– Должен сказать вам, мисс Тешер, что мои контакты с остальными конкурсантами, мои и мистера Гудвина, оказались несколько шире, – произнес он. – Мы обсудили с ними несколько различных вариантов. Один из них заключается в том, что все пятеро согласятся поделить между собой поровну пять первых призов, и тогда каждый из вас получит в качестве своей доли одну пятую часть этой суммы. Это предложение исходило не от нас и не от наших клиентов. Вот я и хочу спросить вас, просто так, без всякой задней мысли: стали бы вы рассматривать подобное предложение?
На сей раз ей не потребовалось никаких консультаций.
– Конечно нет. С чего бы мне его рассматривать?
– Значит, вы не считаете, что смерть мистера Далманна и все связанные с нею обстоятельства являются достаточным основанием для какого бы то ни было пересмотра условий проведения конкурса?
Мисс Тешер вдруг резко вздернула голову. Этот жест показался мне очень знакомым, но я не смог вспомнить, чем именно. Потом она проговорила, медленно, четко и решительно:
– Имейте в виду, мистер Вульф, я ничего не собираюсь уступать.
Она снова втянула голову в плечи, и тут я вспомнил. То же самое движение я видел в зоопарке, когда смотрел на ястреба. Конечно, кроме этого движения, никакого сходства не было: тот, в отличие от мисс Тешер, не отличался особым изяществом, к тому же был без помады, без сережек и без волос на голове.
– И все-таки, – настаивал Вульф, – согласитесь, ведь существуют же еще и другие "я", и у них могут быть совершенно иные точки зрения. Я готов признать правомерность вашей позиции, однако нельзя так просто отмахнуться и от других. Ведь каждый из вас вложил в этот конкурс огромное количество времени, энергии и изобретательности. Кстати, вы лично сколько времени потратили на это, я имею в виду с самого начала конкурса?
– Даже не знаю. Наверное, сотни часов.
– Условия не запрещают помощи со стороны. Вам кто-нибудь помогал?
– Нет, никто. Одна подруга, у нее большая библиотека, разрешила мне пользоваться ею по ночам и рано утром, до работы, но она мне не помогала. У меня ведь у самой очень большой опыт в проведении исследовательской работы. Когда нам дали пять стихотворений и неделю срока, – это было двадцать восьмого марта, на этапе полуфинала, – я взяла недельный отпуск за свой счет.
Вульф кивнул.
– Но ведь и другим было не легче, им тоже приходилось приносить не меньшие жертвы, и они тоже находились в не менее напряженной ситуации. И смотрите, в каком эти люди теперь оказались положении. Они против собственной воли вынуждены оставаться здесь, вдали от привычных условий работы, и в этом нет их вины – возможно, кроме одного из них, но и это пока весьма спорно. Вы же находитесь у себя дома и можете спокойно продолжать работу над заданиями конкурса. Совершенно случайно у вас появились перед остальными огромные преимущества. Неужели вы сможете ими воспользоваться, не испытывая при этом никаких угрызений совести? Неужели вы сможете найти себе какие-нибудь оправдания?
– Я не нуждаюсь ни в каких оправданиях. Существует соглашение, и я просто его соблюдаю. Кстати, ведь и я тоже лишена возможности спокойно работать – в противном случае я была бы сейчас не здесь, а в библиотеке. Я взяла за свой счет еще одну неделю, и сегодняшний день я была вынуждена провести сперва в полиции, потом у себя в редакции на совещании, а теперь вот тут с вами. Я, конечно, попробую наверстать время ночью, но ведь неизвестно, что будет завтра.
– Согласились бы вы встретиться с остальными, чтобы обсудить с ними новые условия проведения конкурса?
– Нет. Нам нечего обсуждать.
– Вы просто восхитительно эгоцентричны, мисс Тешер. – Вульф откинулся на спинку кресла, оперся локтями на подлокотники и сцепил пальцы перед собой. – Считаю своим долгом рассказать вам кое-что о мисс Фрейзи. Ее ситуация в чем-то сходна с вашей. Она живет в Лос-Анджелесе, где в течение всего конкурса вместе с ней работали триста друзей. Она является президентом одной лиги, а это все были члены этой организации. Есть предположение, хоть и ничем пока не подтвержденное, что мисс Фрейзи уже сообщила им по телефону новые загадки, которые раздали вам вчера вечером, и они уже занимаются ими. Не правда ли, ситуация, сходная с вашей, хоть и не совсем идентичная. Есть ли у вас по этому поводу какие-нибудь комментарии?
Наша гостья уставилась на него, лишившись дара речи.
– Дело в том, – невозмутимо продолжал Вульф, – что, хотя, возможно, здесь и не нарушены ни первоначальные условия, ни ваше вчерашнее соглашение, тем не менее есть основания считать это преимущество не вполне справедливым, даже по отношению к вам. Вы вот уже потеряли целый день, и неизвестно, как часто вас будут отвлекать от работы в последующие дни недели, а друзья мисс Фрейзи могут беспрепятственно продолжать свою деятельность. Вам не кажется, что здесь есть о чем поговорить?
Судя по выражению ее лица, больше всего на свете она хотела бы сейчас поговорить об этом с самой мисс Фрейзи, причем желательно, чтобы при этом ее зубы и ногти были в непосредственной близости от лица собеседницы.
Прежде чем бедняжка обрела дар речи, Кнудсен поднялся с кресла, сделал знак мужчинам и Сьюзен идти за ним и направился к двери.
Все встали и последовали его примеру. Вульф задумчиво созерцал спины отступающих противников. Не сразу уловив, откладывают ли они нашу встречу до лучших времен или просто берут небольшой тайм-аут, я некоторое время сохранял занятую позицию, но потом, увидев, как Шульц, выходивший последним, плотно закрывает за собой дверь в прихожую, решил, что небольшая разведка не повредит. Я отложил записную книжку, подошел к двери, распахнул ее и ступил за порог. Четверка тесно сгрудилась под нашей большой ореховой вешалкой.
– Не нужна ли вам какая-нибудь помощь? – спросил я вежливо.
– Нет, – ответила Сьюзен, – мы совещаемся.
Я вернулся в кабинет, закрыл за собой дверь и доложил Вульфу:
– У них там совещание. Если пойти в соседнюю комнату и приложить ухо к замочной скважине, то, пожалуй, можно будет кое-что уловить. В конце концов, ведь это же ваш дом.
– Фу, – брезгливо произнес Вульф и закрыл глаза.
Я позволил себе широко зевнуть, потом потянулся и посмотрел на часы. Было без двадцати семь.
За сегодняшний день это было уже второе долгое ожидание. Без пятнадцати семь я включил радио, чтобы узнать, как "Гиганты" сыграли с "Филлисами", но и тут не услышал ничего утешительного. Хорошо было бы, конечно, как-нибудь пробраться на кухню и подкрепиться стаканом молока, ведь ужин обещал оказаться весьма поздним, но единственный путь туда лежал через прихожую, а мне совсем не хотелось мешать совещанию. Без пяти семь я напомнил Вульфу, что с минуты на минуту ожидается появление Гарольда Роллинса, но он в ответ только кивнул, даже не открывая глаз. В семь ноль две в дверь позвонили, и я вышел из кабинета.
Они все еще жужжали под вешалкой, но при моем появлении рой сразу же распался: они обернулись, и я увидел их лица.
На крыльце стоял высокий худой мужчина. Я прошел мимо группы под вешалкой, открыл дверь и сказал:
– Мистер Роллинс? Проходите.
Вообще-то лично у меня была мысль поместить Роллинса в соседнюю комнату и продержать его там, пока не закончится совещание и нам не объявят его результаты. Но если бы Вульф хотел, он бы сам мне об этом сказал, у меня же не было никакого желания вступать в противоречие с его "я", пока оно не угрожает моему. Так что я принял у Роллинса пальто и шляпу и провел его прямо в кабинет. Я уже вошел вслед за ним и закрывал за собой дверь, когда послышался голос Сьюзен:
– Мистер Гудвин!
Я толкнул дверь назад и вышел в прихожую. Когда я приблизился к мисс Тешер, она спросила:
– Это ведь один из них? Тот, которого зовут Роллинс?
– Совершенно верно. Гарольд Роллинс из Берлингтона, штат Айова, профессор истории Бемисского колледжа.
Сьюзен взглянула на своих дружков. Их головы слегка повернулись влево и вновь вернулись в исходное положение. Она посмотрела на меня:
– Мистер Вульф спрашивал, не хочу ли я как-то прокомментировать то, что он рассказал мне про мисс Фрейзи. Он поинтересовался, не считаю ли я, что здесь есть о чем поговорить. Так вот, в данный момент я ничего комментировать не буду, но обязательно сделаю это позже. Было бы просто оскорбительно ждать…
Кнудсен поспешно дернул ее за рукав, и она замолчала. Потом она гневно стрельнула глазами в его сторону и по-ястребиному резко повернула голову в мою.
– Прямо сейчас я не буду ничего комментировать, – почти провизжала она и потянулась к вешалке за пальто. То же самое сделали одновременно с ней и мужчины.
– Я, конечно, прошу прощения, джентльмены, – проговорил я как можно дружелюбнее, – но моя бабушка, которая жила в Огайо, любила спрашивать, не проглотил ли я язык. Помнится, в детстве меня это всегда очень удивляло. А сейчас думаю: может, с вами как раз и произошло такое несчастье?
В ответ – по-прежнему тишина. Я сдался, открыл дверь и выпустил гостей на улицу.
Глава восьмая
Вернувшись в кабинет, я, не подходя к своему столу, сразу же занялся освещением. В кабинете было восемь осветительных средств различного вида и назначения. Одна лампа была вделана в потолок: огромная, перехваченная обручем алебастровая чаша восточного происхождения, которая включалась настенным выключателем. Вторая размещалась на стене прямо за креслом Вульфа, третья стояла на его столе, четвертая – на моем, пятая призвана была освещать наш большой глобус, и еще три лампы предназначались специально для освещения книжных полок. Та, что размещалась на столе Вульфа, была зарезервирована исключительно для деловых занятий – таких, как, например, разгадывание кроссвордов. Лампа на стене за его спиной служила для чтения. Все остальные мне, идя навстречу пожеланиям Вульфа, надлежало держать включенными одновременно. Обойдя все выключатели, я взял свою записную книжку и удостоил взглядом Роллинса.
– Они ушли? – спросил Вульф.
– Да, сэр. Не пожелав ничего комментировать.
Роллинс непринужденно, будто у себя дома, развалился в нашем просторном красном кресле, хотя, честно говоря, ему за глаза хватило бы и кресла вдвое меньше. При этом он, в отличие от Кэрол Уилок, отнюдь не производил впечатления человека, страдающего от недоедания, – его тело выглядело вполне здоровым. На лице при беглом осмотре можно было заметить только широкий подвижный рот да очки в массивной темной оправе. Правда, если хорошенько приглядеться, можно было рассмотреть еще нос и подбородок, но для этого уже следовало как следует сконцентрироваться.
Конечно, при таких очках трудно что-нибудь утверждать наверняка, но мне показалось, что Роллинс ответил на мой взгляд.
– Вас ведь зовут Гудвин, не так ли? – спросил он.
Я признался, что это действительно так.
– Значит, это вы натравили на меня этого Янгера? Надеюсь, вы не ждете от меня благодарности? Я, во всяком случае, ее не испытываю. – Он переключился на Вульфа: – Ну что ж, не будем терять времени. Должен признаться, что я пообещал прийти сюда и выполнил свое обещание, только чтобы убить время. Я, знаете ли, оказался в жутко тяжелой ситуации, даже не вижу, как выбраться из нее, сохранив честь и достоинство. Так стоит ли еще отказывать себе в удовольствии лично познакомиться со знаменитой ищейкой? – Посетитель улыбнулся и потряс головой. – Нет-нет, я вовсе не хочу никого обидеть. Мне ли в моем положении еще кого-то обижать. Так о чем же мы с вами будем говорить?
Вульф внимательно разглядывал собеседника:
– Мне кажется, мистер Роллинс, вы слишком уж предаетесь отчаянию. Моим клиентом является фирма "Липперт, Бафф и Асса", но во многих отношениях ваши интересы в этом деле совпадают, их честь и достоинство затронуты не меньше, чем ваши. И все это еще можно спасти. Вы же вдобавок к спасенной чести можете получить еще и приличную сумму денег. Значит, вам пришлось не по вкусу предложение мистера Янгера?
Роллинс продолжал улыбаться.
– Разумеется, я знаю, что мне следует проявлять снисходительность.
– Вы имеете в виду мистера Янгера?
– Да нет, вас всех. Ведь мы с вами мыслим совершенно различными категориями, у нас разные системы ценностей. Для меня эта ситуация в высшей степени унизительна, но мне некого винить, я оказался в ней из-за своего собственного безрассудства. Даже если человек понимает, что сам вырыл себе могилу, это еще вовсе не значит, что он не испытывает отвращения при виде могильной плесени и кишащих червей. Вы можете вернуть мне мою работу?
– Работу?
– Да, работу. Я преподаю историю в Бемисском колледже, но это продлится недолго. Думаю, вас весьма позабавит, если я расскажу вам… нет, пожалуй, вернее будет сформулировать это иначе… Меня весьма позабавит – так лучше, – если я расскажу вам одну историю. Как-то осенью один мой коллега шутки ради показал мне объявление об этом конкурсе: представляете, он сказал, что это может заинтересовать меня как ученого и как преподавателя. Первая головоломка оказалась простой до идиотизма, не умнее была и вторая, их показал мне все тот же коллега.
Мне стало любопытно, как долго может продолжаться подобный идиотизм, и я стал доставать все новые стихи по мере их появления. Вскоре я обнаружил, что меня это начало задевать. Дело в том, что я поставил себе цель разгадывать стихи, не обращаясь ни к каким книгам, но на двенадцатом мне пришлось нарушить зарок, просто чтобы освободиться, а то это уже превращалось в какую-то навязчивую идею. – Он скривил губы. – Сказал ли я вам, что не участвовал в конкурсе?
– Нет.
– Ну так вот, я в нем не участвовал. Я смотрел на это как на развлечение, как на забавную игру. Но после того как мне удалось разгадать двадцатый стих, который, должен признаться, оказался довольно простым, я взял и послал заявку на участие вместе со своими ответами. Если вы спросите меня, почему я это сделал, я ничего не смогу вам ответить. Полагаю, что на низших уровнях моего сознания постоянно бродят какие-то грязные примитивные страстишки, и вот в какой-то момент им удалось одержать верх. Они не имеют непосредственной связи со мной как таковым. На следующее утро я пришел в ужас от содеянного. Я стал профессором в тридцать шесть лет. Я был серьезным и способным ученым, на моем счету уже две монографии, и у меня имелись честолюбивые планы, которые я намеревался во что бы то ни стало осуществить. Если я выиграю приз конкурсе, который устраивает парфюмерная компания, чьи духи называются "Пур амур", это будет несмываемым пятном на моей карьере, а если мне выпадет получить какой-нибудь из главных призов, полмиллиона или четверть миллиона, то этого мне не пережить.
Мистер Роллинс улыбнулся и потряс головой:
– Вы, конечно, вправе мне не поверить, но я действительно был в ужасе: ведь как только меня уведомили, что я вместе еще с семьюдесятью участниками вышел в полуфинал, и прислали мне еще пять стихов-загадок, которые надо было разгадать за неделю, я за четыре дня нашел ответы и тут же их отправил. Могу уповать только на то, что, возможно, у шизофрении есть разные формы и она может протекать самым невероятным образом. В противном случае мне не останется ничего другого, как обратиться к демонологии. Помню, когда-то на меня очень большое впечатление произвела одна немецкая книга, ее написал некто Роскофф, и называется она "Geschichte des Teufels", что значит "История дьявола". Короче говоря, я послал эти ответы, меня пригласили приехать в Нью-Йорк, и уже прошли целые сутки, как я здесь. И вот теперь я оказался замешанным не только в парфюмерном конкурсе – меня и без того, наверное бы, задразнили, – но вдобавок к этому еще и в убийстве, прогремевшем на всю страну. Так что я в любом случае конченый человек. Даже если я не уйду из колледжа сам, меня все равно оттуда уволят. Вы не можете найти мне работу?
Меня все время так и подмывало попросить Роллинса снять очки, очень уж хотелось посмотреть ему в глаза. Конечно, если судить по его непринужденным манерам, голосу и снисходительной улыбке, то все вроде получается вполне правдоподобно – прекрасный мужественный рыцарь, не роняющий достоинства под ударами злой судьбы. И все-таки, как бы упорно мне ни навязывали этот товар, мне с трудом верилось, что сумма в полмиллиона долларов может ассоциироваться с понятием "несчастье", даже если речь идет о столь высокообразованном человеке. Вот мне и хотелось заглянуть Роллинсу в глаза. Но увы, все, что мне удавалось увидеть, – это отражение верхнего плафона в стеклах его очков.
– Положение действительно сложное, – согласился Вульф, – и все-таки вы слишком отчаиваетесь. На эти деньги вы могли бы, например, учредить какую-нибудь академическую стипендию.
– Да, я уже думал об этом. Но вряд ли это существенно облегчило бы мое положение. – Роллинс улыбнулся. – Самым простым выходом было бы признаться в убийстве. Вот это бы мне помогло.
– Но ведь для этого нужны доказательства. Они у вас есть?
– Боюсь, что нет. Я не смогу описать квартиру убитого и даже не знаю, каким воспользовались оружием.
– Тогда это безнадежно. В такой ситуации единственный выход – найти убийцу и стать национальным героем. Успех сгладит бесчестье. Вы, конечно, не профессиональная ищейка, но у вас определенно есть умственные способности. Для начала вы можете припомнить все подробности встречи, которая состоялась вчера вечером. Как присутствующие вели себя, что говорили? Не проявлял ли кто-нибудь из них признаков алчности или фанатизма? Но главное – что они сказали и сделали, когда мистер Далманн показал ту роковую бумагу, уверяя, что в ней содержатся ответы?
– Ничего. Абсолютно ничего.
– Сначала, понятно, все были шокированы. А потом?
– И потом тоже ничего примечательного не произошло. – Улыбка профессора становилась все надменнее. – Думаю, вам нет нужды объяснять, что там была за обстановка. Мы все были словно тигры, припавшие к земле и готовые броситься на одну и ту же жертву. Или как ястребы, кружащие над трупом в стремлении первыми выклевать сердце и печень. Все любезности были вынужденными и фальшивыми. Мы разошлись сразу же, как только закончилась встреча, каждый сжимал в руке свой конверт, каждый в душе желал другому всяческих напастей, а может, даже смерти.
– Значит, у вас нет никаких соображений относительно того, считал ли кто-нибудь выходку мистера Далманна шуткой?
– Ни малейших.
– Ну а вы сами?