- Наконец, осознал, что так больше нельзя. Как бы я не хотел оправдывать себя, что она до сих пор жива, мне пришлось признать себя виноватым в ее гибели. Надежды на то, что Галенька, - в этот момент у меня сжалось сердце, так проникновенно он назвал имя своей невесты, - когда-нибудь станет прежней, не было никакой. Так к чему продолжать растительное существование?
- Ты правильно сделал. И ты зря обвиняешь себя в ее смерти, мне всегда казалось, что существует, ну Бог, не Бог, не знаю, но какая-то высшая сила, которая определяет, сколько нам жить. И только кажется, что мы что-то решаем или в чем-то виноваты. Знать бы, что произойдет авария, можно было и за руль не садиться. Думаю, ты сделал все, что мог.
- Нет, не все. Я-то жив. А она нет, - он вздохнул и уставился невидящим взглядом перед собой.
Мне хотелось взять его за руку и как-то утешить, но слов не находилось. "Андрей бы смог", - подумала я. - "Если уж он смог удержать его от самоубийства, то, наверное, нашел бы слова поддержки".
- Я ведь тоже себя обвиняю в смерти Андрея, - вдруг сказала я.
- Ты? - Эмиль повернулся и с удивлением посмотрел на меня.
- Да, в тот вечер я отказалась с ним встретиться, и ему позвонил этот Тимур и попросил его подежурить за него. А ведь если бы он был со мной…
- Но это неправильно, Лиза, - с досадой сказал он. Словно мои угрызения совести были несопоставимы с его. - Ты слишком много на себя берешь. Если кто-то следил за ним, его убили бы все равно. На следующий день, через неделю.
У меня в горле появился ком, до сих пор я никому об этом не говорила и сейчас затихла, стараясь удержаться от желания положить голову на плечо Эмиля. Выплакаться и рассказать ему о моей любви, о том как я боялась ее и сама лишила себя того кратковременного счастья, которое судьба, сжалившись над моим одиночеством, послала мне напоследок.
- Ты не права, Лиза. Если хочешь, я расскажу о себе. О том, что я пережил. Тогда тебе понятно будет то, почему я решился отсоединить эти проклятые трубки. Но мне придется начать сначала, и если этот разговор покажется тебе неприятным, мы его оставим. - он вопросительно посмотрел на меня, и я просто кивнула.
Пока Эмиль собирался с мыслями, мне вдруг пришла в голову мысль, что мы оба обвиняем себя в том, в чем фактически не было нашей вины. Мы обвиняем себя, что не почувствовали беду и не уберегли родных людей. Все несчастные случаи - это вопрос времени. Если бы Эмиль выехал на какие-то десять минут позже, та иномарка не унесла бы жизнь его любимой. Если бы я…
- О чем ты думаешь, Лиз?
- Ты винишь себя в том, что ты поехал в это время, по этой дороге, не свернул, не затормозил, а я… - в этот момент я все-таки расплакалась и сразу почувствовала его уютную руку на своем плече.
- Давай не будем об этом. Мы ничего уже не сможем изменить. А вот жить с этим можно по-разному. Я расскажу тебе о том, как освободился сам, и, что гораздо важнее, освободил ее душу.
Я снова кивнула, достала из сумки бумажный платочек, вытерла слезы. Подумала о том, что ни с кем в Париже, да и вообще за границей, не смогла бы поговорить так откровенно, как с этим, в сущности, мало мне знакомым человеком. Загадочная русская душа? Банальщина! Но как точно. Ведь именно здесь в России, в Москве, я смогла стать обычным человеком, который может себе позволить плакать.
- Это случилось приблизительно месяц назад, в воскресенье, - начал Эмиль. - Не в силах находиться дома, я вышел на улицу и направился в парк. Я люблю природу, и в тайне надеялся, что смогу найти какой-нибудь укромный уголок, где мог бы спокойно посидеть. Но выходные дни особые. Это счастье для тех, кто любит и кто вместе и мука для одиноких. Сколько ни старайся, не научишься радоваться за других. Своя боль ближе, и она очень эгоистична. Так случилось и со мной: обнимающиеся парочки и молодые родители, гордо ведущие за руки своих отпрысков, еще больше заставили меня страдать из-за того, что у моей Галинки нет никаких шансов не то что бы стать матерью, а даже просто погулять в лесу. Пусть даже я вывез бы ее на каталке. - в его глазах появились слезы, и он снял очки, чтобы их вытереть. Я сидела тихо, боясь, как бы мне ни хотелось, сжать его руку, понимая, что это всего лишь предисловие, и он просто не мог начать иначе. Эмиль действительно быстро справился с собой и продолжил уже вполне нормальным голосом. - В конце концов, я подошел к озеру и сел на траву, глядя на воду, чтобы не видеть и не слышать, что жизнь вокруг продолжается. С момента аварии я и жизнь существовали параллельно. Я жил только тогда, когда приходил в больницу, где мог смотреть на ее бледное, но все еще прекрасное лицо. Но я опять отвлекся. - Эмиль провел рукой по лицу, словно пытался отогнать воспоминания. - Немного позже рядом со мной на траву сел мужчина. Я подозрительно посмотрел на него, потому что искал уединения и не хотел пустой болтовни. Заметив досаду в моем взгляде, он быстро сказал: "Я понимаю, что ты хочешь побыть один. Моя прогулка подходила к концу, и я уже собирался домой, как вдруг среди толпы гуляющих увидел твои глаза. В тот момент я осознал, что должен пойти за тобой". - я развернулся всем телом и посмотрел на него, желая лишь одного - послать его к черту. Но на меня смотрели кристальной чистоты глаза, излучавшие такую любовь к людям, ко всему миру и ко мне в частности, что я просто отвернулся. Тем временем он продолжил: "Когда я был маленьким, и взрослые задавали мне дурацкий вопрос: "кем я хочу стать?", я, не задумываясь, отвечал, что хочу помогать людям. Взрослые смеялись и гладили меня по голове. Когда вырос, я долгие годы не мог осуществить свою мечту, потому что не знал как. Теперь я знаю. Просто поверь, что мы встретились не случайно. И позволь предложить тебе помощь." - тут я, конечно, взорвался. - Да кто ты такой и откуда ты знаешь? - но тот же чистый и открытый взгляд быстро заставил меня заткнуться, и я просто спросил: - И как ты можешь мне помочь? Что знаешь ты, чего не знаю я? - незнакомец улыбнулся. "Это новая методика. Не имеет ничего общего с гипнозом. Это реальная помощь, которую люди могут оказывать друг другу." - Но если могут, почему не делают? - "Некоторые делают, просто не все знают. К тому же надо находиться на определенном уровне развития, чтобы иметь смелость встать лицом к лицу со своим прошлым. Люди предпочитают жить будущим, упуская настоящее." - он поднялся с травы и вопросительно посмотрел на меня. И я пошел за ним, прости за сравнение, как ученики шли за Иисусом. И не пожалел.
- И что это за помощь? - волнуясь, спросила я, вытаскивая из кармана пачку сигарет, чтобы успокоиться. Его рассказ взволновал меня. Мне показалось, что это прольет свет на все недоразумения, с которыми я столкнулась в Москве. На мои странные отношения с фамильным особняком Петушинских, на то, что каким-то странным образом я была уверена, что я и есть Фаина.
- Я назову ее теорией души, - улыбнулся Эмиль, помогая мне прикурить. - Ведь ты же хочешь знать, почему ты оказалась в Москве, познакомилась с Андреем, обнаружила тайник?
- Наверно, хочу, - я почувствовала, как успокоилась после нескольких затяжек и уже могу нормально рассуждать. - Но ты не сказал, что произошло с тобой. Почему ты решил прекратить искусственно поддерживать жизнь Галины?
- Я просто понял, что эта жизнь не единственная и что помимо тела, тела моей любимой, опутанного трубками, и за которое я так боролся… Нет, не боролся, цеплялся. Так будет точнее. Так вот, помимо тела есть еще и душа, которая бессмертна. И душа не имеет никакого отношения к нашей аварии. И у души есть отдельная от тела жизнь. Но уж так устроено, я еще не до конца в этом разобрался, что душа не может пойти дальше, пока тело не будет предано земле. В общем, я понял, что удерживая Галину на земле, я останавливаю движение ее души. А если задуматься, то что значит наша текущая жизнь, по сравнению с вечностью? Галя останется в моем сердце, и если мы действительно любим друг друга, мы обязательно встретимся. Когда я это понял, пришел к ней в палату. Галины родные уже давно смирились и подписали все бумаги. Я подошел к ней вместе с врачом и спросил, что должен отсоединить. Он мне показал. А потом я попросил врача уйти, и он предоставил мне эту возможность. И когда я это сделал, я ощутил какое-то движение в палате, легчайшее прикосновение к своей щеке. И мне даже показалось, что где-то рядом прошелестело ее "спасибо".
Теперь мы оба курили. Одну сигарету за другой. Эмиль предложил сходить куда-нибудь выпить, но я отказалась. Сегодня я не хотела, чтобы спиртное заволакивало мое сознание, сегодня я хотела обдумать все, что узнала и о чем за все время, которое я провела в Москве, старательно гнала мысли. Как там сказал знакомый Эмиля: "Надо находиться на определенном уровне развития, чтобы иметь смелость встать лицом к лицу со своим прошлым".
Глава 21
Я промучилась целый день, так и не решив какие дальнейшие шаги к расследованию можно предпринять, остро осознавая, что медлить опасно. Убийца до сих пор разгуливал на свободе и, продав драгоценности, вполне мог попытаться скрыться из страны. А уж за границей его или ее и вовсе не найти. Я раскладывала факты по порядку, тасовала их как карты, пыталась посмотреть под другим углом, но картина вырисовывалась одна и та же.
Тимур, просмотрев видеозапись и услышав наш с Андреем разговор, узнал о тайнике. Решил, что для него это единственный шанс разбогатеть и забрал драгоценности. Убил ли он Андрея до того, как забрал драгоценности или после - неизвестно. Скорее всего после, это казалось логичнее, но проследить ход мыслей убийцы всегда сложно. Конечно, он рассчитывал на то, что я вернусь в Париж и никак не предполагал, что я возжелаю поиграть в следователя. И все же он не решался меня убить, видимо, не считая меня достаточно опасной. Продолжал позванивать. Надеялся, что я испугаюсь. Все казалось понятным до тех пор, пока Тимура не убили. Я встала перед тем же вопросом, что и с Андреем: кому выгодна смерть Тимура? Ответ один. Тот же самый. Тому, кто знал о драгоценностях. Судя по его разговору с Варькой, Тимур должен был получить крупную сумму, и убийца должен был быть близким к нему человеком. Ответ казался очевидным - это Ксения. Она вполне могла заподозрить, что ее любимый вовсе не собирается прокутить полученные денежки вместе с ней или же, если Ксения с самого начала участвовала в этом деле, они могли поссориться, деля добычу. Или же она решила забрать все себе. Любовь любовью, а денежки врозь.
Я налила себе чай с лимоном и встала у окна. Моросил мелкий дождь, вгоняя меня в полную тоску. Я подумала, что мне надо прекратить слишком далеко зашедшее самостоятельное расследование и, как говориться, дать показания. Наверно, если бы я хоть немного верила в то, что убийцу найдут, так бы и поступила. Но уверенности не было. К тому же мне не хотелось неприятностей с властями, которые бы неминуемо возникли. Честно говоря, я уже проклинала эти фамильные драгоценности последними словами. Вся вина, теперь уже за два убийства, лежала на мне. Эта моя странная связь с прошлым, непонятный сон, из-за которого я обнаружила тайник. И если верить в то, что душа Степана живет в этом доме, он пытался нас предупредить. Иначе как объяснить, что план таинственно исчез. Он словно хотел сказать: не лезьте в это дело. И оказался совершенно прав. Мы пошли в подвал, и это оказалось первой ошибкой. Вторая ошибка заключалась в том, что именно я убедила Андрея не заявлять о драгоценностях, считая их собственностью нашей семьи. Семьи, у которой отняли родину. Семьи, из-за которой я прожила в эмиграции столько лет, не зная, что моя душа принадлежит России.
Я вымыла чашку и, опустившись на стул, закрыла лицо руками. Только я одна во всем виновата. Только я.
Звонок домашнего телефона разорвал тишину. Звонила баба Настя. Коротко поинтересовавшись, как у меня дела, она озабоченно сказала:
- Слушай, я волнуюсь, Варька куда-то пропала. Обещала прийти к ужину, я испекла ее любимые блинчики с творогом, а она так и не появилась. Даже дома не ночевала. Конечно, дело молодое, но я боюсь: не случилось ли чего, не дай Бог.
Сердце заныло у меня в груди. Я сразу вспомнила, как мы расстались. Она еще тогда что-то задумала, уж слишком снисходительно заявила: "Будут новости - позвоню".
А не надо долго раздумывать, куда могла отправиться бедовая Варька. Искать Ксению, которую вполне могла оказаться замешанной в убийстве. А где она могла ее искать, как не у готов.
- Баба Настя, вы не волнуйтесь, - быстро сказала я. - Я сейчас ей наберу на мобильный.
- Уже набирала, - в трубке послышался вздох, - Не отвечает. Со вчерашнего вечера, говорят "абонент недоступен". А ведь она так никогда не делала. Даже когда на лекциях сидела, только звук выключала и сразу всегда перезванивала. Может, в милицию позвонить? А вдруг она сейчас вернется и меня заругает. Скажет, что старуха совсем из ума выжила.
- Подождите звонить в милицию, - дрожащим голосом сказала я. - Я попробую ее найти. Я в университет съезжу.
- Спасибо тебе, Лиза, - немного успокоилась баба Настя. - Ведь не чужой она мне человек, кто у меня остался после Андрея: ты да она.
Сразу после разговора я бросилась к шкафу, выхватывая вещи. Майка, джинсы, ветровка, если будет прохладно. Одевшись и причесавшись, я остановилась и задала себе вопрос: "А я хотя бы знаю, куда я бегу?" Ведь у меня нет никакого плана, кроме уверенности, что я должна спасти Варьку. Я стала собираться с мыслями. Надо попытаться встать на место Варьки. Что бы я делала, если бы оказалась на ее месте? Попыталась бы войти в контакт с Ксенией. Но как? Через знакомых? Возможно. Какая-то ее подруга учится в Плехановской академии. Как ее зовут? Покопавшись в памяти, я неожиданно быстро вспомнила - Настя Кудрявцева. Значит, можно поехать в академию и попытаться ее отыскать. Она может что-то знать.
Я доехала до Плехановской академии за полчаса, но оказалась, что Настя Кудрявцева уехала отдыхать. Это я выяснила у ее подруги. Она даже сжалилась надо мной и позвонила Насте. Но ее телефон оказался выключенным.
- Ничего удивительного, там роуминг, - фыркнула девушка, посматривая на меня с изумлением и мечтая от меня отделаться. В конце концов, у нее это получилось, потому что после очередного "не знаю" я поняла, что лишь зря теряю время.
Я побежала к метро, опять не зная, куда податься, как вдруг меня пронзила мысль, простая до безобразия. "Ведь я же частенько видела этих готов на Патриках". Я могу попробовать подойти к ним. Конечно, мой почтенный, по сравнению с ними, двадцатилетними, возраст может вызвать у них подозрения, но все же надо попытаться.
Уже на "Маяковской" я вспомнила, что пообещала Эмилю ничего не предпринимать, не посоветовавшись с ним. Набрала его номер, втайне надеясь, что он не ответит на звонок. Эмиль оказался на даче у родителей, и он сразу закричал мне, что выезжает и чтобы я без него ничего не предпринимала. Но никакие слова, ни уговоры не могли меня остановить. Даже то, что Эмиль сказал, что позвонит в милицию и самостоятельному расследованию пора положить конец. "У нас уже два убийства и одна пропавшая, а ты все еще пытаешься что-то сделать сама", - выкрикнул он.
Его слова немного разрядили мое напряжение. Эмиль решил напугать меня милицией. Да я уже находилась на той стадии, когда все равно. Моя жизнь, отягченная комплексом вины, сейчас представляла для меня слишком маленькую ценность, чтобы о ней беспокоиться.
Я вышла из метро и почти бегом рванула к Патрикам, молясь, чтобы готы оказались на месте. Мне повезло, пятеро человек в черных одеждах, прихлебывая алкогольно-энергетические напитки, сгрудились вокруг скамейки. Две готки с белым от пудры лицом и с устрашающим макияжем сидели, а трое парней, у одного из них волосы были уложены гребешком, стояли напротив. Я спряталась за деревьями, размышляя, как к ним подойти. Сказать, что мне интересна их религия? Они не поверят. Представиться журналисткой или писательницей? Только усмехнутся, и я вряд ли что узнаю. В конце концов, я решила сказать правду. А точнее ее часть. Спокойно, хотя внутри у меня все дрожало от страха, что я могу не использовать единственный шанс, направилась к ним.
- Привет! - обратилась я к девушке-готке, увешанной длинными и короткими серебряными цепочками с различными кулончиками. - Я ищу Ксюху. Она куда-то пропала. - называя имя, я порадовалась тому, что оно не очень-то распространенное. Но я не учла: в среде готов не принято называть друг друга мирскими именами.
Девушки переглянулись, а гребешок, его я определила как главного, с чувством превосходства смерил меня с ног до головы. В этот момент я порадовалась, что Андрей научил меня носить обычную одежду, которая меня молодила. И все же, глядя на них, я понимала, что между мной, сорокалетней и этими странными ребятами, которые, несмотря на их театральный макияж, все равно выглядели лет на двадцать с хвостиком, разница в целое поколение.
- Слушай, теть, а мы такую не знаем, - парень с гребешком ухмыльнулся и в сочетании с подведенными черным карандашом губами, это выглядело неприятно. - У нас приняты другие имена. Меня, например, зовут Дракула, его, он кивнул на парня рядом - Кремоза. Ну-ка, а вы представьтесь, а то невежливо, - кивнул он девушкам.
- Да ладно тебе, Драк, - сказала девушка, одетая в длинный черный плащ, из под которого выглядывало белоснежное кружевное жабо. - Тетя, вы не по адресу. Мы не знаем вашу Ксюху.
Неожиданно во мне взыграла кровь Петушинских. Неужели я, сорокалетняя тетка, вот так отойду и позволю им сделать меня? А как же тогда Варька? Уж доведу свой спектакль до конца.
- Знаете, что ребятишки, - в это слово я вложила столько презрения, сколько могла, - меня не трогает как вы представляетесь и какую философию поддерживаете, но знайте, что если я не найду эту суку, которая мне денег должна, вас тут на Патриках больше не будет, ясно? - я смерила гребешка с ног до головы и крикнула: - Ну так будешь отвечать, где можно найти Ксюху или нет?
Парень опустил глаза и растерялся. После вежливого, почти заискивающего, мой ледяной голос сбил его с толку. Я, что называется, попала в его волну и сразу перестала быть теткой неопределенного возраста в молодящейся одежде. К тому же, к сожалению, современная молодежь напора не держит, это я уж давно констатировала как факт. Все они такие эпатажные, а как защищаться надо, сразу в кусты.
- Ну, ты это, не гони, а? - поднял подведенные глаза парень. - Нам бояться нечего. Я, правда, что-то Ксюхи не припоминаю. А вы? - он посмотрел на девушек, но они покачали головой.
- У нее еще был… есть парень, - поправилась я. - Тимуром зовут. Он не из ваших.
- Ах, ты про…. - он пробормотал какое-то имя, по которому они ее, видимо, знали. - Да она с нами не тусуется.
- Тогда где я могу ее найти?