- Которого он не совершал. И он стоит лицом к лицу с толпой дубовых пней, которые задумали спихнуть его так или иначе, верно?
- Верно.
- А председатель женат на сестре его покойной жены, верно?
Я кивнул.
- Председатель, Сиббер, окончательно катится в пропасть. Мы решили это сегодня.
- То-то Говард плюется по поводу убийцы-придурка.
- Завтра здесь, - я обвел взмахом руки достоверный макет комнаты, - орите себе на здоровье.
Нэш улыбнулся.
- И еще вы должны будете вложить немало угрозы в тон своего ответа председателю Сибберу. Вы должны убедить членов Жокейского клуба и зрителей, что у вас хватило бы душевных сил для убийства. Не будьте терпеливым и пассивным.
Нэш откинулся в кресле, расслабившись.
- Говард выплюнет свои кишки. От всех ваших новшеств его корчит.
- Я его успокою.
Нэш был одет, как и я, в свободные брюки, рубашку с открытым воротом и толстый широкий свитер. Он взял со стола сценарий, немного полистал его и задал вопрос:
- Насколько отличается полный сценарий от того, который я видел вначале?
- Там больше действия, больше резкости и намного больше неизвестности.
- Но мой персонаж - этот парень - он все-таки не убивал свою жену, правда?
- Не убивал. Но сомнения в этом будут оставаться до самого конца.
Нэш принял философский вид.
- О'Хара уговорил меня пойти на это, - сказал он. - Между проектами у меня было три свободных месяца. Заполните их, сказал он. Чудный маленький фильм о скачках. О'Хара знает - во всем, что касается лошадей, я младенец. Старый скандал из реальной жизни, описанный всемирно известным Говардом, о котором я, конечно, слышал. Престижное кино не кувырок через голову, говорил О'Хара. Режиссер? - спрашиваю я. Он молод, отвечает О'Хара. Вы не работали с ним прежде? Чертовски верно, не работал. Поверьте мне, говорит О'Хара.
- Поверьте мне, - произнес я.
Нэш одарил меня улыбкой, которой гордился бы аллигатор, одной из тех, с какими головорезы в вестернах отскакивают в сторону, уклоняясь от пуль.
- Завтра, - сказал я, - открытие основного сезона Английских Равнинных скачек.
- Знаю.
- В субботу будет Линкольнский заезд.
Нэш кивнул:
- В Донкастере. Где это - Донкастер?
- Семьдесят миль отсюда на север. Меньше часа на вертолете. Хотите попасть туда?
Нэш уставился на меня.
- Вы меня подкупаете!
- Конечно.
- Как насчет страховки?
- Я оговорил это с О'Харой.
- Черт побери! - воскликнул он.
Нэш внезапно вскочил в удивительно хорошем расположении духа и стал ходить вокруг стола.
- В сценарии сказано, - заметил он, - что я стою на коврике. Это и есть коврик - эта штука у открытого конца стола?
- Да. На самом деле это кусок ковра. Исторически было так, что обвиняемый по делу о Ньюмаркетских скачках стоял здесь, на ковре, и отсюда идет фраза "вызвать на ковер".
- Несчастные ублюдки.
Он стоял на ковре и негромко проговаривал текст, повторяя и запоминая слова, делая паузы и подбирая жесты, перенося вес с ноги на ногу словно в ярости, в конце концов вошел во внутреннее пространство стола-подковы и угрожающе наклонился над креслом Сиббера, обвинителя.
- И я ору, - сказал он.
- Да, - согласился я.
Он гневно пробормотал несколько фраз и вернулся на свое прежнее место рядом со мной.
- Что случилось с этими людьми в реальной жизни? - спросил он, садясь. - Говард клянется, что описал истинные события. О'Хара сказал мне, что вы уверены в обратном. Так что же случилось на самом деле? Я вздохнул.
- Говард строил догадки. И вдобавок не рисковал. Для начала: никто из людей, реально участвовавших в тех событиях, не назван в книге настоящим именем. И, честно говоря, я знаю не больше, чем кто-либо другой, потому что скандал произошел в этом городе двадцать шесть лет назад, когда мне было всего четыре года. Тренера, которого вы играете, зовут Джексон Уэллс. Его жена была найдена повешенной в одном из стойл конюшни, и многие думали, что это его рук дело. У жены был любовник. Сестра этой женщины была замужем за членом Жокейского клуба. Но это всем известные факты. Никто никогда не смог доказать, что Джексон Уэллс убил свою жену, и он клялся, что не делал этого.
- Говард сказал, что он все еще жив.
Я кивнул.
- Скандал вынудил его покончить со скачками. Уэллс не смог доказать, что не убивал свою жену, и хотя Жокейский клуб не отнял у него лицензию, люди перестали присылать ему лошадей на обучение. Он продал свою должность и конюшню и купил ферму в Оксфордшире, кажется, и снова женился. Должно быть, ему сейчас около шестидесяти. С его стороны на все происходящее сейчас не последовало никакой реакции, хотя книга Говарда вышла уже больше года назад.
- Значит, он не ворвется сюда, размахивая лассо, и не попытается линчевать меня.
- Верьте в его неведение и невиновность, посоветовал я.
- О, я верю.
- Наш фильм - выдумка, - продолжал я. - Настоящий Джексон Уэллс был обычным тренером со средних размеров конюшней для обучения лошадей, не обладавшим выдающейся индивидуальностью. Он не был человеком высшего круга, как в книге Говарда, и тем более не был тем жестоким, мстительным, властным победителем, каким мы сделаем вас в финале фильма.
- О'Хара обещал неординарную концовку.
- Он ее получит.
- Но в сценарии не говорится, кто убил женщину, только кто не убивал.
Я пояснил:
- Говард не знал правды и не смог напрячь мозги и что-то придумать. Вы читали его книгу?
- Я никогда не читаю книги, по которым пишутся сценарии. Я считаю, это слишком часто мешает и сбивает с толку.
- Отлично, - отозвался я, улыбаясь. - В книге Говарда у вашего персонажа нет романа с сестрой его жены.
- Нет? - Нэш был изумлен. Он провел целый съемочный день, кувыркаясь полуобнаженным в постели с актрисой, игравшей сестру его жены. - Как Говард согласился на такое?
Я ответил:
- Говард также согласился, чтобы Сиббер, муж свояченицы, узнал об этом романе и таким образом получил неопровержимую причину для гонений на вашего героя - собственно, для сцены, которую мы будем завтра играть здесь.
Нэш недоверчиво произнес:
- И ничего этого не было в книге?
Я покачал головой. О'Хара с самого начала нажимал на Говарда, с тем чтобы изменить сюжет, в основном угрожая фразами типа: "Не будет изменений - не будет и кино". И многого достиг. На мою долю остались арьергардные бои, в которых, по счастью, я тоже побеждал. Нэш ошеломленно спросил:
- А настоящий Сиббер тоже еще жив? А сестра жены?
- О ней я ничего не знаю. Настоящий Сиббер умер три года назад или около того. Очевидно, кто-то раскопал эту старую историю о нем, что и дало Говарду идею книги. Но настоящий Сиббер не преследовал Джексона Уэллса так неотступно, как мы показываем в фильме. Настоящий Сиббер не имел большой власти. В реальности это была милая скромная история. Ничего похожего на версию О'Хары.
- Или вашу.
- Или мою.
Нэш пристально, едва ли не с подозрением, посмотрел на меня.
- А что вы еще не сказали мне об изменениях в сценарии?
Он мне нравился. Я мог даже верить ему. Но путем трудных уроков я усвоил, что ничего не стоит разглашать. Побуждениям к доверительности следует противиться. Даже с О'Харой я был сдержан.
"Хитрец, - называл меня О'Хара. - Фокусник".
"Так нужно".
"Не спорю. Но пусть твои фокусы будут удачными".
Фокусники никогда не объясняют своих трюков. Вздох удивления - их лучшая награда.
- Я всегда буду говорить вам, - сказал я Нэшу, - что должен чувствовать ваш герой в каждой конкретной сцене.
Он принял эту увертку. Молча обдумал все в течение целой минуты, решая, следует ли ему требовать подробностей, которые я не хотел раскрывать. Наконец произнес:
- Верить - значит много спрашивать.
Я не стал оспаривать это. После паузы он глубоко вздохнул, словно примиряясь с ситуацией, и я предположил, что он избрал слепую веру как путь к бегству, если все предприятие потерпит неудачу.
Как бы то ни было, он склонился над сценарием, снова пробежал его глазами, потом встал, оставив листы на столе, и повторил всю сцену, тщательно проговаривая слова, сбившись только один раз, делая паузы, жесты, потом шагнув внутрь подковы и наклонившись в гневе над креслом Сиббера.
Затем, без комментариев, он снова прогнал все от начала до конца. Даже без громкого звука эмоции были выражены отчетливо; и в последние шаги к креслу председателя он вложил прямой намек на то, что может быть убийцей, палачом жены, как бы страстно он ни отрицал это.
Я понял: эта беззвучная, сконцентрированная ментальная энергия и была тем, что превращало хорошего актера в кинозвезду.
Я не собирался прогонять всю сцену в один прием, но его исполнение изменило ход моих мыслей. Нэш придал ей ритм и интенсивность, которые нельзя получить, собирая сцену по кускам. Взрыв злорадства Сиббера произойдет потом.
- Спасибо за это, - сказал Нэш, падая в кресло.
- Не за что.
Его улыбка была ироничной.
- Я слышал, что я здесь "маяк".
- Я еду на фалдах вашего фрака.
- Вы? - Нэш иронически усмехнулся.
Мы покинули съемочную площадку. Нэш уехал на своем автомобиле с шофером, а я вернулся в "Бедфорд Лодж" на долгое вечернее заседание с Монкриффом, где мы обсуждали визуальные планы и расположение камер для завтрашней сцены.
Спать я улегся в полночь. В пять утра у моей постели зазвонил телефон.
- Томас? - послышался извиняющийся, дрожащий голос Доротеи.
- Выезжаю, - сказал я.
ГЛАВА 3
Валентин умер.
Когда я приехал в его дом, я не нашел там немой скорби, которой ожидал. Вызывающе яркий автомобиль, не принадлежавший ни доктору, ни священнику, был припаркован у обочины, а во всех окнах дома горел свет.
Я прошел по бетонной дорожке к двери и позвонил.
После долгой паузы дверь открыли, но это была не Доротея. Мужчина, заполнивший дверной проем, был широк, массивен и негостеприимен. Он поглядел на меня сверху вниз с привычным высокомерием и спросил едва ли не оскорбительным тоном:
- Вы доктор?
- Э… нет.
- Тогда что вам нужно так рано?
Чиновник низкого ранга, сделал я вывод, один из тех, кто наслаждается, говоря "нет". В его акценте отдаленно слышался норфолкский и явственно - выговор лондонских пригородов.
- Миссис Паннир попросила меня приехать, - сказал я без вызова. - Она позвонила.
- В этот час? Она не могла звонить.
- Я хочу поговорить с ней, - сказал я.
- Я скажу ей, что кто-то пришел.
За его спиной Доротея вышла в коридор из ванной комнаты и, увидев меня, направилась к нам.
- Томас! Входите, дорогой. - Она жестом пригласила меня войти, несмотря на преграду. - Это мой сын Пол, - объяснила она мне. - Пол, это Томас, друг Валентина, я говорила тебе.
- Как он? - спросил я. - Валентин?
Ее лицо сказало мне все.
- Он ушел от нас, дорогой. Входите же. Мне нужна ваша помощь. - Эти слова заставили заволноваться ее сына, которого она всегда называла напыщенным тираном и не преувеличивала. Помимо тяжелого начальственного взгляда, он был примечателен тонкими темными усиками под мясистым вздернутым носом, ноздри которого смотрели прямо вперед. Выпяченный подбородок был предназначен для устрашения, а одет Пол был в деловой темно-синий костюм-тройку с полосатым галстуком даже в этот утренний час. Ростом около пяти футов десяти дюймов, весил он, должно быть, больше девяноста килограммов.
- Матушка, - сдерживаясь, произнес он, - всю помощь, которая тебе нужна, окажу я. Я великолепно справлюсь сам. - Он жестом предложил мне уйти; я с удовольствием это проигнорировал, протиснулся мимо него, поцеловал Доротею в увядшую щеку и попросил чашечку чая.
- Конечно, дорогой. О чем я только думаю! Пойдемте в кухню.
Она была одета во вчерашнюю зеленую юбку и кофту, и я решил, что Доротея вообще не ложилась спать. Тени вокруг ее глаз стали еще темнее, а полное тело выглядело слабым до дрожи.
- Я позвонила Полу после того, как вы уехали, - едва ли не извиняясь, сказала она, наливая воду в чайник. - Понимаете, я чувствовала себя так одиноко. Я думала, что должна просто сообщить ему, что его дядя умирает…
- И, конечно, я сразу же выехал, хотя было уже слишком поздно, - с нажимом произнес Пол. - Это было правильно. Это мой долг. Ты не должна была оставаться наедине с умирающим, матушка. Его следовало поместить в больницу.
Я взял чайник из рук Доротеи и попросил ее присесть, уверяя, что сам расставлю чашки, блюдца и все остальное. Она с признательностью передала дело в мои руки, пока ее "помощник во всем" продолжал раскачиваться на пятках и превозносить свои добродетели.
- Валентин был уже мертв, когда я приехал сюда. - Голос его прозвучал удрученно. - Конечно же, я настоял на том, чтобы позвонить доктору немедленно, хотя матушка хотела дать ему еще поспать. Просто смешно! Я вас спрашиваю: для чего же нужны доктора?
Доротея подняла глаза, выражая отчаяние.
- Этот чертов тип был груб со мной, - пожаловался Пол. - Его следовало бы уволить. Он сказал, что Валентину надлежало быть в больнице и что он приедет сюда в семь, не раньше.
- Он ничего не смог бы изменить, даже если бы приехал, - грустно возразила Доротея. - Валентин сам хотел умереть здесь. Все было сделано как надо.
Пол упрямо выражал несогласие. Крайне устав от него, я спросил Доротею, могу ли я отдать последнюю дань Валентину.
- Зайдите к нему, дорогой, - кивнула она. - Он обрел покой.
Я оставил ее внимать по долгу родства высказываниям отпрыска и зашел в спальню Валентина, ярко освещенную лампой под вызывающе веселым абажуром, свисавшим с потолка. Настольная лампа стояла невключенной на тумбе у кровати. Я подошел и зажег ее.
Стариковское лицо Валентина было бледным, смерть разгладила его, и лоб под ладонью был уже холоднее, чем бывает у живых. Затрудненное дыхание уступило место вечному безмолвию. Он действительно выглядел необычайно умиротворенным.
Я двинулся к двери, по дороге погасив верхний свет. Доротея появилась из кухни и вслед за мной вошла в комнату Валентина.
- Он умер в темноте, - горестно сказала она.
- Он этого не сознавал.
- Нет… но… я выключила лампу у его постели, чтобы люди не гадали, почему это горит свет, а сама села в то кресло у окна, ожидая приезда Пола, прислушивалась к дыханию Валентина и незаметно уснула. Я просто уплыла прочь. - Глаза ее наполнились слезами. - Я не знаю… я хочу сказать, что ничего не могла с этим поделать.
- Вы очень устали.
- Да, но когда я проснулась, было так темно… и абсолютно тихо, и я поняла… Это было ужасно, дорогой. Я поняла, что Валентин перестал дышать… и что он умер, пока я спала, и меня не было рядом с ним, чтобы подержать его за руку или как-нибудь проститься… - Ее голос дрожал от рыданий, она утирала слезы кулачком.
Я обнял ее за плечи, и так мы стояли у кровати Валентина. Я думал, насколько среди всего этого горя ей повезло, что она не видела мига, когда остановилось сердце ее брата, не слышала его последнего хриплого вздоха. Я видел смерть своей матери и никогда не забуду этого.
- Во сколько сюда приехал ваш сын?
- О, должно быть, около трех. Понимаете, дорогой, он живет в Суррее. Это долгий путь, и он уже лег спать, по его словам, когда я попросила его приехать… Я только хотела с кем-нибудь поговорить, но он настоял на том, чтобы приехать… Это очень мило с его стороны, не так ли?
- Да, - отозвался я.
- Он задернул занавески, конечно, и зажег везде свет. Он был очень сердит на меня, что я сидела в темноте и не позвонила Робби Джиллу. Но ведь Робби может только официально засвидетельствовать, что Валентин мертв. Пол не понимает, что я хотела просто побыть в темноте с Валентином. Это было как-то уютно. Понимаете? Словно прощание. Просто мы вдвоем, как будто мы снова стали детьми.
- Да, - ответил я.
- Пол разумно мыслит, - признала она, - но я устаю от него. Мне жаль, что я разбудила вас так рано. Но Пол был так сердит на меня… что я позвонила вам, когда он пошел в ванную, потому что иначе он мог остановить меня. Я какая-то сама не своя, я чувствую себя такой слабой.
- Я рад, что я здесь, - заверил я ее. - Вам нужно сейчас поспать.
- О, я не могу. Я должна бодрствовать, чтобы встретить Робби. Я так боюсь, что Пол будет груб с ним.
Наверняка, подумал я.
Упомянутый Пол вошел в комнату, вновь включив верхний свет.
- Что вы делаете тут вдвоем? - требовательно спросил он. - Матушка, уйди отсюда и перестань расстраивать себя. Дядюшка получил блаженное избавление, как мы все знаем. Сейчас нам следует поговорить о твоем будущем и о моих планах на это будущее.
Плечи Доротеи напряглись под моей рукой. Я снял руку и вместе с Доротеей вышел из комнаты Валентина обратно в кухню, вновь потушив резкий верхний свет. Выходя, я бросил взгляд на спокойное старое лицо, скрытое полутенью. Вечная, непреходящая тень.
- Конечно, ты не должна оставаться здесь, - говорил Пол своей матери на кухне. - Тебе почти восемьдесят. Я не могу должным образом присматривать за тобой, когда ты живешь так далеко от меня. Я почти договорился с домом престарелых, чтобы, когда Валентин умрет, ты могла снять там комнату. Я сказал им, что ты приедешь на этой неделе. Это меньше чем в миле от моего дома, так что Дженет сможет навещать тебя каждый день.
Доротея выглядела почти испуганной.
- Я не поеду, Пол, - возразила она. - Я останусь здесь.
Игнорируя ее возражения, Пол продолжал:
- Ты можешь уже начать паковать свои вещи. Зачем тянуть время? Я выставлю твой дом на продажу уже завтра и перевезу тебя сразу же после похорон.
- Нет, - промолвила Доротея.
- Я помогу тебе, пока я здесь, - милостиво пообещал ее сын. - Все вещи Валентина надо рассортировать и тем или иным путем избавиться от них, конечно. Фактически часть книг я могу увезти немедленно. Я привез две или три пустые коробки.
- Только не книги, - твердо сказал я. - Он оставил свои книги мне.
- Что? - Нижняя губа Пола некрасиво отвисла. - Он не мог этого сделать, - свирепо сказал он. - Он оставил все матушке. Мы все знаем это.
- Оставил вашей матери все, кроме книг.
Доротея кивнула.
- Валентин сделал дополнительное распоряжение к завещанию около двух месяцев назад, оставив свои книги Томасу.
- Старик был чокнутый. Я опротестую завещание.
- Вы не можете опротестовать его, - рассудительно возразил я. - Валентин оставил все, кроме книг, вашей матери, а не вам.
- Тогда матушка опротестует его!