Я в курсе всего этого, потому что теперь мы вместе владеем земельным участком и общаемся. Причем с возрастающим интересом и удовольствием. Боюсь загадывать наперед, но, думаю, вот-вот наши отношения выйдут за рамки дружеских.
Вроде бы все хорошо, даже лучше, чем можно было надеяться.
Но одно меня мучает, не давая спокойно жить дальше, перечеркивая все. Я никому не говорю об этом, но… Это повторяется все чаще. Интервалы становятся короче, и мне больше не удается уговорить себя не замечать, не обращать внимания.
Иногда по ночам я просыпаюсь от неясного тягучего ощущения. Встаю и босиком иду к окну, долго смотрю на море огней далеко внизу. Жду, пока меня покинет острая тоска по испытанному однажды чувству.
В тот краткий миг, когда я приблизилась к Азалии и заглянула в ее ( пожалуй, не только ее ) глаза, поймала ускользающий, гаснущий взгляд, мне показалось…
Нет, не показалось! Я ясно поняла, что означает обладать Властью. Могуществом.
Это ощущение, молнией пронзившее все мое тело, было ярким и сочным. Я узнала, насколько это сладостно – возвыситься над окружающими людишками, унылыми, постными, пресными человечками. Особенно – над мужчинами, которые готовы будут на что угодно, лишь бы я позволила им насладиться моим обществом.
Жан. О, как бы я отомстила ему!.. Заставила бегать за собою жалкой дворняжкой. Сидеть у ног, покорно испрашивая подачки. Скулить от счастья, если я одарю его беглым взором…
Думая об этом, я ненавижу Татьяну, которая вмешалась и все испортила.
Я вспоминаю, как любовно и завораживающе звучал в голове тихий, вкрадчивый голос. Как удобно устроился в руке ритуальный нож… Ведь я не пожелала избавиться от него, сохранила, не выбросила, не закопала вместе со всем остальным. Татьяна не подозревает о его существовании, он надежно спрятан – только мне известно, где именно.
Я страстно, до боли в сердце хочу прикоснуться к ножу, погладить лезвие и рукоятку, взять его в руки и… До сих пор мне удавалось не делать этого. Пока я нахожу в себе силы не открывать тайник и даже не смотреть на нож.
Постепенно наваждение рассеивается. Я начинаю думать о своем несчастном отце, вспоминаю, через что пришлось пройти мне самой. Думаю о том, что сделала ради меня Татьяна, и мне становится стыдно и горько. Я понимаю, что противна сама себе.
Бреду обратно в кровать и долго плачу, очищая, освобождая свою душу от чего-то темного, невозможного.
А потом незаметно засыпаю, не позволяя себе даже на мгновение задуматься о том, что может случиться, если ( когда? ) в одну из таких ночей морок меня не отпустит…