- Назови ему пять-шесть точек, куда он поочередно должен подъехать с деньгами. Называй их минут за пять до того, как он должен выехать из дому. Пусть везде ждет по минуте. Деньги возьмешь на второй точке.
- Почему на второй, а не на первой или шестой?
Я пожал плечами:
- Трудно объяснить. Наитие у меня, Макс.
Девчонку мы должны были выпустить в воскресенье же вечером. Завязать ей глаза, отъехать подальше от дома…
Но случился прокол. Дурацкий прокол! Миллиардер не дал денег. Не потому что ему наплевать на дочь - как раз наоборот! Дочь его, Лола Примакова, благополучно переночевав у подруг или приятелей с субботы на воскресенье, объявилась дома.
В пустующей же квартире сидела прикованная наручниками к трубе другая девочка. Она уже очухалась, начала говорить, называла себя Настей, но мы, ничего еще не зная о возвращении в семью Лолы, лишь посмеивались: давай, мол, придуривайся!
Макс позвонил в установленное время, сказал, что все срывается, только это сказал, ничего не пояснил - и приказал стеречь нашу пленницу и дальше. Весь понедельник он не объявлялся, во вторник я купил газету и увидел новую заметку о себе. Короткую заметку на первой полосе. Мол, бандиты замыслили похитить человека с целью выкупа, перепугали родителей, но, как оказалось, это была лишь чья-то шутка: кто-то из знакомых студентки Л. решил разыграть ее предков…
Макс приехал к обеду. Таким злым мы его не видели. Хотя если на кого ему и надо было злиться, то лишь на себя.
- Платье точно такое же, понимаете? И рост, и волосы… Я ведь Примакову всего пару раз и видел, а эта похожа, честное слово, похожа! Так фраернуться! Но этот гад все же сообщил в органы! Газету видели? Сообщил! Я накажу его!
- Стекло из рогатки выбьешь? - спросил я.
Он зверем зыркнул на меня:
- Ты молчи… Ты вообще… - осекся, подавил гнев.
- Что я? Я тут при чем?
- Ладно, это я так, сгоряча. А насчет рогатки - ты зря. Думаешь, я с пугачом детским в ювелирном был? На, смотри.
Он вытащил пистолет, отсоединил магазин с патронами и протянул мне. Это был настоящий "макаров".
5
- Показываем задницу, Федор Савельевич!
У Федора Савельевича с данным местом проблема: фурункул там у него вскочил. Все бы ничего, пересидел бы Федор Савельевич свою болячку на одной ягодице, пока та сама собой бы не созрела и завяла, да так получилось, что повстречал он, вдовец, женщину… Нет, не женщину - богиню, которая делит с ним пока ложе, но готова и хозяйкой въехать в его квартиру. Ей чуть больше двадцати, участница конкурса красоты, подрабатывала натурщицей, манекенщицей, в стриптиз-баре. Там ее и заприметил Падунец - такова фамилия Федора Савельевича.
- Я ей даже не признался, по какому поводу в больницу лег. Она считает, у меня что-то серьезное, переживает. - Он довольно хохотнул. - Ты, парень, думаешь, раз она при людях раздевалась, значит, сучка, да? Не надо так думать. Просто жизнь ее ломала. Как когда-то меня…
Он прищурился, задумавшись, и его округлое лицо стало жестким, появились ранее не заметные морщины. У Падунца теперь очень аккуратная прическа. Настолько аккуратная, что просто угадывается: это парик.
Падунец говорит о себе коротко: предприниматель. Есть кое-какие средства, и скоро он начинает маленький бизнес: открывает станцию техобслуживания. В двигателях, правда, мало что понимает, но зато умеет решать кадровые вопросы. В Москве подобных станций уже что грибов, конкурировать с другими можно только качеством работы. Лучшая реклама отзывы клиентов. Потому нельзя скупиться, надо приглашать лучших мастеров.
- Это точно, - соглашаюсь я. - У нас в мастерской от этого очереди.
- Так ты что, тоже в системе автосервиса? Не слыхал, есть, говорят, в столице такой феномен - Гнусавый? Парень - золотые руки, машины лучше новых становятся. Переманить бы его. Я б ему отвалил…
- Сколько? - спросил я.
Федор Савельевич не задумываясь назвал сумму, впятеро превышающую ту, что я имел.
- Я ему передам.
- Что, серьезно? - подпрыгнул на кровати сосед. - Слушай, если он будет торговаться, я добавлю, честное слово. Он, говорят, так с красками работает! Сейчас сам знаешь, как к царапине на приличной машине хозяева относятся. Царапина - удар по престижу, и краска не в масть - удар. А у него, говорят, всегда в масть. Я парню условия создам - только работай! Как думаешь, согласится?
- Согласится, - заверил я.
Заверил потому, что вспомнил свою мастерскую, своего шефа. Он там сделал комнату для утех, где было все. Баб водил табунами, тер им спины под душем, а мне негде было толком руки помыть. "Тебе на женщин не тратиться, а на водку хватит", - говорил в дни получки. Я вообще-то догадывался, что это я его кормлю, что это не к нему, а ко мне выстраивается очередь, но что мне было делать? Я не умею качать права. Тем более что на водку действительно хватало, больших денег мне никто не предлагал, а женщины мне были не нужны. Страх у меня перед женщинами. Я заметил, как быстро отводят взгляды те, кто видит меня впервые. Это - от брезгливости к моему уродству. И я гнал от себя даже сны о красавицах. Потому что во снах они кричали, завидев меня…
Сняли бинты, я начал ходить. Первым делом, естественно, - к большому зеркалу, в ванную. Сине-желтые пятна, кровоподтеки, неровные швы - вот главные приметы лица, но оно мне все равно нравится. Это лицо человека, а не гориллы.
Вышел из палаты. Просторный коридор с пальмами, мягкими кожаными диванами, в фойе - ковры, телевизор. Всего на моем втором этаже - восемь палат, двенадцать больных. Первый этаж - спортзал, бильярдная, бассейн, библиотека. Вокруг нашего двухэтажного особняка - высокий забор, по ту сторону его лес, по эту - клумбы, аллеи, крошечное озерцо с японскими карасями, беседки, увитые плющом. В одной из них, что рядом с озерцом, сидит в спортивном костюме женщина, на плечи спадает волна длинных рыжих волос. Бросает рыбкам крошки хлеба, те ловят их у самой поверхности воды. Я старательно опускаю голову, хочу как можно быстрее пройти мимо.
- Вы новичок?
Делать нечего, приходится останавливаться.
- Дурацкий вопрос, да? Просто хочется с кем-то поговорить. Здесь все полковники да полковники, а мне бы с гусаром поамурничать.
- И среди гусаров есть полковники, - говорю я, но прекрасно понимаю, что имеет в виду рыжеволосая. Клиенты Ильи Сергеевича, не считая меня, пенсионного возраста, самый молодой - Федор Савельевич.
- Да? Но вы ведь понимаете, о чем я… - Следует пауза, я совершенно не знаю, как ее прервать, и молчание нарушает женщина. - Боже, такое лицо - и так попортили!
Испарина мгновенно покрывает лоб. Опять страх. Что она хочет этим сказать?
- Извините, ну вот такая я бастактная. Хоть и знаю, что шрамы украшают мужчину… И вижу это… Не курите?
- Курю, но… - ответил я и пожал плечами.
- Знаю. Вы попали сюда прямо с места аварии, вы студент, родственников в Москве нет. - Она протянула пачку сигарет. - Берите, берите, только гусары денег не берут. За любовь. - Звонкий молодой смех. - Вас зовут Костя, да?
Я кивнул.
- Бедненький. Вам так трудно разговаривать, а я пристаю со своими расспросами! Вы молчите. Присаживайтесь рядышком и молчите. Я за двоих говорить буду. Я, как и всякая женщина, очень болтлива. Меня Вика зовут. Я здесь сжигаю жиры. Понимаете? Гонять меня некому, вот и растолстела. Но в развалюхи-то рано записываться. Вот и решила похудеть, покрасиветь, начать новую жизнь. Мне не поздно начинать новую жизнь? С романами, вином, с безумным блеском глаз, а? Молчите, Костя, молчите, это я сама у себя спрашиваю.
Далекий гул машины. Тут они реже самолетов слышны. Мы с Викой невольно смотрим на калитку. Двое, мужчина и женщина, показываются на аллейке, идут к корпусу.
- Это к вам, - говорит Вика, но я уже и сам понимаю, что ко мне. Блондинка с голубыми глазами. Никакой не ангел, никакое не видение: белый блузон, белые брюки, точеная фигурка. Все остальное все-таки от ангела: воздушность и неземная красота. Ее спутник достоин того, чтобы идти рядом. Высокий, плечистый, одет безукоризненно. Положительный герой-красавец из западного боевика. Я приподнимаюсь со скамейки, Вика вспархивает, тихонько тронув меня за плечо: - Пообщайтесь здесь, не буду вам мешать. Но мы еще встретимся?
Белый полуангел замечает меня, неуверенно улыбается:
- Вы Константин? Простите, я видела вас дважды, но при таких обстоятельствах… А сегодня Илья Сергеевич позвонил и сказал, во-первых, как вас зовут, а во-вторых, что бинты сняли. И мы вот решили…
Она поворачивает голову к герою-красавцу, словно приглашая его вступить в беседу, но тот молча крутит на пальце желтую цепочку. Он, наверное, рыбак. Сейчас его интересуют только караси в озерце.
- Как вы себя чувствуете, Костя? - это опять она. - Илья Сергеевич говорит, что вам дико повезло, что вы ушибами отделались.
Почему-то резануло слух слово "дико". Воздушные создания не должны говорить языком смертных. Но то, что приехала, что беспокоится…
- Мне повезло, - говорю я. Вспоминаю себя дооперационного и продолжаю: - Спасибо вам за все.
И тут же соображаю, что слова мои поняты женщиной как насмешка. Она поджимает губки, опускает глаза:
- Мы понимаем, понимаем… Давайте присядем. Вот что, Костя… Кстати, меня зовут Эмма, его - Толик.
Толик никак не реагирует на ритуал знакомства. "Толик. То-лик…" Вот что, оказывается, пела блондиночка на красном фоне: "Ой ли, ой ли". Это она имя его произносила.
- Вот что, Костя. Я не буду от вас ничего скрывать. Мы с Толиком должны скоро выехать за границу, в командировку, и нам бы очень не хотелось, чтобы возникли какие-то конфликты с милицией, понимаете?
- Вы не виноваты, - говорю я. - Это я ехал, не соблюдая никаких правил. Я просто не ждал, что на такой улице появится машина. И если милиция будет спрашивать…
- Костя, милиция не будет спрашивать, если вы сами не заявите.
- Да я бы и не заявлял, я же даже номера машины не видел!
Цепочка тихо звякнула, улегшись на ладонь парня. Он взглянул на Эмму и качнул головой. "Говорил же я тебе…" - прочел я этот жест.
- Мы ведь не убежали с места аварии, - продолжила Эмма. - Мы оказали вам первую помощь, привезли сюда, договорились с Ильей Сергеевичем… Я это к тому, что надо все решить благородно…
Господи, если бы она догадывалась, что и так совершила благородный поступок. В старой своей жизни я готов был сам броситься мордой на бордюрные камни.
- Вы студент, да?
Я неопределенно пожал плечами, и Эмма это поняла по-своему:
- И подрабатываете где-то, наверное. А теперь физических нагрузок, врач сказал, вам месяца два-три придется избегать. В общем… Только без обид, хорошо? Толик!
Толик достал из куртки бумажник, молча протянул женщине.
- Я думаю, мы разойдемся с миром и не испортим отношений. Это вам. Если потребуется еще какая помощь, здесь, внутри, визитная карточка. Звоните.
Они ушли не оглядываясь.
В кошельке лежали пятидесятитысячные купюры. Я даже не пересчитывал их, отложил это занятие на потом. Просто отметил, что кошелек тугой.
6
Пересчитал деньги лишь вечером, когда остался один в палате (Федор Савельевич умчался в беседку на свидание с невестой). Десять "лимонов". Неплохо. Выходит, можно подрабатывать, бросаясь с велосипедом на бамперы проезжающих машин. А я чуть не свалял дурака, когда не соглашался в тот день приехать на работу на велосипеде. Это меня Макс уговорил, чтобы я во вторник покрутил педали. Мне до моей автомастерской - четыре остановки на троллейбусе, какого черта буду я таскаться с велосипедом? Но Макс настоял: "Нужно, очень нужно. Потом объясню". Попросил, чтобы после работы я заехал к нему. Там уже все наши были в сборе.
- Я договорился с оптовиком, что мы ему опытную, так сказать, партию сегодня подвезем. Он человек умный, рисковать не хочет. И ты, Костя, на драндулете поедешь по Третьей Сигнальной до старого универсама. Там есть киоск Союзпечати, не работает, коробка одна, и у этого киоска должен будет стоять плюгавенький такой мужичок. Он тебя по велику опознает, а ты его по плюгавости.
Макс вытащил из стола красочную конфетную коробку, раскрыл ее:
- Смотрите все, чтоб без дураков. Кольца, перстни, цепочки…
- Да ладно тебе.
- Ну и хорошо.
Он завернул коробку в одну газету, потом во вторую, крест-накрест перевязал веревкой.
- Закрепишь на багажнике и… А пока давайте по пять капель. Колбаса, хлеб, минералка. - Он стал вытаскивать продукты из своего портфеля, раскладывать их на столе. - А конфетная коробочка пусть пока в столе полежит…
Выпили по одной, по второй хорошего коньяку из маленьких хрустальных стопок. Поразмышляли о том, что делать с пленницей. В принципе она о нас ничего не знает, доверительных разговоров мы при ней не вели, можно усадить ее в машину, поплутать по городу и выпустить. А можно попытаться узнать, чья она дочь. Авось и с нее навар получим.
- Я поговорю с ней по душам, - сказал Макс. - Все спокойненько выведаю… Но завтра. Сегодня, Санек, ты с ней побудешь здесь - никакого хамства, предупреждаю! А Костя прямо сейчас поедет к оптовику.
Конфетная коробка, завернутая в газеты, перекочевала из стола в мои руки.
- Он мне за нее деньги должен дать, да?
- Кто? - непонимающе взглянул на меня Макс. - Ах, ты вот о ком. Нет, он тебе ничего не даст, - и Макс почему-то заулыбался. - Ничего не даст. Деньги потом будут. Езжай.
Так я очутился на Третьей Сигнальной улице. До старого универсама оставалось проехать полтора квартала, когда на меня вылетел серый "вольво".
7
Падунец сидел у окна и философствовал на тему, что никогда не поздно начинать новую жизнь. Дело даже не в том, что он создает новую семью. В другом дело. Он, Падунец, все годы мечтал быть материально независимым. Тяжелыми путями шел к этому. На воле - РУДУ мыл, в неволе - лес валил. Было такое. Потому что законы наши не допускали, чтобы человек был независимым. Ни в финансовом, ни в других планах. Законы ковали из человека раба, уничтожали его как личность. Надо было их обходить…
- Я не слишком сложно говорю?
Федор Савельевич говорит не сложно, даже малость топорно, но доходчиво. Пусть никого не волнует, как он добыл первоначальный капитал. Тут одно сказать можно: никого не убивал, крови на деньгах нет. Добыл - и все тут. Потом рискнул, вложил всю сумму в одно дельце, получил сумасшедший навар, такой, что и сам не ожидал. Тогда, три года назад, это было возможно. Жадность не сгубила, вовремя остановился, снял все деньги, нашел для них уже новые обороты и ни разу не ошибся.
- Теперь вот, парень, будет у меня свое дело. Без всяких случайностей жить начну. Хватит случайностей! Налоги - и те до копеечки пусть у меня высчитывают, на хитрости не пойду. Буду платить и получать. И знать, за что плачу и за что получаю. Ты мне Гнусавого найдешь?
Мы сидели в палате и пили водку. Врача, Илью Сергеевича, волновали только наши болячки, всего остального он как бы не замечал, и больничного режима как такового тут не было. Да и зачем он в маленькой платной больнице, где лежат вполне зрелые и соображающие люди?!
К тому же для пития был повод: Федор Савельевич, залечив задницу, ждал, когда за ним приедет невеста и увезет домой. Он и поставил отходную. Коньяк не пил, терпеть не мог: "Уже не перестроюсь, хоть и надо бы для антуража. Вырос ведь на беленькой". Водка была хорошая, "Кремлевская", она-то и развязала мне язык:
- Я никого искать не буду. Кто мне эту кличку дал - узнаю, поговорю с ним. Я тот человек, которого вы ищете, я, понимаете?
- Ты - Гнусавый?
- Покончено с Гнусавым. И вообще со всем покончено. Я тоже начну новую жизнь.
- У тебя, парень, и старой еще за плечами не было.
- Ну да!
- Ладно, это не мое дело. Ты приходишь ко мне? Не обижу, даю слово! У меня, знаешь, какое слово?! Железо! Мы с тобой, парень, такой сервис организуем! Ну какой только можно! Чего тебе надо для этого?
- Набросать на листке? - Я потянулся к авторучке.
- Нет, по пьянке ничего не надо делать. Запиши лучше мой адрес, телефон, и когда выпишешься - приезжай.
Синяки сходили с лица быстро, Бабашвили накануне мне сказал, что дня через четыре я, если очень того хочу, могу уехать домой.
- Потом приедете, вынем у вас скобочку из скулы, кое-что подшлифуем… Но, повторяю, это если вы очень хотите от нас уехать. Я бы не советовал. Побудьте здесь еще недели две до конца лечения.
Меня страшно тяготило безделье, я не привык валяться просто так, даже этот рай мне уже наскучил. Ананасовый сок, персики, иные заморские фрукты, которые я раньше видел лишь на витринах, здесь стояли в каждой палате. Я уже с неприязнью смотрел на них.
- Доверяй, но проверяй, - говорит мне Падунец и вновь разливает по рюмкам. - Чем докажешь, что ты Гнусавый?
- Я не буду этого доказывать. Я тебе лучше докажу, что я - мастер, понимаешь? Мас-тер! Я возьму самую разбитую машину…
Федор Савельевич, прищурив глаз, смотрит на меня, потом поднимает вверх указательный палец:
- Стоп, не продолжай! Я все понял. Ты говоришь… Ты прекрасно говоришь! Я уже верю тебе. Только… Ты прости, ладно? Я слышал, что Гнусавый - у него вид как у… Ну, ненормальный он с виду. А ты - ты симпатичный парень.
- Да забудь ты о Гнусавом! - машу я рукой. - С ним - все. Он начинает тоже новую жизнь. Он сбросил лягушечью кожу и стал… Он стал нормальным.
- Нет, я тебе прибавлю. Я тебе буду платить по максимуму. Ты, парень… Дай я тебя поцелую.
- Ее целуй, - говорю я и киваю на окно. По аллейке к корпусу плывет зазноба Падунца. Высокая, длинноногая, с яркими губами. Фотомодель, да и только. Хотя не в моем вкусе. Груди почти не просматриваются, не выпячивается и то место, где у Федора Савельевича рос фурункул. Но не огорчать же человека! - Королева! - ахаю я.
- Иных не держим! - гордо говорит Падунец. - Пойдем познакомлю. И проводишь меня заодно.
У ворот стоит машина, не новый, но хороший "японец". Легкая царапина на левом крыле. Видно, кто-то из пацанов гвоздем чиркнул.
- Я тебе это в два счета устраню, Федор Савельевич.
- Не зарекайся. Краска - видишь, какая у меня краска? Хрен такой цвет подберешь. Извини за "хрен", Зоинька, Зайчик.
Мне почему-то кажется, его Зоинька в свое время и не такие слова слышала да и произносила. Малость помятое у нее лицо. Но и за это надо сказать спасибо Падунцу, может, из пропасти человека вытащил.
- Зоя, зову в свидетели! У вас будет не машина, а игрушка!
- Это мастер говорит! - опять поднимает палец Федор Савельевич. Человек из моей конторы. Ведущий специалист.
Зоя кротко и хитро, как кошечка, смотрит на меня.
- Ты, Зайчик, не смотри, что он молод. К нему, а значит, и ко мне на поклон вся Россия приезжать будет! Его Костя зовут. И все будут это знать.
- Костя! - говорю я и пробую галантно поклониться.
- Очень приятно! - мурлычет кошечка.