понимаю, что это бессмысленно. Но я не умею по-другому…
Пять метров до убийцы. И глаза его – рядом. И сердце – рядом. У него глаза монстра с постеров в Иришкиной комнате. И сердце монстра… Я обязан остановить это сердце.
… Два метра. Взмах рукой – шершавая рукоятка стилета скользнула в ладонь. И – встретились глаза.
И – Коломенцев понял. Он сделал по инерции еще пару шагов и замер.
– Ты… – сказал капитан Коломенцев.
– Я, – сказал Таранов. – Я пришел убить тебя, капитан.
Глаза смотрели в глаза. Болтался фонарь над головой, нарастал шум электрички вдали. Ветер катил пустую банку из-под пива. Банка дребезжала. Заметался, заметался в глазах иуды Коломенцева страх. В оперативной кобуре под мышкой у иуды висел табельный "ПМ". Но, глядя в глаза Таранова, он понял, что даже если успеет выхватить свой ствол… и вкатит в Таранова пулю… даже в том случае Таранов сделает то, что обещал сделать. Что даже мертвый он сумеет дотянуться до горла и вырвать кадык Коломенцеву.