– И это тоже верно. И все-таки, – упорствовал Вульф, – вы идете на огромный риск, делая ставку на то, что в течение недели я непременно найду вам вора. А если мне не удастся? Ведь в этом случае ваше положение окажется не затруднительным, а просто безнадежным. Не позднее полуночи двадцатого апреля… Учтите, в моем распоряжении только вот это, – он постучал себя пальцем по лбу, – мистер Гудвин да еще несколько людей, на которых я могу положиться. У полиции же тысячная армия, огромные возможности и связи. Так что считаю своим долгом дать вам совет: подумайте как следует, не обратиться ли вам вместо меня к помощи полиции?
– Мы уже это обсуждали, – ответил Хансен. – В таком случае мы не просто рискуем – мы обречены. Уже к завтрашнему утру всем станет известно, что конкурсные ответы украдены, сразу же разразится грандиозный скандал на всю страну, и "ЛБА" получит такой удар, от которого вряд ли когда-либо оправится.
Но Вульф был упрям:
– Я должен быть уверен, что вы все взвесили. Подумайте, ведь даже если мне удастся до крайнего срока обнаружить виновного, все равно сведения о том, что ответы были похищены, скорее всего, выплывут наружу.
– Пусть так, но тогда мы будем знать, кто вор, и сможем уладить вопрос с конкурсом так, чтобы это устраивало всех, чьи интересы оказались затронуты. Это совсем другая ситуация. Все будут восхищены "ЛБА" и тем, как умело, гибко и мудро она смогла выйти из столь затруднительного положения.
– Возможно, все, но только не полиция.
– Полиция, может, и нет, зато на нашей стороне будет весь рекламный и деловой мир, пресса, наконец, весь американский народ.
– Что ж, возможно, вы и правы. – Вульф повернул голову. – Я хотел бы удостовериться, насколько твердо ваше решение пойти на обман полиции. Вы согласны, мистер Бафф?
Крупное красное лицо Баффа еще больше покраснело, на бровях повисли капельки пота.
– Да, – ответил он, – мне больше ничего не остается.
– Мистер О’Гарро?
– Да. Мы приняли это решение еще прежде, чем прийти сюда.
– Мистер Асса?
– Да. Мы попусту теряем время.
– Отнюдь нет. Ведь речь идет не просто о том, чтобы найти убийцу. Здесь все сложнее, и мне нужна полная ясность. – Вульф поднял руку ладонью вверх, будто что-то взвешивая. – Например, мне было бы легче, будь я уверен, что тот, кто похитил бумажник, действительно получил ответы. А если нет? Что, если Далманн показал всем какую-то другую бумагу и это было не более чем мистификацией, а вор остался ни с чем? Ведь такая возможность существенно затрудняет мою работу и требует совершенно иного подхода.
– На этот счет можете не волноваться, – заверил его О’Гарро. – Это были те самые ответы, и ничто другое. Я там был и видел все собственными глазами. А вы, Вернон, что скажете?
– Я бы сказал, двадцать к одному… – заявил Асса. – Луис мог выкинуть номер и показать им ответы даже с риском для себя. Но блефовать – нет, это совсем не в его стиле. Что вы об этом думаете, Оливер?
– Вы прекрасно знаете, что я обо всем этом думаю, – мрачно проговорил Бафф. – Он был в своем репертуаре. Типично его штучки. Слов нет, это была золотая голова. В свои тридцать два года Луис Далманн достиг действительно выдающихся успехов, это был гений. Лет через десять он стал бы, наверное, первой фигурой в американском рекламном бизнесе. Именно так мы все и думали, не правда ли? Но у него всегда была патологическая склонность к эксцентричным выходкам… Конечно, это был листок с ответами, в этом нет ни малейших сомнений. Вчера вечером, Пэт, после вашего звонка мне надо было немедленно пойти к нему. Но, с другой стороны, что бы это дало? Может, он и согласился бы порвать эту бумагу, просто чтобы меня успокоить, но стоило бы мне уйти – он мог сесть и преспокойно написать другую точно такую же; скорее всего, так бы он и поступил. Но сейчас я думаю, что мне все равно надо было пойти к нему. Я уже тридцать восемь лет в "ЛБА", и еще ни разу за все это время компании не угрожала такая опасность. И все из-за него! Честное слово, будь он сейчас среди нас, живой, мне было бы трудно удержаться, чтобы… – Он крепко сжал зубы, углы его рта опустились.
Вульф обратился к адвокату:
– А вы, мистер Хансен, тоже уверены, что это не было мистификацией?
– Да, уверен.
– Что ж, тогда в своих действиях я буду руководствоваться именно этой версией, во всяком случае до тех пор, пока она не будет опровергнута. Для начала мне необходимо встретиться с конкурсантами, предпочтительнее поодиночке, хотя мы и очень ограничены во времени. – Он бросил взгляд на часы. – Не исключено, что ими сейчас как раз занимается полиция, но все равно надо попробовать. Кто-нибудь из вас должен позвонить и договориться, чтобы один из конкурсантов явился сюда в половине первого, следующий в три, следующий в шесть, затем…
– Почему именно в шесть? – перебил Асса. – Господи, неужели вам на это понадобится целых три часа?
– Надеюсь, что нет. Думаю, часа будет вполне достаточно. Просто с четырех до шести я буду занят другими делами и…
– Какими еще делами?! Что за чушь!
– Ваша фирма, мистер Асса, – Вульф смерил его ледяным взглядом, – меня наняла, а не купила, прошу не путать. И мой распорядок дня вашей регламентации не подлежит. Я намерен работать, как привык. Значит, второй в три, потом в шесть, следующий в семь, и последний в восемь. Можете им сказать, что я представляю вашу фирму и должен обсудить с ними некоторые проблемы в связи с организацией конкурса, возникшие вследствие их непредвиденной задержки в Нью-Йорке. Разумеется, ни слова о бумаге, которую показал им вчера Далманн. Я ужинаю в девять, так что в любое время после половины одиннадцатого можете наведаться и узнать первые результаты.
– Я тоже хотел бы присутствовать на встречах, – заявил Хансен, – но в половине первого я занят.
– Это ничего не изменит, сэр. Беседы и без вас обещают быть нелегкими, так что спокойно занимайтесь своими делами. Не исключено, что мне придется обойтись даже без мистера Гудвина. Впрочем, он все равно будет в это время занят. Где находится сейф, в котором хранятся ответы?
– В банке "Континентал траст компани", на Сорок седьмой улице.
– Попрошу кого-нибудь из вас встретить там в половине третьего мистера Гудвина, достать из сейфа конверты с финальными стихами и ответами, дать ему с ними ознакомиться и привезти копии сюда. Оригиналы вернете в сейф.
– Это совершенно невозможно, – уверенно возразил О’Гарро. – Эти конверты вскрытию не подлежат.
– Чушь. – Когда Вульфу приходится приводить в действие содержимое своей черепной коробки, он всегда почему-то становится раздражительным. – Это еще почему? Эти стихи и ответы все равно уже свое отыграли. Что бы ни случилось, они никогда уже не смогут сыграть роль в присуждении призов. Они еще могли бы пригодиться, если бы у вас были неопровержимые доказательства, что в бумажнике у Далманна никаких ответов не было, но у вас таких доказательств нет. Хорошо, пусть кто-нибудь попробует описать мне возможную ситуацию, при которой можно было бы использовать эти стихи и ответы. Ну, попробуйте.
Они обменялись взглядами. Вульф ждал.
– Да, вы правы, – признал Бафф.
– Какой же тогда вред в том, что они окажутся у меня? Разумеется, при условии, что мы с мистером Гудвином сохраним все в тайне. Кстати, у меня уже есть на этот счет неплохая идея, которую стоит попробовать. Так что же, встретит Гудвина кто-нибудь из вас в половине третьего или нет?
– Хорошо, – согласился Бафф. – Есть вероятность, что нас будет двое. К этим конвертам пока еще никто не прикасался, мы должны поставить об этом в известность мистера Хири. Возможно, он тоже захочет присутствовать.
– Это как вам будет угодно. Кстати, поскольку интересы его фирмы затронуты не меньше, чем интересы вашей, как насчет него? Он в курсе, что вы решили обратиться ко мне? И согласен ли он с вашей стратегией?
– Да, целиком и полностью.
– Тогда у меня пока все. Можете воспользоваться телефоном мистера Гудвина. Хотите, чтобы он вас соединил?
Но они не захотели, и это было самым неопровержимым доказательством глубины их отчаяния. Ведь они были птицами самого высокого полета – шутка ли, главные фигуры одного из трех крупнейших рекламных агентств страны: необъятных размеров личные кабинеты, шестизначные суммы доходов и все такое прочее. Ясно, что они уже сто лет не прикасались собственноручно к телефонным дискам. Но стоило мне освободить стул, как тут же подошел О’Гарро, уселся, спросил у меня номер телефона гостиницы "Черчилль" и стал так лихо накручивать диск, будто это было его обычным повседневным занятием. Да, подумал я, человек с такими умными глазами способен делать все, что угодно.
Переговоры слегка затянулись, и несколько минут мы все сидели в ожидании. Наконец он повесил трубку и сообщил:
– Двоих не оказалось на месте. Мистер Роллинс только что отправился в криминальную полицию Нью-Йорка. Мисс Фрейзи будет здесь в половине первого.
Поднявшись с кресла, Хансен сказал:
– Нам пора идти, мы и так уже на полчаса опаздываем. Попытаемся найти их попозже.
Но Вульф опять задержал их, на сей раз потребовав сведения о пятерых участниках финального тура. Этих сведений едва хватило, чтобы заполнить одну страничку в моей записной книжке, – прямо скажем, негусто для начала.
Я вышел с ними в прихожую, проследил, чтобы кто-нибудь по ошибке не прихватил мое пальто, выпустил их и вернулся в кабинет. Вульф сидел закрыв глаза и положив руки на стол ладонями вниз. Я прошел к своему столу, придвинул к себе столик на колесиках, на котором стояла моя пишущая машинка, заправил лист бумаги и уже совсем было приготовился заняться перепечаткой скудного досье на наших подозреваемых, но, услышав звук шагов, повернулся и увидел в дверях Фрица с подносом в руках. На подносе было пиво.
– Исключено, – сказал я твердо. – Унеси это назад, Фриц.
– Но ведь должна прийти женщина!.. – простонал Вульф.
– Все это просто предлог. Настоящая же причина заключается в том, что вы терпеть не можете срочной работы, особенно если шансов на успех не больше одного из тысячи. Понимаю, что до полуночи двадцатого апреля вам предстоит жуткая жизнь, но позволю себе напомнить, что не далее как девятнадцатого января сего года в три часа двадцать семь минут пополудни вы изволили сделать заявление, что, если вам когда-нибудь вздумается заказать пиво до обеда, я вправе отменить это, невзирая на ваши протесты, если таковые последуют. Нет, я вас нисколько не осуждаю, есть от чего потерять голову, ведь ясно, что в этой истории нам, скорее всего, предстоит остаться с носом. Но пиво здесь совершенно ни при чем, и пить вы его будете только после обеда. Так что не следует злоупотреблять терпением мистера Бреннера.
Я вышел из-за стола, взял из рук Фрица поднос и отнес его на кухню.
Глава четвертая
Скорее всего, у меня не хватило бы духу лишить Вульфа этой последней радости, знай я заранее, какое испытание уготовила ему судьба в лице основательницы и бессменного президента лиги "За естественную женщину", жительницы Лос-Анджелеса мисс Гертруды Фрейзи. Да и сам Вульф, если бы он с самого начала мог предвидеть такое, наверняка сразу отказался бы от этого дела и послал ко всем чертям фирму "ЛБА" вместе с ее конкурсантами.
Не берусь описать наряд мисс Фрейзи, – вероятнее всего, она просто стащила его из какого-нибудь музея. Что же касается внешности, то было трудно поверить, что таковая вообще возможна. Внутренние уголки ее глаз так и норовили встретиться над переносицей, там, где начинался длинный узкий нос, и временами это им почти удавалось. В верхней части лица можно было различить лишь небольшой кусочек лба, все остальное скрывали беспорядочные седые космы. Левая половина ее рта безудержно стремилась вверх, правая же с не меньшим упорством рвалась вниз, что создавало впечатление, будто подбородок у нее перекошен: впрочем, не исключено, что так оно и было на самом деле. Она была примерно моего роста и шагала широко и размашисто.
Высокая, прямая как палка, она утвердилась точно посредине между спинкой и краем красного кресла, водрузила себе на колени сумочку, свесила поверх нее руки и заговорила:
– Никак не пойму, какое вообще отношение смерть этого человека имеет к конкурсу. Ну хорошо, пусть убийство. Но ведь в условиях не оговаривалось, что кому-то вдруг вздумается умереть.
Когда она говорила, губы ее старались двигаться перпендикулярно перекошенной линии рта, челюсти же предпочитали простые движения вверх-вниз. Уму непостижимо, что за столько лет – уж никак не меньше шестидесяти – они так и не смогли между собой договориться.
Вульф сделал попытку добиться ее расположения:
– Вы совершенно правы, мадам, в условиях конкурса возможность внезапной насильственной смерти действительно никак не предусмотрена. Но конкурс затрагивает не сама эта смерть, а действия полицейских, которые попросили участников не покидать город, пока…
– Ничего себе просьба! – возмутилась мисс Фрейзи. – Да они мне просто приказали! Они сказали, что, если я уеду, меня найдут и арестуют как убийцу!
Я покачал головой. Ясно, что это за штучка. Ни один полицейский шпик, ни один сотрудник прокуратуры ни при каких условиях не мог сказать ей ничего подобного.
– Не стоит обращать внимания, – примирительно проговорил Вульф, – иногда они слишком усердствуют. Впрочем, я хотел поговорить с вами не только о конкурсе, но и о вас лично. Ведь как только будут присуждены призы, сразу же возникнет спрос на информацию о победителях конкурса, и мои клиенты должны заранее к этому подготовиться. Ваша вынужденная задержка как раз дает нам для этого удобный случай. Мой помощник, мистер Гудвин, будет вести запись. Вы, как я понимаю, замужем никогда не были?
– Ну уж нет! Этого мне еще не хватало. – Она покосилась на мою записную книжку. – Только я хочу знать заранее, что они будут печатать обо мне.
– Хорошо, у вас будет такая возможность. Вы уже когда-нибудь выигрывали в подобных конкурсах?
– В жизни никогда в них не участвовала. Ненавижу все эти конкурсы.
– Понятно. Но ведь в этом-то участвовали?
– Конечно, участвовала! Что за идиотский вопрос?
– Да, вы правы. – Вульф был просто сама любезность. – Но согласитесь, это все-таки странно – так ненавидеть конкурсы и участвовать в одном из них. Должно быть, у вас были для этого достаточно веские причины?
– Никак не пойму, почему всем нужно совать нос в мои дела! Причины, конечно, были, и у меня нет оснований их стыдиться. Десять лет назад я основала американскую лигу "За естественную женщину". Сейчас в ней уже много тысяч членов, даже невозможно сосчитать сколько. Что вы думаете о женщинах, которые мажутся жиром, разрисовывают себя сажей и обливаются всякой вонючей мерзостью, которую делают из дегтя, сгнивших растений и наростов, появляющихся у самцов оленя?!
– Не знаю, мадам, как-то никогда об этом не задумывался.
– Еще бы вам задумываться! Ведь вы же самец! – Взгляд ее вонзился в меня. – Ну а вы, молодой человек?
– Даже не знаю… Вообще-то по-разному, – ответил я, – хотя согласен, что "нарост" звучит не слишком-то эстетично.
– Это и пахнет отвратительно! И они пользуются этой гадостью вот уже почти тридцать веков. Что делала Ева в Эдемском саду, когда у нее пачкалось лицо? Она умывала его свежей чистой водой. А как поступают в этих случаях нынешние женщины? Они втирают в него жир! Вы только взгляните на их губы, на пальцы рук и ног, на ресницы и прочие места! Лига "За естественную женщину" – друг и защитник природных человеческих качеств. Ева была естественной женщиной, такой ее создал Господь. Единственная настоящая красота – это красота природная. Уж мне ли этого не знать, ведь меня-то Господь обделил этим чудесным даром. Я даже не дурнушка, я просто урод. И те, кому повезло больше, не имеют никакого права марать свою природную красоту. Я это знаю!
На мгновение ее плечи слегка ссутулились, но она тут же снова их распрямила.
– Мне рано открылась эта истина, и с тех пор она служит мне жезлом и знаменем. Хлеб насущный я всегда добывала в поте лица своего, но все-таки смогла скопить немного денег, и десять лет назад я использовала часть из них, чтобы основать лигу. Сейчас нас уже много, больше трех тысяч, но взносы ничтожны, и мы жутко стеснены в средствах. Прошлой осенью, в сентябре, я увидела в газете объявление об этом конкурсе и подумала – уже в который раз подумала, – как безнадежно наше дело, слишком много денег работает против нас, много-много миллионов… Так я сидела, смотрела на эту рекламу и думала, думала – и тут мне в голову пришла одна идея. А почему бы нам не использовать их деньги для наших целей? Чем больше я думала, тем больше мне нравилась моя идея. Большинство членов нашей лиги живет в Лос-Анджелесе или в его окрестностях, в основном это женщины образованные и культурные. Я кое-кого обзвонила сама, те связались с другими, все с большим энтузиазмом встретили мою идею и изъявили готовность всячески мне помочь. Я сама все организовала; ведь, чтобы уметь это, не обязательно родиться красивой. Через две недели на нас работало уже триста человек. С первыми двадцатью стихами, с теми, что были опубликованы, у нас никаких проблем не возникло, они все дались нам довольно легко, кроме разве что восемнадцатого. Со вторым туром, полуфинальным, когда нам надо было меньше чем за неделю разгадать пять стихов, оказалось несколько сложней, и это было очень несправедливо, ведь их отправили из Нью-Йорка всем одновременно, стало быть, ко мне они пришли позднее, чем к другим, к тому же эти стихи оказались труднее, намного труднее, но мы все равно их одолели, и я отправила ответы даже на десять часов раньше крайнего срока. Мы и с этим справимся. – Она похлопала по сумке у себя на коленях. – Я в этом нисколько не сомневаюсь. Нисколько не сомневаюсь. Мы их разгадаем, какими бы они ни были трудными. Полмиллиона долларов. Для нашей лиги.
Вульф рассматривал мисс Фрейзи, стараясь сохранять любезное выражение лица, и это ему почти удавалось.
– Но почему же обязательно полмиллиона? Ведь у вас же четверо соперников.
– Да нет же, – сказала она доверчиво, – мы возьмем именно первый приз. Полмиллиона. – Она вдруг подалась вперед. – Скажите, у вас когда-нибудь бывают озарения?
Вульф на миг перестал следить за выражением лица, и оно сразу же помрачнело.
– Озарения? Это в каком смысле?