ГЛАВА 4
Говард проведал, что сцена расследования - пока лучшая из всего фильма. Он услышал от десятка разных людей, что Нэш сказал: "Это сильно написано", но Говард знал, что по его сценарию Нэш не должен был кричать.
- Вы! - яростно зашипел он, уставившись на меня через маленький стол в баре отеля "Бедфорд Лодж" - слишком людном месте, чтобы как следует выразить эмоции, - вы изменили сценарий.
- Ну, не очень сильно, - примирительно ответил я. - Большинство слов в нем, безусловно, ваши.
- Но не чувства, - не успокоился он. - Вы умышленно извратили мои намерения. Вы велели Нэшу потерять контроль и угрожать Сибберу. Вы велели ему выглядеть убийцей, вы сделали это, иначе он не смог бы и подумать об этом, прочитав то, что написал я.
- Послушайте, Говард, - смиренно сказал я, - нам лучше раз и навсегда прийти к пониманию. Я не хочу ссориться с вами. Я хочу, чтобы мы работали вместе и сделали хороший фильм. Вы подписали контракт…
- То, что вы считаете хорошим фильмом, - перебил он, - и то, что я считаю фильмом по своей книге, - это совершенно разные вещи. Все, о чем заботитесь вы, - это то, сколько денег он принесет.
Для успокоения нервов я сделал большой глоток коньяка (к черту безалкогольную этику!) и решил объяснить несколько основных принципов киномира витающему в облаках идеалисту, сидящему напротив меня. Его аккуратные круглые очки поблескивали поверх серьезных карих глаз, а узкие губы были обиженно поджаты.
- Я - это имя, - настаивал он. - Мои читатели ожидают утонченности, сдержанности и психологической глубины. А вы предлагаете им секс и жестокость.
- Хотите еще водки с клюквенным соком?
- Нет.
- Говард, - сказал я, - разве вы не понимаете, на что согласились? О'Хара собрал воедино команду, ради которой фильм финансируется одной из семи ведущих киностудий. Как ни жаль, она не может вкладывать деньги в унылые, слюнявые ленты, которые можно крутить только в элитных киноклубах. Бизнес предназначен для того, чтобы получать прибыль. Такова изнанка, Говард.
- Это непристойно, - с осуждением произнес он.
Я продолжал:
- Шеф О'Хары договорился с компанией и пообещал, что сделает с нами такой фильм, на котором она, по крайней мере, не потеряет вложенные деньги. Ваш собственный мягкий взгляд на этот древний скандал, очевидно, чудесно сработал в контексте романа, и я пытаюсь многое из этого сохранить в фильме. Я сражаюсь на вашей стороне, что бы вы ни думали.
- Что, например, вы пытаетесь сохранить? - спросил он уязвленно.
- Вы полностью написали первую четверть полупризрачной истории о любовниках женщины, которая закончила жизнь в петле.
- Да.
- Ее грезы и сны идут на экран, - напомнил я ему. - Ее любовники - это жокеи, как вы их описали. Но кем были настоящие жокеи? Ездили ли они на лошадях, которых тренировал ее муж?
- Они существовали в ее сознании.
- Но почему она повесилась, Говард? Убил ли ее один из ее призрачных любовников? Сделала ли она это сама? Или ее муж?
Выдержав паузу, он ответил:
- Никто этого не знает.
- Я знаю, что никто не знает, - отозвался я. - Но концовка без какого-либо объяснения не заставит людей платить за просмотр фильма.
Он саркастически изрек:
- Опять изнанка.
- Я дам вам этих призрачных любовников, - сказал я. - А вы разрешите мне земное объяснение.
- Это нечестно.
Я уставился на него. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать - в мире существует мало честных вещей. Многие дети в пять лет уже открывают это.
- То, с чем мы имеем дело здесь, - начал я, меняя предмет разговора, - это три версии одной и той же истории.
- Что вы имеете в виду?
- У нас есть история, описанная в вашей книге. У нас есть история, которую мы снимаем в фильме. И где-то вне поля зрения, далеко позади во времени, осталось то, что случилось на самом деле. Три взгляда на одни и те же факты.
Говард не стал спорить.
- Я хочу, Говард, чтобы в воскресенье вы представили рациональное объяснение смерти жены тренера.
- Но уже вечер четверга! - в ужасе воскликнул он.
- У вас в буквальном смысле были годы, чтобы разработать свою версию.
- Но нет фактов!
- Тогда стройте догадки.
- Я не могу, - агрессивно запротестовал он. - Я пытался.
- Тогда это сделаю я, - заключил я. - Я буду работать с вами над теми сценами, которые необходимы. Мы будем использовать ваш сценарий в основном так, как он написан, но ваша расплывчатая концовка неприемлема.
- Но так и было. У этой истории нет развязки.
- В фильме она должна быть.
- Разве вам безразлична истина?
- Возможно, если мы посмотрим достаточно внимательно, - сказал я, лишь наполовину подразумевая это, - мы сможем сами добраться до фактов, выяснить, что же случилось на самом деле?
- Вы не сможете, - уныло сказал Говард. - Никто ничего не знает.
- Никто ничего не говорит. Это разные вещи. - Я помолчал. - Что Джексон Уэллс рассказал вам, когда вы навестили его?
О'Хара спрашивал об этом же Говарда, и Говард, к вящему удивлению О'Хары, ответил, что не встречался с Джексоном Уэллсом вообще, не счел это нужным. Говард не хотел рисковать, получая от Джексона Уэллса нежелательные и неподходящие разоблачения, которые могли опровергнуть лирическую сказку о призрачных любовниках и о полумистической смерти.
Монкрифф, ввалившись в бар, без колебаний направился к нам, избавив Говарда от необходимости отвечать.
Говард и Монкрифф не любили друг друга, впрочем, не особо проявляя это в открытую. Монкрифф, не читавший никаких романов, считал писателя занудой и бесполезной псевдоинтеллектуальной помехой в нашей команде. Говард даже не пытался скрыть выражение презрения к неопрятному внешнему виду Монкриффа, к его нечесаной бороде, бывшей чем-то средним между художественным самовыражением и ленивыми попытками бриться.
Никто из них не имел ни малейшего понятия о функциях другого. Монкрифф, без конца занятый творением световых эффектов, должен был уделять внимание одновременно актерам, камерам и указаниям режиссера, но его огромная работа была вне поля зрения Говарда. Каждый из них, будучи успешно принят в качестве индивидуальной личности, верил, что именно ему должны быть предназначены лавры по окончании фильма.
Поскольку примерно то же самое думали Нэш Рурк, и О'Хара, и я сам, и редактор фильма, внесший в нашу работу несколько своих замечаний, вряд ли было возможно полностью удовлетворить тщеславие каждого даже при одобрении публики. Говард, хотя он, казалось, не желал понимать этого, по крайней мере сохранял хоть какой-то контроль над собственным произведением, в отличие от большинства авторов.
- Что там с этими призрачными любовниками? - грубо спросил Монкрифф.
Говард на всякий случай стал защищаться:
- Жена тренера вообразила их себе. Вам не следует беспокоиться об этом.
- О, ему есть о чем беспокоиться, - спокойно поправил я. - Она, быть может, и вообразила себе этих жокеев, но мы, смотрящие извне, должны увидеть их в ее спальне.
К удовольствию Монкриффа, вид у Говарда был ошеломленный.
- Одного за один раз, - объяснил я. - Она видит одного в своей спальне. В другой раз она видит другого. Потом - третьего. У нас есть три высоких, необычайно красивых незнакомца, являющихся в необычном обличье, трое призрачных любовников. Они не будут выглядеть как реальные жокеи. Они не будут говорить и - не волнуйтесь, Говард - не лягут с ней в постель. Жена смотрит в окно своей спальни и видит, как ее муж выводит лошадей на утреннюю тренировку, потом она поворачивается и вызывает в воображении приснившегося ей любовника-жокея. Монкрифф подаст свет на жокея так, что будет сразу ясно - он воображаемый. В другой день жена помашет из окна мужу, а затем повернется и представит другого любовника.
Монкрифф кивнул:
- Легко.
- Она танцует с третьим любовником. Медленно, чувственно. Она плывет по волнам наслаждения.
Монкрифф снова радостно кивнул.
- Так что все по-вашему, Говард, - сказал я. - Любовники таковы, какими вы их описали. Никакого секса.
- И совершенно не так, как в жизни, - засмеялся Монкрифф. - Любой жокей, достойный своего седла, сдернул бы с нее ночную рубашку, прежде чем ее муж выехал бы со двора.
- Она умерла, - напомнил я. - И это не сон, не греза.
Они оба молча уставились на меня.
Я думал, почему же она погибла? Чем дальше мы продвигались с фильмом, тем больше я хотел это знать, хотя именно последствия ее смерти, обвинения против ее мужа и его оправдания были в фокусе книги Говарда и в особенности нашей киноверсии.
Я мысленно пожал плечами. У меня не было времени на работу частного детектива, на попытки раскопать погребенную двадцать шесть лет назад тайну. Я мог только подзадорить Говарда на изобретение нормальной причины и подарить Нэшу огромное удовлетворение последней сценой, где он открывает истину - говардовскую версию истины, - чтобы завершить фильм едва ли не циничным торжеством.
- Что заставило вас написать книгу? - спросил я Говарда.
- Вы же знаете. Статья в газете.
- Она у вас сохранилась?
Он выглядел удивленным и, как обычно, недовольным.
- Да, я полагаю, сохранилась, - неохотно ответил он, - но не здесь.
- В какой газете она была опубликована?
- Не понимаю, какое это имеет значение?
Последовала пауза. Кажется, Говард и сам осознал, что допустил ненужную грубость.
- "Дейли Кейбл", - произнес он. - Это был некролог члена Жокейского клуба, которого я в своей книге назвал Сиббером.
Я кивнул. Это-то я знал.
- Как была настоящая фамилия Сиббера?
- Висборо. - Он выговорил это по буквам.
- А кто написал некролог? - спросил я.
- Понятия не имею, - отозвался Говард по-прежнему неохотно, но на этот раз с удивлением, которое заставляло поверить его словам.
- Вы не выяснили это до конца? - не отставал я.
- Конечно, нет. - Говард решил оказать снисхождение. - Вы не знаете, как создаются авторские творения. В незавершенности некролога была некая притягательность. Я позаимствовал идею из некролога, и в моей голове созрел сюжет книги.
- Значит, - сделал вывод Монкрифф, - вы никогда и не пытались узнать, что случилось на самом деле?
- Конечно, нет. Но я не изменил мнение, высказанное в некрологе, не поступил так, как поступили со мной О'Хара и Томас, изменив написанное мною ради фильма. - Он запылал праведным гневом. - Мои читатели возненавидят этот фильм.
- Не возненавидят, - возразил я, - и сотни тысяч новых читателей бросятся покупать ваши переиздания.
Как бы ни был он придирчив, ему эта идея пришлась по душе. Он с самодовольной улыбкой приосанился. Отвращение Монкриффа к нему зримо возросло.
С Говарда на сегодня было довольно присутствия Монкриффа, да и моего, несомненно, тоже. Он поднялся и покинул нас, даже не сделав попытки проявить простую вежливость.
- Вот ведь моральный урод, - сказал Монкрифф, - и знай себе бурчит повсюду всем, кто желает слушать, о том, как извращают его мастерство. Несколько призрачных любовников не заставят его заткнуться.
- Кому он все это бурчит? - спросил я.
- А это имеет значение?
- Имеет. Его контракт запрещает ему критиковать фильм на публике до истечения шести месяцев после премьеры. Если он говорил с актерами и техниками, это одно дело. А если жаловался посторонним, скажем, здесь в баре, я должен заткнуть ему глотку.
- Но сможешь ли? - с сомнением спросил Монкрифф.
- В его контракте есть пункты, касающиеся наказания за это. Я видел контракт и потому знаю, за что могу спрашивать с него, а за что нет.
Монкрифф тихо присвистнул сквозь зубы.
- А Говард подписал контракт?
- В числе прочих. Большей частью он так же стандартен, как и все. Агент Говарда согласился на это, и Говард подписал его. - Я вздохнул. - Завтра я тактично напомню ему об этом.
Предмет нашего разговора надоел Монкриффу.
- Касательно завтрашнего дня, - сказал он. - Значит, в шесть тридцать утра приходить на конный двор?
- Точно. Лошадей будут выводить на тренировку. Я сказал этим вечером всем, что мы будем снимать, как они садятся верхом и проезжают в ворота на тренировочную площадку. Они будут одеты, как обычно: джинсы, ветровки, защитные шлемы. Я напомнил им, чтобы они не смотрели в камеры. Мы схватим всю сцену посадки в седла. Нэш выйдет из дома, и мы снимем, как он ставит ногу в стремя. Мы отрепетируем это пару раз, не более. Я не хочу заставлять лошадей повторять одно и то же. Когда Нэш сядет в седло и все будет нормально, помощник тренера поведет группу в ворота. Нэш подождет, пока они все выедут, и последует за ними. Выезжая, он посмотрит назад и вверх, на то окно, у которого предположительно стоит его жена. Поставишь там оператора с камерой, чтобы снять сцену с точки зрения жены? Эд будет там, он присмотрит.
Монкрифф кивнул. Я продолжал:
- Сцену мы завершим, как только Нэш выедет за ворота. Я надеюсь, что нам не придется переснимать много раз, но, когда все получится как следует, группа может ехать и заниматься своими обычными упражнениями, а Нэш вернется и спешится. Мы собираемся повторить все это в субботу. Нам нужен будет другой вид из окна жены, другой жакет и прочее на Нэше и грумах. Нам понадобится снять крупным планом копыта, ступающие по гравию, и все в таком духе.
Монкрифф кивнул.
- А в воскресенье?
- Народ из Жокейского клуба в этот день даст нам отдохнуть от гонки, потому что в воскресенье лошадей почти не тренируют. Мы с тобой в субботу поездим по дорогам с картой и посмотрим, где разместить камеры. Я уже знаю, где лучше поставить их.
- Ты и должен знать, если рос здесь.
- Хм… После полудня в воскресенье лошади отправляются на Хантингдонский ипподром. Я молю, чтобы нам досталось три ясных утра.
- А если будет дождь?
- Если просто поморосит, мы будем продолжать съемки. Лошадей выводят в любую погоду, знаете ли.
- Ты не говорил.
- Завтра вечером, - сказал я, - мы снова будем снимать в помещении, в следственном кабинете, как сегодня. План, который все получили, остается прежним. Больше диалогов между Сиббером, Нэшем и прочими. Кроме широкого общего плана, надо будет дать побольше коротких взглядов крупным планом на то, как они говорят. Обычный прием. Мы завершим съемки Нэша первыми. Если остальные будут не слишком сбиваться с текста, возможно, прогоним большинство сценок завтра. Иначе нам придется и это перенести на вечер субботы.
- О'кей.
Я поднялся в свою комнату, чтобы позвонить, как было условлено, О'Харе в Лондон.
- Как сцена в Жокейском клубе? - немедленно спросил он.
- Нэш всех потряс.
- Это хорошо.
- Я думаю… ну, просматривать это мы будем завтра… но полагаю, это была такая игра, что у всех рты раскроются.
- Славный парень.
- Да, он такой.
- Нет, я имел в виду… Ну, неважно. Как все остальное?
- Все в порядке, но… - я сделал паузу, - нам нужна более точная концовка.
- Согласен, предлагаемая развязка слишком расплывчата. У Говарда есть идеи?
- Ему нравится расплывчатая концовка.
- Нажми на него, - посоветовал О'Хара.
- Да. Хм, а ты знаешь, что он взял за основу своей книги некролог о человеке, которого он назвал Сиббером? Его настоящая фамилия Висборо. - Я произнес это по буквам, как сделал это Говард. - Ты не можешь раздобыть мне копию этого некролога? Он был опубликован в "Дейли Кейбл", как утверждает Говард. Некролог должны были поместить не менее трех лет назад. Говард не знает, кто написал его. Он не интересуется подобными вещами. Он просто сказал, что некролог и особенно его незавершенность подвигла его воображение на написание книги.
- Что-то ты мало просишь!
- У "Дейли Кейбл" должна быть библиотека подшивок. Ты, несомненно, сможешь найти этот некролог. Перешли, пожалуйста, мне копию по факсу в "Бедфорд Лодж". Если я буду точно знать, что заставило работать воображение Говарда, возможно, я смогу помочь ему найти потрясающую развязку.
- Ты получишь этот некролог завтра, - пообещал О'Хара.
- Благодарю.
- Как твой друг? - спросил он.
- Какой друг?
- Тот, который умирает.
- О-о… - Я помолчал. - Он умер прошлой ночью.
- Плохо.
- Он был стар. Старше восьмидесяти. Кузнец, ставший на склоне лет журналистом мира скачек, "гвардеец" старой закалки, большая, необычная жизнь. Жаль, что мы не можем сделать фильм о нем.
- Фильмы о хороших людях не имеют особого успеха.
- В том-то и беда.
- Как его звали?
- Валентин Кларк, - ответил я. - "Дейли Кейбл" тоже могла опубликовать о нем некролог. Он писал для "Скаковой газеты". Все в мире скачек знали его. И… м-м… он знал тренера Джексона Уэллса, прототипа того персонажа, которого играет Нэш.
- Правда? - Пристальное внимание О'Хары передалось даже по телефону. - Так ты спрашивал его, что он знает об этой смерти?
- Да. Он знал не больше, чем любой другой. Полиция закрыла дело из-за отсутствия улик. Валентин говорил, что жена Джексона Уэллса была незапоминающейся мышкой. Он не смог припомнить ничего интересного. Это все случилось так давно.
О'Хара почти засмеялся.
- Это было давно для тебя, Томас, потому что ты молод. Я предполагаю, что двадцать шесть лет назад - это вчера для самого Уэллса.
- Я… э… - растерянно произнес я, - я думал о том, чтобы навестить его.
- Джексона Уэллса?
- Да. Валентин, мой покойный друг, вначале был кузнецом, как я говорил тебе. Он, кроме лошадей моего деда, подковывал еще и тех, что тренировал Джексон Уэллс. Так что я, возможно, могу найти повод… из-за смерти Валентина… совершить ностальгический визит к Джексону Уэллсу. Как ты думаешь?
- Отправляйся немедленно, - сказал О'Хара.
- Он не захочет говорить о своей повесившейся жене. Теперь у него новая жизнь и другая жена.
- Как бы то ни было, попытайся.
- Да, я тоже так думаю. Но он живет под Оксфордом… Это займет у меня полдня.
- Возьми их, - отозвался О'Хара. - Даю "добро" на дополнительное время.
- Хорошо.
- Спокойной ночи, - сказал он. - Меня ждет леди.
- Удачи!
- Сукин сын! - усмехнулся он и повесил трубку.
Я всегда любил раннее утро на конюшнях. Несколько лет подряд я встречал рассвет на конном дворе деда, и половина моего дня проходила еще до первого звонка на уроки. В фильме я намеревался уделить лошадям больше внимания, чем, возможно, должен был. Я ходил по двору поблизости от созданий, среди которых вырос, и чувствовал себя дома.