Изловчившимся так долго уходить от нас радистом занимался Безруков, а на моей шее по-прежнему висели Михельс и Невядомский. Вечером я опять вызвал его на допрос, но теперь он был уже совсем другим человеком - насмешливым, когда можно было поймать на ошибке допрашивающего, и замкнутым, когда следователь требовал откровенности… Начал он с категорического отрицания всего, что было сказано им на утреннем допросе. Личность князя Вадбальского зародилась только в его воображении… Наврал, конечно, не без этого: очень уж хотелось оправдать кличку "Князь" и глупую наколку, сделанную им в годы молодости. Сейчас ему уже под пятьдесят, в гражданской войне он, конечно, не участвовал, воровать приучился с детства и ничем другим не занимался. В банде Снегиря он уже три месяца, дезертировал из штрафной роты вместе с Кашкиным, который тоже участвовал в грабеже и перестрелке с милицией, а других он даже не знает. И о Михельсе понятия не имеет, слыхал о таком, знал, что в банде есть его люди, но кто именно, ему неизвестно.
- Вы что, на каждом новом допросе собираетесь сочинять новую историю? - спросил я, стараясь не раздражаться.
- Захочется - буду, не захочется - нет. Можно и что-нибудь старенькое вспомнить.
- Утренняя история была интереснее.
- Тоже вранье.
- А зачем?
- Жить скучно, гражданин следователь, вот и хочется порой пошутить.
- Шуточки-то у вас со смыслом. Ну, допустим, что Вадбальский - это вранье, хотя и очень круто заверченное. Но Михельс - не шуточка. Немецкий шпион ваш Михельс, а вы еще признались в том, что стали его агентом.
- Разве признался?
- Мне же врать незачем.
- Слыхал где-то эту побасенку, ну и поднес ее вам, как соус "пикан". А про шпиона - тоже болтовня. Вам, чекистам, только про шпионов и сочинять.
- Рация у него есть?
- Чего?
- Переносный радиопередатчик.
- С новостями техники не знаком. Про отмычку могу.
Я решил перейти к серьезной атаке.
- Кстати, под тем, что вы рассказали о Михельсе, ваша подпись есть.
- И под протоколом, который вы сейчас напишете, моя подпись тоже будет… Задумался, зачем друзей будоражить? Решил правду говорить.
- Так вы же утром ее сказали.
- Не-е. То вранье было классическое.
- Ну что ж, посидите еще в одиночестве, придумаете новенькое.
На прощание он мне подмигнул: все еще полагаешь, мол, что со мной справишься?
16. Радист
Сегодня по милости Югова смог ночевать дома. Ох и смеялся же он, когда рассказал я ему о вторичном допросе Князя.
- Вот тебе, мил друг, и "княжеские" шалости. Чего же ему бояться, когда дружок его на свободе. Мы так ничего и не докажем, пока щуку покрупнее не выловим. Поезжай-ка завтра с утра на ремонтный завод и пощупай там. Вдруг да обнаружишь связного. Уже несколько дней, вернее, ночей молчит Михельс, если только радист - это он…
Я понимал, конечно, что Югов имел право смеяться, когда я ему о допросе рассказывал. Тут хоть головой о стенку бейся, а Невядомского не "расколешь". Фантазия у него богатая, и время для нее есть. А ведь мне протоколы, а не детективы писать. Ну и пришлось идти к себе на Кузнецкий. Холодно там, хорошо еще, что Клячкин вторым тулупом обзавелся: есть что на ночь занять. А может быть, и дровишки у кого есть, чтобы выкупаться. Колонка-то у нас дровяная, не газовая.
Ну вот и пришел домой, и махры принес для друзей-курильщиков. Набросились, понятно… Собрались в передней, свернули козьи ножки.
- Есть новости?
- Что-то застопорились у нас дела.
- Есть малость. Только у наших солдат еще один союзник есть. Хорошо помогает, лучше англичан с американцами.
- Ты о ком?
- О морозе. Говорят, еще хлеще будет.
- То-то у нас сейчас на полушубки заказы.
- Сысоева хоть поймали?
- Ловим.
И в это время зазвонил телефон. Клячкин трубку снял, послушал, протянул ее мне:
- Тебя…
- Слушаю, - сказал я и услыхал смешок Югова.
- Хорошо слушаешь?.. Лады. Кончай ночевать, быстро - в управление.
- Что-то случилось?
- Случилось. Давай поскорее…
Не вышло дома ночевать. Размечтался…
Оказалось, что радисты сумели поймать пеленг, а Безруков, на счастье, был в одном из передвижных радиопеленгаторов. Везение, конечно… Но ему еще больше повезло в том, что до запеленгованного объекта ехать было три минуты ровно. С арбатского двора, из-за мусорных баков передача велась. Двое их там было. Одному удалось уйти, второго Паша ранил.
Из управления отправились в тюремный госпиталь.
Накинув на плечи белые больничные халаты, мы с Юговым и Безруковым идем сначала в кабинет главврача. Фамилия Рольного Бук - так в паспорте значится. Мы прежде всего справляемся, можно ли с ним сейчас разговаривать. Оказывается, можно. Больной ранен в правую ногу, но кость не тронута.
Сейчас Бук сидит в кресле, листая только что вышедший номер "Огонька". Никакого удивления при нашем появлении он не проявляет.
- Откуда вы родом? - начал допрос Югов.
- Из бывшей республики немцев Поволжья, - четко произнося каждую букву, отвечает Бук.
- А каким образом очутились в Москве?
- Был призван в Красную Армию, дезертировал с целью действовать по заданию абвера.
- Что значит "действовать по заданию абвера"?
- Я радист. До войны работал в Саратове в радиомастерской, в штабе дивизии тоже действовал как радист. В Москве у меня была явка к резиденту.
- Имя и фамилия резидента?
- Отто Михельс.
- Это он был с вами во дворе?
- Да. Только, как я понял, ему удалось уйти?..
Югов не отвечает, да Бук и не ждет ответа: сам все видел. До сих пор он говорил правду.
А Югов уже спрашивал:
- Где вы получили эту явку?
- Под Наро-Фоминском. Мне дал ее тоже агент абвера Макс Зингер, работник штаба той же дивизии.
- Расскажите подробнее.
- Подробнее не могу: не знаю. Зингер - где-нибудь в дивизии или бежал. Михельс действует здесь, в Москве.
- Адрес явки?
- Большая Молчановка, двадцать три. Только едва ли вы там сейчас кого-нибудь найдете. Если провалена явка, то резидент тотчас же находит другую.
- В такой же квартире жили и вы? - собирал по крохам свою информацию Югов.
- Да, там же поместил он и меня…
Я слушаю агента и все более убеждаюсь, что он заваливает абверовца с откровенным удовольствием. Может быть, потому, что его бросили раненного, даже не оглянувшись. Несомненно, что он решил смягчить свою участь. Даже оправдаться пытался.
- Ни одного русского я не убил, да у меня и оружия не было. Передавал радиошифровки, и все. А вы не скажете, будут ли меня судить?
- Обязательно будут, - согласился Югов.
- Значит, прямо в Сибирь?
- Это уж как трибунал решит. А может быть, и здесь останетесь. Подождем, когда Михельса изловят. Для разоблачения его понадобитесь.
Допрос еще продолжался, когда меня позвали к телефону. Звонил Стрельцов. Ничего не объясняя, просил приехать.
На Петровку я пошел пешком. От нас это недалеко. Не видно ни очередей у магазинов, уже и следа не осталось от той спешки, беготни, распродажи вещей прямо на тротуарах и той напряженности, в атмосфере которой жила Москва во время эвакуации. Уже никто не спрашивал, выдержит ли город прорыв вражеских танков.
У Стрельцова я застал в кабинете облаченного в чистенький ватник Смирного, уже подписывающего протокол допроса, по-видимому законченного.
- Поздно приходишь, - недовольно проговорил Стрельцов, - машину, что ли, не мог взять? Знал ведь, если Стрельцов звонит, то не зря, а по делу. Теперь можешь сам допрашивать. Кое-что о связях с Михельсом, которого вы никак поймать не можете. Садись прямо на мое место и записывай, если он что-нибудь новое для вас скажет. Наш допрос мы уже провели.
- Значит, еще протокол подписывать? - неохотно протянул Смирный.
Я усмехнулся, подумав, что для меня тоже не сладко раскапывать чужой мусор.
- Придется.
- О Михельсе, что ли?
- О нем, - кивнул я утвердительно.
- Не хотелось мне раньше его выдавать, но ведь своя рубаха малость поближе к телу.
- Полбанды вашей немецкий шпион купил, - сказал я.
- Троих он купил, тех, что вашему ведомству передали. А я отказался. Ей-богу, не могу на мокрые дела отзываться.
- Значит, все-таки знали, что он из абвера?
Смирный пожевал губами, потом сплюнул в пепельницу. Явно не радовал его наш разговор. Я, признаться, даже не понимал его верности воровскому долгу.
- Знать-то знал. Но не идти же мне стучать. Кто тебе помогает - не капай на того. Ведь это он нам адрес магазина дал, даже сказал, кто вахтером будет. Правда, засыпались мы в этом магазине, но Михельс ни при чем. Не он выдал.
- А когда познакомились с Михельсом? - спросил я.
- В самом начале войны, в ресторане "Москва". Невядомский туда тоже ходил, он меня и свел с Михельсом. Мы, говорит, хорошо платим. Но если по правде, не из-за войны я отказался. Не моя война, и на фронт не хочу. Нам и без войны работы хватит. Отказался я из принципа.
- Какого?
- Мокрых дел не люблю. За них слишком большие сроки дают. Да и в этом деле, которое уголовка раскрыла, никого не убил, хотя и стрелял. Лучше сказать, отстреливался. Очень уж не хотелось влипнуть.
- Что же обещали Михельсу взамен? Связь-то у вас сохранилась.
- Ну, нашел ему подходящих ребят. Вот и все.
- А оказались неподходящие. Знали, что обманываете?
Смирный долго молчал, потом с хитрецой ухмыльнулся.
- В деле-то их не видел. Скрозь не смотрел. Потому и не дал проверенных.
Я уже знал, что Смирный исчерпан. Ничего более путного от него не услышу. Но все-таки спросил:
- А откуда вынырнул Невядомский? Ведь он не в законе?
- Если бы. Ты спину его видел? Он и сам мог паханом быть. Смелости необычной, честности тоже, умения редкостного. В карту с десяти метров ножом попадает. А наган его посмотри. Чистенький, смазанный.
Спрашивать Смирного, где живет в настоящее время Михельс, было наверняка бесполезно: со времени ареста его банды прошла, наверное, неделя, да и что Смирный мог сказать об этом, если он встречался с ним где-нибудь в подворотне. Я предпочел обходный маневр.
- А где бы мы смогли найти его, скажем, завтра или послезавтра?
- Трудно сказать. Называл он как-то Невядомскому один адрес. Кажется, Садовая-Кудринская, номер дома не помню. Или он там бывает, или живет. Москву он знает назубок. Жил здесь или учился. У нас связь с ним поддерживал Невядомский.
Смирный подписал даже не прочитанный им протокол допроса и вышел вслед за конвойным.
- Доволен? - иронически спросил Стрельцов.
- Придется еще раз допрашивать Невядомского, - вздохнул я. - Единственная связь с Михельсом.
…Но с Невядомским меня ожидал сюрприз. Югов хмыкнул, а Паша почему-то не отрывал глаз от моих сапог.
- Бежал Невядомский, - сказал он, отвернувшись.
- Из больницы? - вырвалось у меня. Я тут же вспомнил о своих опасениях, когда мы все трое встретили в больничном саду Невядомского, разгребавшего снег на дорожках.
- Конвойные были рядом, - сказал Паша, - а эта сволочь сумела перелезть через стену. Выяснилось, что за стеной уже дожидалась машина. Конвойные открыли стрельбу по машине, но не попали. Машина ушла, а нам теперь двоих искать надо. Что же вы молчите, Иван Сергеевич?
Югов ответил не сразу. Казалось, он мысленно собирал что-то, взвешивал, раздумывал, словно задачу решал. Я так ему и сказал.
- Ты, несомненно, прав, Вадим: именно решал задачу со многими неизвестными, - ответил Югов.
- И решили? - спросил я не без иронии…
- Где найти их сейчас? - сказал задумчиво Югов. - Конечно, нет. Я обобщал. И начал с Михельса. Первое, что мы о нем знаем, это то, что он давно живет в Москве. Вероятно, кончил здесь какое-нибудь высшее учебное заведение. Прочно, подсчитывая и анализируя, он собрал список пустующих в настоящее время квартир. Прежде чем вселиться, всегда узнавал точно: все ли жильцы уехали. Как он нашел Невядомского, не знаю, но возможность связаться с уголовным подпольем явно подсказал ему бывший врангелевец. Это сразу же расширило агентурную сеть Михельса. И думается, что побег Невядомского - дело его рук. Уголовное подполье, как ни почистил его Стрельцов, все еще существует. Дезертиров, верно, стало поменьше. Многие из бежавших вернулись в свои части, но кое-кто и остался. Я как-то, ребята, съездил на Тишинский рынок. Вот где раздолье для жуликов и скупщиков краденого. Там и развлечения есть: гадалки, качели, можно и в картишки перекинуться. Я заинтересовался, почему не закрывают рынок? Пожилых милиционеров много, но ни один ничего путного не сказал. Дают наряд на рынок, и лови, кого заметишь. И все. А пока он есть, у Михельса всегда найдутся желающие помочь…
17. Макс Зингер
Назавтра, едва я пришел на службу, - звонок. Югов.
- Явился? В самый раз. Будем говорить с Невядомским. Взяли его на Казанском. Хочу его о Зингере расспросить.
- Зингер… Зингер… Что-то знакомое… Убей - не вспоминается…
Югов сказал с сожалением:
- Везет мне на работничков. У одного с сообразительностью неважно, у другого - с памятью…
То ли это его ехидное сожаление меня задело, то ли все само собой выплыло, но только я уже знал, что ответить Югову.
- Я вспомнил, кто такой Макс Зингер, Иван Сергеевич. Протокол показаний Бука. Кажется, кто-то из штаба нашей дивизии под Наро-Фоминском. Даже воевал у нас, не скрывая своей немецкой фамилии.
Югов неодобрительно пожевал губами.
- Почему раньше не вспомнил?
- Вы не давали никаких заданий по этому имени. Я был убежден, что вы сами выясните его судьбу в штабе той же дивизии.
- Без вести пропал, когда мы отходили от Наро-Фоминска. Таковы официальные сведения. Я лично думаю, что ему нужно было попасть в Москву. Видимо, пропавший без вести Зингер и нашелся в Москве. Думаю также, что в этой абверовской шайке хозяин - он, а не Михельс…
Допрашиваем Невядомского днем. Вопросы задаю я. Югов только присутствует.
- Как будем именовать вас в протоколе допроса. Невядомским или Вадбальским?
- Честно?
- У нас с вами разные понятия о чести. Я говорю об имени в протоколе допроса.
- Поскольку Вадбальский юридически уже умер, остается Невядомский. Спрашивайте. Может быть, еще и уйду от вышки.
Князь знал точно, что, если он поможет нам в розыске обоих агентов, высшую меру наказания ему могут и не дать. Какой-то шанс на житие есть. Значит, прикрывать Михельса с Зингером он не будет. Но здесь уже другая игра пойдет: придется ли нам прикрывать его от них? И Михельс и Зингер теперь в какой-то мере будут зависеть от его показаний. Ему известно, конечно, далеко не все, связанное с предстоящими операциями. Но кое-что, несомненно, известно. Так не проще ли заткнуть ему рот таким же воровским способом, каким была передана записка? Но прикрыть его мы, конечно, прикроем. Пусть только решит, что ему выгоднее: быть честным с нами или с абвером?
Все это я последовательно излагаю Князю. Он ни о чем не спрашивает, только на губах блуждает этакая понимающая усмешка.
- Я уже догадываюсь, что меня ждет до заседания трибунала или военной коллегии соответственной судебной инстанции. Значит, одиночка, одиночные прогулки на тюремном дворе. Может быть, даже пасьянсы дадите возможность раскладывать?
Я смотрю на Югова, он улыбается.
- У нас это не принято, - говорит он.
Допрос продолжается. И опять его веду я.
- Вы давно знали, что Зингер - тоже агент абвера?
- Знал…
- Какие у него намерения?
- Подготовить с блатными крупный диверсионный акт.
- Где именно?
- Ну, скажем, взрыв на продовольственных складах в Сокольниках.
- Предложенный план акции был Зингером уже подготовлен в деталях или предлагалось это продумать вам?
- Предлагалось продумать мне с участием Михельса.
- Значит, резидентом стал Зингер?
- Нет, после удачной акции он намерен вернуться в абверовский центр на Западном фронте.
- Вы подписывали какой-либо документ как агент абвера?
- Нет.
- Ну а теперь адреса, явки, квартиры. Что помните. На этом пока и закончим.
- Снегиря, который меня из тюремной больницы вывез и у себя поселил, я вам не выдам. Его дела с Михельсом - только мой побег. А немцев ищите в пустующих квартирах на Таганке. Поближе к бывшей шашлычной. Где-то там скверик есть, на котором они околачиваются. А со мной, что ж? Зовите конвойных. Оревуар, как прощались когда-то в хороших барских квартирах.
18. Арбатский рынок
Снегиря я не искал. Для того чтобы найти его, нужен был всего лишь один телефонный звонок в уголовный розыск. И вот - последовавший телефонный разговор.
- Стрельцов? Это Вадим Глотов говорит. Ищу вора по кличке "Снегирь". Он работал на Михельса, вернее, один раз сработал, подготовив побег Невядомскому из тюремной больницы.
- Ох и зол я был на вас за этот побег, - сердито прерывает меня Стрельцов, - но тебе определенно везет, счастливчик. А Снегиря твоего я знаю. Ищи его в полуподвале углового дома в Столешниковом. На хлебах у Мокея-мойщика в Сандуновских банях. Больших дел у Снегиря давно не было. А о малых можно потолковать. Есть о чем…
Снегиря застал я сразу в его полуподвале в Столешниковом, точно следуя описанию Стрельцова… Снегирь собирался обедать и охотно угостил меня воблой в неограниченном количестве, узнав, что я пришел к нему от Стрельцова. Югова он не знал, а со мной, оказывается, встречался. Было это в прошлом месяце, иначе говоря, в октябре, когда сестра с матерью уезжали в эвакуацию, а меня, возвращавшегося вечером из редакции, загнали в бомбоубежище на Кировской улице. Снегирь был одним из трех мужчин, примостившихся у выхода из убежища, словесные портреты которых я по окончании воздушной тревоги сообщил по телефону Стрельцову. Немолодой, с глубокими морщинами у губ, Снегирь казался самым хладнокровным и рассудительным из тройки, от которой я и узнал о существовании множества опустевших московских квартир. Взгляд у него был цепкий, пронзительный, сразу запоминающий виденное. Одет хорошо: почти новый, видимо недавно купленный, свитер, синий - под стать глазам, туфли на толстой резиновой подошве, брюки темно-серые, прилично отглаженные, даже и не заметишь, что владелец их только что валялся на койке.
- У меня глаз точный, не ошибусь, если запомнил, - сказал он, говоря о нашей первой встрече. - Что же Стрельцов от меня хочет? Завязать мне или подождать лучшего случая?
- Помощи твоей хочет: где взять обоих немчиков?
- Кто брать будет?
- Скажем, я.
- Тебе их никогда не взять. Молод да и горяч слишком.
- Может, хоть дом укажешь.
- В том и загвоздка, милок, что адресов у них много. Знал бы, не стал молчать.
- Для Невядомского же сразу нашел.
- А я и не искал. К себе привез, у себя и поселил. Пока не вызнали. Князя ты взял?
- Точнее - мы. И Михельса возьмем. Только бы адрес, как ты говоришь, вызнать.