той самой дохлой пятиэтажке, в подполе которой только что укрылся мародер
Додик. И нырнула следом за ним в тот же подвальный лаз.
"А! Понятно. Романтическая встреча", – огорошенно сострил Анисимов.
Потому что не было ну никаких вообще объяснений такому вот действию. Не
наркотики же они там друг другу передают. Хотя…
Женька решил подойти чуток поближе и, не сильно маяча, еще немножечко
понаблюдать. Он не был страстно любопытен, просто Додик ему не нравился.
Довольно скоро помянутый Додик нарисовался снова, но возник он совсем
не оттуда, откуда можно было его ждать. Додик появился из-за угла, неровной
рысью перемещаясь вдоль блочной стены по узкой растрескавшейся отмостке.
Именно из-за угла, а не из вот той подвальной двери, в которую шмыгнул
несколько минут назад.
Женька знал этот подвал. Там, в основном, подводки были канализационные
и еще силовые кабели какие-то, а еще фанерные выгородки самодельных
кладовок. Сплошной лабиринт, кишка ломаного тоннеля. А посередке там имелся
бункер.
То ли убежище в этом подвале намеревались обустроить, но так и не
обустроили, то ли какую техническую службу планировали разместить, хрен его
знает, зачем было нужно это архитектурное излишество. Однако оно там было и
при этом имело в себе не одну дверь, а целых две, каждая из которых была
снабжена запирающим устройством типа "засов стальной обыкновенный" и
замками, правда замки уже остались в прошлом.
Именно из-за наличия второй двери отслуживший в армии Женька
склонялся к мысли, что планировалось все-таки убежище, которое по
определению как раз и должно иметь второй запасной выход. А почему нет?
Может, у какого-нибудь ЖЭКовского начальника в этом доме проживала любимая
тетя, и он персонально для нее подготовил место укрытия на случай ядерной атаки
и начала третьей мировой войны.
Кстати, выходов из подвала тоже два, именно вторым Додик, по всему
видно, только что воспользовался.
Додик между тем уже шустро зашлепал вниз по ступенькам, ведущим к
подвальной двери, той самой двери, за которой только что скрылась Трофимова
Лина и через которую сам Додик уже единожды внедрялся в подвал. Все страньше
и страньше.
И тогда Евгений подумал, что домой ему все-таки рано. Решил обождать. Он
сам не знал, чего хочет дождаться, но ситуация ему почему-то не нравилась.
Поэтому, настороженно осмотревшись, как резидент во вражеской стране,
крадущийся на явочную квартиру, Женька быстрым шагом преодолел расстояние
до торца пятиэтажки и подобрался поближе к лестничке, ведущей вниз.
Конечно, Росомахина ему никогда особенно не нравилась, но все-таки они
учились вместе. Вдруг эта сволочь что-то против нее затевает и ей потребуется
помощь?
Женька постоял у перилец, огораживающих спуск, выкурил сигарету.
Щелчком отбросил окурок. Спустился с небрежным видом по ступенькам, сунув
руки в карман. Стараясь не шуметь, приоткрыл дверочку и прислушался. Заглянул.
Темновато. Свет только из узких амбразур под потолком, а в глубине лабиринта
его почти и нету. На ощупь они, что ли, там перемещаются?
На цыпочках он продвинулся вглубь еще на несколько метров, стараясь не
задеть нелепые скрипучие конструкции, которые своими узкими фасадами торчали
по обе стороны коридора.
Замер, прислушиваясь снова. Какие-то звуки все же до него донеслись, но
невнятные.
Женька напряг слух, но смог разобрать только сиплый тенорок мародера.
Додик повторил несколько раз что-то вроде "Ничего, ты подпишешь". А что ему
отвечала Линка, слышно не было. Должна же она была что-то отвечать? Должна. А
не слышно.
И тут его осенило. Потому не слышит он Линкин голос, что говорит она из-за
закрытой двери. То есть, Додик стоит снаружи "бункера", а Линка – внутри. Запер
он ее, вот что. Запер и теперь заставляет что-то подписать.
Падла. Женька всегда знал, что он падла. А эта-то зачем за ним в подвал
поперлась? Совсем без мозгов, понятно.
Так, что делать? Звать на помощь кого-нибудь из кабанов? Или попробовать
победить Додика один на один, так сказать, в честном бою? Шарахнуть его по
башке кирпичом, он и вырубится.
Женька осмотрелся. Что бы такое приспособить под это дело?.. Но тут он
услышал Додиково: "Я скоро" и вжался в темный проем соседней клетушки.
Додик торопливо прошаркал на выход. Ушел. Отлично! Можно идти спасать
принцессу.
И Женька бросился спасать. Бесшумно красться, прижимаясь к стенам,
нужды уже не было, поэтому до "бункера" он добрался быстро. Засов на двери
действительно был задвинут. Женька со скрипом отодвинул проржавленный брус,
распахнул створку и впустил серый конус полумрака внутрь непроглядной
темноты.
– Кто это? – услышал он настороженный голос. Почти не изменился голос,
надо же. И хозяйка его была где-то поблизости. Не шарахнула бы по кумполу чем-
нибудь сгоряча, как только что он сам мечтал вмазать гиене Додику, знаем мы ее
повадки.
– Я ужас, летящий на крыльях ночи, – продекламировал Женька и тут же
добавил: – Выходите, заключенная, амнистия вышла.
На фоне серого прямоугольника показался темно-серый силуэт, блеснули
стекла очков, руки нервно щупали дверной проем, ноги ступали осторожными
меленькими шажками. Понятно, там ведь совсем темно, скудный свет узких окошек
сейчас ей бьет по глазам не хуже театральных софитов. Ну, Додик, ты и сволочь.
Женька взял ее за руку и повел по проулкам подвала. Он чувствовал ее
пульс, частый, заполошный, и все ждал бурных слез и истерики, но Лина шла за
ним молча.
Уже отворяя дверь, ведущую наружу, он спросил:
– Ну ты как? Может, до дома проводить? Или сама доберешься? По-любому,
здесь тебе лучше не задерживаться.
Алина закивала. Потом торопливо произнесла:
– Спасибо большое. Не знаю, что бы я делала, если бы не вы.
Она поднесла к глазам свой мобильник, который, оказывается, все это
время держала в руке, и попросила:
– Назовите свой номер, пожалуйста, я вам непременно позвоню.
– Добрый человек, – язвительно усмехнулся Женька.
– Что? – непонимающе посмотрела на него Алина.
– Я говорю, ты забыла добавить "добрый человек". "Благодарю тебя,
добрый человек". У меня нет мобилы, – соврал он. – Давай уже, вали отсюда, а то
твой хахаль сейчас вернется, хлопот не оберешься.
Алина пробормотала что-то растерянно, какие-то дополнительные
признательные слова, хотела пожать ему руку, на ходу передумала, кивнула молча
и быстро взбежала по ступенькам наверх.
Евгений пристроил зад на перила, ограждающие спуск в подвал, и щурился
на закатное солнышко. Он ждал. Он предвкушал. Он желал насладиться.
А вот и наш герой.
Женька широко заулыбался одним только ртом и вяло помахал рукой с
зажатой между пальцами сигаретой. Это он так насмехался. Правда, Додик пока не
понял, что над ним насмехаются. Ничего, падла, скоро поймешь.
Он издали увидел Женькину долговязую фигуру и напрягся. Женька кожей
почувствовал, как Додик напрягся. Замедлил шаг, а потом и вовсе остановился в
замешательстве, срочно решая, то ли ему уйти и подождать в сторонке, пока
дебил не свалит, то ли не обращать на дебила внимания и спокойно спуститься в
подвал, чтобы закончить дело.
– Желаете отлить? – вежливо поинтересовался Евгений, решив прийти ему
на помощь. – Вы не стесняйтесь, заходьте, заходьте, нельзя же в ущерб здоровью
терпеть!
Додик сверкнул на него мрачно глазами, но приглашение принял и в подвал
спустился.
Женька ждал, покачивая ногой. А вот и падла. На морде растерянность и
проблески понимания. Кинул злобный взгляд. Сообразил, гнида? А доказательств-
то никаких!
– Все в порядочке? – умилился Евгений. – Тут до вас девушка была, тоже,
видать, пописать заходила. Вам велела привет передать. Сказала, что ждать вас
больше не может, но непременно надеется встретиться еще.
Видно было, как крутятся у Додика в голове колесики. Решает, гад, сама
девчонка выбралась или вот этот придурок помог? Видимо, вывод был не в пользу
"придурка". Но как смогла? Спуститься, что ли, еще раз с фонариком, осмотреть
все повнимательнее?
Хотя, какая фиг разница! Да и времени у него теперь нет совсем. Совсем нет
времени! Если бы не очередь, он бы управился пораньше, но очередь за
алкоголем по субботам всегда большая. Пока отстоял, пока перелил, пока капсулы
в горлышко протолкнул. Может, когда он расковыривал дырку в двери, чтобы
фляжка в нее пролезла, то случайно задвижку открыл? Да нет, глупости, он же не
идиот, чтобы на такое не обратить внимание. Тем более, что задвижка тугая,
потому что ржавая. И этот дебил еще лыбится. Мог он что-то заметить и выпустить
эту гадину на волю? Теоретически, мог. Мразь, ублюдок.
Додик оскалился в улыбке и проговорил:
– Да ладно, подумаешь, девка не дождалась. Мне же больше достанется.
И ловко вытащил из-за пазухи фляжку грамм на двести пятьдесят, которую,
по всему видно, надыбал во время одного из своих рейдов по пустым квартирам.
Фляжка была из полированной нержавейки, с тисненым российским гербом сбоку,
красивая, но малость помятая. Не антиквариат, на продажу такую не пустишь, а
для себя отчего же не подобрать?
Додик ткнул фляжкой Евгению в живот и сказал:
– Хотя, ты знаешь, пропало у меня настроение пить. Хотел с подругой
тяпнуть, а она, видишь, ушла. Бери, братан, питье хорошее. Тебе понравится.
И больно хлопнув Женьку по плечу, торопливо ушел. Женька проследил
взглядом, как тот размахивает руками перед мордами проезжающих машин,
тормозит, договаривается с бомбилой, сунув голову в салон.
Женька сполз с перил, аккуратно поболтал фляжкой. Внутри мягко
плескалась жидкость, больше половины. Отвинтил крышечку, нюхнул. Виски? Нет,
кажется что-то другое. Ром какой-то. Не меньше сорока оборотов. Отличненько.
Женя сунул фляжку во внутренний карман и воровато огляделся по
сторонам. Сейчас было ни к чему, если его с фляжкой застукает Витек или Гарик.
Или оба. Пилим домой.
Стоп! А дома-то эти… Семья… Может, не заметят? А, ладно, прорвемся.
Семеныч, может, и спит. В это время он часто дрыхнет. Мамахен, наверно, с
детьми возится. Так что шанс есть.
Женя очень тихо вставил ключ в замочную скважину, медленно отворил
дверь до половины, проскользнул внутрь и так же медленно и аккуратно дверь
прикрыл. На цыпочках, не разуваясь и не снимая ветровку, прокрался на кухню и
плотно затворил за собой кухонную дверь. Выдохнул. Кажись, пронесло. Не
учуяли.
Он очень любил свою новую семью, чем она и пользовалась, третируя его
беспардонно, особенно если дело касалось выпить и закусить. Его семья на дух не
переносила спиртное.
Но сейчас-то он всех их перехитрил. Теперь осталось достать хлебушка и
чего-нибудь еще накидать на стол, чтобы красиво было.
Для красоты в холодильнике нашелся небольшой шматочек сала в мутном
полиэтилене, а к нему Женя приложил кривенький маринованный огурчик, в банке
осталось еще парочка, и достал тюбик с горчицей.
"Красота", – оценил натюрморт Женя и приступил к кульминации – снял с
полки чайный стакан из чешского хрусталя, оставшийся еще от бабушки, и
медленно, с чувством наполнил его почти до краев пряно-ароматной волнующей
жидкостью.
Потом он двумя пальцами, большим и указательным, с каким-то блатным
шиком принял стакан и утвердил его на уровне лица. Прикрыл веки в
предвкушении.
Тут ему вдруг почему-то вспомнились верующие из церкви, те самые
"активисты", и то, как они у себя в трапезной пили свой компот, крестясь и
кланяясь иконам.
Евгений хмыкнул и с серьезной дурашливостью тоже зачем-то осенил себя
широким православным крестом.
Вздохнул шумно, резко выдохнул. Поднял стакан, потянулся к нему губами.
Вздрогнул.
Дверь затряслась под натиском. Вот, блин, как некстати. Женя решил
притаиться и не открывать. Притаился.
"Фу, ну как несолидно", – устыдился он сам себя и, помедлив, потянулся за
огурчиком. Передумал. Сначала нужно соорудить бутерброд, чтобы не суетиться
потом, после того как он опрокинет внутрь этот живительный напиток, а с
достоинством и без спешки закусить.
Женя снова отставил стакан, достал ножик, дощечку, нацелился на шматок
сала. Стук повторился, дверь затряслась, закряхтела, за ней слышалась возня и
недовольное ворчание.
Женя в сердцах отбросил нож в сторону и уставился на дверь, размышляя,
не подпереть ли ее быстренько чем-нибудь тяжелым? Долго ему потом придется
объясняться с Семенычем? Потому что, судя по всему, рвался на кухню именно
Семеныч.
Дверь распахнулась, Женя ничего не успел сделать. Ни подпереть, ни
выпить, ни даже припрятать. Стакан торчал, как шпала, посередке стола в
окружении натюрморта из огурца и сала. И источал резкий алкогольный аромат.
В дверном проеме, скаля клыки и дыбя загривок, стоял Семеныч. Доберман-
полукровка лет шести. То, что он был полукровкой, не мешало ему иметь такой же
склочный неуживчивый характер, как и стопроцентно чистому. А рядом маячила
Мамахен, как мы могли подумать, что она не заявится? Вот же она, заявилась.
Гладкошерстная кошка черепахового окраса, без устали приносящая потомство.
Мамахен злобно размахивала хвостом и блистала зелеными зеркалами глазищ.
– Что вы себе позволяете, свора? – как можно тверже воспросил Женька. –
Могу я отдохнуть, а? Спокойно без вас могу пообедать? Обнаглели!..
Выдохся, кураж иссяк.
Воспитатели на его голову, блин.
Свора злобно шипела, рычала и жутко его нервировала.
Семеныча Женька подобрал прошлой осенью. Был конец ноября, очень
холодно и очень сыро. Женька как раз пенсию получил и решил, пока она у него
еще есть, купить теплые ботинки.
Здравый смысл подсказал ему, что ботинки нужнее, чем бухалово с Гариком
и Витькой, хоть кроме этих пацанов общаться ему было абсолютно не с кем. И
делать особенно тоже. Только Радио Шансон слушать.
Решил пробежаться к платформе, там вьетнамцы торговали недорого
всяким шмотьем. Чтобы срезать путь, махнул наискосок за старыми гаражами и
чуть не налетел с разгону на пса.
Испугался, естественно. Собачка немаленькая. У нее, то есть у него, у пса,
лапа застряла в решетке водостока. На тот момент, как на него налетел Женька,
псина обессилела от попыток вырваться из тисков, да еще, как потом выяснилось,
сухожилие себе повредила в процессе. Пес то ли сидел на боку, то ли уже лежал,
скалился, тихо рычал, в глазах тоска и ужас.
Женька наклонился над решеткой, чтобы разобраться в чем дело. Вообще-
то он боялся собак, особенно, бездомных. Но эту жалко стало, вот он и пересилил
страх.
Потом он сказал псине строго: "Я тебя не бросаю, мне просто помощь
нужна, жди" и убежал в магазинчик к Мурзе, это неподалеку.
Обычная лавка продуктовая, Мурза продавец, а может, и сам хозяин. Но
Женьке нужен был сейчас не он, а Василий Семенович, для своих – просто дядя
Вася, грузчик, он же фасовщик, он же сторож.
Повезло, дядя Вася оказался на месте. Вдвоем они порысили обратно за
гаражи, захватив с собой кое-какой инструмент, и собачку освободили.
Пес дрожал не только от страха. Псине было худо. Видать, давно так
валялся возле этого водостока.
Хорошо, что чугун решетки был насквозь ржавый и быстро поддался под
напором кривой фомки и кувалды.
Дядя Вася отряхнул руки и спросил: "А теперь вы куда?" и с негодованием
отпихнул Женькину руку со стольником.
Женька с усилием схватил животину поперек тулова, взвалил ее себе на
пузо и потащил в ветеринарную клинику, радуясь, что клиник этих в их округе
теперь немногим меньше, чем салонов красоты с турбосолярием по пять рублей
минута.
Конечно, он уже давно не выглядел, как министр, конечно, в ветклинике с
ним говорили отстраненно и с недоверием, но он привык.
Это, наверно, плохо и неправильно, но он уже привык вызывать у
нормальных людей смесь брезгливости и неприязни. Но что он может сделать со
своей жизнью?
Вас бы так башкой об стенку, посмотрел бы тогда на вас, во что бы вы сами
превратились! Может, вообще бы спились или того хуже, а я хоть, по крайней мере,
в рамочках себя держу. Вот, ботинки покупать собрался…
Неприязненным тоном врачиха сказала: "Ставьте собаку сюда" и показала
на стол, застеленный рыжей клеенкой.
– Как вам не стыдно, мужчина! – начала она, негодуя и сердясь. – Животное
истощено, обезвожено! А это что за рубцы? Вы что, его плеткой били, что ли?
Жаль, что у нас в стране нет статьи, по которой вас можно было бы судить! Зачем
вам нужна собака!? Чтобы над ней издеваться?
– Нет, нет, вы не поняли, – принялся объяснять ситуацию Женька. – Это не
мой пес, он просто лапу повредил, поэтому я его принес к вам. Вот деньги,
смотрите, у меня тут достаточно. Окажите нам помощь, пожалуйста.
Взгляд врачихи изменился, ей, кажется, стало неловко. Она крикнула куда-то
внутрь:
– Алеш, у нас остались препараты по гуманитарной программе?
Пришел толстый Алеша, молодой мужик лет тридцати, и потом они вдвоем с
Полиной – так звали ветврачиху – долго возились над песьей лапой в
операционной, потом выдали не пришедшего в себя после наркоза добермана на
руки Женьке, написали на клочке бумаги, какие препараты и сколько и как часто
ему давать, сами препараты выдали, а денег взяли немного.
Так и появился в его жизни Семеныч, вредный доберман, который сразу же
решил, что в доме именно он хозяин и есть, и по этому поводу у них с Женькой
частенько происходили стычки.
Мамахен возникла позже. Как-то Женька с Семенычем, возвращаясь с
прогулки, застали в своем подъезде акцию, или операцию, или как это еще можно
обозвать, когда тетка, его соседка, со сведенным от злобы судорогой лицом,
пыталась отловить бездомную кошку, чтобы выгнать ее раз и навсегда из их
подъезда, потому что "эта дрянь постоянно котится и постоянно прямо тут!"