* * *
Саблин с утра поехал к себе на Петровку, 38. К Лиховцу он дошел не сразу. Помешали старые друзья-приятели, коллеги и сослуживцы: расспросы, приветствия, просьбы позвонить, приглашения.
- Почему пропал? - встретил его Лиховец. - Надо докладывать. Дело-то ведь и за нами числится.
- Сложное дело, товарищ майор, - опустил глаза Саблин. - Боком проходит по госбезопасности. Да и не я один им занимаюсь.
- А как работается с Александром Романовичем?
- С умным человеком и работать интересно, товарищ майор.
- Наслышан. Убийцу-то хоть нашли?
- Почти что, товарищ майор.
- "Почти что" не термин для прокураторы.
- В прокуратуру рано. Пока вот к вам пришел.
- Возвращаешься или докладываешь?
- Ни то, ни другое. Хочу узнать, кто у нас в курсе старых, довоенных дел?
- В архив иди. К твоему счастью, Кочергин еще не на пенсии.
Подполковник Кочергин помнил еще Шейнина. Помнил он не только старых криминалистов, но и их поднадзорных, помнил многие нашумевшие в прошлом "дела", громкие клички, уже исчезнувшие давние уголовные специальности. К нему и обратился, представившись, Саблин.
- Что вас интересует, товарищ капитан? - осведомился подполковник.
Саблин вкратце объяснил ему суть розыска, порученного ему в органах безопасности.
- Уголовник, может, и не крупный, потому что еще молодой, лет двадцати с небольшим, а может быть, и в "законе" с нажитой уже репутацией, потому что был отмечен одесским гестапо. Кличка "Юркий". Дана, возможно, в одесской тюрьме, где находился в заключении в начале войны, а быть может, и в других тюрьмах, ибо есть предположение, что одесская тюрьма далеко не первое его заключение. Есть и другое предположение, частично уже проверенное. В конце войны его забрасывает к нам гитлеровская разведка и для получения законного права жительства он под кличкой "Юркий" возвращается к своему уголовному прошлому, преднамеренно попадается на каком-нибудь незначительном преступлении, отбывает свой срок заключения в колонии и по выходе завязывает легально и надолго.
Так уточнил Саблин свое объяснение.
- Давно завязал? - спросил подполковник.
- Скажем, четверть века назад.
- Где?
- Предположительно в Москве или в Подмосковье. Но только предположительно.
- Крупных уголовников с такой кличкой я что-то не припоминаю. Но ваш случай, так сказать, уникальный и требует специального розыска. Думаю так, - Кочергин полузакрыл глаза, как бы пытаясь извлечь продолжение из своей многогранной памяти, - искать надо двумя путями. Или крупных уголовников, завязавших в конце пятидесятых годов в Москве или Подмосковье: если таких было несколько, он - в их числе. Или, допустим, другой путь: найти "крупнача" - а ваш ведь не из "мелочи" - под кличкой "Юркий", неожиданно появившегося в уголовном мире в конце войны или в первые послевоенные годы. Появиться он мог не только в Москве, но, возможно, и в Ленинграде или в другом крупном городе страны. Искать придется не только у нас, но и на Огарева, 6. Однако вы не беспокойтесь, я это сделаю. Давно у меня не было таких интересных заданий. Вы с кем связаны в органах?
- С полковником Гридневым.
- Вот так. Пусть он мне денька через два позвонит. Мне по этому розыску тоже звонить придется. И в Ленинград, и в Ростов, и Украину потревожить. Везде такие же памятливые старики есть.
* * *
Гриднев позвонил Кочергину через два дня. Кочергин доложил сразу же:
- Поручение органов безопасности, данное мне через находящегося в вашем распоряжении капитана милиции Саблина, выполнено, к сожалению, не полностью. Отсутствует фотодокументация. Излагаю. В пятьдесят первом году военкоматом города Верея Московской области был снят с учета демобилизованный из армии старшина Чернушин Н. В., кавалер медалей "За боевые заслуги" и "За оборону Одессы", тридцати четырех лет от роду. Вскоре, однако, личное дело Чернушина в военкомате было украдено вместе с двумя фотокарточками и, за отсутствием его в городе, не могло быть восстановлено. В пятьдесят втором году тот же Чернушин был задержан при попытке ограбления товарного вагона с медикаментами на станции Очаково Московско-Киевской железной дороги, был судим и приговорен к четырем годам заключения в исправительно-трудовой колонии обычного режима. Суд учел при этом участие подсудимого в Великой Отечественной войне и полученные им боевые награды. Однако у следствия были документы, позволявшие подозревать участие подсудимого в других преступлениях, в частности в ограблении брошенных квартир в Ленинграде в сорок восьмом году. Впрочем, суд не счел достаточными эти документы, и прокурор обвинения не поддержал. Н. В. Чернушин отбыл срок заключения в колонии, сокращенный ему до трех лет за хорошее поведение. По рекомендации же Управления уголовного розыска Московской области он был зачислен на штатную работу в райсовете города Руза, откуда через два года уволился, выехав в неизвестном направлении. У меня все, товарищ полковник.
- Простите, - остановил собеседника Гриднев, - а в судебном деле или в райсовете остались его фотокарточки?
Ответ Кочергина был столь же категоричен:
- Вынужден вас огорчить, товарищ полковник. Они аккуратно вырезаны и в той, и в другой документации. С чьей помощью - установить нельзя. Но кем и зачем - мы можем догадываться.
- Вы правы, товарищ подполковник, - подумав, ответил Гриднев. - У меня к вам только один вопрос: кем был зачислен в райсовет бывший подсудимый Чернушин?
- Бухгалтером.
- Кем? - закричал Гриднев. - Бухгалтером?
- Основы бухгалтерии, товарищ полковник, он изучил в колонии. Говорят, что, не отрываясь от своей основной работы, все выучил. Очень старался.
Когда Гриднев рассказал присутствовавшим Саблину и Корецкому о том, что поведал ему Кочергин, оба ахнули.
- Все! - закричал Корецкий. - Плевать нам на фотокарточки! И без них ясно, как Лобуда стал Чернушиным, а Чернушин превратился в Паршина. Юркого Кочергин не назвал, но разве важно, под какой кличкой Чернушин грабил квартиры эвакуированных в Ленинграде? Зато мы знаем фамилию, обеспечившую ему право жительства в Подмосковье. Нет доказательств, что именно он обернулся Паршиным? А выученная им бухгалтерия? Расчетливый предатель знал, что ему понадобится не слесарная мастерская, не медали, Александр Романович. Такого волка можно и сейчас заарканить.
- Рановато, Корецкий. Мы еще не знаем, как Чернушин стал Паршиным. Прокуратура не поддержит обвинения: бухгалтерия - не доказательство. Правда, следствие выяснит путь от Чернушина к Паршину, но задерживать его пока нельзя. Не включена еще вражеская разведовательная машина. Пока только наблюдение, Корецкий и Саблин. Подключите всю группу! Наблюдение систематическое и круглосуточное. Не проморгать!
Глава одиннадцатая
Максим Каринцев, освободившийся наконец от дел, радостно помчался в Дом моделей к Марине Цветковой. Здесь его знали и без вопросов пропустили в зал художников-модельеров.
- Явление первое: те же и Максим Каринцев, - отметила Марина без особого удивления. - Что означает сие вторжение без звонка и без оправданий? Целую неделю к тебе не могла дозвониться: сказали, что ты живешь в институте и не подходишь ни на какие звонки.
- Разве тебе не объяснили? Я же просил.
- Твои мальчики не очень внимательны. Хорошо, что я догадлива и не сошла с ума.
- Сегодня первый день свободы, - несколько смущенно пояснил Максим. - Начальный опыт удался. Общая радость.
- Водородную бомбу открыл?
- Кое-что другое. Будем радоваться вместе.
- Как?
- Поехали на бега. Хочу посмотреть на лошадок.
Марина нерешительно взглянула на лежащий перед ней карандашный набросок платья.
- У меня эскиз еще не закончен. Лучше порадуемся у меня дома. После бегов. В ресторане не задерживайся. Поужинаем вместе. Кстати, милиция два раза допрашивала меня о твоей карточке.
- Не понимаю. О какой карточке?
- Которую нашли в кармане убитого конюха.
Максим непонимающе заморгал глазами.
- Какого конюха? И почему убитого?
- Понятия не имею, - пожала плечами Марина. - Сначала меня допрашивал один следователь, потом приехал другой. И оба спрашивали об одном и том же. У какого-то конюха с бегов, кем-то убитого, почему-то нашли в кармане твою фотокарточку.
Максим понял:
- Должно быть, у Ефима, который программы мне размечал. Я ее и подарил ему вместе с четвертной с выигрыша. А где он убит? В конюшне?
- Не знаю.
- Лошадь убила?
- Нет, кажется. Судя по разговору со следователем, человек. Его-то и разыскивают.
- А тебя почему допрашивали?
- Потому что я с тобой знакома. Твоя ведь карточка.
- Все узнаю у Зойки. Она, конечно, в курсе, - сказал Максим.
* * *
На ипподром Максим прибыл уже в разгар состязаний. Оживление на трибунах достигло своего апогея, в холле центральной трибуны шла обычная суета, в ресторанном зале то и дело освобождались и занимались столики. На противоположном табло за кругом показывались уже немалые выдачи, в ложах и на открытых площадках толкались завсегдатаи. Максим приметил знакомые фигуры известных журналистов, художников, актеров. Зою он нашел в кассе.
- Давно не виделись, Максим, - обрадовалась она, - поспеши: немногие, но знающие разыгрывают шестую. Не упусти. Есть смысл рискнуть. Крупно играют.
- Кого?
- Лебядкина на Ласточке. Шанс есть.
- Пропущу. Меня вот что интересует. Что с Колосковым?
- Ничего. Похоронили.
- Я же ни черта не знаю. Что произошло?
- А что с людьми происходит, когда их убивают? Помер.
- На ипподроме убили?
- Нет. Где-то в лесу.
- За что? И кому это понадобилось?
- Не знаю. Милиция ищет. Мне твою карточку показывали, что у него в кармане нашли. Я назвала тебя. Не подвела?
- Не говори глупостей. Я ее сам ему подарил. Здесь кто-нибудь что-нибудь знает?
- Не информирована. Спроси у Плешина. Он свободен сегодня. Посмотри в членской.
Максим прошел по трибунам, заглянул в конюшни. Плешина он нашел в тренотделении. В это время Володька как раз привел Огонька с тренпробежки в конюшню.
- Я ничего не знаю, товарищи, - сказал Максим. - Когда я отсутствовал, к вам беда пришла. Ефима убили. Кто? Где?
- Ножом в спину. В лесу каком-то. А кто - неизвестно, - проговорил Володька. - Говорят, до сих пор ищут.
- Я со следователем встречался, - прибавил Плешин. - Человек умный, опытный, знающий. Он все о знакомствах Ефима спрашивал. А какие у того знакомства? Программки разметить или о лошадях поговорить. Я тут одно вспомнил, только, дурак, следователю не сказал. В последнее время Ефим боялся кого-то. Запираться стал на ночь. Двойной замок заказал. Я и внимания не обращал: чудит, мол, старик что-то. А он не раз, как зайдешь к нему вечером, вроде бы испуганно спрашивал: не ходил ли, мол, кто-то у двери или под окнами? Значит, был такой, кто мог на Ефима озлобиться.
Ничего больше от друзей Максим не узнал. Вернулся к Зое удрученный, почти с физической болью в сердце.
- Разметить программку? - предложила она.
- Зачем? Я лошадей лучше тебя знаю.
- Я с зоотехником советовалась, на кого он сегодня рассчитывает.
- Не буду играть. Расстроило меня это убийство. Бессмысленное и обидное. Такого мастера потерять!
- Найдут другого, - зевнула Зоя. - Погоди, не уходи. Почему пропадал так долго? Как успехи?
- Успехи есть, но не для информации.
- А для банкета?
Максим вздернул брови: рано еще о банкетах думать. И есть ли у него такое право на славословие в свою честь. Нечестно даже подумать об этом. Но ответил рассеянно и нехотя:
- Слишком много народу придет. Не банкет, а бал.
- А если просто суарэ интим? Для меня и Маринки.
- Для троих можно.
- Плюс Динни, - осторожная нотка просьбы озвучила реплику Зои.
Максим поморщился:
- Я почти не знаю Хэммета. Шапочное знакомство.
- Для меня близкое.
- Тогда где-нибудь в ресторане. Лучше за городом. И в обеденное время, когда народу поменьше. Скажем, в Архангельском. Организуй. Ты это умеешь. И не спеши. Дотяни хоть до воскресенья.
* * *
Максим и Марина ждали машину у Дома моделей. Зоя звонила, что они приедут с европейской точностью к четырнадцати ноль-ноль.
- Я не спросила ее, какая у них машина, - сказала Марина. - А если это будет машина Хэммета?
- Какая разница, - пожал плечами Максим, - поедем на той, какая прибудет. Два места в каждой современной машине найдутся.
- Я бы не поехала на твоем месте на посольской машине. Не боишься осложнений?
- Поехать на посольской машине еще не означает, что я продал Пентагону свое открытие.
- Но повод для сплетен бесспорный.
- А я плевал на все сплетни. Пусть сплетничают, если нравится…
Зоя с американцем приехали на такси. Хэммет вышел из машины, поздоровался и сказал не без намека:
- Я нарочно заказал такси, чтобы не стеснять вас машиной с дипломатическим номером. Зоя с водителем, а мы втроем потеснимся, потерпим. Как говорит русская поговорка, в тесноте, но не в обиде.
- Да не в обиде, - поправил Максим. - Речевая замена союза "но".
- Я до сих пор не знаю русской грамматики, - с извинительной ноткой произнес Хэммет.
Когда стояли на разворот, Зоя, обернувшись к сидевшим сзади, сказала:
- Едем в Архангельское. Столик уже заказан. Будет медвежатина, Кстати, предупреждаю: ни Максиму, ни Динни платить не придется. Динни гость, Максим герой дня, а мы с Мариной хозяева. Все решено, возражения не принимаются.
- Решено так решено, - усмехнулся Максим, - возражаю лишь против "героя дня". Термин неопределенный, незаслуженный и лишенный всякого смысла.
- Имеется в виду неоткровенная информация о неких успехах в физике.
- Поздравляю, - обаятельно улыбнулся Хэммет, протягивая руку.
- Нет, уж увольте, - отмахнулся Максим. - По физике у меня была тройка, даже до трех с плюсом не дотянулся. Поздравлять не с чем.
- Ну что ж, - подарил Хэммет собеседникам еще одну из своих улыбок, - поговорим тогда о дружбе народов. Место для застольной беседы уже совсем близко.
Он язвит или дурачится, подумал Максим. А впрочем, о чем же им говорить о Хэмметом? О международных событиях? Но у обоих, вероятно, совсем различная оценка этих событий. О науке? Едва ли такой разговор годится для ресторанной беседы. О литературе? Наверное, Хэммет опять будет восторгаться Достоевским и Чеховым, как он это уже сделал на их первой встрече на каком-то научном банкете. Причем оказалось, что Чехова он знает только по "Трем сестрам", а с прозой его, как он сам признался, "увы, незнаком". Зато он тотчас же упомянул Замятина и Булгакова, чем сразу привлек внимание своих русских собеседников. Нет, тут Максим повторяться не будет. Но ведь надо же говорить о чем-то с этим обрусевшим американцем. Стоп, Максим! Определение неточное. Хэммет американец не обрусевший, а просто хорошо говорящий по-русски, как дельно подготовленный советолог. Об этом он рассуждать не будет: специально выдрессирован для обаяния и привлечения русских сердец. Интересно, что же он напишет, вернувшись в Штаты, подумал Максим, уже направляясь вместе со спутниками через ресторанный зал на веранду, где их ожидал специально выбранный Зоей в тенистом уголке накрытый столик. Здесь было уютно, не по-ресторанному тихо: оркестр начинал свою работу только вечером.
Хэммет огляделся кругом - на кустовую поросль, на расходящиеся лесные лужайки, на оранжевый от солнца песок дорожек.
- Чудесные у вас окраины! - воскликнул он.
- Не все, - заметил Максим. - Вспомните фильм "С легким паром".
Посмеялись.
- У однообразия вашей архитектурной новизны есть свое оправдание, - сказал Хэммет. - Вы ухитрились освободить от ада коммунальных квартир, я не подсчитывал - сколько, но, вероятно, миллионы московских жителей. Я не поклонник вашего планового хозяйства, но оно дает вам возможность бросать любые суммы на самую нужную отрасль промышленности.
- Вы и при капиталистическом строе ухитряетесь делать то же самое, - не без лукавства откликнулся Максим. - На сколько миллиардов вы подняли свой годичный военный бюджет?
- Хватит политики, Максим, - поморщилась Марина.
- Ну, будем, как американцы, за обедом говорить о погоде.
- Вы ошибаетесь, Максим, - поправил Хэммет. - О погоде за столом обычно говорят англичане. Есть тысячи тем, мадемуазель Марина. Например, искусство. Ваше искусство. Живопись. Скажем, ваш любимый художник? Называем только мировые имена.
- Начнем с вашего, Дин.
- Дали.
- Я бы назвала Врубеля. Но это, пожалуй, слишком уж старомодно. Сальватор Дали мне тоже нравится. Сознательное сочетание реального с ирреальным.
А что мне сказать, думал Максим. О чем же говорить? О работе, о жизни. О событиях вокруг него. Волнует, по-настоящему волнует, например, убийство мудрого старика-лошадника. Кого он обидел и кому помешал? Но об этом не хочет говорить даже Зоя. Тем более Марина и Хэммет, его не знавшие. А их волнует болтология под медвежатину.
- О чем задумались, Максим? - спросил Хэммет. - О своих научных исканиях?
- Я ничего не ищу, Дин. Все уже найдено.
- А выгодно это или невыгодно?
- Кому, Дин?
- Государству.
- Вы прагматик, Дин.
- Не возражаю. Вы учились у Ленина, а я у Дьюи. Был такой, может быть, знакомый вам американский философ.
- И чему же вы у него научились, Дин? Отвергать классовое строение общества и противопоставлять теории практику в американо-барышническом ее понимании?
- Не ссорьтесь, джентльмены. Не надо, - осторожно вмешалась Зоя.
- А мы и не ссоримся, - подхватил Хэммет. - Мы просто по-дружески обмениваемся философскими посылками. Дружба не противоречит разнице вероисповеданий.
- Я не религиозен, - усмехнулся Максим.
- А в церковь заходишь, - задела его Марина. - Все действующие церкви Москвы на машине объехал.
- Потому и захожу, Маринка, что хочу увидеть внутри не склад строительной тары, а памятник древнерусского быта. Только в нашей православной церкви он и сохранился. А на него иногда любопытно взглянуть.