- Унитазы - класс, лидеры всех наших двухсот пятидесяти партий позавидуют. Мурлычут, будто сытые коты. Сам проверил… Не зря Петро так прочно пристроился в кабинке, что раньше чем через час оттуда не выползет…
Все понятно. Магнитофон пристроен и пущен в дело. Приковыляет "такелажник" - Иван изымет аппарат и не позднее завтрашнего дня - может быть, и сегодня! - мы получим возможность прослушать доверительный разговор двух бандитов… Вернее, бандита со своим подручным.
Сидорчук с разбега прыгает на койку с такой силой, что все ее металлические суставы взвизгивают, прося пощады. Изловчившись, довольно подмигивает мне… Все, батя, о'кей! Скажешь Гошеву: пусть готовит приказ о премии. За хорошую работу, талантливую роль и так далее, и тому подобное…
В палату влетает Фарид. Именно влетает, а не входит. Никогда не поверишь, что у парня ноги гниют, покрыты гнойными язвами. Азербайджанец счастлив, а счастливые люди боли не ощущают.
- Соперник у меня завелся, батя, да? Резать его буду, кишки на башку чалмой намотаю, - кричит он, явно игнорируя остальных обитателей палаты. - Понимаешь, ходит за Мариам, будто его к ее джинсам приклеили… Увижу еще раз - зарежу - делает он зверское лицо, таращит полные счастьем глазища. - И второй, кажется, появился… Убегает Мариам от них, а я говорю: зачем убегать? Все равно ты моя, никому не отдам. Пусть ходят, слюнки глотают, а попытаются приставать - зарежу!
Обычно ревность не сочетается с радостью, угроза "зарезать" - со счастливой улыбкой во все лицо. Парень хохочет, закидывая кудрявую голову, сверкая блестящими черными глазами. Все его угрозы убить, зарезать, обмотать кишки вокруг головы ухажеров звучат не страшно, скорее - наивно.
Фарид догадался - его так называемые соперники охраняют девушку. По его просьбе, обращенной к "бате".
- Пойдем покурим, да? А то я пустой, как дырявый кошелек/
Я неторопливо поднимаюсь. Торопиться нельзя - сопалатники так и сверлят меня подстерегающими взорами. Не палата - осиное гнездо.
Сидорчук открывает глаза, растерянно ворочается на кровати. Ему не хочется отпускать "подшефного" одного и опасно афишировать слишком близкое знакомство.
На лестничной площадке, наклонившись к моей зажигалке, Фарид быстро шепчет: не могу, батя, показать тебе зазнобу вора в законе - выписалась шалашовка. И еще один смылся - Никита…
Осы, почуяв опасность, начинают разлетаться…
29
Сегодня в палате тихо. По обыкновению подремывает Петро. Спит и, вроде, не спит. Любой шум: скрип под ногами вошедшей сестры или санитарки, шепот за дверью в коридоре - глаза открываются. "Такелажник" по-звериному насторожен.
Безмятежно любуется витиеватыми облачками табачного дыма Алексей Федорович. Будто изобретает очередные "щипки" для наивного калеки.
Все так же всматривается в белый потолок Гена. Глаза потемнели, углы рта опустились - тоскует человек.
Фарид нетерпеливо расхаживает по коридору. Изредка заглядывает в палату. Он тоже грустит. Сегодня - внеочередное дежурство Мариам, она согласилась подменить чем-то занятую подругу. Время смены, а девушки нет. Фарид волнуется, и его волнение передается мне. Неужели люди Гошева упустили "подшефную"? Не должно быть - хлопцы опытные…
Со шприцами, уложенными в ванночку, будто патроны в обойму, появляется заканчивающая дежурство сестра. Она тоже ожидает Мариам и тоже не понимает причины отсутствия всегда аккуратной подруги. Дежурство выдалось тяжелым, почти не спала. Не терпится перекусить на скорую руку и отоспаться.
При виде шприцев заныло мое истерзанное уколами бедро, но сестра свернула к постели бухгалтера.
- Одноразовый? - сердито спросил тот, опасливо косясь на иглу. Будто высматривал на ней рой микробов. - Или одноразовые растащили по домам, а этот - недокипяченный? Учти, малявка, башку отверну и привинчу к… другому месту!
Обычно в ответ на подобные оскорбления сестры отстреливаются грубостями, иногда обращают ехидные сравнения больных в шутки. Сегодняшняя медсестра устала до такой степени, что нет сил ни ворчать, ни возмущаться, ни шутить.
Повелительный жест - поворачивайтесь! Алексей Федорович, вздохнув, ложится на живот, задирает полу халата, спускает трусы, обнажая тощие ягодицы. Почувствовав укол, вздрагивает и зло фырчит.
- Не дрова колешь, садистка, живую плоть лечишь! И чему вас только учат в разных школах-училищах?
И снова сестра не реагирует.
На очереди - Гена, потом - Сидорчук и… я. Гена даже не морщится, словно не в него втыкают острую иглу. Ивану ничего не назначено - кроме таблеток.
Я переношу довольно-таки болезненный укол спокойно. Когда болит душа, физическая боль по сравнению с болью душевной переносится легко.
- Все-таки, где Мариам? - спрашиваю уставшую сестру, пользуясь отсутствием азербайджанца. - И почему вы меняетесь сегодня вечером? Обычно смена по утрам…
- Я попросила освободить мне вечер, - признается девушка. - А вот где она гуляет - не знаю. Сама волнуюсь…
Вечерний, внеплановый осмотр производит сам начальник отделения. Необычно серьезен, не улыбается, не шутит. Видимо, не так уж легко нести ответственность за больных. Особенно в гнойном отделении.
Как всегда, первая остановка - возле Гены.
Федор Иванович ощупывает обрубки ног, измеряет давление, разглядывает температурный листок, прослушивает грудную клетку, мнет живот. Недовольно хмурится.
Обычная процедура. И - необычная. Слишком много внимания уделяется безногому калеке…
- Ну, что ж, все более или менее в порядке. Мы сделали, что могли. Слово - за природой. Она у нас - умная, знает, что и как долечивать… Конечно, с нашей помощью… Итак, завтра мы тебя выписываем. Супруге я позвонил - обещала приехать. Брат не сможет - срочная работа… Готовься.
Важная новость - выписывают Гену!
Я просто не могу себе представить нашу "осиную" палату без него. На койке рядом с входом появится другой страдалец. Никто по утрам не станет просительно тянуть руки, не улыбнется смущенно, услышав очередной похабный анекдот куряки…
Кажется, я позабыл, что вскоре сам покину эту палату, что и на мое место ляжет другой человек…
Волоча ноги, опустив голову, входит Фарид. Не вечно же ему болтаться по неуютному коридорному "проспекту"? Прибежит Мариам - обязательно заглянет в поисках парня в палату. Еще до приема дежурства. Приветливо улыбаясь, поздоровается с ее обитателями, в первую очередь, конечно, с Фаридом.
Парень не ложится - стоит за спиной начальника отделения. Ловит каждое его слово. Вдруг Федор Иванович упомянет об исчезнувшей сестре… К примеру, послал, дескать, ее с поручением - вот-вот появится.
Но речь не о Мариам.
- Постарайтесь дома выдерживать больничный режим. Делайте зарядку по нашей системе, берегитесь простуд…
- А то, что парню при операции внесли инфекцию, как быть с тем хирургом? - язвительно подбрасывает всезнающий бухгалтер. - Похвальной грамотой наградят, премию дадут?
- Неизвестно по какой причине произошло нагноение, - сухо, на пределе обычной вежливости, парирует Федор Иванович. - Медицина, к сожалению, далеко не все знает…
- Последнего больного в гроб вобьете - научитесь…
Начальник отделения отворачивается. Уверен - услышь он такое от другого больного, расправился бы по всем законам больничного "кодекса". Вплоть до увольнения… то есть выписки.
Причина ясна. Больной - платный, за него какой-то банк расплачивается не малыми суммами. Вот и приходится терпеть хамское поведение.
На очереди - Сидорчук. Я-то знаю - парень без изъянов, здоров как бык. Федор Иванович, конечно, тоже осведомлен.
- Новенький? Вас я осмотрю отдельно, в своем кабинете… Прошу зайти через полчасика…
Я осторожно стягиваю халат, готовлю к демонстрации опавшую опухоль на бедре. Но Федор Иванович ко мне не подходит.
- Извините, Семен Семенович, но сейчас мне некогда… Пожалуйста, загляните ко мне минут через сорок…
Куряка к осмотру не готовится. Лежит, подоткнув под спину подушку, и издали разглядывает доктора. Дескать, мне наплевать и на твои наставления, и на щупанье моих внутренностей. Твое дело - лечить, мое - платить денежки. Вот и старайся.
Федор Иванович старается. Отрабатывает получаемые больницей сотни тысяч. Выслушивает, простукивает, щупает…
- Завтра возьмем вас на операцию… Как готовиться, знаете?
- Готовиться не собираюсь, - вызывающе фыркает бухгалтер. - Пусть готовят врачи с сестрами да санитарками, они за это зарплату получают… А я что - подопытный кролик. Внесете инфекцию и отрежете ноги. Как Генке… Глядишь, медальку повесят, звание, какое присвоят…
Ну, и клещ таежный! Вцепился - не оторвешь. Наученный многодневным общением с курякой, начальник отделения невежливо показывает ему обтянутую белым халатом спину.
Я насторожился. Интересно, что он сейчас скажет "такелажнику"? Ведь Гошев обязательно нацелил его на определенное отношение к подозреваемому…
- У вас дело идет на лад, но скорой выписки не обещаю. Опасаюсь рецидивов. Поэтому не торопитесь, соблюдайте все наши рекомендации…
Фарида начальник отделения обходит. Верный признак - с Мариам что-то произошло. Парень провожает врача тоскующим взглядом, но поворачивается к Гене с улыбкой на пухлых губах. Страдающей и радостной одновременно.
- Домой поедешь, да! С женой увидишься, с друзьями… Хорошо, очень хорошо! Хочешь, покатаю?
Гена согласно тянет руки. Фарид подхватывает его под мышки, приподнимает, придерживая ногой каталку. На лбу выступает пот, глаза щурятся, но губы по-прежнему раздвигаются в улыбке.
- Как же ты станешь жить без своего "дядьки", а? Покидаешь меня, царевич-королевич…
Алексей Федорович ни гу-гу. Дорого достается ему "привычное молчание, небось, внутренности, особенно, кишечник, корчатся от злости. Но Фарида он побаивается.
Мариам по-прежнему нет.
Иван отправился на персональный осмотр. Ему - через полчасика, мне - минут через сорок… удивительное совпадение. Остановился в дверях палаты и кинул мне предупреждающий взгляд. Будто спасательный круг утопающему.
Я понял и поднялся. Не потому, что боюсь утонуть - переживаю за парня, который отвечает за мою безопасность. Отвечать за других - страшно тяжелая ноша, не всякому она под силу. Поэтому не стоит зря травмировать Ивана.
При выходе из палаты Сидорчук снял свой халат, сменив его на "общественный". Синий.
- Сквозняки разгуливают по коридору, - объяснил он. - Главное для больных - избежать дополнительных болячек…
30
В кабинете начальника отделения, как я и предполагал, нас ожидает Гошев. Докторский халат - нараспашку, руки заложены под ним за спину. Уголок левого глаза нервно подрагивает.
Значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Таким Гошева я не упомню - всегда сдержанный, деловитый, по внешнему виду не разобрать, что его тревожит, что радует. А сейчас…
Неужели - несчастье с Мариам?
Решил не подгонять событий, не расспрашивать, не выпытывать. Николай сам все скажет.
Действительно, сказал. Но совсем не то, что я ожидал услышать.
- Семен Семенович, завтра вы выписываетесь из больницы. Машина заказана. Жена - в курсе.
Голос - приказной, строгий. Будто не я - генерал, а, наоборот, он. Но, кажется, ситуация такая, что акцентировать внимание на недопустимость подобного обращения не стоит.
- Почему такая поспешность? - ограничился я не самым умным вопросом. - Прежде всего, я еще не прошел всех назначенных мне процедур…
- Вас отвезут в госпиталь МВД. Там все согласованно, ожидает отдельная палата со всеми удобствами…
- Но я не желаю покидать это отделение! Привык к врачам, обстановке, нравится палата, чувствую - выздоравливаю… Нет, нет, Николай, ни в госпиталь, ни домой не поеду…
- Простите, но это - приказ начальника управления. Обстановка резко изменилась, существует реальная опасность… Это вы понимаете?
Я от души рассмеялся. Будто услышал свежий остроумный анекдот.
- Эх, ты, Коля-Николай… С кем говоришь? На своем сыщицком веку я столько раз сталкивался с разными опасностями, что тебе в дурном сне не приснится… Короче, выкладывай твою ситуацию, товарищ капитан. В отношении моей выписки решим позже.
Гошев остановился посредине кабинета. Опустил руки. Не зная, куда их деть, засунул в карманы брюк. Кажется, он немного отошел. Похоже, успокоился. Жесткие губы разошлись в скупой улыбке. Приглашающе кивнул на смотровую кушетку, сам устроился напротив, оседлав стул.
Чуть поодаль сел Сидорчук. Лицо серьезное, а глаза смеются. Как тебя, генерал, отделал наш капитан? Он такой: дашь прикусить палец - прощайся с рукой.
- Давайте, товарищ генерал, сначала послушаем наших подопечных…
"Генерал" - сказано подчеркнуто, без издевки и нерешительности - извинением за допущенную бестактность.
Магнитофон зашелестел, зашамкал беззвучно, пережевывая ленту, как беззубый старик корку хлеба… Время, пока "такелажник" и Сидорчук шли по коридору в туалет.
"Вон где оно, святое место!" - послышался голос Ивана. - "Гляди-ка, чисто, будто в сауне…"
Журчание.
"Ну, я свое отработал", - проинформировал Иван. - "Ты сядешь? Учти, ожидать не стану - спина побаливает, на перину просится… Самостоятельно доплетешься?"
"Доплетусь…"
В голосе Петра - плохо спрятанное нетерпение. Дескать, проваливай, балаболка сатанинская, лишний ты тут…
Стукнула дверь… Иван ушел… Несколько минут и - новый стук… Вошедший страдает одышкой, дыхание такое частое, что магнитофон захлебывается.
"Ты, сука драная, почему не приходил?" - гулко спросил Петро. - "Уж не скурвился ли?"
"Твою маляву мент передал только вчера… Откуда раньше я мог знать, где вы находитесь?" - заискивающе ответил одышливый собеседник. Брат Гены.
"Братца навестить не захотел, паскуда! - уже спокойно прогудел "такелажник". - Подфартило нам, сявка, надо же брат нужного человека оказался в одной палате… Такое даже в сказках не читал… И что написано в ментовской маляве?"
"Рыбаки" сеть закинули… Пронюхали про больничку…"
"Не штормуй… Ишь ты, даже с лица сбледнул… Одного рыбака уже мочканули, навели кранты… Ништяк, переможемся…"
"Где Треф?"
"В другое отделение перевели. Сказали - на долечивание. А ему - все до фени. Замочил мента, будто чифирнул… Сейчас - спокойно".
"Спокойно ли? - заволновался Гении брат. - Дед, который у окна лежит, кто, по-твоему?"
Я поймал, будто птицу в силки, многозначительный взгляд Гошева… Вот она, та опасность, о которой он говорил… Успокоительно улыбнулся. Мало ли в Москве дедов? Кстати, и тех, которые лежат рядом с окном… Сам почувствовал малоубедительность своих возражений, их наивность…
"Старый доходяга. Хавать да храпеть - вот и все его дела…"
"А фамилию деда знаешь?"
"Вербилин… А о чем базар?"
"Генерал милиции Вербилин. Сейчас в отставке. Из-за этого мента десятка два корешей на зонах парятся. Как думаешь, почему заболевшего генерала-доходягу не положили лечиться в госпиталь ментовский?… Наверняка пасет кого-то в палате…"
"Захотелось генералу, вот и лег в больницу. Все болеют: и воры в законе, и просто воры, и шестерки, и менты, и рыбаки… Зачем бы поручили слежку за нами генералу? Что у них, лейтенантов не хватает…Расшлепался! Придержи метлу, сука!" - окончательно завелся "такелажник".
Молчание. Магнитофон трудолюбиво пережевывал пустую пленку. Генин брат, конечно, молчит со страху. Петро все еще пытается вникнуть в суть полученной информации.
Гошев многозначительно смотрит на меня. Сидорчук едва слышно ругается матом.
"Один мужик - шестерка Ухаря - цынканул: Ухарь решил покончить с нашим Костылем. Замочить либо подставить ментам…"
"Что же делать? - растерялся Петро. - Замочить генерала?"
"Тормозни, сявка! Мигом повяжут! Такой шмон в больнице наведут - хоть из окон бросайся… Костыль слиняет - тогда мочканите…"
"Ладно, пусть думает Костыль… Когда в банке шмон?"
"А что?"
"Костыль велел спросить".
"Маловато капусты. Подсобирают - цынкану. Охрана большая, опасно. Трекнет кто - окрестят на червонец…"
"Ништяк. Не штормуй, дружан… Кто-то идет! Усохни!"
Магнитофон замолчал окончательно.
В кабинете - тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Гошева да перестуком механических часов на письменном столе… Тик-так, тик-так - будто капают капли из прохудившегося водопроводного крана.
- Сейчас, надеюсь, все ясно? - нарушил тишину голос Гошева. Излишне спокойный, в котором - просьба перемешана с требованием. - Вы, товарищ генерал, немедленно выписываетесь из больницы. Не завтра и не послезавтра - немедленно!
- Нет, Коля, ни за что! Сам же слышал, что сейчас меня мочить не собираются. Тем более, рядом - Сидорчук. Прикроет. Как, Ваня, прикроешь? - Иван ограничился улыбкой. Какой вопрос, конечно, прикрою. При необходимости - своим телом. - Давай, Николай, по делу. Итак, вор в законе, за которым мы гоняемся, вовсе не "такелажник": Костыль - бухгалтер Алексей Федорович Новиков…
31
Честно говоря, мысль о том, что вор в законе - куряка, не раз приходила мне в голову, когда я десятки раз перебирал "колоду" претендентов на это "высокое" звание. Откладывал "козырную карту" короля пик, не представляя себе, как авторитет может быть столь глупым. И не только глупым - выпячивать перед сопалатниками садизм и жестокость.
Прозвище "Костыль" окончательно поставило точку под моими сомнениями. Меткая кликуха, никто, кроме Алексея Федоровича, не может ее носить. Все остальные - шестерки, "пехотинцы".
- Похоже, вы правы, - нехотя согласился Гошев. - Будем работать по Костылю…
- И охранять его от Ухаря, - смешливо добавил Сидорчук. - По мне - пусть перегрызут друг другу глотки - нам меньше работы…
- Костыль нужен живой… Как и Ухарь… Ну что ж, задача ясна, остается подогнать к ней все наши планы…
Я поднялся с жесткой кушетки, погладил бедро. Оно нет-нет, да и дает о себе знать. То мелкими покалываниями, то ноющей болью.
- Пошли, Ваня?
- Подождите, Семен Семенович, - остановил меня Николай. - Есть еще одна неприятная новость… Сегодня утром медсестра Мариам попала под грузовик…
Я непроизвольно до предела раскрыл глаза. Голова закружилась, в сердце будто воткнули тупую иглу.
- Как это - под грузовик?
- Подробности не ясны. Работаем. Выскочила из общежития в булочную… И вот…
- Жива?
- Да… Изуродована - смотреть страшно…
- Где же была твоя охрана? Спали, пили водку? - закричал я, потеряв самообладание. - Что стоят твои заверения о полной безопасности?
Гошев опустил глаза. Словно все его заверения вкупе с охраной лежали на полу. Ему было больно и обидно.
А мне каково? Посмотреть в глаза Фариду. Чем оправдаться?
- Грузовик удалось задержать. Водитель - из банды Ухаря. Сразу же признался. Выполнял приказание вора в законе, не посмел отказаться… Семен Семенович, поговорить с Фаридом должны вы. Он вас уважает…
Я так энергично замотал головой, что заболели шейные позвонки. Нет, дорогой Коля, я - тоже больной, мне стрессы противопоказаны по возрасту. И сердце у меня одно - запасного природа не предусмотрела. Так что избавь пенсионера от подобной миссии. Лучше доверь ее тому же Костылю - выполнит с удовольствием.
Гошев понял и покорно наклонил голову.