Жители деревни были потомками строителей храмов. По сравнению с той славной эпохой их связи с миром стали слабее. Теперь они возделывали землю и слонялись по джунглям, почти не соприкасаясь с веком нынешним. Такие маленькие деревушки были щедро разбросаны по центральноамериканским джунглям и равнинам, и их обитатели жили по старинке, практически не имея связи с бурлящей вокруг технологической цивилизацией. Они бросили воевать и возводить храмы, почти перестали на что-либо надеяться. Они просто старались выжить.
В Южной Абилене только двое бегло говорили по-английски, Томми и Луз. Как понял Кэрби, они были самыми большими знатоками цивилизованного мира и столь разительно отличались от своих собратьев, что Кэрби захотелось послушать историю их жизни. Однако они сперва потребовали, чтобы он рассказал им, как его угораздило купить тут землю.
- Участок мне с первого взгляда понравился, - сказал им Кэрби. - Сент-Майкл представлял владельца, какого-то крупного аристократа из Мексики. Из-за налогов тот не хотел брать закладную, а я был в состоянии уплатить наличными.
- Это такой самодовольный толстяк? - спросил Томми.
- Да, Инносент Сент-Майкл.
- Это была его собственная земля. Он много лет искал дурака, чтобы продать ее.
- Спасибо на добром слове, Томми.
- Стало быть, ты богач? - спросил Луз. - Ты можешь позволить себе ошибиться?
- Богатые люди не рискуют своими задницами и двадцатью годами тюряги, они не возят в Штаты зелье, - ответил Кэрби. - Этим я и заработал на землю. О, господи! - воскликнул он, вспомнив еще что-то.
- Что такое?
- Остаток денег я отдал за коров одному парню в Техасе.
Луз расхохотался. Томми попытался принять сочувствующий вид. Кэрби попыхтел трубкой с зельем и вдруг тоже засмеялся.
- В конце концов, я не такой умник, как мне казалось, - сказал он.
- А кто умник-то? - отвечал на это Томми. - Но все равно в жизни есть свои радости.
И они вволю вкусили от радостей жизни. Индейцы принесли разные диковинные блюда, сдобренные перцем и другой взрывчаткой. Самогон освежал горло. По радио передавали гватемальскую программу. Вскоре зашло солнце, и вечерний ветер ласково шептался с верхушками деревьев под журчание ручейка. Кое-кто пустился в пляс на неровной земле. Потом упала ночь, а с ней упали и обитатели деревушки. Оставшиеся на ногах развели костры, и в оранжевом свете засновали черные призраки. Селяне принялись переговариваться с ними на своем родном наречии. Кэрби лежал на остывающей земле, подсунув под голову перевернутый глиняный горшок и держа в руке полупустой кувшин. Он смотрел, как над его холмом всходит луна, а рядом, скрестив ноги, сидел Луз Коко и рассказывал историю своей жизни.
- Я был ребенком, когда моя мать спуталась с нефтяником, - говорил он, поплевывая в костер, который тоже усердно отплевывался головешками. - Оказалось, он не богатей, а простой геолог, которому было скучно одному в спальном мешке. Искал тут нефть для "Эссо".
- Так здесь есть нефть? - оживился Кэрби.
- Есть, а фига толку? Тут известняк, и она - в маленьких полостях. Добывать - себе дороже. В общем, мать прогнали из деревни, и мы поехали в Хьюстон.
- Погоди-ка, - оборвал его Кэрби. - Так сразу и прогнали?
- Здешние ослы, - Луз обвел жестом всю Южную Абилену, - жуть какой принципиальный народ.
- А, понимаю. Твоя мать и этот геолог…
- При живом папаше.
- И племя изгнало ее.
- Деревня прогнала ее. Она забрала с собой нас, ребятишек. Мне было девять, а Розите год. Это моя сестра, ты ее видел. Но мы не нашли того геолога, и мать пошла в услужение. Жили мы неплохо, росли вместе с хозяйскими детьми, Томми пару раз приезжал в гости. Он жил в Мэдисоне, в Висконсине, его старик работал в колледже. Он знал все про резьбу, древнее искусство и разные поделки. Читал про них лекции и… как это называется, когда человек говорит: это хорошая вещь, а это - дрянь?
- Оценивал?
- Оценивают машины.
- Ну, значит, проводил экспертизу? Говорил, поддельная вещь или настоящая.
- Вот-вот, оно самое. Отец Томми как раз этим и занимался. Томми тоже мог бы, да не захотелось ему.
- А как вы оба снова оказались здесь?
- Отец Томми помер, и он повез тело домой. Ему было девятнадцать, и он чувствовал, что тут - его дом родной. Снег-то ему никогда не нравился.
- И тебе тоже?
- Нет, со мной другая история. Мне было шестнадцать, а Розите восемь, когда мы уехали в Лос-Анджелес. А там китайцы, колумбийцы, кого только нет. Я терпел три года, потом сел в машину, спрятал Розиту в багажник и рванул на юг. В Сан-Диего я продал машину и - пешком сюда.
- Где теперь твоя мать? - спросил Кэрби.
- В Олдерсоне, в Западной Виргинии.
- Странное место.
- Не очень. Там федеральная женская тюрьма.
- О! - воскликнул Кэрби и на миг погрузился в размышления, потом сказал: - Луз?
- Тут я.
- Но если у здешних жителей такая нравственность… то почему они балуются зельем?
- А что в нем безнравственного?
- Хороший вопрос, - признал Кэрби.
- Ты понимаешь, тут, на юге, работа непосильная, люди спины не разгибают. Ты годами не видишь их глаз. А зелье и самогон - хоть какая-то отдушина.
Кэрби уснул. Или ему показалось, что уснул. Белая луна катилась по черному небосводу. Потом ее заслонила чья-то фигура. И произнесла:
- Привет.
Это была сестра Луза, теперь Кэрби вспомнил ее. Если б луна не крутилась перед глазами, он, вероятно, припомнил бы даже ее имя.
- Хариа, - сказал он.
- Розита, - поправила она, садясь и шелестя многочисленными юбками.
- Ты права. Совершенно права.
Подобно остальным соплеменникам, она была низкорослой, но гораздо изящнее. У нее были большие, карие с поволокой глаза, резко очерченные скулы, широкий чувственный рот и кожа цвета темного какао. Двигалась она мягко, как пума.
Сначала она поцеловала его, потом выдохнула дым самокрутки ему в лицо, отчего Кэрби показалось, что луна вращается не в небе, а у него в голове, и наконец сказала:
- Если ты спишь тут всю ночь, жуки закусывают насмерть.
- Верно, верно, - с грустью пробормотал Кэрби.
- Так пойдем в хижину.
Они пошли в хижину. Вскоре наступило утро, и Кэрби обнаружил, что шевелить руками и ногами ему так же трудно, как и шевелить мозгами. Он кое-как выполз на солнышко и, оглядевшись, ничуть не удивился тому, что остальное человечество испытывает такие же муки. Неужели роду людскому уже надеяться не на что? Нет, кое-что еще осталось. Кофе, ветчина, опять кофе, лепешка, опять кофе, самокрутка и короткий отдых с Розитой. Комплексное лечение помогло. Обитатели деревни прибегли для исцеления к сходным средствам, и после полудня празднество возобновилось. Розита болтала что-то о своем слишком поспешном отъезде из Штатов и намекала, что неплохо бы вернуться туда. С хорошим приятелем, разумеется. Кэрби ответил ей на это рассеянным "угу" и отправился обозревать город.
Завидев Луза и Томми, он присоединился к их обществу. Вот когда впервые зашла речь о наследии майя и загадках их прошлого.
- Да, парень, лихо ты сел в лужу, - сказал Томми.
- Не без помощи Инносента Сент-Майкла, - ответил Кэрби.
- У тебя своя голова на плечах. Нам труднее, у нас нет прав, спасибо предкам. Тысячу лет назад наш народ жил в шикарных городах, по уши в золоте, нефрите и всем таком прочем.
- И совершал человеческие жертвоприношения, - с волчьей ухмылкой вставил Луз.
- А потом начался исход, - продолжал Томми, - и все добро провалилось в преисподнюю. За храмом нужен присмотр, иначе он превращается в груду камня.
- Особенно в джунглях, - сказал Кэрби.
- Правильно. Наносит землю, начинает расти всякая всячина, потом вянет, гниет. Снова земля, снова растительность. Дожди вымывают раствор, и вся постройка рушится к чертям. Был храм, а теперь холм. Храма и не видно.
- Слушайте, ребята, - сказал Кэрби, - вы сами жили в городах и покинули их, не забыли?
- Мэдисон и Хьюстон. - Томми поджал губы. - Я говорю о наших городах. Ламанай, Тикаль. Живописные места.
- Живописные обряды, - вставил Луз.
- Ну, не знаю, - произнес Кэрби. - Не в обиду вашим предкам будь сказано, но я бы не хотел жить в городе, где людей приносят в жертву.
- Почему?
- Я ведь тоже человек.
- Хм, - ответил Луз, и они замолчали, очевидно осознав разницу между участниками обряда и его созерцателями.
На другой день Кэрби пришел в себя, поцеловал Розиту и улетел, чтобы снова стать пилотом и попытаться вылезти из лужи, в которую его усадил Инносент Сент-Майкл. А спустя две недели он с горящими глазами примчался обратно в Южную Абилену и привез с собой еще два капроновых пакета. Здесь он поделился с Томми и Лузом своими замыслами.
- Привет от Розиты, - сказал Томми, устав ждать, когда Кэрби переведет дух. - Она интересуется здоровьем твоей жены.
- Увы, улучшений нет, - отвечал Кэрби. - Было еще два сильных припадка, и на нее опять надели смирительную рубашку. Неважные дела.
- Я передам Розите, - сказал Луз. - Она очень озабочена состоянием твоей женушки.
- Да, я знаю.
- Что-нибудь неладно с двумя вчерашними покупателями? - спросил Томми.
- Да нет, они все проглотили, - ответил Кэрби. - Сегодня днем я увижу их и окончательно обо всем договорюсь. Труднее будет с другим парнем.
- С каким?
- Вчера получил записку. Он должен был приехать на будущей неделе, и вдруг ни с того ни с сего приезжает сегодня.
Томми перевел его слова, и они очень расстроили всех присутствующих.
- Вот ведь задница, - сказал Луз.
- Святая правда, - ответил Кэрби. - Но его уже не остановить. Придется как-то задержать парня в Белиз-Сити и сделать так, чтобы он не встретился с этими двумя. А сюда его можно привезти завтра. К этому времени все должно быть готово.
- Успеем, - пообещал Томми. - Те двое особо не копались, не то что иные из твоих приятелей.
- Они даже не нашли каменный свисток, - вставил Луз.
- Самое главное - поле. Оно должно выглядеть так, будто на него редко садятся самолеты. А там видны следы "Синтии".
- Ладно, заметем, - сказал Томми.
- Хорошо. И вот что, Томми, - серьезно добавил Кэрби, - бросай эти свои штучки, ладно? Хватит высовываться из кустов. Если б эти парни увидели тебя вчера, их бы инфаркт хватил. А убивать покупателей невыгодно.
- Уж и позабавиться нельзя, - проворчал Томми.
ВОПРОС В ТОМ…
- Вам нравятся устрицы? - спросил Сент-Майкл.
- Очень, - ответила Валери.
Инносент улыбнулся.
- Я привожу сюда всех своих подружек, - сказал он. - До и после. Им нравятся устрицы, но после - больше.
Валери не нашлась, что на это ответить, но после такого замечания твердые белые моллюски показались ей неудобоваримыми. Равно как и белое итальянское вино. Поэтому она набила рот салатом.
Вкусный салат. Хороший ресторанчик на задах частного жилого дома - то ли встроенный в него, то ли пристроенный. Белые столики окружены цветами и другой растительностью, пол земляной, поэтому все растет прямо в зале. Тропические цветы гораздо ярче, чем цветы в Южном Иллинойсе.
Подошла официантка - взглянуть, не нужно ли чего-то, и Инносент, обхватив ее ручищей, принялся поглаживать.
- Так ты здесь теперь работаешь? - спросил он.
- Совсем недавно, - отвечала официантка, маленькая веселая толстуха с очень милым личиком и красно-бурой кожей. - Устала день-деньской сидеть в конторе. Может, вернусь в Белиз-Сити.
Инносент улыбнулся Валери.
- Сьюзи любила устриц после, - сказал он и, стиснув ногу официантки, спросил: - Разве не так, малышка?
Сьюзи захихикала, Инносент подмигнул Валери.
- Но сама любовь нравилась ей еще больше.
Сьюзи обменялась с Валери многозначительными взглядами.
- Всякий мужчина считает себя чемпионом, - сказала она. - "Ну, дорогая, разве я не лучший? Разве я не самый-самый?" - "О, конечно, дорогой! О, да!"
Под оглушительный хохот Инносента Сьюзи сделала жест, какой делают рыболовы, описывая добычу. Рыбешка получилась мелкая.
Валери пришлось засмеяться. И съесть устрицу. Вопрос теперь состоял в том, придется ли ей завалиться в постель с Инносентом Сент-Майклом. Впрочем, "придется" - не то слово. Видимо, это будет своеобразной взяткой представителю третьего мира. Мздой за сотрудничество. Валери не очень разбиралась в механике таких дел, но поняла, что Инносент оставляет решение за ней, в то же время без излишней грубости подталкивая ее на единственно возможный путь. Она выпила еще вина. Инносент ослепительно улыбнулся ей.
- Ну так что, Валери, нравятся устрицы?
Она хихикнула, будто одна из его подружек.
ЧЕРНЫЙ СУХОГРУЗ
"Эта стела может оказаться очень ценной. Смотря в каком состоянии остальная ее часть", - сказал Уитчер. Тощий негр стоял у окна гостиничного номера и выглядывал на улицу. Прямо под окном был бассейн, в котором сейчас никто не купался. Отсюда нельзя было увидеть окна ресторана, но тощий негр и так знал, кто там сидит.
"Их тут целая куча", - небрежно бросил Кэрби. Кассеты двух магнитофонов монотонно крутились. "Пошли дальше", - голоса смолкли, сменившись звуками одышки и шелестом травы на склоне холма. Тощий негр взглянул на столик, где стояли два магнитофона, потом опять с легким сожалением посмотрел в окно. В ресторане продолжалось совещание Кэрби, Уитчера и Фелдспэна. Интересно, записывают ли американские гости и этот разговор тоже? Пошлют ли его сюда еще раз, чтобы снять копию с другой пленки? Если пошлют, то он услышит, как Кэрби скажет:
- Ладно, договорились. Я вывезу из страны все, что мы найдем внутри храма. Вы продадите это через своих людей, и мы поделим барыш поровну.
- Вам придется довериться нам, - отвечал ему Уитчер. - Хотя вы, наверное, знаете, сколько обычно стоят такие вещи.
- И очень хорошо. Кроме того, вам тоже предстоит довериться мне. А вдруг я всучу вам подделки?
Фелдспэн удивился, Уитчер рассмеялся.
- Да зачем вам это, господи? У вас есть храм, битком набитый подлинниками, которых, вероятно, достаточно, чтобы озолотить всех нас. Так чего ради подвергать риску наши отношения?
- Вот именно. По той же причине вы, ребята, будете честно рассчитываться со мной.
- Разумеется.
- Единственная трудность - вывоз товара из страны, - сказал Фелдспэн.
- У меня есть свои способы, - заявил Кэрби и умолк, потому что официантка принесла еду. Пока она расставляла тарелки, все смотрели в окно на пустой бассейн и океан за ним. Там стоял на рейде черный сухогруз. Дотошные британские таможенники обнаружили его где-то к северу отсюда и арестовали, потому что корабль был набит марихуаной. Теперь судно конфисковали, точно так же, как некогда грузовичок Мэнни Круза, и оно стояло тут в ожидании правительственного аукциона.
Наверху магнитофон сказал голосом Кэрби: "Все мы должны помалкивать об этом храме. Здесь, в Нью-Йорке, где угодно".
Наконец официантка ушла.
- Американцев, бывало, ловили при попытке вывезти из Белиза резные камни и прочее, - произнес Уитчер. - Ловили и сажали.
- Вот почему вам повезло с партнером, - ответил Кэрби.
- Вряд ли вы поделитесь с нами вашими методами контрабанды, - почти робко сказал Фелдспэн.
- Отчего же нет? - Кэрби ухмыльнулся. - По правде сказать, они - моя гордость. Понимаете, в Белизе не один главный предмет контрабанды, а два. Первый - древности майя, второй - марихуана.
Фелдспэн заулыбался, вспоминая что-то, а Уитчер спросил:
- Вы занимаетесь и тем и другим, верно?
- Я сочетаю виды деятельности, - сказал Кэрби. - Правительство строго карает за вывоз древностей. Возможно, при выезде ваш багаж подвергнется досмотру, коль скоро у вас в паспортах записано, что вы - торговцы древностями.
- О, господи, - произнес Фелдспэн и встревоженно взглянул на Уитчера.
- Их волнует только доколумбово искусство, - сказал Кэрби. - Что касается марихуаны, то британцы и янки иногда могут пошуметь, но местным властям наплевать. Это дело приносит немало американской валюты. Здесь им занимаются тихо и по мелочам, не то что в Колумбии или Боливии, где целая кокаиновая индустрия. И зелье служит неплохим подспорьем для фермеров, которые выращивают тростник вокруг Ориндж-Уолк. Я вывез отсюда немало мешков, и никто даже не приглядывался ко мне. По правде сказать, после ленча у меня встреча с одним парнем по этим делам.
Уитчер и Фелдспэн с любопытством уставились на него. Фелдспэн подался вперед и спросил гораздо более доверительным тоном, чем когда они обсуждали незаконный вывоз бесценных древностей майя:
- Вы имеете в виду торговца?
- Посредника, - ответил Кэрби. - Это американец. Прилетает сегодня днем. - Затем, словно испугавшись, что сказал слишком много, он тоже наклонился вперед.
- Слушайте, там, на севере, он слывет страшным человеком, - прибавил он, понизив голос. - Если он заподозрит, что я болтал о нем, всем нам будет худо.
- Мы ни словечка не скажем, - вымолвил Уитчер.
- Если увидите нас вместе, притворитесь, что не знаете меня, - велел Кэрби.
- Ясное дело, - Уитчер кивнул, как заправский заговорщик.
- Ладно, - сказал Кэрби, - план такой. Я сажусь в свой маленький самолетик, нагруженный мешками с зельем. Все знают, чем я занимаюсь, и всем глубоко плевать. Я взлетаю и отправляюсь во Флориду. - Он еще больше подался вперед и, подмигнув, добавил: - А в мешках вполне могут оказаться древности майя.
Магнитофоны наверху щелкнули и отключились. Тощий негр зевнул, потянулся, отошел от окна и нажал кнопки перемотки.
- Блестяще! - воскликнул в ресторане Фелдспэн. Кэрби улыбнулся и кивнул.
- Я краду тачки, - сказал Уитчер.
- Совершенно верно, - согласился Кэрби.
- "Похищенное письмо", "Троянский конь"! - вскричал Фелдспэн.
- Я и не утверждал, что действую очень оригинально, - ответил Кэрби, начиная испытывать легкое раздражение.
- А во Флориде мы подкатываем тачки к самолету! - вставил Уитчер.
- Вот именно. И возникает вопрос: кто будет встречать меня там - вы или другие люди.
- Во Флориде? - гости переглянулись. - Наверное, мы должны сделать все сами.
- Да, - согласился Фелдспэн. - Вы только укажите место и время.
- Хорошо. Значит, ни с кем другим я дела не имею, - сказал Кэрби. - Я даже не вылезу из самолета, пока не увижу одного из вас.
- Наверное, ваша работа требует большой осторожности? - проговорил Фелдспэн.
- Осторожность - моя вторая натура, - ответил Кэрби.
Тощий негр положил магнитофон на место, сунул в карман второй - тот, на который записывал, - и тихонько покинул номер Уитчера и Фелдспэна.