- Впервые вижу, чтобы загодя брали в общий. На этот поезд вообще народу немного. Есть еще два других с более удобным графиком.
- Маленькая хитрость, Уран. Некто Иванов имел большое желание избежать всяких неожиданностей, а в этом отношении общий вагон дает солидные преимущества: постоянная сутолока и безразличие проводников.
- Все-то ты знаешь, Корнеев… Ну что, заактируем чемоданчик?
- Рановато.
Корнеев аккуратно замерил разницу расстояний между внешними и внутренними стенками. Остальное было делом минуты. Тонкое пространство двойного дна устилали пачки денег в крупных купюрах. Сто тысяч в банковской упаковке и тридцать россыпью. Глаза понятых расширились.
- Да, Корнеев, ты, конечно, хват, - признался Баймуратов, ошарашенный не меньше понятых. - А где же владелец этих сокровищ?
- Пока в розыске. Целая компания его дружков уже переселилась на кладбище, а сам он пока под вопросом. Якобы утонул.
- Неплохо. Временно утонувший. Тебе сопровождающих давать?
- Как-то и не вспомню, чтобы у нас майоров милиции грабили.
Последнюю фразу Корнеев произнес уже на пороге.
Сдав деньги, Корнеев, чтобы проверить одну из версий, поспешил к дому покойного Фришмана. Короткая беседа с его вдовой оказалась столь результативной, что майору сразу же пришлось продолжить визиты к родственникам усопших.
Двери квартиры Юлеевых на этот раз оказались запертыми. Корнеев долго давил кнопку звонка, пока наконец-то, после тщательного исследования через глазок, из-за двери послышалось глухое: "Кто?" Майор не успел ответить, звонко щелкнул замок, и дверь нехотя открылась.
Лицо женщины носило следы прежней депрессии. Но времени уже не было: золотое содержимое кармана рубашки, казалось, жгло грудь сквозь легкую ткань.
- Тамара Сагаловна, прошу, всего несколько слов. Это срочно. Розыск убийц вашего мужа подходит к концу. Ваши ответы на мои вопросы чрезвычайно важны.
- Проходите. Я целыми днями одна. Никого не хочется видеть… И с Васей творится что-то непонятное. После смерти Ефима домой приходит только переночевать, и то не всегда. Конечно, понимаю - мало радости слышать мое нытье.
- А где он сейчас?
- Завеялся, наверное, к своему дружку, Генке, на работу. А что там хорошего? Котельная, одно слово…
- Хотелось бы поговорить с ним - может, что под скажет. Парень он у вас толковый.
- Правду говорите. Из армии одни благодарности приходили. Только никак не определится: работы ему хочется такой, чтобы и люди уважали, и денежки водились… Сейчас все ищут, чтобы полегче да времени свободного побольше. Вон, Генка - целыми днями спит в котельной. И моего приваживает, чтобы на дежурстве не скучать.
- Вы не подскажете - где это?
- Да рядом, в домоуправлении, на углу Карла Маркса.
- Скажите, Тамара Сагаловна, а в центральной городской больнице у вас или у Василия знакомые есть?.. Врачи там, медсестры…
- Ну, у меня из медиков только наша участковая, Елена Петровна. Я обычно не обращаюсь к врачам. Боюсь больниц больше, чем болячек.. И Васенька, тьфу-тьфу, здоров. Постойте… Вот разве что Катя, она мед сестрой в хирургии. И как раз в центральной. Но я давно о ней не слышу, а спрашивать - чего лезть в чужие дела. Девушка хорошая…
- Фамилии случайно не знаете?
- Ну, как же!.. Они ведь еще до армии с Васей дружили. Переписывались… Остапенко Катя.
- А, кажется, я ее знаю. Такая яркая, красивая блондинка.
- Что вы? Совсем наоборот. Катенька - шатенка. Но красавица, ничего не скажешь. Да и Васенька мой недурен. Была бы пара…
- Больше медиков знакомых у вашей семьи не было?.. Простите, у мужа, например…
- Исключено, Ефим все время уделял работе. И болеть ему было некогда.
- Тогда еще раз прошу прощения и разрешите откланяться. Передайте Василию, пусть свяжется со мной. Нет времени зайти - можно позвонить, вот телефон.
- Судя по всему, он сегодня останется у Гены в котельной… Да вы загляните, туда - они до утра трепаться будут.
- Это, пожалуй, не к спеху. До свидания. Жду звонка от Василия.
- Обязательно передам. Извините, что не провожаю - ноги что-то… Дверь сами захлопните. Тимошину майор позвонил из таксофона.
- Привет, Юра!.. Ну как, окопался в больнице?.. Молодец, рад за тебя. Глянь-ка по своим спискам Остапенко Екатерину… Возможно, что и Александровна… Есть? Отлично… Лично беседовал?.. Еще лучше… Правда, она далеко не блондинка… Как это - блондинистей не бывает? Очень ей идет? Думаю, что еще не раз придется нам беседовать с этой обольстительной Екатериной… И у тебя по всем показателям подходит?.. Глаз с нее не спускай. Обнаружились следы… Слушай, лучше, не привлекая внимания, бери эту барышню и вези в горотдел… Ну, для выяснения некоторых деталей… Культурно, не пугая. Если ничего нет - извинимся. В больнице работу не сворачивайте, будьте начеку. Ею могут интересоваться разные такие молодые люди… Не отпускать никого, держать до выяснения. Похоже, что эта блондинка - та самая шатенка с кладбища… Все, некогда болтать. Встретимся в горотделе…
* * *
Оживленные голоса Корнеев услышал издали. Перед дверью его кабинета образовалось необычное скопление розыскников. Больше всех петушился: розовощекий стажер:
- Брать надо немедленно, и делу конец! - потрясал он кулаком, - Но где же девушка? Где Тимошин?.. В больнице сказали, что выехали. Почему же так долго? Капитан может и не знать, с кем связался. Может быть совершено нападение!.. О, прекрасно, вот и Игорь Николаевич!
"Когда-то и я был таким же нетерпеливым, уверенным в собственной непогрешимости. Черт возьми! Как давно, если мерить событиями и делами, и как, в сущности, недавно", - подумал майор.
- Что за шум, Николай Тимофеевич?.. Тимошин опытный работник… Заходите, - пригласил майор, открывая дверь. - Думаю, беспокоиться нужно пока не о нем, - он иронически посмотрел на стажера и уселся на свое место. - Так кто введет меня в курс дела? Что вас встревожило?
- Товарищ майор, ваше задание выполнено - опасная преступница обнаружена! - звучало это так комически-торжественно, что грех было не посмеяться. Но положение было серьезное. - Установлено несомненное сходство медсестры Остапенко Екатерины Александровны, 1970 года рождения, с фотороботом женщины, разыскиваемой по делу об убийстве на кладбище. Как мы выяснили в автоколонне, таксист, проходящий свидетелем по этому делу, сейчас на линии. Машина не радиофицирована, поэтому связаться с ним невозможно. В семнадцать ноль-ноль у него конец смены. Диспетчер предупреждена.
- Тогда все в порядке. Никуда от Тимошина эта самая Остапенко не денется. Не думаю, что она окажет серьезное сопротивление. Так, фоторобот - это хорошо… Но есть и кое-что новенькое. Вот, - майор выложил на стол небольшой сверток, - это мне удалось добыть сегодня. Серьги, я уверен, те, которые нам не обходимы…
Дело это получило в управлении достаточно широкую известность, а в городе породило бездну слухов и домыслов. Беспрецедентное убийство месяц назад потрясло Гурьев. Несмотря на все усилия милиции, несмотря на демонстрацию по телевидению фотороботов, составленных с помощью свидетелей, завершения дела не предвиделось.
События разворачивались приблизительно так, как их описал невозмутимый пожилой таксист:
"Привез, значит, я на кладбище морщинистую, в оспинах казашку со слегка трясущейся головой. Согласился подождать ее возвращения. Вышла она. Я еще тогда подумал - богато живет, серьги какие нацепила - и молодой уши оттянут… Пойти помочь? Проводить?.. Нет, крепкая еще бабка, говорит - аллея недалеко. В таком возрасте пора и о собственном месте побеспокоиться, а она вон и сумку какую яркую тащит, красную с желтым. Бойко чешет, есть еще порох в пороховницах. С полчаса прошло. Засыпаю и все, уже и газета из рук начала выпадать. А ее нет и нет. Мимо никак пройти не могла - выход с кладбища рядом. А вдруг сердце? Середина рабочего дня, людей мало. Зря не пошел со старухой, стал себя упрекать. О!.. Вон вышли трое. Лица мрачные. Оно и понятно - место не для веселья. А сумка-то, гляди - знакомая, красная с желтым. Не встречал такой ни до, ни после. Сумку, раздутую, несла девица, видная из себя, но какая-то кислая, поникшая. С одной стороны у нее мозгляк такой, желтый, словно только что из могилы. С другой - крепкий парень, плечистый. Не успели выйти, девица, вроде, с дружками поцапалась. Зло что-то шипела, словно в лицо плевала, худому. А все же, похоже, чего-то боится… Скорее всего, второго. Но, наконец, решилась. Перебежала улицу и в троллейбус - прыг!.. А те гаврики в другую сторону, машину ловят, на меня косо поглядывают. Страшно торопятся. Сообразили, что я кого-то с кладбища жду. Что-то сумка ваша, ребята, меня в сомнение вводит, думаю. Не нравитесь вы мне, ей-богу. Проверить вас надо, а то мотанете - и поминай, как звали… Начал я к ним машиной подползать, тут у них глазки забегали. Я, когда из кабины вылезал, монтировку прихватил, мало ли что… Спрашиваю - что за товар дефицитный с кладбища везете, парни? Покажите, может, и я чем разживусь?.. Тут тощий бритву выхватил. Я говорю - спрячь, а то испугаюсь, боязлив я еще с тех пор, как в десантных служил - а сам все ближе подхожу. Чем это ты, сынок, говорю, клеенку припачкал?.. Открывай, открывай. Я ведь не отстану… Что, люди собираются? А мне людей пугаться нечего… Тут они как дернут назад на кладбище… Ну, у меня уже возраст не тот, чтоб за молодыми гоняться. Крикнул я людям, кто поближе к воротам стоял, чтоб переняли, но те или не поняли, или не захотели связываться. В общем, мальчики рванули и сумку бросили. Кинулись мы гуртом к сумке, а она опрокинулась - там склончик небольшой был - а из нее неуклюже выкатилась криво отрезанная человеческая голова со слипшимися от крови волосами. Лицо в грязных потеках, скалится золотыми зубами. Вот они-то ее и погубили, другого объяснения придумать не могу. Да, еще. Серег в ушах не было. Не иначе, как их те мародеры с собой прихватили". Уголовному розыску стало известно, что старуха-казашка была потомком вымирающего древнего рода, никаких наследников не имела, да и завещать-то было нечего.
Попетляв по кладбищу, парни, видимо, где-то перелезли через забор и скрылись. Севшая в троллейбус девушка также исчезла. Отпечатки их пальцев в картотеке не значились. Следы на месте преступления ничего не дали. Не принесла успеха и кропотливая разработка причастности к преступлению других посетителей кладбища. Возможно, убийцы специально явились сюда в поисках подходящей жертвы. Мельком их видела пожилая чета, пришедшая на могилу погибшего, в автокатастрофе сына. Женщина ничего толком не разглядела, показания же ее мужа и таксиста послужили основой для создания фотороботов. Оба мужчины больше внимания уделяли девушке и лицо ее удалось восстановить неплохо. Фотороботы парней были чересчур схематичны и никаких надежд не оставляя.
* * *
Фотографию, переснятую с личного дела, таксист повертел так и эдак и с сомнением покачал головой. Зато доставленную на очную ставку кареглазую" блондинку среди трех с трудом подобранных женщин опознал сходу:
- Зря ты, красавица, масть меняла. Куда б ты делась… Дура, жизнь загубила…
Призвав к сдержанности таксиста и закончив, документальное оформление очной ставки, Корнеев остался наедине с Остапенко.
Обреченно свесив голову и упрятав лицо в ладони, она тряслась от рыданий, но и пяти минут не прошло, как взяла себя в руки и засыпала подробными показаниями майора, не забыв попутно поинтересоваться, дают ли женщинам исключительную меру и как бы вообще получить поменьше.
Пока майор допрашивал Остапенко, опергруппы выехали по адресам убийц, охотно названным подследственной.
- Ну, зачем вам вызывать пенсионера?.. Я сама расскажу, добровольно. Помню старичка. С бабкой своей копался у памятника… Нет, ну я прошу вас, запишите явку с повинной! Что хотите, сделает. Помогите, чтоб поменьше дали, - клянчила Остапенко.
- Меру вашей вины определит суд.
- Суд… суд… заладили одно и то же! Ту, что на кладбище, уже не вернуть. А я молодая, красивая! Я же жить хочу!.. Что у нее за жизнь была? Только и знала, что лопатой деньги гребла, да в кубышку складывала. Вон, три сотни с собой таскала… А я себе обновку купить не могу. Ведь цены, цены какие?.. Тысяча за простенькое платьице! Костюм кожаный - пять! Трусы - и те четвертной…
- Вы юбку оставьте в покое. А то я, знаете, смущаюсь, - остановил ее Корнеев.
Остапенко приутихла было, но лотом снова завелась:
- А где деньги брать? Кругом только и шуму - проститутки!.. доходы!.. валюта!.. Может, в Москве или где еще, а у нас не разгонишься. Разве что Грузинов на рынке за двадцатку ублажать. Торгашей проклятых…
- Я не об этом вас спрашиваю, гражданка Остапенко!
- Живут в бараке - Доме колхозника, неделями не моются. Козлом от них разит… А может, под базарных блатных ложиться но трешке за сеанс? Или за укольчик?.. Я-то в больнице работаю. Знаю, как легко на иглу садятся…
- Больно уж мрачно это все у вас выходит.
- А вы пишите, пишите. Пусть так на суде и прочтут. Может, поймут, что не от хорошей жизни все это. Вот и Вася мой попался. Таскала ему таблетки, сколько могла… Только это не пишите…
- Глупо бояться ответственности за мелкое воровство, привлекаясь по двум убийствам.
- Фрол говорил, что наркотики - гиблая статья, звонковая. Как ни крутись, досрочно не освободишься.
- Не переживайте. Не тот случай, ведь вы сами не потребляли. От чего лечиться?.. Разве что от воровства… А что это за наставник у вас такой? Грамотный!
- Фролов Слава, Васин знакомый. Он его и на иглу посадил. До армии Вася чистенький был. Афган его искорежил, вернулся - не узнать. Такие страсти рассказывал.
- Например?
- Как братскую помощь оказывали… Зашел, говорит, в дом, все ценное выгреб, стариков в угол, дочку изнасиловал на их глазах, гранату в окно - и к ихнему аллаху в гости.
- Ну, может, это эпизод из личного военного опыта вашего Васи. Садистов и циников достаточно в любом обществе.
- Я тоже думаю, он заливает. Но неужели же те, кто наших парней "озверил" среди камней Афганистана, думали, что они, почуявшие запах крови, забудут его?.. Как и запах конопли. Помню, в Гурьеве стояли страшные морозы - собаку на улицу не выгонишь, а Вася кинулся в Актюбинск, коноплю обдирать. Прошел слух, что там есть нетронутое поле почти в центре города.
- Значит, законченный наркоман?
- Потому и зависел от Фрола - у того всегда водилось, было чем раскумариться. Захоти Слава - он бы и меня ему отдал. Но тому это дело до лампочки - была бы игла.
- Но не бесплатно же Фролов снабжал наркотиком?
- Вот и пошли на кладбище. Но убивать никого не хотели.
- Подробнее. Какое было оружие?
- Да какое оружие! У Васи нож. Большой. А Геня взял палки. Эти… с веревкой.
- Нунчаки?
- Да.
- Не собирались убивать?
- Не знаю. У них спросите.
- Зачем же вас взяли?
- Ну, мало ли… Может, отвлечь какого-нибудь мужика.
- Завлечь, так точнее.
- О чем говорить, сами все понимаете. А нож и палки - пугнуть, чтоб не сопротивлялся… А тут эта старуха ползет, серьги качаются. Работа ручная. Издали видно - тяжелые. А когда еще и улыбнулась, Геня зашел со спины - и хвать по голове палкой… Я ни о чем таком и не думала… Она упала, а они ей челюсти разжимать. Хотели взять зубы, а как?.. Я отвернулась, плохо стало. А когда снова глянула - старуха лежит головой в кусты… Ничего не видно. Кровищи, конечно… Но почему-то не страшно. Вася уже сумку в руках держит… Старухину. А на улице я сразу от них откололась - и в троллейбус… А вечером обо всем узнала. Они мне позвонили - прийти побоялись. Встретились. Зашли к Фролу за "травкой".
- Почем торговал?
- Не торговал он тогда - угощал. Недавно где-то морфия раздобыл, так Вася возле него кругами ходил. А у Фрола был сегодняшний…
- Фришман?
- Ну да. Я его и раньше там встречала. Брал у ребят Фрола икру. Для перепродажи. А Фрол за посредничество имел с каждого, кому помогал, да еще и налог брал за то, что дает спокойно работать.
- Про это мы знаем. Так что там с Фришманом?
- А-а, да Вася ему старухины серьги за две тысячи продал… с половиной, кажется.
- Фришман догадывался, что золото ворованное?
- Он не дурак был. Нынче и за лом умному человеку хорошо заплатят, - она замолчала, устало прикрыв глаза.
- Вам плохо?
- Мне страшно, - она выпрямилась и скрестила на груди руки. - Страшно с тех пор, когда показали наши фотороботы по телевизору.
- Вы тогда и перекрасились?
- Что я - дура? Я стала блондинкой в тот же день, когда все случилось. Утром, когда пришла на работу, все заохали: "Умница… красавица… царевна…" Особенно мужики. Никому и в голову не пришло сравнивать меня с фотороботом. Я своего добилась - на другой день никто и не вспоминал, какой я была.
- А сообщники баши - тоже дрожали?
- Да их так нарисовали, что родная мама не признает. Жили и радовались.