– А рука?
– Рука побаливает. Представляешь, это ведь я, когда первый раз вертолет о землю грохнуло, дверь в пилотскую кабину плечом вышиб.
– Хрен с ним, с плечом. Оно заживет – никуда не денется. Лишь бы до этого в расход не пустили…
Многочисленному отряду предстояло затяжное восхождение по едва различимой тропе, тонкой змейкой уходящей вверх по ложбине – туда, где быстро проносившиеся облака цепляли две вершины соседствующих гор.
– Эх, покурить бы, да отдышаться, – прошептал Терентьев. – А заодно осмотреться, прикинуть шансы. Не хотелось бы сгнить в этих скалах…
Идущий первым спецназовец облизнул запекшуюся на губах кровь; пошевелил запястьями, ослабляя впившуюся в кожу грубую веревку и, не оборачиваясь, проворчал:
– Даст бог – еще покурим. А пока помолчим, Толик – один черт ничего сделать не можем. Идем, куда ведут. Захотели бы прикончить – давно б затылки продырявили. А раз до сих пор живые – стало быть, планы на наши личности имеются. Так что, пока помолчим…
И до самой российско-грузинской границы они безмолвствовали.
Тяжело и медленно взбираясь вверх, каждый из троих офицеров вспоминал о своем…
* * *
Уйдя от мужа, Виктория одним днем уволилась из гарнизонной медсанчасти и бесследно исчезла. Она вовсе не побежала к Всеволоду, не позвонила и не оставила у дежурного по штабу записки, а просто уехала из маленького городка в неизвестном направлении. Уехала, даже не попрощавшись.
До предела напрягая извилины, пытаясь хоть на минуту отделаться от привычной прямолинейности и простоты мышления, Барклай все одно не мог постичь ее поступка.
"Мы любим друг друга. Хоть и молчали – не успели признаться, да о наших чувствах и без слов было понятно обоим. И коль она решилась навсегда порвать со своим банкиром, то отчего же нам не воссоединиться для нормальной, счастливой жизни?.." – так рассуждал он, нервно расхаживая вечерами по пустой квартире. Ему ужасно не хватало свиданий, встреч с ней. Ее милого щебетания, лучезарных улыбок, обаятельного безрассудства…
Промучившись несколько дней, Всеволод не выдержал и отправился в соседний городок. Без труда отыскав нужный банк, он вошел в шикарное фойе и, подойдя к ближайшему сотруднику охраны, решительно произнес:
– Мне нужен Давид.
– Давид? – вскинул тот левую бровь. – Извините, а кто это?
– Один из ваших директоров.
– А-а… Давид Адамович? Пройдите к старшему смены. Он за той перегородкой.
Старший смены набрал по внутреннему телефону какой-то номер и шепнул странному посетителю:
– Как вас представить?
– Всеволод Барклай. Знакомый Виктории Александровны, – подумав одну секунду, сказал подполковник.
Как ни странно, но брошенный муж не отказался от встречи. И скоро широкоплечий сорокалетний мужчина, пройдя сквозь дугу стационарного металлоискателя, в сопровождении охранника поднялся на второй этаж сверкающего новеньким ремонтом здания.
– Пожалуйста, вот его кабинет, – указал рукой провожатый и остался ждать в коридоре.
Барклай без стука распахнул дверь, переступил порог; с той же бесцеремонностью подошел к огромному столу светлой полировки, за которым сидел бывший супруг Виктории и неторопливо устроился в кресле напротив.
– Привет, – вяло поздоровался он.
– Здравствуйте, – сухо отвечал тот, старательно не выказывая эмоций.
Скользнув цепким взглядом по уже бывшему сопернику, Всеволод довольно отметил: "Да, парниша… еще пяток годков и брюхо твое не обнимет не один ремень. Спортом бы не мешало заняться: покачаться, попотеть на тренажерах, кроссы побегать… И к алкоголю на фуршетах поменьше прикладываться, иначе серые мешки под глазами станут такого же размера как обвислые, багровые щечки".
Однако вслух произнес другое:
– Мне нужны ее координаты. То место, где она сейчас может находиться.
– Хм… – качнул головой Давид, явственно ощущая себя хозяином положения, – экий вы… простой. Ищите!.. Почем мне знать, куда ее понесло?..
– Хочешь сказать, не пытался вернуть ее? Не обзванивал родителей, родственников, подруг?
– Нет, не обзванивал. И не собираюсь.
Молодой, слегка располневший мужчина пытался "держать удар" – внезапный визит человека, из-за которого, в том числе, в считанные недели рассыпалась его семья. Но короткие пухлые пальцы подрагивали, глаза беспокойно метались между большим плоским компьютерным монитором и нежданным гостем…
– Ну, это твое дело – собираешься или нет, – усмехнулся спецназовец. – Только координаты мне все равно необходимы.
– Интересный у нас разговор происходит, – попытался скопировать усмешку банкир. – Получается, будто я вам должен…
– Должен, – перебил подполковник. – Четверых братков, нанятых тобой, забыл?
– По-моему, тогда не вам досталось, а браткам…
– Не еб… Не колышет, кому досталось! Итак, я слушаю. А лучше запиши на бумажке: и адреса, и телефоны – память у меня на цифры никудышная.
Давид Адамович поерзал в объемном кресле, поморщил носом и предпринял последнюю попытку сдержать натиск:
– Напрасно вы так себя ведете. Здесь вам не гарнизон, не плац, не лагеря… Здесь банк, целый штат службы безопасности, один из охранников стоит за дверью и… стоит мне…
– А хочешь, я расскажу тебе, что произойдет дальше? – резко подался вперед Всеволод и вперил в финансиста злобный взгляд. – После того, как ты нажмешь свою вонючую кнопку и вызовешь охрану?
От неожиданности тот отпрянул назад, отчего спинка кожаного кресла жалобно пискнула.
Барк же, угрожающе процедил:
– Для того чтобы свернуть тебе шею, мне нужно ровно две секунды. И поверь: ни реанимация, ни один охранник помочь не успеют. Даже тот, что торчит за дверью.
Давид нервно проглотил вставший в горле ком и выдавил:
– Хм… Перед выходом из тюрьмы, вам стукнет лет шестьдесят. Моя бывшая жена не станет столько ждать. На нетерпелива…
– А вот тут ты не угадал!.. – вдруг громко рассмеялся подполковник. – Уголовное дело по поводу твоей безвременной кончины закроют максимум через год.
– Это почему же?
– Не догадываешься?..
Молодой мужчина молча смотрел на посетителя. А тот по-хозяйски отлепил один листок от стопки писчей бумаги, положил его перед хозяином кабинета, пододвинул дорогую перьевую ручку… При этом все свои действия сопровождал спокойными, проникновенными объяснениями:
– Потому что два из семи ранений аккурат пришлись на мою бедную головушку. Плюс одна контузия… Медицинская книжка, где подробно описаны все недуги и их последствия, весит килограмма три и умещается только в хозяйственную сумку. С головой у меня порядок, но если понадобиться, легко закошу под идиота. И, поверь, уважаемый Давид Адамович, ни один светила от медицины не отважится доказывать обратного. У них тоже имеется… эта, как ее… корпоративная этика! Уяснил?..
На "уяснение" у Давида Абрамовича ушло несколько долгих секунд. После чего он молча выудил из внутреннего кармана пиджака крутой мобильник, понажимал кнопки и переписал на листочек несколько телефонных номеров, высвечивающихся на экране. Потом, покопавшись в анналах памяти, дополнил список каким-то адресом.
– Возьмите. Это вся, имеющаяся у меня информация, – произнес он, двигая к Барклаю по гладкой столешнице листок. – Внизу адрес ее родителей…
– Так-то лучше, – сгреб тот огромной ладонью листочек. – Но предупреждаю: если обманул – покупай лакированный гроб с двумя крышками…
* * *
"Сейчас амир объявит привал. Получасовой, не меньше. Люди у него уставшие, измотанные – не иначе давно по горам слоняются, а нынче на отдых в грузинские ущелья идут, где их давненько привечают", – размышлял Барклай, глубоко вдыхая холодный воздух на каждый свой третий шаг.
И верно – едва банда достигла вершины горного перевала – обширного плато, притулившегося этаким седлом меж двух соседних вершин, как по длинной цепочке прошла команда остановиться. Обессилившие боевики попадали у самого края склона, по которому только что тяжело протопали около двух часов. Трем пленникам приказали сесть у россыпи валунов. Четверо бандитов, отвечавших за неверных и не спускавших с них глаз во время перехода, расположились неподалеку. Достав из рюкзаков и ранцев скудный сухой провиант, принялись торопливо обедать…
Подполковник осторожно огляделся. Нет, и здесь думать о побеге или иных отчаянных действиях не приходилось.
Что тут могло придти в голову? Улучить момент и ломануться в обратную сторону? Но склон был слишком открытым и ровным, почти без складок – подстрелить бегущего человека труда не составит. И опять же эта веревка, туго стягивающая руки всех троих! И хоть конец ее сейчас свободно свисал с колен одного из "духов", решиться на это безрассудство Всеволод никогда бы не отважился. Разве что от полной безысходности – чтоб прикончили без мучений!..
"Ежели была бы возможность рассыпаться по склону в разные стороны – шанс бы имелся. Глядишь, а один бы спасся… – кусал он распухшие губы. – А нестись плотной гурьбой глупо – расстреляют как стайку пластмассовых уточек в тире. Суки…"
Барклай встретился взглядом с Толиком. Но и тот, судя по усталому, тоскливому взору, рассуждал аналогично, считая побег с перевала немыслимой затеей.
Мнение лейтенанта сейчас не интересовало – молод салабон встревать. Пусть делает то, что делают старшие товарищи и помалкивает. Он сидел за спиной Терентьева – Всеволод видел лишь его макушку, да торчащий вбок острый локоть. Локоть отчего-то беспрестанно подергивался, а веревка, связывающая двух младших офицеров, колыхалась в такт его движениям…
"Опять нервничает мальчишка, – вздохнул подполковник. – Да, пожалуй, соглашусь: на сей раз есть тому основание. На вертолеты Скопцова рассчитывать не приходится – не прилетят как полгода назад и не вытащат в самый последний момент. Никто не прилетит, не приедет, не придет… Вот если бы Ивлев каким-нибудь чудесным образом дознался об уцелевших в катастрофе людях! И о том, что ведут сейчас этих людей в сопредельное государство, тогда, глядишь – появилась бы надежда. Да кто ж ему об этом доложит? По нам уж, небось, поминки в гарнизоне справляют. Вот, мля, пошла в моей жизни непруха!.."
В своих горестных мыслях он отвлекся, забылся, устремив расплывшийся взгляд куда-то под ноги – на комки серовато-коричневого грунта… Душа снова заполнилась воспоминаниями о Виктории – неспокойными, полными мучительного напряжения. Суждено ли еще свидеться, прогуляться по тем тенистым улочкам уютного городка? Посидеть в полумраке того славного кафе, где частенько с нею ужинали и потягивали приятное сухое вино?..
Печально усмехнувшись, он потер двумя ладонями лоб: "Как же оно называлось, то кафе?.. Неброская бежевая вывеска с черно-красными буквами… Короткое слово на "В". "Волна"? Нет – что общего у волны со степным Ставропольским краем?! "Весна"? Не то… "Встреча"? Похоже, но не так… "Визит"! Конечно "Визит" – вспомнил!.."
Вдруг слева от Всеволода что-то произошло: чья-то фигура резко метнулась в сторону, зашуршала каменистая почва…
Он очнулся, быстро поднял голову и… замер.
Распутав каким-то образом на запястьях конец веревки и подгадав удобный миг, Кравец резко сорвался с места. Пригнувшись и виляя, точно заяц, он в три прыжка достиг края склона и нырнул вниз…
От неожиданности подполковник с капитаном вскочили на ноги, но кто-то из стражей тут же заорал, ткнул в грудь стволом автомата, заставил снова сесть на прежнее место; для убедительности выстрелил в воздух…
Вокруг слышались зычные крики, щелчки затворов – чеченцы гурьбой бежали к оконечности плато.
А еще через секунду перевал потонул в грохоте стрельбы – как минимум два десятка бандитов стояло у склона и поливало очередями проворного пленника.
Сжав кулаки, спецназовцы молча смотрели на безумство молодого товарища; на его отчаянный поступок; на последние секунды его жизни…
Шарахаясь от визжавших рядом пуль, он успел пробежать метров сто, не больше. Потом дернулся, неловко преодолел еще несколько метров; споткнулся и… кубарем полетел по тропе.
Беспорядочная пальба стихла. Не желал угомониться лишь снайпер, покуда не израсходовал все десять патронов магазина старенькой СВД. Закинув же винтовку на плечо, довольно хмыкнул и, указывая рукой вниз, что-то задорно крикнул. Толпа "чехов" медленно разошлась по плоскогорью…
"Все кончено – Кравец мертв. После работы снайпера с такой небольшой дистанции, шансов выжить у него нет. Как пить дать, нашпиговал мальчишку пулями. Сволочь!.. – плевался Всеволод. – Поторопился лейтенант! Не выдержал!.. Поспешил глупыш…"
Несколько "духов" дотошно осмотрели связанные руки оставшихся пленников, да так и остались стоять рядом, для острастки поводя у самых лиц автоматными стволами.
"Да, его многие считали обузой для боевой группы. Вечно делал не то и не так – дрейфил, малодушничал, не дорабатывал, не поспевал за остальными, – пристально и неотрывно смотрел в одну точку Барклай. Затем, с горечью подумал: – Ну, а сам-то ты, каким был в лейтенантскую пору? Неужто забыл? И взбучки с выговорами в личное дело зарабатывал, и в неумехах числился, и даже по мордасам от местной шантрапы регулярно получал – не всегда удавалось грамотно за себя постоять. Далеко не всегда…"
Скоро по разрозненным группкам чеченцев прокатилась команда к продолжению похода. Подполковник нехотя поднялся, в последний раз глянул вниз, вдоль склона – туда, где у россыпи крупных валунов виднелось маленьким бесформенным пятном окровавленное тело подчиненного…
Тяжело вздохнув, повернулся и, натягивая веревку, увлек за собой прихрамывающего Толика.
Способ седьмой
14-15 декабря
"Сторожевик пришвартовался к берегу под утро. Только где пришвартовался: в Сухуми, в Поти, в Батуми?.. – анализировал увиденное летчик, – сейчас солнце освещает правый борт чуть спереди. Стало быть, мы летим на северо-восток – в сторону Российско-Грузинской границы…"
Полет продолжался около часа, и все это время он мучительно прикидывал, подсчитывал, гадал…
Наконец, пилот резко завалил крен, бросил машину вниз и грубовато приложил ее о ровную площадку – ударившись, та подпрыгнула и неловко шмякнулась лыжами о снег вторично.
"Спасибо, что не убил… Похоже, ни хрена нет опыта посадок на высокогорные площадки. Нехорошая примета, ну да ладно – мелочи!" – рассудил Макс.
Когда двигатель смолк, но лопасти по инерции еще вращались, ему удалось получше рассмотреть крохотный горный аэродром, обустроенный на идеальном плоскогорье. Скоро щелкнул замок дверцы, Максима рывком подняли с кресла и бесцеремонно вытолкнули наружу так, что он, запнувшись о стойку лыжи, упал на промерзший грунт. Конвоиры снова поставили его на ноги, с головы резко сдернули повязку, подхватив под руки, повели к краю летного поля.
Яркое солнце резануло, ослепило глаза, заставило на пару секунд зажмуриться, опустить голову.
Привыкнув к свету, майор мимолетно оглянулся по сторонам. Короткая грунтовая взлетно-посадочная полоса; стоящие вдоль нее три стареньких "кукурузника" с зачехленными кабинами; пяток обшарпанных вагончиков для охраны и авиационной обслуги; с южной стороны уходящий вниз пологий заснеженный склон, частично поросший высокими хвойными деревьями; несколько протоптанных в снегу тропинок, беспорядочно пересекающих горбатый откос…
По одной из этих тропинок они неторопливо спускались около четверти часа, следуя вдоль опушки постепенно густевшего леса. Наконец, впереди замаячили фигуры людей; показались приземистые деревянные строения, наполовину врытые в землю и перекрытые бревнами на манер блиндажей и землянок. Слева же – там, где заканчивались стройные стволы кедров и сосен, слепивший белизной южного склона снег отчего-то сменился темнеющей перепаханной почвой. На этом странном участке возделанной земли, затерявшемся среди нетронутой человеком дикой природы, так же копошились люди.
Максима провели мимо вооруженного поста, охранявшего проход в плотном ряду колючей проволоки. Затем старший из провожатых о чем-то недолго поговорил с двумя подошедшими мужчинами в серой камуфлированной форме и куда-то исчез.
Его подтолкнули в спину и заставили двигаться к опушке. По дороге один из местных охранников скупо обмолвился по-русски:
– Будешь отлично работать – останешься жить.
Край леса так же оказался опоясанным забором из колючки; и точно так же у прохода дежурила парочка охранников с автоматами. Здесь же Скопцову вручили похожий на мотыгу инструмент с длинным деревянным черенком и передали одному из тех надзирателей, что наблюдали за работавшими в поле людьми.
– Гачердеба! – грубо скомандовал он, подведя к пашне. И, указав на крайнюю полосу, добавил: – Мушаобс!..
– Мушаобс… – подчиняясь, проворчал пилот. – Так бы и сказал по-русски: арбайтен!..
Зимнее солнце изрядно пригревало южную сторону хребта – некоторые из мужчин, мерно разбивавших своими мотыгами твердые земляные комья, скинули телогрейки, оставшись в засаленных футболках, мятых и порванных рубахах. Пленному летчику отвели для обработки самую крайнюю борозду кособокого поля – здесь он должен был выполнять ту же работу, что выполняли и остальные с похожими инструментами.