- Очень тихий Говард, - с мрачным весельем подтвердил О'Хара. - Говард - глина в наших руках.
- Я не думаю, что он изменил свои взгляды, - отозвался я. - Он был напуган. Он будет держать рот на замке. Я сказал бы, что это затычка в вулкане. Нет сомнений, что он испытывал именно то, о чем сказал Элисон Висборо. Он растрогал ее так, что она передала его жалобы своей подруге из "Барабанного боя", и он продолжает питать прежние чувства.
- Но ведь он не хочет, чтобы съемки прекратились, не так ли? - высказал протест О'Хара.
- Все деньги, причитающиеся ему за сценарий, были полностью перечислены в первый же день начала основных съемок - первый день нашей работы в Ньюмаркете. Это, конечно, в порядке вещей, и это есть в его контракте. Будет фильм закончен или нет, Говарду он не принесет больше никаких доходов, разве что соберет какие-то невероятные миллионы. И я думаю, Говард по-прежнему хочет, чтобы меня вышвырнули. Он считает, что я зарезал его бестселлер.
- Что вы и сделали, - улыбнулся Нэш.
- Да. Хорошего мяса не получишь без хорошего мясника.
О'Харе это понравилось.
- Я скажу это Говарду.
- Лучше не надо, - попросил я, зная, что он все равно скажет.
Мобильный телефон О'Хары зажужжал, и он поднес его к уху.
- Что? Что вы сказали? Я вас не слышу. Помедленнее. - Он послушал еще секунду, а потом протянул аппарат мне. - Это Зигги. Поговорите с ним. Он болтает чересчур быстро для меня.
- Где он? - спросил я. О'Хара пожал плечами.
- Вчера утром он отбыл в Норвегию. Я объяснил агенту, что нам нужно, и он немедленно взялся за дело.
Голос Зигги в телефоне был отрывистым, как автоматная очередь, и столь же быстрым.
- Эй, - сказал я через несколько секунд, - я правильно понял? Ты нашел десять диких норвежских лошадей, и они прибудут немедленно.
- Они не могут приехать через двадцать четыре часа или через тридцать восемь. Они при деле. Они свободны только на следующей неделе, когда нормальный прилив. Их привезут в понедельник на пароме из Бергена в Иммингам.
- В Ньюкастл, - поправил я.
- Нет. Бергенский паром обычно ходит в Ньюкастл, но с лошадьми придет в Иммингам. Они говорят, так для нас лучше. Это на реке Хамбер. Он отплывет из Бергена в воскресенье. Там тренер и восемь грумов. Лошади прибудут в больших фургонах. Еще привезут корм для лошадей. Они могут работать в среду и в четверг, а в пятницу они должны вернуться в Иммингам. Все устроено, Томас. Хорошо?
- Блестяще, - отозвался я.
Он весело засмеялся.
- Хорошие кони. Они могут бегать без поводьев, как дикие, но они обучены. Я скакал на одном без седла, как ты хотел. Это было чудесно.
- Фантастика, Зигги.
- Тренер должен знать, куда мы направимся из Иммингама.
- Э… ты хочешь сказать, что плывешь с ними?
- Да, Томас. Эту неделю я работаю с тренером. Я учусь его методам работы с лошадьми. Они должны привыкнуть ко мне. Я буду упражняться в белокуром парике и ночной рубашке. Я все достал. Лошади не должны их пугаться. Хорошо?
Я совершенно не находил слов. "Хорошо" - это было не то слово.
- Зигги, ты гений, - сказал я.
Он скромно подтвердил:
- Да, Томас, я такой.
- Я устрою, куда отвезти лошадей. Позвони в субботу снова.
Он немедленно распрощался, не сказав мне номера телефона, на который можно ему позвонить, но я полагал, что в случае чего агент сможет нам помочь. Я пересказал новости Зигги Нэшу и О'Харе и сообщил, что мы должны будем пересмотреть график работы на следующей неделе, но с этим не должно быть особых проблем.
- На следующей неделе мы работаем с актрисой, играющей повешенную жену, - напомнил О'Хара. - Мы должны полностью уложиться с ее сценами в четырнадцать дней.
Я отвезу ее на побережье, думал я. Пусть прозрачное одеяние развевается на рассветном ветру. Она будет стоять на берегу, просвеченная солнцем, а Зигги будет скакать на лошади. Невещественно, нереально. Все в ее мечтах.
Рассветная молитва.
- Соня, - сказал я.
- Ивонн, - поправил О'Хара. - Мы должны называть ее Ивонн. Так ее зовут в книге и в сценарии.
Я кивнул.
- Говард написал в сцене повешения стандартное клише - ножки и туфельки, болтающиеся без опоры, дабы зритель испытал шок. Но у меня есть другая идея.
О'Хара молчал. Нэш вздрогнул.
- Не надо принимать нас за невротиков, - наконец сказал Нэш. - Если вы сделаете эту сцену, мы примем ее.
- Я должен обставить все ужасно и со вкусом?
Они рассмеялись.
- Ее повесят, - сказал я.
Первой, кого я увидел, спустившись вниз, была Люси Уэллс, спорившая с человеком, преграждавшим ей дорогу. Я подошел и спросил, что это значит.
Приказ О'Хары, объяснил человек. Я успокоил его касательно Люси и повел ее прочь, взяв под руку.
- Я думал, тебя сегодня не будет, - сказал я.
- Папа изменил решение. Он и мама снова здесь. И дядя Ридли тоже.
- Рад видеть тебя.
- Сожалею, что была такой грубой.
Я улыбнулся, глядя в ее синие глаза.
- Мудрое дитя.
- Я не дитя.
- Держись рядом, - попросил я. - Я скажу Монкриффу, что так надо.
- Кто такой Монкрифф?
- Главный оператор. Очень важный человек. Она с подозрением посмотрела на меня, когда я представил ее неухоженной бороде и одежде жертвы землетрясения, но, одарив нас сперва косым взглядом, Монкрифф в конечном итоге обратил на нее пристальное внимание и позволил ей находиться рядом с ним.
Она была достойна внимания как с колористической точки зрения - короткая алая куртка и новые голубые джинсы, - так и с точки зрения интеллектуальной - зоркие глаза и твердый, спокойный рот. Она следила за происходящим и не болтала вздора.
- Я рассказала папе о ноже, - сказала она мне чуть погодя.
- И что он сказал?
- Удивительно, но это именно то, что сказал он. Он сказал: "И что он сказал?"
- Правда? - Я смотрел на ее лицо, хранившее совершенно невинное выражение. - И что ты сказала о том, что сказал я?
Ее лоб прочертила морщинка.
- Я сказала ему, что нож выглядел чудесно, но вы почти совсем ничего не сказали. И то, что нож не понравился продюсеру О'Харе и я не знаю почему.
- О'Хара не любит ножи, - ответил я.
- О, я понимаю. Папа сказал, что это, наверное, потому, что кто-то пытался прирезать Нэша Рурка, как он слышал по радио, но там оказался дублер, а не сам Нэш.
- Это так, - согласился я.
- Папа сказал, что у режиссеров не бывает дублеров, - неосознанно поддела меня Люси, - и что их никогда не узнаешь, пока кто-нибудь не ткнет в них пальцем.
- Или пока они не заявятся к тебе домой.
- Ой, верно. А фотография Сони хорошо получилась?
- Я уверен, что да, но я не увижу ее, пока не вернусь в Ньюмаркет сегодня вечером.
Она сказала, помявшись:
- Я не рассказала папе. Ему это действительно не понравилось бы.
- Я не упомяну об этом. Актриса, которая играет Ивонн - жену Нэша по фильму, - начнет работать на следующей неделе. Я обещаю, что она не будет похожа на фото. Она не огорчит твоего отца.
Люси улыбнулась понимающе и благодарно, с ее души был снят груз вины в обмане. Я надеялся, что ей не будет причинено никакого вреда, и так многие жизни уже были исковерканы.
Первой в послеобеденном графике стояла большая сцена с толпой вокруг паддока: жокеи садятся на коней и выезжают на поле ипподрома. Хотя все эти действия должны были стать только обрамлением человеческой драмы, мы хотели сделать их достоверными. Мы снова разместили группы владельцев и тренеров на прежних позициях, каждая из них уделяла внимание своему жокею. Монкрифф проверил вращающуюся камеру и мягко удалил Люси из кадра.
Нэш появился в паддоке в сопровождении охраны и направился ко мне, чтобы сказать, что меня ищет друг.
- Кто? - спросил я.
- Ваш телевизионный приятель из Донкастера.
- Грег Компасс?
Нэш кивнул.
- Возле весовой. Он треплется с жокеями. Он сказал, что увидится с вами там.
- Отлично.
Мы отрепетировали сцену "по коням", дважды и трижды сняли ее двумя камерами с разных направлений, прежде чем лошади начали артачиться, а потом попросили горожан пройти по краешку круга на трибуны, чтобы посмотреть, как лошади выходят на старт.
Во время неизбежной задержки с перемещением камер я оставил Люси с Монкриффом и направился к весовой, чтобы встретиться с Грегом, которого нашел в самом безоблачном расположении духа. Одет он был в дорогой серый костюм и не скрывал, что ему очень понравилось мое предложение получить деньги за то, что он будет делать свое обычное дело - брать интервью у тренера выигравшей лошади, другими словами, у Нэша.
- На экране это будет не дольше нескольких секунд, - сказал я. - Достаточно, чтобы все узрели твое очаровательное лицо.
- Не вижу причин, почему бы и нет. - Он был весел, любезен и дружелюбен.
- Через полчаса?
- Заметано.
- Кстати, ты помнишь что-нибудь о тренере, чью жену нашли удавленной, о котором и снимается вся эта сага?
- Джексон Уэллс?
- Да. Сегодня он сам здесь. И его нынешняя жена. И его дочь. И его брат.
- Это было до меня, старина.
- Не намного, - уверил я его. - Тебе должно было быть около шестнадцати, когда Джексон Уэллс оставил тренерское дело. И первый раз ты участвовал в скачках вскоре после этого. Так что ты должен был слышать от старших жокеев о… ну… о чем-нибудь.
Он насмешливо смотрел на меня.
- Не могу сказать, что не думал об этом с прошлой субботы, потому что, естественно, думал. Насколько я знаю, эта книга "Неспокойные времена" - сентиментальная чушь. Жокеи, знавшие настоящую Ивонн, не были призрачными любовниками, они были кучей похотливых нахалов.
Я улыбнулся.
- Ты знал? - спросил он.
- Чтобы догадаться, не надо быть семи пядей во лбу. Но в фильме они будут призрачными любовниками. - Я помолчал. - Ты помнишь чьи-нибудь имена? Ты случайно не знаешь, кто?
- Насколько я помню разговоры в раздевалке, никто не говорил об этом ничего. Все боялись быть втянутыми в убийство. Все молчали как рыбы. - Он сделал паузу. - Если сам Джексон Уэллс действительно здесь сегодня, я хотел бы поговорить с ним.
- Его дочь говорит, что он здесь.
Я удержался от того, чтобы спросить его, зачем ему встречаться с Джексоном Уэллсом, но он все равно сообщил мне:
- Хороший репортаж. Понравится ленивым обывателям. Хорошая реклама вашему фильму.
- Джексон Уэллс не хочет, чтобы этот фильм был снят.
Грег усмехнулся.
- Все к лучшему, старина.
Я вернулся к Монкриффу с Грегом на буксире, и внимание Люси быстро переключилось на излучавшего очарование комментатора. Люси, не дыша, пообещала вместе с ним поискать ее отца, а когда они ушли, мы с Монкриффом вернулись к работе.
Мы сняли сцены того, как лошади выходят на поле и направляются к старту. Одна из лошадей удрала. Одно из седел соскользнуло, наездник грохнулся. Одну из арендованных камер заело. Толпа начинала волноваться, жокеи теряли терпение, Монкрифф ругался.
Наконец мы закончили и с этим.
Я, чувствуя себя выжатым, направился обратно в весовую и обнаружил там О'Хару, беседующего с Говардом.
Говард, к моему полному изумлению, привез с собой трех своих друзей: миссис Одри Висборо, ее дочь Элисон и сына Родди.
О'Хара дико посмотрел на меня и сказал:
- Миссис Висборо хочет, чтобы мы прекратили съемки фильма.
Я спросил Говарда:
- Вы с ума сошли? - Это было нетактично, но зато выражало мою злость. Я боялся стилета в сердце, а Говард приволок кучу клоунов.
Однако вся троица была одета в неприметные костюмы для скачек, никаких белых колпаков, шаровар и красных носов. Одри Висборо оперлась на свою трость и продолжила недовольным тоном:
- Ваш режиссер, Томас Лайон, - она бросила на меня злобный взгляд, - самым очевидным образом не намерен ни следовать фактам, ни остановить съемки этой пародии. Я требую, чтобы вы приказали ему прекратить.
Говард переступил с ноги на ногу и неубедительно протянул:
- Э-э… Одри…
О'Хара на удивление сдержанно ответил ей, что у него нет власти самовольно остановить съемки (которая, как я полагал, у него была) и что ей следует изложить свои возражения в письменном виде прямо боссам кинокомпании - другими словами, на самый верх.
Она объявила, что сделает это, и потребовала фамилии и адреса. О'Хара любезно подал ей две или три визитные карточки, но вся его учтивость и стремление успокоить Одри не проникли в ее сознание. Одри Висборо чувствовала себя глубоко оскорбленной замыслом фильма, и ничто, кроме отказа от его завершения, не могло удовлетворить ее.
Элисон стояла рядом с ней, кивая. Родди делал вид, что поддерживает ее, но по взглядам, которые он бросал на мать, я сделал вывод, что его намного меньше, чем ее, волнует все происходящее.
Я обратился к Говарду:
- Зачем вы привели их сюда?
- Я не мог остановить их, - оскорбленно ответил он. - И я, конечно, согласен с Одри, что вы довели ее этой отвратительной идеей почти до болезни.
- Вы согласились с изменениями в замысле, - указал я. - И вы сами написали любовные сцены между Нэшем и Сильвой.
- Но предполагалось, что они будут спокойными и будут проходить в гостиной, а не в постели. - Голос его дрожал от жалости к себе. - Я хотел этим фильмом сделать приятное семье Висборо.
С секундным проблеском вины я подумал, что его мучения с Одри Висборо еще не достигли пика.
Я обратился к ее дочери Элисон:
- Вы хотели бы посмотреть на снимаемые сцены?
- Я? - Она была удивлена и, прежде чем ответить, посмотрела на мать. - Это не изменит наших чувств. Этот фильм - бесчестье для нас.
Однако, когда я в негодовании сделал шаг к выходу, она шагнула следом за мной.
- Куда ты идешь? - резко спросила ее мать. - Ты нужна мне здесь.
Элисон сумрачно посмотрела на меня и сказала:
- Я попробую повлиять на мистера Лайона.
Она решительно зашагала рядом со мной; одета она была в твидовый костюм и простые ботинки, подходящие для данной местности и погоды.
- Папа был хорошим человеком, - сказала она.
- Я уверен.
- Он не был легкомысленным, - продолжала она с теплотой в голосе. - Человек принципов. Некоторые считали его скучным, я знаю, но для меня он был хорошим отцом. Он считал, что женщины страдают от того, что в Англии семейное состояние наследуют в основном сыновья, и поэтому он оставил свой дом мне. - Она помолчала. - Родбери был в ярости. Он на три года старше меня и воспринимал как должное, что все достанется ему. К нему всю жизнь относились великодушно. Папа купил ему лошадей для участия в показательных скачках и настаивал на том, что Родбери сам должен зарабатывать, давать уроки. Я думаю, это весьма разумно, поскольку папа не был чересчур богат. Он разделил свои деньги между нами троими. Никто из нас не богат. - Она снова сделала паузу. - Я думаю, вы пытаетесь понять, почему я рассказываю вам все это. Просто я хочу, чтобы вы были справедливы к папиной памяти.
Я не мог быть справедливым, по крайней мере так, как они добивались от меня. Я сказал:
- Думайте об этом фильме как о выдуманной истории, о придуманных людях, а не о ваших отце и матери. В конце концов, люди в фильме не похожи на ваших родителей. Это не они. Они придуманы.
- Мама никогда не поверит в это.
Я повел ее в паддок, где Монкрифф, как всегда, возился с освещением.
- Я собираюсь показать вам двоих людей, - пояснил я Элисон. - Скажите мне, что вы о них думаете.
Судя по виду, она была в замешательстве, но все же обратила взгляд в том направлении, куда я указывал. Она без эмоций смотрела на Сиббера, здравомыслящего человека пятидесяти лет, и на прелестную юную Сильву в отличного покроя пальто, блестящих узких ботиночках и очаровательной меховой шляпке.
- И что? - спросила Элисон. - Они выглядят довольно мило. Кто это?
- Мистер и миссис Сиббер.
- Что? - Она развернулась ко мне, едва помня себя от ярости. Потом, получше обдумав резонность прямой физической атаки, задумчиво уставилась в прежнем направлении.
- Чуть дальше них, - пояснил я, - стоит Нэш Рурк. Он играет героя, дальним прототипом которого послужил Джексон Уэллс.
Элисон безмолвно смотрела на широкоплечего покорителя сердец, чьи обходительность и интеллигентность были безошибочно различимы даже с расстояния в двадцать футов.
- Пойдемте со мной, - предложил я.
Она в ошеломлении последовала за мной, и я повел ее туда, где Грег Компасс и Люси, кажется, наконец-то разыскали отца Люси.
- Вот это, - сказал я Элисон, - Грег Компасс, который берет интервью для телевидения у людей, занимающихся скачками.
Элисон коротко кивнула в знак того, что узнала его.
- Эта семья, - без выражения продолжал я, - мистер и миссис Уэллс и их дочь Люси.
Элисон открыла рот, но не смогла выговорить ни слова. Джексон Уэллс, прекрасно выглядящий и улыбающийся, стоял между двумя милыми, хорошо одетыми женщинами и ждал, когда я завершу взаимные представления.
- Элисон Висборо, - сказал я.
Сияющее лицо Джексона Уэллса помрачнело. Он произнес, как будто выплюнул:
- Ее дочь!
- Видите, - обратился я к Элисон, - Джексон Уэллс почти так же ненавидит вашу мать, как она ненавидит его. В реальной жизни они никоим образом не могли бы вступить в любовную связь. Люди в этом фильме - не они.
Элисон стояла, словно онемев. Я взял ее под руку и повел прочь.
- Ваша мать, - говорил я, - сама себя доводит до болезни. Убедите ее не обращать внимания на то, что мы делаем. Заставьте ее заинтересоваться чем-то другим и не давайте ей увидеть завершенный фильм. Поверьте, что я и не думал неуважительно относиться ни к ней, ни к памяти вашего отца. Я делаю картину о вымышленных людях. Я сочувствую вашей матери, но она не сможет остановить съемки этого фильма.
К Элисон наконец-то вернулся голос.
- Вы безжалостны, - сказала она.
- Так может показаться. Однако я так же уважаю вас, мисс Висборо, как уважает вас Говард. Я уважаю ваш здравый смысл и верность памяти отца. Я сожалею о том, что вызвал ваш гнев, но я не могу устранить его причину. Я должен предупредить вас, что Сиббер в фильме отнюдь не приятный человек. И все, что я могу сказать, - это вновь повторить просьбу не отождествлять его с вашим отцом.
- Говард отождествляет!
- Говард описал Сиббера как хорошего человека, лишенного сильных эмоций. В этом нет ни конфликта, ни драмы. Конфликт есть сущность драмы… первый урок кинематографиста. Как бы то ни было, я приношу извинения вам, вашей матери и вашему брату, но до прошедшей недели я едва знал о вашем существовании.