Витрина с куклами и мягкими игрушками заставила меня задержаться может, Рэчел нужно любимое животное, которое займет место пони. Но, вероятно, Линда не обрадуется появлению в доме шумного создания, которое линяет и грызет мебель. Однако я зашел в зоомагазин – и вот тогда-то я и приехал в дом Линды Фернс, имея в машине аквариум, водоросли, миниатюрные руины готического замка, электрический насос, лампы, корм для рыбок, инструкции и три больших закрытых банки с тропическими рыбками. Рэчел ждала меня у ворот.
– Вы опоздали на полчаса, – укорила она меня. – Вы сказали, что приедете в двенадцать.
– Ты когда-нибудь слышала о шоссе М25?
– Все оправдываются, что ехали там.
– Ну извини.
Ее лысая головка все так же шокировала меня. Если не считать этого, выглядела она хорошо, щечки округлились и порозовели благодаря стероидам.
Она была одета в легкую маечку и спортивные штаны. Это безумие – любить чужого ребенка с таким всеобъемлющим чувством, но я впервые почувствовал, что такое отцовство.
Дженни отказывалась иметь детей, когда в любой день после скачек могла остаться вдовой, и я в то время об этом не задумывался. Если когда-нибудь женюсь еще раз, подумал я, входя следом за Рэчел в дом, я хочу дочь.
Линда встретила меня радостной улыбкой, легко поцеловала в щеку и предложила джин с тоником, пока она готовит паштет для ленча. Стол был накрыт. Она носила дымящиеся блюда.
– Рэчел вышла вас встречать уже два часа назад! – сказала Линда. Я не понимаю, что вы сделали с ребенком.
– Как она?
– Счастлива. – Линда резко отвернулась, слезы были близко, как всегда. – Налейте еще джина. Вы сказали, что у вас есть новости.
– Потом. После ленча. Я привез Рэчел подарок.
Аквариум имел успех. Рэчел была очарована им, Линда заинтересовалась и стала помогать.
– Слава Богу, вы не подарили ей собаку, – сказала она. – Я не выношу, когда животное путается под ногами. Я не разрешила Джо подарить ей собаку. Вот почему она захотела пони.
Яркие рыбки засновали в готических руинах, водоросли заколыхались в воде, загорелись лампочки, и стали подниматься пузырьки. Рэчел насыпала рыбкам корма и смотрела, как едят ее новые друзья. Владелец зоомагазина уговорил меня купить аквариум побольше, нежели я собирался, и был, несомненно, прав. Бледное личико Рэчел сияло. Пеготти в своем манеже сидел возле аквариума, тараща глаза и открыв рот. Мы с Линдой вышли в сад.
– Есть новости насчет трансплантата? – спросил я.
– Я бы сразу вам сказала.
Мы сели на скамью. Цвели розы. Стоял поразительно чудесный день. Линда сказала несчастным голосом:
– У Рэчел острый лимфобластный лейкоз, при котором химиотерапия почти всегда дает ремиссию. В девяноста процентах случаев. У семи из десяти ребятишек ремиссия длится всю жизнь, и через пять лет они могут считать, что вылечились. А у девочек шансы лучше, чем у мальчиков, – разве это не странно? Но у тридцати процентов детей болезнь возвращается.
Она замолчала.
– У Рэчел она вернулась?
– Ох, Сид!
– Расскажите мне.
Она попробовала рассказать, и, пока она говорила, слезы капали у нее из глаз.
– Болезнь вернулась меньше чем через два года, а это плохо. У Рэчел начали отрастать волосы, но из-за лекарств опять выпали. Врачи добились ремиссии, они сделали все превосходно, ведь во второй раз это не так легко.
Но я по их лицам поняла – и они ведь не предлагают пересадку, пока возможно, потому что она удается только в половине случаев. Я всегда говорю об этом так, как будто трансплантат точно спасет ее, но он всего лишь может спасти. Если они найдут подходящий, они убьют ее собственный костный мозг облучением, а от этого дети плохо чувствуют себя и слабеют, а когда убьют весь, пересадят новый костный мозг и будут надеяться, что он приживется и начнет вырабатывать красные кровяные клетки. Довольно часто это удается...
Иногда у ребенка от рождения одна группа крови, а переливать можно другую.
У Рэчел группа А, но ей можно перелить группу О или что-нибудь еще. Сейчас могут так много! Когда-нибудь смогут лечить все. Но...
Я обнимал ее за плечи, пока она плакала. Кругом всегда несчастья. И так много потерянных Эдемов.
Я подождал, пока она не выплачется, и сказал, что нашел, кто изувечил Силвербоя.
– Вам это не понравится, – сказал я. – И, может быть, будет лучше, если вы сможете не допустить, чтобы это узнала Рэчел. Она читает газеты?
– Только "Пинатс".
– А телевизионные новости смотрит?
– Она не любит, когда рассказывают о голодающих детях. – Линда испуганно посмотрела на меня. – Я хочу, чтобы она узнала, кто убил Силвербоя. За это я вам и плачу.
Я вынул из кармана конверт с многострадальным чеком, на сей раз разорванным, и вложил ей в руку.
– Мне не нравится то, что я обнаружил, и я не хочу брать у вас деньги, Линда... Мне очень жаль... но Эллис Квинт сам отрубил ногу Силвербою.
Она вскочила на ноги, вспыхнув гневом, в шоке от того, что я сказал и что глубоко потрясло ее.
Я не должен был говорить это так сразу, подумал я, но слово было произнесено.
– Как вы могли такое подумать? Как вы могли? Вы ошиблись. Это не он!
Вы сошли с ума, если говорите такое.
Я тоже встал.
– Линда...
– Ничего не говорите. Я не буду слушать. Не буду. Он такой славный.
Вы в самом деле сумасшедший. И я, разумеется, не собираюсь говорить Рэчел, в чем вы его обвиняете, потому что это расстроит ее и потому что вы не правы. Я знаю, вы были добры к ней... и ко мне... но я не стала бы обращаться к вам, если бы думала, что вы можете принести столько вреда. Пожалуйста, уходите. Уходите, и все.
Я пожал плечами. Ее реакция была слишком однозначной, но ее эмоции всегда проявлялись в полную силу. Я понимал ее, но это не могло помочь.
– Послушайте, Линда...
– Нет!
– Эллис много лет был моим другом. Для меня это тоже ужасно.
Она закрыла уши руками и повернулась ко мне спиной, крича:
– Уходите! Уходите!
– Позвоните мне, – неловко сказал я. Ответа не последовало. Я тронул ее за плечо, Линда отшатнулась от меня и убежала. Я постоял минуту и пошел обратно в дом.
– Это мама кричала? – спросила Рэчел, выглядывая в окно. – Я слышала, как она кричала.
– Она расстроилась. – Я улыбнулся, чувствуя себя несчастным. – С ней все будет хорошо. Как там рыбки?
– Они холодные.
Рэчел встала на колени, глядя в свой маленький мокрый мир.
– Мне надо идти, – сказал я.
– До свидания.
Она была уверена, что я вернусь. Она попрощалась со мной на время, как с другом. Рэчел смотрела на рыбок, не отрываясь.
– До свидания, – сказал я и в унынии поехал в Лондон, зная, что неприятие Линды всего лишь первый шаг – начало всеобщего неверия.
Когда я открыл входную дверь на Пойнт-сквер, в квартире зазвонил телефон и продолжал звонить, пока я наливал воду со льдом, жадно пил после такого жаркого дня и менял батарейки в левой руке. Наконец я взял трубку.
– Где, черт побери, вы шляетесь? – рявкнул мне в ухо голос с беркширским акцентом. Норман Пиктон, детектив-инспектор, полиция Темз-Вэлли.
– Вы, конечно, слышали новости.
– Какие новости? – спросил я.
– Вы что, живете, сунув голову в песок? У вас нет радио?
– Что случилось?
– Эллис Квинт арестован.
– Он – что?!
– Ну, задержан. Он в больнице, под стражей.
– Норман, – растерянно сказал я, – начните с начала.
– Ладно. – Он заговорил чрезвычайно терпеливо, как с ребенком: Сегодня утром двое полицейских в штатском из полиции Метрополитэн пришли в квартиру Эллиса Квинта на Риджент-парк, чтобы спросить его о местонахождении рано утром в субботу. Он вышел из дома прежде, чем они подошли ко входу, и, зная его в лицо, они подошли к нему, представились и показали свои значки. И вот тут... – Пиктон откашлялся, но это не помогло ему избавиться от прозаических официальных оборотов. – И вот тут мистер Эллис Квинт оттолкнул одного из офицеров с такой силой, что тот вылетел на проезжую часть и был сбит машиной. Сам мистер Квинт выбежал на проезжую часть, пытаясь пересечь дорогу, чтобы убежать от полицейских. Мистер Квинт заставил автобус свернуть в сторону. Автобус нанес мистеру Квинту скользящий удар, который швырнул его на землю. Мистер Квинт был контужен. Его увезли в больницу, где он теперь и находится под охраной, пока идет расследование.
– Вы читаете мне письменный рапорт? – спросил я.
– Именно так.
– А как насчет пересказа собственными словами?
– Я на работе, и я не один.
– Ну ладно, – сказал я. – Эллис запаниковал или думал, что его разыгрывают?
Пиктон хохотнул:
– Я бы сказал, первое. Его адвокаты скажут, что второе. Но знаете что? Когда в больнице вывернули его карманы, то нашли толстую пачку наличных и паспорт.
– Нет!
– Это не преступление.
– Что он сказал?
– Он еще ничего не сказал.
– А что с офицером, которого он толкнул?
– Сломал ногу. Ему повезло.
– А... когда пройдет контузия Эллиса?
– Все зависит от полиции Метрополитэн. Они могут задержать его на семьдесят два часа, пока не сформулируют обвинение. Я бы сказал, это дело случая. Он может собраться и уйти через несколько часов.
– Что вы сделали с моим рапортом?
– Передал в соответствующие инстанции.
Хорошее слово "инстанции", расплывчатое. Кто может сказать, что работает в "инстанциях"?
– Спасибо, что позвонили, – сказал я.
– Держите связь.
Это прозвучало как приказ. Я положил трубку и обнаружил присланную по факсу записку от Кевина Миллса. Он прямо перешел к делу. "Сид, ты сволочь".
Глава 7
Неделя была ужасной, единственным светлым пятнышком стало письмо от Линды Фернс, которое я получил в четверг. Буквы разбегались вкривь и вкось, мысли тоже.
"Дорогой Сид!
Я прошу прощения за то, как говорила с вами. Я все еще не могу поверить, что Эллис Квинт отрубил ногу Силвербою, но я припоминаю, что, когда он приехал сюда снимать телепрограмму, он уже знал очень многое о том, что случилось. Я имею в виду подробности, которых не было в газетах, вроде того что Силвербой любил конский корм, который мы ему никогда не давали. Как он об этом узнал, мы сами не знали, и я гадала, кто же ему об этом сказал. Но ведь Джо просил Эллиса помочь купить пони, и поэтому, я думала, Эллис много знает о нем и знал, что Силвербоя кормили конским кормом, пока мы его не купили.
И все равно – я понимаю, как вы не правы насчет Эллиса, и очень мило с вашей стороны было привезти Рэчел аквариум с рыбками, я не могу ее оторвать от него. Она спрашивает, когда вы вернетесь, и я не хочу говорить ей, что вы не приедете и что случилось, так что, если вы снова навестите нас, я больше не буду говорить, что вы ошиблись насчет Эллиса. Я прошу вас ради Рэчел.
Мы рады, что Эллиса не сшиб этот автобус. Искренне ваша, Линда Фернс".
Я написал ей, что благодарю за письмо, принимаю ее приглашение и скоро позвоню.
В четверг Эллис был обвинен в "причинении телесных повреждений", поскольку непреднамеренно толкнул "нападавшего" в зону повышенной опасности (под колеса автомобиля), и был освобожден до окончания следствия.
Норман Пиктон сообщил, не питая иллюзий:
– Одно во всем этом хорошо – у него конфисковали паспорт. Его адвокаты тычут пальцами в полицейских и кричат, что это скандал.
– А где теперь Эллис?
– Ваш рапорт вместе с моим ушел в прокуратуру.
– Вы хотите сказать, что не знаете, где он?
– Вероятно, он в Британии или где-нибудь там, где ему не нужен паспорт. Он сказал судьям, что решил делать спортивную программу в Австралии и ему нужен паспорт, чтобы получить визу.
– Вам не стоит недооценивать его, – сказал я.
– А ему – вас.
– Мы с ним слишком хорошо друг друга знаем.
В среду во второй половине дня Эллис появился в своей обычной телевизионной студии, как будто все было нормально, и в завершение на глазах сотрудников, записывавших спортивные новости, был спокойно арестован тремя офицерами полиции в форме. Эллис провел ночь в камере, а утром в четверг был обвинен в том, что отрубил ногу лошади – точнее, в том, что отрубил переднюю бабку дорогому чистокровному двухлетке, принадлежащему миссис Элизабет Брэккен из Комб-Бассет, Беркшир. Под шумное негодование народа судья потребовал для него заключения еще на семь дней – мера пресечения, обычно применяемая к обвиняемым в убийстве.
Норман Пиктон позвонил мне домой.
– Я вам этого не говорил, – сказал он. – Понятно?
– Я и не слышал ничего.
– Это может стоить мне работы.
– Я понял. Болтать не буду.
– Ну, в этом я уверен.
– Норман?
– Ходили слухи. Я видел копию судебного постановления о том человеке, который изуродовал вам руку. Вы ведь не сказали ему то, что он хотел, разве не так?
– Нет... но... каждый может свалять дурака.
– Некоторые могут. Так или иначе, слушайте. Эллиса задержали на семь дней потому, что после ареста он пытался повеситься в камере на собственном галстуке.
– Что?
– Никто не забирал у него пояс и галстук, потому что все знали, кто он такой. Никто в участке не поверил обвинению. Черт знает, что делается.
Высокое начальство относится к этому как к детской игре. Никто никому не говорит ничего о боли или смерти, Сид...
– Я обещаю, – сказал я.
– Через неделю для него потребуют еще семь дней заключения, отчасти чтобы предотвратить следующую попытку самоубийства, отчасти чтобы... – Он дрогнул перед правдой. Его карьера была под угрозой.
– Я обещаю, – торопливо повторил я. – И если я буду знать, что именно вы хотите утаить, то я буду знать, о чем не стоит говорить публично, правильно?
– Господи, – сказал он с некоторым облегчением. – Вот что... В шарнире секатора нашли лошадиную кровь, в жестянке с маслом – кровь и шерсть, кровь и шерсть на мешковине. У жеребца, который находится в ламборнской ветеринарной клинике, взяли пробы и послали вместе с этими для исследования на ДНК. Результаты будут на следующей неделе.
– Эллис об этом знает?
– Я полагаю, именно поэтому он попытался покончить с собой. Но на нем был фирменный галстук с узором из подков. Простой узел, который он завязал, не затянулся, потому что галстук был из чистого шелка.
– Ради Бога...
– Я все забываю, что он ваш друг. Но так или иначе, адвокатов к нему пускают. Теперь он изображает легкомысленную знаменитость и сожалеет, что вы, Сид, совершенно несправедливы к нему. Его адвокаты требуют доказать, что Эллис был ночью в Комб-Бассет, а сами хотят доказать, что его там не было. Они знают, что мы должны будем прекратить дело, если они смогут представить надежное алиби для любого из случаев ампутации, но так далеко они пока не зашли. Однако все еще только начинается. Могу поспорить, что они будут копать и копать.
– О да.
– Никакие показания о "Лендровере" в газету не попали, потому что правило о тайне следствия начало действовать с той минуты, как его взяли под стражу. Это на руку нам, но лично вы, Сид Холли, не сможете оправдаться перед прессой до самого суда.
– Если я смогу это сделать даже после него.
– Присяжные непредсказуемы.
– И закон очень часто оставляет нас в дураках.
– Люди уже говорят, что вы чокнутый. Говорят, что Эллис слишком известен. Говорят, что его узнают всюду, где бы он ни появился, и поэтому если его никто не узнал, то это само по себе доказывает, что его там не было.
– М-м... – протянул я. – Я думал об этом. У вас будет свободное время в этот уик-энд?
– Нет, только не в этот. Понедельник вас устроит?
– Я посмотрю, смогу ли я что-нибудь установить вместе с Арчи... и Джонатаном.
– Тут есть еще одна тонкость, – сказал Норман. – Присутствие "Лендровера" в Комб-Бассет солидная улика, но Джонатан, если решится дойти до свидетельской скамьи, будет лакомым блюдом для адвокатов Эллиса. Взят на поруки после угона машин! Что это за свидетель?
– Я так понимаю, что присяжным не дозволено ничего знать о свидетелях. Я был однажды в Центральном суде – в Олд-Бэйли – и видел, как прекрасно одетый очаровательный молодой человек двадцати шести лет давал свидетельские показания – абсолютно ложные, – и присяжные не знали, что он уже заслужил приговор за свои штучки и должен из суда отправиться прямиком в тюрьму; а все благодаря парикмахеру и гардеробной. Присяжные сочли его милым молодым человеком. Вот так вот.
– Так вы не верите в суд присяжных?
– Я бы верил, если бы им больше рассказывали. Как может присяжный принять решение, если не знает половины фактов? Тут не должно быть свидетельств, которые не подтверждены фактами.
– Вы наивный человек.
– Я – "Сид-общественность", помните об этом? Закон трактует малейшее сомнение в пользу обвиняемого. Жертвы убийц никогда не дают показаний.
Жеребец из Ламборна не может говорить. Убивать животных куда безопаснее.
Простите, но я не могу смириться с тем, чем стал Эллис.
– Эмоции работают против вас, когда вы даете показания в суде.
– Не беспокойтесь. В суде я буду куском льда.
– Об этом мне говорили.
– Вам говорили чертовски много.
Он рассмеяться.
– Это все старина Интернет, – сказал он. – Все, что вам нужно, это пароль, и целый мир перед вами.
– Какой пароль?
– Не могу вам сказать.
– Не морочьте мне голову. Какой пароль?
– Арчи, – сказал он.
Я молчал секунд десять, вспоминая взгляд Арчи при нашей первой встрече – взгляд, в котором читалось знание.
– Что именно делает Арчи на государственной службе? – спросил я.
– Я считаю, – забавляясь, ответил Норман, – что он очень похож на вас, Сид. Если он хочет, чтобы вы чего-то не знали, он и не скажет.
– Где я могу найти вас в понедельник?
– В участке. Скажите, что вы Джон Поль Джонс.
Кевин Миллс в пятницу занял почти всю первую страницу "Памп" – это был короткий отдых от сексуальных похождений кабинета министров, но полное уничтожение меня лично. "Наша газета, – напоминал он читателям, – опубликовала номер "горячей линии" для того, чтобы вы могли сообщить Сиду Холли о нападениях на лошадей. Владельцам советовали держать своих лошадей в стойлах, особенно после дерби. "Памп" снимает с себя всякую ответственность за Сида Холли, который смехотворно указывает на Эллиса Квинта, выставляя его демоном, ответственным за мучения беззащитных лошадей. Эллис Квинт, чья преданность лошадям уходит корнями в его собственную звездную карьеру лучшего жокея-любителя страны, популярного героя, храбро встречавшего все опасности в древних традициях спорта джентльменов..." И остальное в том же духе. "Читайте также аналитическую статью на странице 10 и статью Индии Кэткарт на странице 15".
Я полагаю, что к худшему нужно быть готовым. Я прочел колонку редактора: "Можно ли позволить бывшему жокею подвизаться в качестве псевдосыщика? (Ответ: нет, ни в коем случае.)" В конце концов я открыл страницу Индии Кэткарт.