Татум возмущенно открыл рот, и я, опасаясь, что он бросится меня защищать, покачал головой. Он посмотрел на меня, затем спросил самым беспристрастным адвокатским тоном:
– Мисс Кэткарт, почему вы приехали сюда?
– Как почему? Чтобы встретиться с вами, конечно.
– Но почему?
Она перевела взгляд с него на меня и обратно. Выглядела она точно так, как я помнил, – безупречная фарфоровая кожа, голубые глаза, четко очерченные губы, черные блестящие волосы. Она была одета в коричневое и красное с янтарными бусами.
– Разве это прилично, когда члена коллегии государственной прокуратуры видят беседующим со свидетелем?
– Нет, – сказал Татум и спросил у меня:
– Вы говорили ей, что мы встречаемся здесь?
– Нет, конечно.
– Но тогда каким образом вы, мисс Кэткарт, оказались здесь?
– Я же вам сказала. Ради репортажа.
– В "Памп" знают, что я здесь? – спросил я.
С тенью недовольства она ответила:
– Я не ребенок. Я действую сама по себе, знаете ли. И как бы там ни было, меня послала газета.
– Это в "Памп" вам сказали, что мы здесь? – спросил Татум.
– Мой редактор сказал мне пойти и посмотреть. И он был прав!
– Сид? – Татум поднял брови.
– Ага, это интересно.
– Кевин говорит, что вы ходили в школу в Ливерпуле, – сказала мне Индия.
Озадаченный Татум спросил:
– Что вы сказали?
– Сид не сказал мне, где он учился, так я это выяснила, – объяснила она и посмотрела на меня обвиняюще. – Вы говорите не как ливерпулец.
– Правда?
– У вас скорее итонское произношение. Откуда?
– Я способный подражатель, – ответил я. Если бы она и в самом деле захотела, она могла выяснить также, что от шестнадцати до двадцати одного года меня почти что усыновил один ньюмаркетский тренер (он-то в Итоне был), который сделал из меня хорошего жокея, своим примером исправил мне речь и научил, как жить, как вести себя и как распоряжаться деньгами, которые я заработал. Он уже тогда был стар и давно умер. Я часто думал о нем. Он все еще открывал передо мной двери.
– Кевин сказал мне, что вы были уличным ребенком, – продолжила Индия.
– Уличный – это положение, а не место.
– А мы колючие, правда?
Черт, подумал я. Я не позволю ей подстрекать себя. Я улыбнулся, что ей не понравилось.
Татум, неодобрительно прислушивающийся к этому разговору, спросил:
– Кто такой этот Кевин?
– Он работает в "Памп", – сказал я ему.
– Кевин Миллс – ведущий репортер "Памп", – заявила Индия. – Он помог Холли и получил по зубам.
– Это больно, – сухо прокомментировал Татум.
– Такой разговор ни к чему не приведет, – сказал я. – Индия, мистер Татум не выступает обвинителем ни по одному процессу, в котором я свидетель, и мы можем говорить обо всем, о чем нам угодно, включая гольф, о котором мы говорили до вашего прихода.
– Вы не можете играть в гольф одной рукой.
Смутился Татум, не я. Я сказал:
– Смотреть гольф по телевизору можно без рук, ног и ушей. Откуда ваш редактор взял, что нас можно найти здесь?
– Он не сказал. Это не имеет значения.
– Как раз в этом вся суть дела, – возразил Татум.
– Это интересно, – сказал я, – потому что все началось с "Памп", которая подняла шум о покалеченных пони в Кенте. Поэтому я и связался с Кевином Миллсом. Мы установили "горячую линию" под девизом из серии "Спасем Asarum europaeum".
– Как вы сказали? – спросила Индия.
– Asarum europaeum, – удивленно повторил Татум. – Так в ботанике называют копытень, полевой цветок.
– Откуда вы это узнали? – свирепо спросила она.
– Я участвовал во всем этом.
– Ох.
– Как бы то ни было, но стоило мне связать Эллиса Квинта, пусть даже мимолетно, с покалеченными жеребцами и с пони Рэчел Фернс, как "Памп" резко сменила направление и начала терзать меня на части в праведном гневе. И я уж точно могу спросить вас, Индия, почему вы писали обо мне так жестоко?
Это ваша обычная манера? Вы так привыкли орудовать топором, что просто не можете иначе? Я не ожидал доброжелательности, но вы... каждую неделю... доходили до крайности.
Судя по виду, ей было неуютно. И она совершила то же самое, за что в одной из еженедельных статеек обозвала меня "размазней": она начала оправдываться.
– Мой редактор дает мне указания. – Она почти склонила голову.
– Вы имеете в виду, он говорит вам, что писать?
– Да. Нет.
– Так да или нет?
Она переводила взгляд с меня на Татума и обратно. Потом сказала:
– Он требует, чтобы мои статьи вписывались в общую политику.
Я промолчал. Татум тоже. Индия с каким-то отчаянием произнесла:
– Только святые могли дать сжечь себя на костре.
Татум жестко сказал:
– Если я увижу какую-либо ложь или инсинуацию о моем разговоре с Сидом Холли в свете предстоящего суда над Квинтом, я привлеку к суду также лично вас, мисс Кэткарт, и буду настаивать на возмещении морального ущерба.
Так что сами выбирайте свой костер. Гореть вам так или иначе.
Я почти почувствовал к ней жалость. Она встала, ошеломленная, широко открыв глаза.
– Скажите, что нас здесь не было, – посоветовал я. Я не смог понять выражение ее застывшего лица. Она пошла прочь по направлению к лестнице.
– Смутили молодую даму, – заключил Татум. – Но откуда она – или ее газета – узнала, что наша встреча произойдет здесь?
Я спросил:
– Вы ввели данные о том, куда направляетесь, в свой компьютер?
Он нахмурился:
– Я не делаю это сам. Это делает мой секретарь. У нас существует система, которая в случае крайней необходимости может сообщить, где находятся все партнеры. Она сообщает, где можно найти любого из нас. Я сказал своему секретарю, что иду сюда, но не то, с кем я собираюсь встретиться.
Это по-прежнему необъяснимо...
Я вздохнул.
– Вчера вечером вы звонили мне на мой сотовый телефон.
– Да, и вы перезвонили мне.
– Кто-то прослушивает частоту моего телефона. Кто-то засек, что вы звонили мне.
– Черт! Но вы же перезвонили мне. Они не слышали почти ничего.
– Вы назвали свое имя... Насколько защищен компьютер в вашем офисе?
– Мы меняем пароль каждые три месяца.
– Вы используете пароли, которые каждый может легко запомнить?
– Ну...
– Существуют люди, которые взламывают пароли просто ради шутки. А другие выискивают тайны. Вы можете не поверить, насколько беспечно некоторые фирмы обращаются со своей самой секретной информацией. Кто-то недавно залез в мой собственный сетевой компьютер – в прошлом месяце. У меня есть следящая программа, которая сообщила мне об этом. Ничего полезного хакеры найти там не могли, поскольку я не держу в этом компьютере ничего личного.
Но сочетание сведений с моего сотового телефона и вашего офисного компьютера должно было доказать возможность того, что вы встречаетесь именно со мной, кто-то в "Памп" понял это. Поэтому они послали Индию сюда... и вот мы здесь. И поскольку они добились успеха, мы теперь знаем, что они пытались.
– Это невероятно.
– Кто издает "Памп"? Кто определяет политику?
Татум задумчиво произнес:
– Редактор там – Джордж Годбар. Владелец – лорд Тилпит.
– Существует ли какая-либо связь с Эллисом Квинтом?
Он обдумал вопрос и покачал головой:
– Насколько мне известно – нет.
– Есть ли у лорда Тилпита интерес в телевизионной компании, которая делает программу Эллиса Квинта? Думаю, мне стоит это выяснить.
Дэвис Татум улыбнулся.
Рассудив, что поскольку прошло уже почти тридцать часов с той минуты, как Гордон Квинт набросился на меня на Пойнт-сквер, то маловероятно, что он по-прежнему околачивается поблизости с намерением убить меня (следствие по делу о смерти Джинни должно было отвлечь его внимание не в последнюю очередь), а также чувствуя, что я и так прятался постыдно долго, по выходу из бара я взял такси и поехал домой, попросив водителя два раза медленно объехать по кругу находящийся в центре площади скверик.
Все было спокойно. Я расплатился, без малейших неприятностей взошел на крыльцо к парадной двери, открыл ее своим ключом, поднялся на второй этаж и укрылся в тихой гавани своего дома. Никакой засады. Ни единого скрипа. Тишина. Я вынул из почтового ящика несколько запечатанных конвертов и обнаружил послание на факсе. Мне казалось, что минуло много времени с тех пор, как я ушел отсюда, хотя это было только прошлым утром.
Моя сломанная рука болела. Что ж, так и должно быть. Мне случалось с переломами участвовать в скачках – и побеждать; конечно, приходилось это скрывать, поскольку публика склонна ставить только на здоровых жокеев.
Странно, но в пылу скачки повреждения не ощущались. И только когда угасал азарт, возвращалась боль.
Лучшим способом отвлечься от страданий было сосредоточиться на чем-то другом. Я вспомнил номер телефона и позвонил знакомому умельцу, который устанавливал мне компьютеры.
– Дуг, – сказал я, когда жена оторвала его от ремонта машины, расскажи мне о прослушивании мобильных телефонов.
– Я весь в масле, – недовольно отозвался он. – Нельзя было выбрать другое время?
– Кто-то подслушивает мой мобильный телефон.
– Ого, – фыркнул он. – И ты хочешь узнать, как прекратить это?
– Ты чертовски прав.
Он снова фыркнул.
– Мне некогда, – заявил он. – Вот-вот должна пожаловать к обеду теща, а у меня маслосборник забит.
Я не смог удержаться от смеха.
– Пожалуйста, Дуг.
Он смилостивился.
– Я полагаю, что у тебя аналоговый сотовый телефон. Их радиосигналы можно поймать и прослушать. Хотя и трудно. Средний завсегдатай пивнушки сделать этого не сможет.
– А ты?
– Я не средний завсегдатай пивнушки. Я ходячая кризисная служба, оторванная от проверки маслосборника. Я смог бы это сделать, если бы у меня было соответствующее оборудование.
– Что мне с этим делать?
– Все до смешного просто. – Он чихнул и яростно фыркнул. – Мне нужен носовой платок. – В трубке настало неожиданное молчание, затем послышался отдаленный звук безжалостно прочищаемого носа, а потом хриплый голос вновь начал излагать мне премудрости дела:
– Значит, так. Выкидываешь аналоговый телефон и приобретаешь цифровое устройство.
– Что?
– Сид, ремесло жокея явно не дает современному человеку умения выжить в завтрашнем мире.
– Сам вижу.
– Любой, у кого есть хоть немного здравого смысла, – фыркнул он, просто обязан обзавестись цифровым устройством.
– Научи меня.
– Цифровая система, – сказал он, – базируется на двух цифрах, единице и нуле. Единица и ноль пребывают с нами с самой зари компьютерной эры, и никто еще не изобрел ничего лучше.
– Разве?
Он прочувствовал иронию в моем голосе.
– Разве кто-нибудь изобретает заново колесо? – спросил он.
– Э, нет.
– Верно. Никто не может улучшить то, что и так совершенно.
– Это святотатственные речи. – Я всегда получал удовольствие от разговора с ним.
– Ничего святотатственного, – ответил он. – Некоторые истины совершенны с самого начала. E = mc2 и все тут.
– Преклоняюсь. Как насчет моего телефона?
– Сигнал, посланный на цифровой телефон, – продолжил он лекцию, это не один сигнал, как в случае с аналоговым, а восемь взаимодополняющих сигналов каждый из которых несет одну восьмую того, что ты слышишь.
– Вот как? – сухо переспросил я.
– Ты можешь хихикать, сколько влезет, – отозвался он, – но я даю тебе именно то, что нужно. Цифровой телефон принимает одновременно восемь сигналов, их невозможно декодировать – никому, кроме принимающего телефона. Ну, поскольку сигнал поделен на восемь частей, прием не всегда совершенен. Не то чтобы ты слышал треск или звук становился то громче, то тише, как бывает с аналоговыми телефонами, но иногда кусочки слов могут доходить до тебя в перепутанном виде. И все же никто не подслушает тебя: Даже полиция не может прослушивать цифровой абонентский номер:
– Так где я могу взять его? – спросил я, совершенно очарованный.
– Зайди в "Харродс", – посоветовал он.
– В "Харродс"?
– "Харродс" сразу за углом твоего дома, не так ли?
– Более или менее.
– Значит, зайди туда. Или куда-нибудь еще, где продаются телефоны.
Ты можешь оставить тот же номер, по которому тебе звонят сейчас. Тебе надо только сообщить в сотовую службу. И, конечно, тебе нужна SIM-карта. Она, естественно, у тебя есть?
– Нет, – смиренно ответил я.
– Сид! – протестующе воскликнул Дуг. Он снова чихнул. – Прошу прощения. SIM карта – это Subscriner's Identity Module, личный модуль абонента. Ты не можешь без нее жить.
– Не могу?
– Сид, я от тебя в отчаянии. Проснись же наконец, вокруг конец двадцатого века! Технология!
– Я гораздо лучше понимаю, о чем думает лошадь.
Он терпеливо просветил меня:
– SIM карта – это как кредитная карточка. На самом деле это и есть кредитная карточка. В ней проставлено твое имя, номер мобильного телефона и другие детали, и ты можешь вставить ее в любой мобильный телефон, который примет ее. Например, ты у кого-нибудь гостишь в Афинах и у него сотовый телефон, который принимает SIM карты, тогда ты можешь вставить свою карту в его телефон, и тогда оплата будет идти за твой счет, не за его.
– Ты серьезно? – спросил я его.
– Стал бы я шутить, когда у меня такие проблемы?
– А где мне получить SIM карту?
– Спроси в "Харродс". – Он чихнул. – Спроси кого-нибудь, кто путешествует, чтобы зарабатывать на жизнь. Пусть служба поставки обеспечит тебя. – Он фыркнул. – Пока, Сид.
Изумленный и признательный, я занялся своей почтой. Я решил сперва просмотреть, что прислали по факсу.
Там было только написано от руки: "Позвони мне" – и дан длинный номер.
Почерк был Кевина Миллса, но факс, с которого он анонимно послал эту записку, не был факсом "Памп".
Я набрал указанный номер, по которому должен был попасть на сотовый телефон, но в ответ получил только раздражающую инструкцию: "Пожалуйста, перезвоните позже".
Еще был десяток посланий, которые мне не очень-то хотелось бы получать, а также изрядный кусок информации, которую я совсем не желал получать, в большом коричневом конверте, пришедшем из Шропшира.
В конверте был местный иллюстрированный журнал; я заказывал его, потому что мне говорили, что в нем помещен репортаж с празднества у наследника герцогства. Действительно, там было четыре страницы фотографий, в основном цветных, сопровождаемых многословным описанием происходившего, а также полным списком гостей.
Впечатляющие краски фейерверка заполняли половину страницы, а среди группы уставившихся в небо зрителей, в белом смокинге и во всем своем блеске, красовался фотогеничный Эллис Квинт.
Сердце мое подпрыгнуло. Фейерверк начался в три тридцать. В три тридцать, когда луна была высоко, Эллис был за сто миль к северовостоку от местонахождения жеребенка из Винвардского конезавода.
Было много фотографий танцев и целая страница черно-белых снимков гостей, имена были написаны под фотографиями. Эллис танцевал. Эллис дважды улыбался с гостевой страницы – он был беззаботен, он хорошо проводил время.
Провались оно все в ад, подумал я. Он мог отрубить ногу жеребенку раньше. Скажем, в час. А после он мог приехать к фейерверку в три тридцать.
Я обнаружил, что никто не видел, как он приезжал, но несколько человек клялись, что он присутствовал после пяти пятнадцати. В пять пятнадцать он помог наследнику забраться на стол, чтобы произнести спич. Наследник откупорил бутылку шампанского над головой у Эллиса. Все помнили это. Эллис не мог бы вернуться в Нортгемптон до рассвета. Целых два дня на прошлой неделе я слонялся по Шропширу и соседнему Чеширу, от одного роскошного дома к другому, еще более роскошному, задавая в основном одни и те же два вопроса (в зависимости от пола опрашиваемого): "Вы танцевали с Эллисом Квинтом?" или "Вы ели/пили с ним?" Сначала ответы давали легко, но со временем слухи о моих целях распространялись, они бежали впереди меня, и я все чаще встречал замкнутые лица и решительно захлопываемые двери. Они готовы были встать на головы, чтобы доказать его невиновность. Они не намеревались говорить, что они не знают, когда он прибыл.
Наконец я вернулся к главным воротам дома герцогини, а оттуда так быстро, как только позволяло благоразумие, поехал к Винвардскому конезаводу и засек время – два часа и пять минут. Ночью, когда дороги пусты, от Нортгемптона до дома герцогини можно было добраться на десять минут быстрее. Я не доказал ничего, кроме того, что по времени Эллис уложился бы. Но этого было мало.
Как всегда, перед тем как собраться на такие празднества, гости дают и посещают небольшие званые обеды, с друзьями, живущими в округе или несколько дальше. Никто из тех, кого я опрашивал, не приглашал к обеду Эллиса.
Отсутствия обеда тоже было недостаточно. Я просмотрел список гостей, отмечая тех, с кем был знаком. Больше половины были не опрошены, большую часть имен я никогда не слышал.
Где же Чико? Я часто нуждался в нем. У меня не было времени или, если говорить честно, желания отыскивать и расспрашивать всех гостей, даже если они захотят отвечать. Должны быть люди – из местных, – которые могли вспомнить, в каком порядке парковались той ночью машины. Чико поболтал бы с ними в местных пивнушках и узнал бы, помнит ли кто-нибудь из парковщиков прибытие Эллиса. В разговорах за кружкой пива Чико был мастером.
Это могла бы сделать полиция, но она не станет. Смерть жеребца не считается убийством.
Полиция.
Я набрал номер полицейского участка, где служил Норман Пиктон, и сообщил, что мое имя Джон Поль Джонс. Пиктон подошел к телефону и выслушал меня, не протестуя.
– Позвольте мне высказать все прямо, – сказал он наконец. – Вы хотите, чтобы я попросил нортгемптонширскую полицию об одолжении? А что мне предложить им взамен?
– Кровь в шарнире секатора. – Они могут сделать свой собственный тест. – Да, но тот нортгемптонширский жеребец умерщвлен и отправлен на фабрику по производству клея. Ошибка, скажете вы? Быть может. Но они не сделают вам одолжение в обмен на сочувствие.
– Вы совсем задурили мне голову. Чего вы на самом деле хотите?
– Э... – начал я, – я был там, когда полиция обнаружила в кустах секатор.
– Да, вы мне говорили.
– Ну, я размышлял. Этот секатор не был завернут в мешковину, как тот, который мы забрали у Квинтов.
– Да, и это не такой же в точности секатор. Секатор из Нортгемптона – несколько более новой модели. Их продают во всех центрах садоводства.
Проблема в том, что сообщений о покупке Эллисом Квинтом секатора не поступало – ни в нортгемптонширском полицейском округе, ни в нашем.
– Не могу ли я снова взглянуть на материал, в который был завернут секатор?
– Если на нем и остались конские волосы, то теперь их уже не с чем сравнивать, равно как и кровь.
– Но при этом ткань может рассказать нам, откуда прибыл секатор. Из какого центра садоводства, понимаете?
– Я проверю, не было ли это уже сделано.
– Спасибо, Норман.
– Благодарите Арчи. Он вдохновил меня помогать вам.
– Вдохновил?