Глава четвертая
"… А вот тетя Майя говорит, что мама была совсем не высокая. Впрочем, тетя Майя и сама дылда что надо.
А по той единственной фотографии, на которой мама с папой вдвоем, ничего и непонятно. Они вроде почти одинакового роста, мама только чуть-чуть выше, и вообще, может, она на больших каблуках. С другой стороны, может, папа был на каблуках? Обуви там не видно, такая вот фотография…
Конечно, все это не очень важно, важно другое. Почему-то папа и тетя Майя некоторые вещи про маму - говорят по-разному. То есть они-то этого не знают, они не друг другу это говорят, они мне это сказали, когда я пристала как банный лист - так выразился папа - и как колючка - так сказала тетя Майя. А разве колючки пристают?
Интересно… Я вот пишу это вроде как в своем дневнике. А для кого? Это же просто мои размышления. Захочу и вырву. И спрячу в надежном месте. Хотя… где ж я его найду - надежное место? Самое надежное было бы в компьютере, но с таким типом в доме, как мой старший братец, ни в чем нельзя быть уверенной. Он же любой пароль в два счет сломает. Нет, надо найти место действительно понадежней.
Вот я так считаю. Мне четырнадцать лет. Косте девятнадцать. Маме сейчас было бы (не было бы, а есть!) тридцать девять. Тете Майе тридцать шесть. Она не признавалась, но я сама подсмотрела. Как-то раз я заметила у нее в сумочке медицинскую карту - корешок выглядывал, я не удержалась и посмотрела. В этих медицинских словах я ничего не понимаю, но год рождения запомнила. Она говорит, что они с мамой учились на одном курсе и обе поступили после школы. Но как же это может быть, при разнице в три года? Конечно, всякое бывает, в нашем классе, например, тоже есть одна девочка, она после пятого класса сразу в седьмой попала. Но все-таки не в восьмой. И потом, я ничего такого про удивительные способности тети Майи никогда не слышала. Наоборот, мне папа говорил, что мама ей на работе всегда помогала. Кстати, это очень занятно, и я не понимаю, как оно могло быть - в институте еще понятно, но на работе? Ведь они обе работали…"
Турецкий еще раз перечитал последнюю страничку (всего их было две) из девичьего дневника и почувствовал легкое беспокойство, которое пока не мог точно сформулировать.
Нерешенный вопрос, как, черт побери, она связана со Стасовым, был, конечно, хуже всего.
На крыльце Генпрокуратуры девчонка успела сказать, что ее мама пропала тринадцать (13!) лет назад. И она думает, что она жива. Бредовая история. Скорей всего, какие-то девичьи фантазии. Такой возраст - перестала находить общий язык с братом, с отцом и выдумала, что мать жива. Отчего же тогда беспокойство? От этой пресловутой дамы - от госпожи интуиции?
Но в данный момент она Турецкому ничего не подсказывала.
И еще одна странная вещь, подумал он, пряча листки в сейф. Сейчас все фотографируются постоянно. "Мыльниц" - как грязи, цифровые фотоаппараты в моду входят. У средней московской семьи прирост фотографий за год обычно измеряется десятками карточек. Да и десять - пятнадцать лет назад было ненамного меньше. А у этих только одно семейное фото. Хотя, может быть, папа по каким-то одному ему ведомым причинам уничтожил все семейные фотографии? А что, вполне.
Турецкий сел за рабочий стол, взял чистый лист бумаги и попытался нарисовать портрет девочки. Рисовальщик из него был неважный, и через пару минут смятая бумага полетела в корзину. Попробовать, что ли, фоторобот составить? Нет, это самый окольный путь. О! Все гениальное просто.
Турецкий энергичным шагом вышел из кабинета и спустился вниз - в службу безопасности. Через десять минут он уже просматривал записи наблюдения с камеры, установленной прямо над входом. Ведь он же разговаривал с девчонкой перед входом, она должна быть как на ладони!
Через двадцать минут Турецкий понуро шел обратно. Это было удивительно, но тем не менее он видел это своими глазами - тоненькая девчонка все время стояла так, что он сам, А. Б. Турецкий, крупный фактурный мужчина, заслонял ее от камеры наблюдения. Полное фиаско.
Александр Борисович вынул из кармана мобильный телефон и позвонил дочери - на мобильный же телефон. Стандартный голос сообщил, что абонент недоступен, и порекомендовал позвонить позднее. Тогда Турецкий позвонил жене на работу. Там ему сказали, что у Ирины Генриховны сейчас урок. Сольфеджио, будь оно проклято. А перерыв? Перерыв будет через полчаса.
Ну что же, полчаса он использовал небесполезно. Во-первых, пошел пообедать, потому что было уже пора. Во-вторых, в столовой выслушал от двух сослуживцев последние сплетни - обе касались нового генерального. Одна была о том, что он рогоносец и двойняшки у его молодой жены совсем не от него. А вторая о том, что молодая жена - это вообще фикция, необходимая закоренелому холостяку для карьерного роста, и что таково было условие человека, который лоббировал генерального на его нынешнюю должность, - большого человека, занимающего скромную должность в многочисленном аппарате президента. В общем, аппетит у Турецкого испортился. Обедать он не стал, вернулся в кабинет и снова позвонил жене. На этот раз он застал ее в учительской.
- Ира, у Нинки на работе есть телефон?
- В "Макдоналдсе"?
- Ну да.
- А что случилось? - заволновалась Ирина Генриховна.
- Ничего. Просто скажи: телефон там есть или его там нет? Вернее, можно ли ей туда позвонить, так чтобы ее позвали, а не задавали всякие идиотские вопросы, вот как ты сейчас?
- Саша, точно ничего не случилось?
- Ты мне дашь номер или нет?
- Записывай…
Турецкий позвонил в "Макдоналдс", и там картина повторилась.
- Турецкая сейчас занята, - сказали в трубке. - Позвоните через полчаса.
- Понятно, - протянул Александр Борисович и подумал: важные мы, однако, люди, Турецкие. - А что у нее? Сольфеджио?
- Что? - удивилась трубка.
- Ничего. Передайте ей, пусть сама перезвонит. В Генеральную прокуратуру.
Дочь перезвонила через несколько минут.
- Папка, ты чего хулиганишь? Напугал тут всех.
- Не шуми. Может быть, я так твой статус подниму. Сделают тебя каким-нибудь менеджером-шменеджером.
- Ну ладно, у меня мало времени. Что ты хотел?
- Увидеться. Если я приеду, накормишь обедом? Посидишь со мной?
- Издеваешься? В "Макдоналдсе" самообслуживание. И если я с клиентом присяду, меня завтра уволят!
- А кто узнает? У вас что, начальство по залу все время ходит? Мы где-нибудь в закуточке устроимся…
- Ну ты как маленький! Начальство не ходит, но ему быстренько настучат. У нас тут - тоталитарная секта. Ой, что это я болтаю? - испугалась Нинка. - Не обращай внимания, это ерунда, конечно. Вечером дома поговорим, ладно?
- Подожди. Помнишь, ты должна была форму лицея носить, но не стала? Что это была за форма?
- Форма как форма. Дурацкая форма.
- На ней был какой-нибудь ваш фирменный знак?
- Был, кажется.
- Из тебя клещами все тянуть приходится. Какой?
- Буквы "АГ" на лацкане пиджака. Типа Александр Грибоедов. Все?
- А пиджак какого цвета?
- Синий, синий пиджак! Ну папа, мне работать надо!
- Тебе перерыв полагается?
- Через час с четвертью.
- Никуда не уходи, я за тобой заеду.
Через час он был в "Макдоналдсе", а двадцать минут спустя они с дочерью сидели в уютном подвальчике под названием "Сапожок". Скатертей на деревянных столах не было, меню отличалось ассортиментом исключительно русской кухни. Это напомнило Турецкому ресторан "Пушкинъ" - на Тверском бульваре, который он с друзьями облюбовал несколько лет назад. Только цены там были на порядок больше, а посетители совсем другого рода. А так, что же… Зато сейчас в "Сапожке", глядя, как дочь уминает тарелку борща с пампушками, он был почти счастлив.
Турецкий дождался, когда она отодвинула тарелку и перевела дух. Сказал:
- Сколько человек у тебя в классе?
Нинка округлила глаза:
- Что это ты вдруг?
Удивляться было чему. Турецкий знал, что удочери в школе, то бишь в лицее, всегда все нормально, и этой темой в ее жизни не интересовался.
- Я тебе опишу одну девочку, а ты скажешь, кого она тебе напоминает. Она может быть твоей одноклассницей, однокашницей или даже подругой.
- Она кого-то завалила?! - восхитилась Нинка. - Или организовала контрабас наркотиков?
- Что за выражения, барышня!
- Подумаешь, ты сам всегда так говоришь… И что значит - однокашница?
- Это человек, с которым учишься не в одном классе или одной группе, но где-нибудь рядом. По крайней мере - одновременно в одном учебном заведении. А что, сейчас разве так не говорят?
- Не-а. У нас, по крайней мере.
- Ладно. Теперь слушай внимательно.
Через минуту вилка, которая перед тем энергично разделывалась с котлетой по-киевски, застыла воздухе, а затем легла на тарелку. Нинка почесала татуировку.
- Ты с этим жестом выглядишь как заправский уголовник.
- Шикарная шмара, короче?
- Примерно. Ну что, вспомнила такую девочку?
- Не знаю. Такого роста, с такими волосами и глазами, как ты описал, много девчонок. Но ты сказал, что она хорошенькая…
- Очень, - подтвердил Турецкий.
- Что-то сомневаюсь, - что у нас такая есть, - нахмурилась Нинка.
- Не такая хорошенькая, как ты, но хорошенькая, - скорректировал вопрос многоопытный мужчина и отец.
Тогда дочь немедленно выпалила:
- Есть Вика Болдышева, Римма Штейн, Женя Земляникина, Женя Серафимова.
- Они что же, все подходят по это описание?
- Все.
- Дела… А кто-нибудь из них учится с тобой в одном классе?
- Все.
Диалог повторился.
- Все?! - удивился Турецкий.
- Все.
- Надо же, какое совпадение… Ага! - спохватился он. - Сейчас мы сузим круг поиска. Кто-нибудь из них носит эти ваши дурацкие синие пиджаки сейчас, на каникулах?
- Ну сегодня-то, наверно, все носили.
- Как это?
- Сегодня экзамен был.
- Какой экзамен, учеба же, кажется, закончилась?
- Учеба закончилась, а экзамены - нет. Сегодня приезжали преподаватели из МГУ, Бауманки, еще откуда-то - тесты проводили. Будущих великих ученых отслеживали.
- Что?! А ты где была? В "Макдоналдсе"?!
- Ну да, на работе, - повела плечиками дочь и окончательно разобралась с котлетой. - А что я там не видела? Я не гений точных наук, сам знаешь. И потом, рано еще об этом думать. Вот будет мне семнадцать, тогда соберем семейный совет… ну и… - Она неопределенно повела рукой. - По всему было видно, что Ниночка Турецкая, блестящая отличница элитного лицея, чихать хотела на свое светлое будущее.
- А знаешь что, дочь, - сказал после недолгого раздумья Александр Борисович, - мне твой настрой нравится. К жизни надо относиться легко. - И Турецкий протянул дочке сторублевку.
- Ну ты даешь, папа, и что я с ними буду делать? Жвачку куплю?
- А что тебе надо купить? Ящик пива?
- Почему обязательно целый ящик? - хитро улыбнулась Нинка. - И почему обязательно пива?
- Ох, лиса, - вздохнул Турецкий и дал дочери еще четыре сотни.
- Будем считать, что ты у меня информацию купил, - сказала дочь следователя.
- Тогда еще не все, - тут же спохватился практичный следователь. - С кем из этих девочек ты дружила? Или дружишь? - И, зная строптивый характер дочери, поправился: - Вообще, с кем-нибудь дружила?
Нинка подумала и сказала:
- Со всеми понемногу.
- А у нас дома есть их фотографии?
Она еще подумала и удовлетворенно сообщила:
- Не-а.
- Ни одной?
- Ни одной.
Турецкий почесал затылок.
- А в школе? То есть в лицее? Вы разве никогда не фотографируетесь?
- Почему же, в конце года весь класс фотографировался.
- А ты?
- И я, конечно.
- И где эти фотографии? - Турецкий начал терять терпение.
- Я деньги не сдавала, соответственно фотографий нет.
Турецкий понял, что задавать дополнительные вопросы, типа почему не сдавала, бессмысленно.
- Как позвонить тебе в лицей?
- Зачем это? - подозрительно спросила Нинка.
- Хочу наябедничать про твою татуировку… Ну ладно. Мне нужна ваша классная фотография. Соответственно - ваша классная дама. Она-то сможет мне помочь?
- Не знаю, вообще-то она ногу сломала две недели назад.
- Кошмар какой-то, - беспомощно сказал Турецкий. - С тобой совершенно невозможно иметь дело. Если тебя, например, похитят, я даже не буду знать, где и кого про тебя спрашивать.
- Думаешь, могут? - > заинтересовалась Нинка.
- Вот уж не знаю, - сказал Турецкий и осекся.
А что, если девчонку украли, когда она на крыльце
прогуливалась?! Это объясняет, почему она вдруг пропала, хотя до того была почти назойлива. Де нет, чушь, конечно, кому она, на фиг, сдалась? Если только у нее папа не олигарх. И Турецкий машинально спросил:
- У вас в классе есть дети олигархов? Ладно, что это я… Скажи лучше, значит, фотографию найти невозможно?
- А я почем знаю?
Турецкий только вздохнул - ругаться тут было бесполезно. Он поцеловал дочь, и каждый отправился на свою работу.
А если девчонку все-таки украли за тот короткий промежуток времени, что он спускался по лестнице? Если предположить, только на минуточку предположить, что за ней почему-то следили, видели, как она с ним, с Турецким, разговаривала, видели, как сунула листок ему в карман… И тогда чего-то испугались. Чего? И что это все значит - девчонка носитель ценной информации? Например, у нее на заднице вытатуирована формула вечного двигателя, только она этого не знает…
Дались тебе эти татуировки, обругал себя Турецкий и вернулся к текущим делам. А текущее дело у него было одно - Валентин Стасов. Хотя "делом" это можно было назвать с большой натяжкой. Никакого преступления господин Стасов не совершал, и соответственно следствия, в котором он являлся бы фигурантом, не велось.
Хорошо, хоть дома была иллюзия какой-то гармонии и порядка.
После обильного ужина Турецкий развалился с газетой на диване. Это не значило, что он окончательно сыт, но значило хотя бы некоторую временную умиротворенность. Которая прервалась, когда он перелистнул четвертую страницу - обзор европейских футбольных баталий. И Турецкий снова побрел на кухню - делать себе бутерброд со всем, что попадется под руку.
На кухне дочь смотрела маленький телевизор. Турецкий уже не рад был, что его здесь поставил: Нинка полюбила торчать тут до поздней ночи.
Повязку с руки она сняла - это он еще днем заметил. А роза в самом деле была симпатичной. Учитывая, что татуировка оказалась временной, родители сообща решили больше не скандалить. Что поделаешь - такой возраст, такая мода…
"Первое место и приз в три тысячи присуждены программисту из Зеленограда Александру Криштоповичу…" - захлебывался телевизор.
- Сделай потише, - машинально попросил Турецкий, намазывая на кусок батона печеночный паштет.
Дочь сделала, но не слишком.
"Второе место и приз - ноутбук фирмы "Хьюлит пакард" - завоевал студент Бауманского училища Константин…"
- Круто, - с восхищением протянула Нинка.
- Ты о чем? - машинально спросил Турецкий, перелистывая "Спорт-экспресс".
- Кубок России по поиску в Интернете. Им давалось задание что-то там найти такое немыслимое, и у них на это ушли секунды!
- Так уж и секунды.
- Ну минуты!
- Минуты - это другое дело. Но с таким заданием, я думаю, Макс из "Глории" справился бы еще быстрей.
- Макс, - презрительно сказала Нинка. - Ваш Макс просто тугодум по сравнению с этими ребятами!
- Но-но, - сказал Турецкий, откладывая газету и удивленно глядя на дочь. - Ты что это?
Раньше к бородатому компьютерному гению Нинка относилась с гораздо большим почтением, особенно после случая, когда он в два счета взломал ее почтовый ящик, в который она забыла пароль.
- Папа, да ты сам посмотри!
Турецкий перевел взгляд на экран и увидел действительно нечто необычное. Показывали работу одного из призеров конкурса. Ему нужно было выяснить, где можно купить через Интернет трофейную немецкую пишущую машинку "мерседес" 1937 года выпуска с перебитым русским шрифтом и сменным - украинским.
Пальцы конкурсанта летали по клавиатуре со скоростью пианиста-виртуоза, соответственно странички в Интернете перед ним менялись тоже с головокружительной быстротой. Турецкий завороженно смотрел на это волшебство. Наконец парень последний раз торжественно клацнул, и на экране его монитора появилась искомая информация; житель города Пунтаренас в Коста-Рике продавал машинку за четыреста пятьдесят долларов. Торг уместен. Парень повернулся, и у него немедленно стали брать интервью. Он занял второе место. На вид ему было лет двадцать, он был высокий и рыжий и учился в Бауманском училище. Звали его Константин Земляникин.
Турецкий вспомнил строчки из девичьего дневника: "…Самое надежное было бы в компьютере, но с таким типом в доме, как мой старший братец, ни в чем нельзя быть уверенной. Он же любой пароль в два счета сломает…" Итак, брат - компьютерщик?
- Дочь, ты умница, - сказал он. - Как ты там говорила? Вика Болдышева, Римма Штейн, Женя Земляникина?
- Еще Серафимова. - Нинка посмотрела в телевизор. - Ты хочешь сказать, это Женькин брат?
- Надеюсь. Есть у твоей Жени Земляникиной старший брат?
- Не знаю. И она не моя.
- Ты же говорила, что с ней дружила?
- Постольку поскольку, - односложно ответила Нинка. - Сидели за одной партой несколько месяцев.
- Ага! Ну теперь уж, будь добра, припомни про эту Женю все, что можешь. Что она из себя представляет? У нее много друзей? Подруг?
- Вот уж нет. По-моему, кроме меня, с ней вообще никто не общался.
- Из девчонок?
- Ну да.
- А противоположный пол?
Нинка замялась.
- Ну… был один парень.
- Ваш одноклассник?
- Нет, он старше на год.
- И они дружат?
- Вроде того. Кажется.
- Как его зовут?
- Зачем это тебе?
- Отвечай.
- Не буду я отвечать. - И Нинка демонстративно сделал звук телевизора больше.
Тогда Турецкий выключил его совсем и сказал по возможности мягко:
- Ниночка, детка, помоги мне, пожалуйста, это действительно может оказаться очень важно.
Нинка еще немного помолчала, потом вздохнула и сдалась:
- Юра Ковальчук.
- Вот тебе на! Я помню этого парнишку. Он же с тобой, кажется, общался?
- А потом - с ней, - со злостью сказала Нинка. - А потом…
- Все понятно, - кивнул Турецкий. - Что еще ты можешь сказать про, - тут он не удержался и хмыкнул, - свою соперницу?
- Она мне не соперница! - взвилась Нинка. - Мне этот Юрка и даром не нужен!
- Эй, что у вас там происходит? - донесся из комнаты голос Ирины Генриховны.
- Все нормально, - сказал Турецкий и задал дочери следующий вопрос: - Как она учится?
- Троечница.
- Туповатая?
- Я бы не сказала. Просто витает где-то все время. Наверно, такой возраст, - лицемерно вздохнула Нинка.
- Понятно… А дома ты у нее была когда-нибудь? Видела ее родителей?
- Не была и не видела. Она про свою семью никогда ни полслова не говорила. Про брата, компьютерного гения, я, например, ничего не знала.