нее начальником производства.
Мама училась. В Тимирязевской академии, что ли. Она хотела стать
ветврачом, но потом как-то не сложилось у нее с обучением, и она отправилась
сначала в недвижимость, потом в страхование, а в последнее время была
рекламным агентом в каком-то строительном журнале.
Мама у Жени была очень красивая. У нее были такие большие, влажные
карие глаза и всегда смеющийся рот.
А как-то дома разразился скандал. Мама плакала в ванной, а дед бегал по
прихожей мимо двери ванной и орал на нее, что она шалава, идиотка, что жизнь
ее не учит, и другие грубые слова на нее орал. Бабушка сидела на кухне и капала
себе валокордин, а потом решила вмешаться, чтобы маму защитить, но дед на нее
замахнулся в сердцах, бабушка отпрыгнула в сторону и тоже заплакала.
Потом мама умерла. Женьке тогда было восемь. Ее увезла неотложка, и
мама больше не вернулась. Медики ругали бабушку, что так долго не вызывала
скорую, а бабушка только плакала. Мамино лицо больше не улыбалось, оно было
серым с зеленоватым оттенком.
Злая врачиха сказала на выходе: "Слишком долго лило".
Женька потом подслушал, как бабушка в своей комнате плакала и говорила
деду: "Это Бог нас наказал, Коля". Дед молчал и как-то странно прихрюкивал,
Женя потом понял, что это он так плакал. Маленький Женя решил, что дедушка
никогда не плакал, вот и не получается у него по-настоящему. То ли дело он, Женя!
Он так может зарыдать, что все сразу начнут бегать вокруг и задавать вопрос: "А
что с нашим маленьким случилось?"
Очень скоро он понял, что уже не маленький.
Деда Коля умер через полгода , от инсульта.
Бабушка сильно изменилась, не улыбалась почти. Но внука любила
беззаветно. Им нравилось сидеть по вечерам вдвоем и пить чай перед
телевизором, смотреть мультики про Чипа и Дейла, разговаривать о том, о сем.
Говорил, конечно, Женька, а бабушка Таня его внимательно слушала. Умная была
у него бабушка.
Когда Жене было лет, примерно, одиннадцать, случилась пакость –
сломался видеомагнитофон. Конечно, не катастрофа, а именно пакость, но все же.
Денег на ремонт не было, на новый видак – тем более.
И тогда бабушка Таня так просто сказала: "Женюль, почини, пожалуйста".
Она всегда говорила ему "спасибо" и "пожалуйста", а он ей тоже.
Женя даже и не удивился ее просьбе. Ну а как же? Деда был жив – чинил
все, а теперь должен он, Женя.
Женя вскрыл, как сумел, отверткой верхнюю панель, что-то там увидел, что-
то ему показалось, что-то он понял. Сказал солидно, что лентопротяжка барахлит
и что ему нужно к Лехе на третий этаж. Вдвоем с Лехой они видак и починили, а
бабушка Таня усадила их перед телевизором и поставила на журнальный столик
перед мастерами коробку зефира в шоколаде.
Потом Женя менял прокладки в подтекающем кране на кухне, потом
смазывал веломоторным маслом заедающий дверной замок, потом он научился
еще много чему, а может и не совсем научился. У него это как-то само собой
получалось. Бабушка говорила – гены и улыбалась.
Но с выбором вуза она настояла на своем – никаких дизайнерских, никакого
менеджера и никакого инженера. Только на бухгалтера. Только! Эта та
специальность, которая нужна при всех режимах и перестройках.
Женя послушался. Тем более, что предпочтений особенных у него не было,
а бабушке он привык верить.
Поступил в институт финансов и права на отделение бухгалтерского учета,
правда, на платное обучение. Учиться ему было, во-первых, легко, а во-вторых
весело. Из-за девочек. Девочек в их группе было много, а пацанов – всего четверо.
К концу второго курса Женю даже приятно тошнило от обилия контактов.
Доучился, защитился, получил диплом.
Да, потом была армия. Все бабушкины денежные запасы ушли на обучение,
так что "отмазаться" не удалось, пришлось служить.
Никто не обещал его ждать, а он никого не просил ждать, письма писать и
приехать через полгода на присягу.
Служил под Москвой в одной из саперных частей. Перед дембелем попал
под взрывную волну во время разминирования какой-то рухляди, на которую
наткнулись копатели из Москвы. У тех мозгов хватило связаться с милицией, а уже
МВД обратилось за помощью к ним в часть.
Рухлядь была насквозь ржавая – ящик снарядов для противотанковой пушки
времен второй мировой. Сдетонировало на несколько секунд раньше расчетного
времени.
Месяц потом Женька провалялся в госпитале, а потом попал под комиссию.
Вернулся домой на два месяца раньше – с инвалидностью и отвратительной
контузией, которая не давала ему вообще никакой возможности не только
работать на компьютере, но и смотреть телевизор. И работать с бумагами. А также
читать дольше пятнадцати минут.
А в остальном – практически здоров. Ха.
Бабушка Таня переживала очень. Очень. Она и слегла-то, наверно, из-за
чувства вины. А он ее успокаивал, как мог. Говорил, что, типа, ничего страшного,
найдет он себе работу, да если и не найдет, то на пенсию прожить можно.
А бабушка ему сказала: "Вот помру я, а ты начнешь по помойкам шарить,
красть помидоры на рынке и клянчить рубль на сигареты".
Он смеялся над ней, а на душе было тяжело. Не оттого, что всерьез
принимал ее страхи, красть и клянчить не будет он ни за что. Но положение все-
таки было такое, что хотелось выть. Бабушку Таню было жаль, только поэтому не
выл.
Потом она попала в больницу, потом ее оттуда выписали. Умирать, как
сказала сама бабушка. За несколько дней до смерти она сказала:
– Может, тебе и ни к чему, но ты послушай все же. Мало ли. Вдруг ты
захочешь креститься. А ты крещеный уже, Женечка, я по секрету от всех крестила
тебя. Ты помнишь дедушку?
Женя усиленно закивал головой. Конечно, он помнит дедушку.
Бабушка продолжила слабым голосом:
– Он ведь рациональный очень был, Коленька мой. И религию считал
бабской придурью, и священников ругал по-всякому. Да какая теперь разница…
Вот, Женечка. Поэтому я по секрету тебя и крестила. Даже мама твоя не знала.
Женя пожал плечами. Какая разница? Крещеный, не крещеный,
правоверный мусульманин, буддист… Все это условности и предрассудки. Но
бабушку огорчать не стал, погладил ее по руке, сказал: "Спасибо, бабуль".
– Ты заходи иногда в храм Божий, а Женюль? – вновь заговорила бабушка,
но как-то несмело, как будто боялась, что он ответит ей грубо или просто встанет и
уйдет в свою комнату.
Но Женя молчал, поэтому она тихо продолжила:
– Свечечку за всех нас поставишь, за упокой душ наших. Все мы грешные…
Женя хотел сказать ей: "Ну что ты такое говоришь, баба Таня, ты еще
поживешь!…", но посмотрел на нее и осекся. Бабушке от него не это нужно. И он
пообещал заходить и ставить.
А после похорон загрустил, тошно ему очень было, и не знал как отвлечься,
чем себя занять. Пивком с водочкой, чем же еще?
Пробовал общаться с бывшими одноклассниками. Это, когда еще не
обносился полностью и мог прилично одеться для кегельбана или бильярдной. Но
не срослось.
Его сверстники уже кое-чего добились в жизни и вовсю обсуждали,
перебрасываясь репликами через его голову, преимущества и недостатки
автоматической коробки передач последней модели "ауди", а также сетовали на
постоянные прессинги в их корпорации и делились планами на весну-лето-осень
или Новый год – Прага, Хельсинки, Борнео?
Это мальчики. А девочки его и не видели. А когда вдруг замечали, то на их
мордашках появлялось растерянное выражение, поскольку им трудно было так вот
сразу перестроиться с обсуждения последней выставки авангардного искусства на
"Винзаводе" или новых трендов высокой парижской моды на созерцание вот этого
неудачника, который ничто.
И тогда Женька начал шарить по помойкам, тырить на овощных рынках
помидоры и яблоки и просить копеечку на сигареты. Скорее от скуки и злости, чем
от нужды.
Стали у него и новые знакомые появляться, но после двух-трех раз в гости к
себе он больше никого из них не приглашал. Пивко с ними можно попить и на
скамеечке, а зимой хоть бы и в подъезде. Женя любил свою квартиру. Плохо
только, что еще полюбил он выпить.
Но скучно, скучно и тоскливо. Ни в "стрелялку" на компьютере поиграть, ни
"ящик" посмотреть, сразу голова дико болеть начинала. А вот не надо с ним даже
заговаривать про работу курьера, не надо! Может, еще прикажете в киоске
открыточками торговать? Нет уж, увольте… Да и не примут. Как только слышат о
контузии, вакансия сразу того, занятая оказывается. Пробовал же…
Помня бабушкину просьбу, он иногда захаживал в церковь, что была в трех
кварталах от дома, покупал дешевую свечечку и ставил за упокой душ усопших
Николая, Веры и Татьяны. Немного погодя даже крестик на шею повесил. Почему
нет? Крещеный же.
А дело было так. Услышал он как-то ненароком один занятный разговор.
Дело было в церковном дворе после службы. Разговор вели две немолодые тетки,
и по их внешнему виду было ясно, что здесь они люди не случайные, а так сказать,
активистки. Женька приостановился рядом, чтобы напялить шапку и поправить
выбившийся из ворота куртки шарф, готовясь отбыть восвояси.
Ему было слышно, как одна из женщин тихонечко жалуется на сына,
которого никак не может уговорить посещать храм хоть изредка. Вторая ответила
ей малость свысока в смысле том, что нужно было с детства приучать, а не
сейчас, когда вырос, и чего же ты теперь хочешь? И тут же посетовала: "Мой-то в
храм на службы ходит, только вот переживаю я, что он крестик свой нательный
снимает. Когда бреется или зубы чистит, то обязательно снимет. Говорит, что он
ему мешает. И как ему объяснить, что крестик снимать не полагается, ума не
приложу", – и женщина вновь вздохнула.
Жене показалось, что вздыхает она притворно. Ну как же, ее-то сынок в
храм ходит! А то, что крестик снимает, когда зубы чистит, так это ерунда на самом
деле.
И тут в разговор встряла какая-то бабка, которую никто до сих пор почему-то
не замечал, а она рядом стояла, все слышала. Вид бабка имела, прямо скажем,
бомжеватый. Ну, может, и не бомжеватый, поскольку ее лохмотья все же были
чистые, и от нее не воняло, но странный – это точно. И вот эта старуха обернулась
к счастливой мамаше и проскрипела язвительно:
– Крестик ему мешает?! Надо же. А пусть он следующий раз, как надевать
его будет, спросит у Него: "Господи, а я Тебе не мешаю?"
Обе тетки оторопели, а Женьке почему-то стало весело.
Он уверенными шагами направился к иконной лавке и выбрал себе крестик,
большой, серебряный, такой большой и дорогой, что на цепочку денег уже не
хватило. Поэтому он купил веревочку за пять рублей, приговаривая, что на цепочке
крестики не носят, это каждый знает, и бережно повесил его себе на грудь под
рубашку.
Он довольно быстро понял, что умываться и чистить зубы теперь стало
сложнее, но вспоминая старухино высказывание, а еще из непонятного упрямства,
крестик все же никогда не снимал.
Это его забавляло, потому что верующим он себя не признавал и был
полностью согласен с покойным дедом, который считал, что все это бабская
придурь и тьма невежества, все эти "Господу помолимся! Господи помилуй".
Кроме того, его здорово раздражало, с какими специальными
многозначительно-умильными лицами "активисты" в церкви обмениваются
приветствиями, чуть не кланяясь друг другу в пояс, и как опрометью кидаются
через весь церковный двор, завидев издали попа в рясе, боясь, что не успеют
приложиться к его ручке. Это у них называется "взять благословение".
А еще им всем жутко нравилось креститься. Крестились широко и со вкусом:
перед иконами, возле подсвечника, при входе в храм, при выходе и даже в
разговоре друг с другом.
Как-то Евгений сунул нос в приоткрытую дверь их столовки. У них столовка
есть, прямо во дворе храма пристроечка. Как-то она у них называется прикольно…
А! Трапезная, точно. Свою столовку они называют "трапезная".
Так они даже там умудрялись креститься. Сначала перекрестятся, а уж
потом за свой компот.
Такой навязчивой атрибутики Женя уж точно никак не мог понять, и, в
зависимости от настроения, он либо добродушно про себя хмыкал, либо фыркал,
раздражаясь.
Хотя, с другой-то стороны, что раздражаться? Ну прикольно им руками
водить, так и пусть себе водят.
От раздумий его отвлекла какая-то тетка, нагруженная сумками, которая
вывалилась из дверей магазина и заехала Женьке по ноге растопыренным во все
стороны пакетом с провизией, но, конечно, не извинилась, а прошипела что-то
злобное. Он примерно понял что. Отошел левее.
Посмотрел уныло по сторонам и решил все-таки пойти домой. Пивка, что ли,
прицепить? По поводу выходного дня?.. Блин, у него давно все дни выходные.
О! Знакомый персонаж! Зовут Додиком. Женька с ним знаком не был, но
личность эта была ему известна, как, впрочем, и всей его теперешней социальной
среде.
Пятиэтажки в их районе методично сносили вот уже лет пять, так вот этот
самый чел профессионально шарит по пустым квартирам в поисках всякого
старья. Антиквар типа. Хотя, какой антиквар? Мародер. С ним еще мужика одного
часто видели, вот они на пару с тем мужиком и шакалят.
Пацаны говорили, что поначалу у этих "старателей" были разборки с
местными бомжами, но Додик сделал их сообществу некое предложение, и те
вовсю принялись помогать ребяткам шмонать пустые хаты.
Женя с любопытством проводил глазами сутуловатую додикову фигуру,
потрусившую в сторону ближнего остова мертвой пятиэтажки.
Что-то он нынче один, без напарника. Да и вроде эти руины они уже
обработали. Строители вон уже экскаватор пригнали с чугунной балдой на тросе, в
понедельник, видно, уж начнут стены ломать.
Додик суетливо прошмыгнул мимо заброшенных подъездов с
искореженными дверьми и свернул за угол. Прыщ такой, на башке дурацкая
беретка, в руках жалкий пакетик болтается. Не подумаешь, что гиена.
Евгений переместился, чтобы было лучше видно, куда это он. А человек-
гиена, оказывается, в подвал навострился. Оказывается, ему срочно кишечник
нужно опорожнить. Ну что ж, бывает. Прихватило, значит, человека. Застало
врасплох. Хорошо, что местность заранее изучена. Здесь у нас общественных
сортиров не водится, ни бесплатных, ни платных.
Евгений сунул руки в карманы ветровки и отвернулся от неинтересного
подвала. Напоследок, прежде чем покинуть пост и отправиться домой, лениво
обозрел горизонты.
И тут на противоположной стороне улицы увидел… Вот ее он совершенно не
ожидал увидеть, тем более в своем районе, захолустном и нищем.
То есть, раньше-то этот район был и ее районом тоже, пока ее предки не
развернулись со своей автомастерской и не превратили ее в автосервис, плюнув
на воспоминания детства и юности. Иными словами, переехали они отсюда и
живут теперь кучно вместе с другими толстосумами.
Он начал вспоминать, как эту девчонку звали. Ее подругу звали Рита, это он
помнил очень хорошо. А как же звали эту?.. А! Точно. Лина. Да, совершенно верно
– Лина Росомахина и Рита Кулебякина.
Хотя, на самом деле – Трофимова и Радова. А то прозвища по школе. Обе
девчонки учились вместе с Женькой в одном классе. Правда, Рита Радова только
до девятого проучилась, потом куда-то поступила, то ли на зубного техника, то ли
еще куда.
Рита Женьке нравилась. Она была такая легкая, не в смысле веса, в смысле
веса она как раз кулебяка и была. Натура у нее была легкая, задорная. Не то что у
ее правильной подружки.
Непонятно, как они вообще могли дружить. Вернее, как Ритка могла
сдружиться с этой язвой и занудой.
Причем, Трофимова была не просто язвой, она была язвой самого
агрессивного толка. Могла и учебником по башке заехать, но этим в школе никого
не удивишь, это многие в школе умели.
Но не все умели сказать. А Лина Трофимова так могла уесть словом, что
даже шпана из старшеклассников предпочитала ее не задевать.
Иначе говоря, оса с бантами. Она банты очень уважала, помнится.
Но Ритке она здорово помогла, это он тоже помнил. Поэтому Ритка к
девятому классу совсем осмелела, перестала ходить с вечно затурканным видом,
расцвела.
Женек в школе был середнячком, закомплексованным мямлей, длинным,
тощим и абсолютно неинтересным. Даже он сам это понимал.
Это он после брутальную щетину завел, когда в институт поступил. И очки в
тонкой оправе.
А в классе Женька был настолько неприметным, что ни одна из школьных
группировок не приложила ни малейшего усилия, чтобы затянуть его в зону своего
влияния и, по счастью, ни одна из них не избрала его тренажером для издевок, как
это было с одним пацаном из параллельного класса. Вот тому доставалось.
А Женька – ничего, сидел тихонько за предпоследним столом, отвечал на
троечку-четверочку и любовался издалека полупрофилем Ритки Кулебяки. Так и не
пригласил ни разу ее никуда, все не мог духу набраться. А потом разбросала их
жизнь, и позабыл Женя свою первую влюбленность.
Какая она теперь? Замуж, небось, вышла… Дети, то, се…
А все-таки интересно, что Линка здесь забыла? Вид у нее какой-то
взбудораженный, хотя и целеустремленный.
Магазинные ступеньки давали хорошую возможность для наблюдения, и
Женька видел, как его бывшая одноклассница крутит головой и нетерпеливо
вытягивает шею, ловя шанс перебежать через поток автомобилей на другую
сторону улицы.
Во, перебежала, наконец. В наш магазин, что ли, девушка, навострилась?
Узнает или не узнает? Он-то ее узнал, а вот она его… Бородой, опять же,
обзавелся, как партизан…
А может, и не надо на глаза лезть? В нынешнем своем положении… Хотя,
видок у Росомахи тоже не особо козырный. Свитер какой-то облезлый, кроссовки
никудышные. Разорились, что ли, предки?
"Окликну", – решил Женька.
Но не окликнул, а оторопел.
Оказывается, ни в какой магазин Линка не планировала. И в аптечный киоск
тоже. Достигнув края тротуара, она резко забрала направо и дернула наискосок к