– Подождите, – сказал я. Но она помотала головой, забрала из ванной свой желтый плащ и стала его натягивать.
– Привет, – сказала она.
– Подождите...
Но она коротко махнула рукой и вышла. Я с трудом поднялся на ноги, пробормотал в трубку: "Сэр, подождите минуту", – и запрыгал без костылей к окну. Когда я его распахнул, Роберта посмотрела на меня. Она стояла во дворе, завязывая на голове платок. Дождь прекратился.
– Завтра приедете? – крикнул я.
– Завтра не могу. Еду в Лондон.
– А в субботу?
– А вы хотите?
– Да.
– Попробую.
– Пожалуйста, приезжайте.
– О! – Она внезапно улыбнулась такой улыбкой, какой я еще не видел у нее. – Ладно!
При всей моей беспечности в смысле входной двери я не бросал без присмотра то, что заинтересовало бы потенциальных воров. Если бы у меня и было пятьсот фунтов, я вряд ли оставил бы их валяться на виду, как было запечатлено на снимке.
Когда я занимался переоборудованием старого сеновала в квартиру, то сделал кое-что сверх того, что требует мода. За шкафом в кухне, где хранились такие ценные в хозяйстве вещи, как стиральный порошок и средство от мух, был встроен сверхнадежный сейф. Он открывался с помощью не ключей или цифровых комбинаций, а электроники. Изготовители вместе с самим сейфом доставили и маленький ультразвуковой передатчик, который посылал радиосигналы, с помощью которых и отпирался сейф. Я сам устанавливал их – сейф за шкафом в кухне, передатчик в фальшивом днище шкафа. Даже если бы кто-то обнаружил приемник, он должен был отыскать еще и сейф, а также знать, на каких частотах должен работать приемник, чтобы запор открылся.
Поистине, "Сезам, откройся!". Я всегда любил хитрую механику.
В сейфе, кроме денег и скаковых трофеев, было несколько антикварных серебряных вещиц, три картины, две статуэтки, чашка с блюдцем мейсенского фарфора, табакерка эпохи Людовика XIV и четыре не-ограненных алмаза общим весом в двадцать восемь каратов. Это была, так сказать, моя будущая пенсия, завернутая в зеленое сукно и неуклонно повышавшаяся в цене. Жокей, выступающий в стипль-чезах, мог отправиться на пенсию после очередного падения, а если ты ухитрялся дожить в седле до сорока лет, это уже был предел.
Там же хранился поистине бесценный кусок чугуна с полукруглым отверстием. К этим несметным сокровищам я добавил и конверт, полученный от Ферта. Расставаться с ним мне было еще рано.
Запирать входную дверь не хотелось: нужно спускаться по лестнице вниз, карабкаться обратно, а потом совершать такое же путешествие утром, чтобы отпереть ее. Поэтому я оставил дверь открытой, ограничившись тем, что в ручку двери гостиной вставил стул.
Вечером я позвонил Ньютоннардсу в его розовый дом в Милл-Хилле.
– Привет, – сказал он. – Значит, получили назад лицензию? Сегодня только об этом и говорили.
– Да, это великая новость.
– Что же заставило милордов изменить первоначальное решение?
– Понятия не имею... Слушайте, а вы больше не встречали того типа, который играл у вас Вишневый Пирог?
– Как ни смешно, но я видел его как раз сегодня. После того как узнал, что вы снова на коне. Я и решил, что он вас больше не волнует.
– Вы случайно не выяснили, кто он такой?
– Случайно выяснил. Скорее чтобы удовлетворить собственное любопытство. Достопочтенный Питер Фокскрофт. Вам это имя что-нибудь говорит?
– Брат лорда Мидллберга?
– Да, так мне и сказали.
Я усмехнулся про себя. Ничего сверхъестественного в том, что Крэнфилд отказался назвать имя своего таинственного приятеля. Обычное карабканье вверх по социальной лестнице. Конечно, он может подняться на одну ступеньку, используя в качестве курьера достопочтенного П. Фокскрофта, но скатился бы на пять, если бы имя Фокскрофта всплыло на расследовании.
– У меня еще один вопрос... не могли бы вы... не были бы вы так любезны оказать мне еще одну услугу?
– Все зависит от того, что именно. – Ответ осторожный, но не отрицательный. Хитрый, повидавший виды тип.
– Я могу предложить взамен очень немногое.
Он хмыкнул:
– Заранее предупреждаете не ждать от вас подсказок, когда будете выступать на битом фаворите?
– Что-то в этом роде, – согласился я.
– Ясно. Иначе говоря, хотите получить кое-что ни за что. Это я просто чтобы понять, где мы стоим. Ну давайте спрашивайте!
– Вы не помните, кому вы рассказывали о Вишневом Пироге?
– Перед расследованием?
– Да. Вы упоминали коллег-букмекеров.
– М-да... – В его голосе были сомнения.
– Если это возможно, не могли бы вы узнать у них, кому они об этом рассказывали?
Он присвистнул в трубку:
– Ничего себе просьба.
– Извините. Будем считать, что я ни о чем вас не просил.
– Подождите-подождите. Я не сказал, что это невозможно. Это, конечно, скорее всего, дохлый номер – вряд ли они о таком будут помнить.
– Знаю. Шансов немного. Но все же мне очень хотелось бы узнать, кто рассказал стюардам о том, как у вас выиграл Вишневый Пирог.
– Вы же получили назад вашу лицензию. Почему бы вам на этом не успокоиться?
– А вы бы на моем месте как поступили?
– Даже и не знаю, – сказал он со вздохом. – Ну ладно, попробую что-нибудь сделать. Ничего не обещаю. Кстати, было бы полезно знать, когда какая-нибудь ваша лошадка будет без шансов. Просто физически не сможет выиграть. Вы меня понимаете?
– Вполне, – сказал я. – Договорились.
Я положил трубку, подумав, что лишь подавляющее меньшинство букмекеров закоренелые негодяи и что большинство из них гораздо лучше, чем принято считать. Все их племя несло на своих плечах бремя вины лишь немногих из них. Точь-в-точь как студенты.
Глава 14
Оукли в эту ночь не пожаловал. Собственно, ко мне никто не пожаловал. Утром я вынул стул из дверной ручки, чтобы впустить новый день. Никто не поспешил воспользоваться моим гостеприимством.
Сварил себе кофе. Когда я стоял в кухне и отхлебывал из чашки, появился Тони и налил себе виски в кофе. Это был его завтрак. Он только что посмотрел работу нескольких своих лошадей и собирался посмотреть, как трудится другая партия. Он провел перерыв в моем обществе, обсуждая их шансы так, словно ничего не случилось. Для него моя дисквалификация была уже седой, забытой древностью. Он вполне разделял кредо газетчиков: сегодняшние новости – это важно, завтрашние – тем более, но то, что было вчера, никому не интересно.
Тони допил кофе и удалился, жизнерадостно похлопав меня по плечу, отчего возопил синяк, поставленный Оукли. День я провел в основном, лежа на кровати. Я отвечал на телефонные звонки, а больше глядел в потолок, давая возможность природе самой лечить раны, и думал, думал...
Еще одна тихая ночь. У меня в голове вертелось два имени, и я жонглировал ими, пытаясь понять, кто же из них негодяй. Двое подозреваемых – это лучше, чем триста. Но я вполне мог ошибиться.
В субботу утром почтальон принес почту прямо наверх, как он стал делать с наступлением гипсового периода. Я сказал ему "спасибо", просмотрел корреспонденцию, уронил костыль и, как всегда, долго и неловко поднимал его. Когда я открыл одно из писем, то от удивления уронил оба костыля.
Оставил их валяться на полу, прислонился к стене и прочитал:
"Дорогой Келли Хьюз!
Я прочитал в газетах, что вам вернули лицензию, так что информация моя, скорее всего, опоздала и вам не понадобится. Тем не менее я посылаю ее вам, поскольку один мой знакомый, который ее добыл, сильно поистратился из-за этого и был бы счастлив, если бы ему возместили расходы. К сему прилагаю их список.
Как вы увидите, он потратил на это немало денег и сил, хотя справедливости ради надо отметить, что, по его словам, занимался этим не без удовольствия. Надеюсь, это именно то, что вам хотелось получить.
Искренне ваш Тедди Девар.
Отель "Грейт-стэг", Бирмингем".
К письму было прикреплено несколько листков разного формата. На верхнем я увидел список имен в виде перевернутого генеалогического дерева. Внутри кружочков диаметром два дюйма значилось по три-четыре имени. От этих кружочков вели стрелки к другим, расположенным ниже или сбоку. Читавшего этот список указатели вели все ниже и ниже, пока наконец все стрелки не указывали на три кружка, затем на два и, наконец, на самый нижний, в котором значилось одно-единственное имя: "Дэвид Оукли".
К этому листку была пришпилена пояснительная записка.
"Я вышел на контакт с человеком под именем Дж. Л. Джонс (фамилия подчеркнута в третьем ряду). От него я стал работать в разных направлениях, проверяя людей, знающих Дэвида Оукли. Каждый из тех, кто упомянут в списке, слышал, что именно к Оукли следует обращаться, если вы оказались в сложном положении. Как и было договорено, я притворился человеком, с которым приключилась беда, и практически все, с кем я разговаривал, либо называли его сами, либо подтверждали, что к нему действительно имеет смысл обратиться, когда я упоминал его имя.
Я очень надеюсь, что хотя бы одно из указанных здесь имен вам пригодится, поскольку расходы оказались немалыми. Расследование в основном проводилось в пивных и барах отелей, и нередко приходилось сильно напоить источник, прежде чем он проявлял откровенность.
Искренне ваш Б. Р. С. Тимисон".
Сумма расходов оказалась настолько внушительной, что я присвистнул.
Я стал внимательно изучать список имен.
Я искал одного из тех двоих.
И в конце концов нашел.
Возможно, мне следовало обрадоваться. Или разозлиться. Но вместо этого я загрустил.
Я решил удвоить сумму за труды и выписал чек с сопроводительной запиской.
"Это просто великолепно. Не знаю, как и благодарить. Одно из имен, безусловно, годится. Ваши хлопоты не пошли прахом. Бесконечно благодарен".
Я также написал благодарственное письмо Тедди Девару, сказав, что информация пришла как раз вовремя, и вложил в письмо конверт для его друга Тимисона.
Когда я наклеивал марку, зазвонил телефон. Я поскакал к нему и снял трубку. Ньютоннардс.
– Весь вечер провисел на телефоне. Счет будет астрономический.
– Пришлите его мне, – кротко сказал я.
– Сначала подождите и послушайте результаты, – возразил он. – Карандаш под рукой?
– Секунду. – Я взял блокнот и шариковую ручку. – Порядок. Слушаю.
– Значит, так. Сначала ребята, которым я сам это рассказал. – Он назвал пять имен. – Последний – тот самый Пеликан Джобберсон, который заимел на вас большой зуб. Но, как оказалось, он тут ни при чем, поскольку на следующий же день уехал отдыхать в Касабланку. Теперь те, кому рассказал Гарри Инграм... – Он назвал три фамилии. – Теперь те, кому сказал Герби Саббинг. – Четыре фамилии. – Это те, кому сообщил Димми Овенс. – Пять имен. – Ну а Клоббер Макинтош оказался особенно болтливым. – Восемь имен. – Это то, что они припомнили. Они не могут присягнуть, что больше никому не говорили. Естественно, те, кому они это рассказали, и сами могли сообщить это другим. Это же как круги по воде...
– Все равно спасибо, – совершенно искренне сказал я. – Огромное спасибо за все хлопоты.
– Польза от этого хоть какая-то есть?
– Вроде бы. Я вам потом расскажу.
– И еще не забудьте. Лошадь без шансов... Дайте знать...
– Ладно, – пообещал я, – если вы готовы рискнуть после трагической истории с Пеликаном Джобберсоном.
– У Пеликана плохо с мозгами, – сказал он, – а у меня порядок.
Окончив разговор, я взялся за этот список. Некоторые фамилии были мне знакомы. Люди, хорошо известные в скаковых кругах. Клиенты букмекеров. Ни одно из имен не совпадало со списком Тимисона, указавшего людей, связанных с Оукли. И все же...
Минут десять я стоял, уставившись в список и пытаясь выудить из глубин подсознания слабо маячившую догадку. Наконец что-то щелкнуло, и я понял, в чем дело.
Среди тех, с кем поделился новостями Герби Саббинг, был родственник человека, значившегося клиентом Оукли.
Немного поразмыслив, я открыл газету и изучил программу сегодняшних скачек в Рединге. Затем я позвонил в Лондон лорду Ферту и после переговоров с его слугой услышал в трубке его голос.
– А, это вы, Келли! – В интонациях сохранилось кое-что от взаимопонимания, возникшего в среду. Не очень много, но все же кое-что.
– Сэр, – осведомился я. – Вы будете сегодня на скачках в Рединге?
– Да.
– Пока у меня нет официального подтверждения того, что моя дисквалификация отменена. Могу ли я появиться на ипподроме в Рединге? Я бы хотел поговорить с вами.
– Я прослежу, чтобы у вас не возникло осложнений, если для вас так важно быть там сегодня. – В его голосе слабо угадывался вопрос, на который я не замедлил ответить.
– Я знаю, кто поставил этот спектакль.
– А!.. Тогда, конечно, приезжайте. Если, разумеется, дорога не будет для вас слишком трудной. Вечер у меня свободен.
– Это очень любезно с вашей стороны... Но я полагаю, что наш режиссер тоже будет на скачках... По крайней мере, вероятность весьма велика.
– Как вам будет удобнее, – сказал он. – Я вас там найду.
В этот день выступали две лошади Тони, и я вполне мог попросить его захватить меня. Но как же тогда Роберта?.. Она собиралась ко мне и, наверное, вполне может подвезти меня. Я криво улыбнулся своим мыслям. Она могла бы увезти меня куда угодно... Роберта Крэнфилд...
Телепатия, и только. Именно в этот момент зазвонил телефон. Это была Роберта. У нее был срывающийся, испуганный голос.
– Келли! Я не могу сейчас приехать... – Она говорила очень быстро. – Может, вы, наоборот, к нам приедете?
– Что случилось?
– Пока не знаю, может, ничего и не случилось. Ничего серьезного... Но здесь Грейс Роксфорд.
– "Дорогая Грейс"?
– Да... Слушайте, Келли... Она сидит в машине напротив нашего дома и смотрит, смотрит... Честно говоря, у нее совершенно безумный вид. Мы просто не знаем, что делать. Мама хочет вызвать полицию, но, по-моему, этого нельзя делать... А что, если бедняжка приехала извиняться и просто никак не может собраться с силами?
– Она так и сидит в машине?
– Да, я вижу ее из окна. Вы не приедете? А то от мамы толку мало, а вы знаете, как относится "дорогая Грейс" ко мне... У нее очень странный вид, Келли... – Роберта была не на шутку перепугана.
– Где ваш отец?
– Работает с Кормильцем. Вернется не раньше чем через час.
– Ладно, я попрошу Тони или кого-то еще забросить меня к вам. Я постараюсь приехать прямо сейчас.
– Замечательно, – сказала она с заметным облегчением. – А пока я постараюсь держать оборону.
На дорогу уйдет никак не меньше получаса. А то и больше. За это время "дорогая Грейс" может выйти из машины...
Я набрал три-девять-один.
– Тони, – сказал я волнуясь. – Ты можешь сейчас все бросить и отвезти меня к Крэнфилдам? Туда заявилась Грейс Роксфорд, и мне это не нравится.
– Но мне надо ехать в Рединг, – возразил он.
– В Рединг ты можешь поехать от Крэнфилдов, когда мы разберемся с Грейс... Тем более что и мне надо в Рединг, я хочу поговорить с лордом Фертом. Будь другом, Тони!
– Ну ладно, если тебе так нужно... Дай мне пять минут на сборы.
Собирался он все десять. За это время я позвонил Джеку Роксфорду. Мой звонок сильно его удивил.
– Послушайте, Джек, – сказал я. – Мне не хотелось бы попусту вас волновать, но знаете ли вы, где сейчас ваша жена?
– Грейс? – Еще больше удивления, окрашенного, однако, тревогой. – Она сказала, что поехала в деревню.
Эта самая деревня была расположена примерно милях в сорока от дома Крэнфилдов.
– Она, наверное, уехала уже давно? – предположил я.
– Вроде бы... А в чем дело? – Его голос зазвенел от волнения.
– Только что мне позвонила Роберта Крэнфилд и сказала, что Грейс сидит в машине у самого их дома...
– О боже! – воскликнул он. – Не может быть!
– Увы, это так.
– Но как же!.. – простонал он. – Сегодня ей было лучше, она сделалась как прежде... Мне показалось, что можно оставить ее без присмотра... Отпустить за покупками... Она сильно переволновалась... А потом, когда вы с Декстером получили обратно лицензии... Это стало для нее таким потрясением. Она была в шоке...
– Я еду туда, вдруг понадобится моя помощь. Но не могли бы и вы подъехать... и забрать ее?
– Да-да, – сказал он. – Конечно. Сейчас же выезжаю. Бедняжка Грейс. Проследите за ней, пока я не приеду.
– Обязательно, – уверил я его и положил трубку.
Без приключений я спустился по лестнице и обнаружил, что Тони конфисковал у Поппи для предстоящего путешествия ее фургон. На заднем сиденье я даже мог с комфортом улечься: там имелись подушки для плеч и головы.
– Это придумала Поппи, – коротко проинформировал меня Тони, помогая забраться через заднюю дверь. – Удивительная женщина!
– Это точно! – охотно признал я, втаскивая за собой и костыли. – Ну а теперь не теряй времени, дружище!
– У тебя взволнованный голос! – отметил Тони, захлопнул дверцу, включил мотор и, не мешкая, отъехал.
– Я и правда волнуюсь. Грейс Роксфорд неуправляема.
– Но она не способна на что-то... такое?
– Надеюсь, что нет.
В моем голосе, похоже, было мало уверенности, ибо Тони нажал на педаль акселератора.
– Держись за что-нибудь, – скомандовал он.
Мы лихо входили в повороты, и я, не зная, за что уцепиться, уперся здоровой ногой в заднюю дверь и хватался руками за качающиеся стенки.
– Нормально? – крикнул Тони.
– Да... да, – выдавил я, с трудом переводя дух.
– Тут начинается неплохой отрезок. – Мы проезжали мимо попутных машин, как мимо стоячих. – Крикни, если заметишь сзади полицию.
Полицейские нам не встретились. Тони одолел восемнадцать миль за двадцать три минуты. Мы затормозили у парадного входа в дом Крэнфилдов, и первое, что бросилось мне в глаза, – это пустой серый "Фольксваген" у парадного входа.
Тони, открыв заднюю дверь фургона, с треском и не очень церемонно вытащил меня из машины.
– Наверное, она чинно сидит в гостиной за чашкой чая, – предположил он.
Тони ошибся.
Он стал звонить в дверной звонок, и после довольно долгого ожидания нам открыла миссис Крэнфилд. Не так, как она обычно это делала, – нараспашку. Она нервно смотрела на нас через щель в шесть дюймов.
– Хьюз? Что вы тут делаете? Уезжайте.
– Меня попросила приехать Роберта. Чтобы разобраться с Грейс Роксфорд.
– Грейс Роксфорд здесь уже нет, – сказала она голосом столь же естественным, сколь и ее поведение.
– Это не ее машина? – Я показал на "Фольксваген".
– Нет, – резко отозвалась она.
– Чья же?
– Садовника. А теперь, Хьюз, уезжайте. Сейчас же...
– Ладно, – сказал я, пожав плечами.
Она тотчас же захлопнула дверь.
– Помоги мне залезть в машину, – сказал я Тони.
– Ты что, неужели действительно уезжаешь?
– Не трать время на разговоры. Посади меня в машину, выезжай через главные ворота, затем развернись и подкати к дому через конюшни.
– То-то же! – Он запихал меня в фургон, бросил мне костыли, хлопнул дверью и поспешил к водительскому месту.