Но сейчас пейзаж был иным. Задумавшись, я не замечала ничего вокруг, а теперь изумленно озиралась по сторонам. Куда я умудрилась забрести? Пустырь окружали покосившиеся деревянные строения. Не то сараи, не то бараки. Пространство между ними поросло бурьяном. Двери многих построек сорваны с петель, окна выбиты. Всюду валялись железки, полусгнившие доски, автомобильные шины. Людей видно не было.
Неужели заблудилась? Но ведь шла по прямой, никуда не сворачивала. Да и не могло здесь быть ничего такого! За последние годы город изменился, превратился в миллионный современный мегаполис. Его активно застраивали жилыми небоскребами, офисными центрами, отелями, спортивными и торговыми комплексами. Прокладывали новые дороги и двухуровневые автострады. Прорыли метро, перечеркнули реку и озера новыми мостами. Институт, где я работала, находился близко к центру Казани, здесь не могли оставить такую безобразную язву!
Я сделала несколько шагов и остановилась. Нет, туда не пойду. Пустырь и эти домишки выглядели довольно зловеще. Лучше повернуть назад и спросить у кого-нибудь дорогу.
Повернула назад и обомлела. Дома исчезли! Не было ни детского садика, ни парка. Теперь передо мной зиял провалом огромный котлован, на другом берегу которого возвышался реденький лесок.
Как я сюда попала? И куда – "сюда"? Я прикрыла глаза и попыталась успокоиться. Тихо, тихо. Главное, не нервничать. Это одно из видений: раньше мерещились чудовища, теперь – незнакомое место. На самом деле я стою где-нибудь в парке, возле горок с качелями, и пугаю своим диким видом малышей и мамочек.
Но успокоиться не удавалось. Что, если на этот раз мне не удастся выбраться? Так и придется блуждать в этом непонятном мире и неизвестно кто будет бродить рядом?
Надо двигаться. Просто идти. Но это было тяжело. Я глянула под ноги: сапоги застревали в красноватой вязкой грязи. Я с трудом выдергивала ноги из противного месива и снова проваливалась по щиколотку. К тому же было ощущение, что жижа затягивает вниз. Трясина! Самая настоящая трясина!
В младших классах я прочла "А зори здесь тихие…", и самое сильное впечатление на меня произвела страшная смерть Лизы Бричкиной, которая провалилась в болото.
Я отчетливо представляла себе смертный ужас, когда грудь сдавливает свинцовая тяжесть и неоткуда ждать спасения. Невозможно пошевелиться, густая жижа заливается в широко раскрытый в крике рот. Я кожей, нутром чувствовала тоску Лизы, ее огромную жажду жизни. Как страшно умирать такой молодой и видеть рядом лишь угрюмые, склоненные к тебе деревья, похожие на участников похоронной процессии.
Разом вспомнив все это, я не удержалась и заплакала от страха.
– Мамочка, мамочка, – бормотала я, прижимая ко рту руки.
Сделала шаг – и он дался на удивление легко. Я поскользнулась, чуть не упала. Снова шагнула. Под ногами было грязно, но по крайней мере меня больше не засасывало вниз.
Зато теперь вокруг клубился туман. Молочно-белый и такой густой, что я не могла разглядеть вытянутую перед собою руку. Сразу стало холодно и сыро, словно я не шла, а плыла по воде. Пахло так, будто неподалеку протекала речка, были пруд или озеро. Мне даже послышался тихий плеск воды.
Туман казался живым. Теперь я знала, что уже не одна в этом ранее пустынном месте. Под ногами неведомого существа чавкала грязь. Оно перемещалось, оказывалось то слева, то справа. Хрипло, со свистом дышало и пристально наблюдало за мной. Выжидало. И было готово в любую минуту броситься, сомкнуть свои челюсти на моем горле. Я откуда-то знала, что оно было очень, очень голодным.
Я беспомощно крутила головой по сторонам, но ничего не видела.
"Не могу, больше не могу…" – вертелось в голове.
И снова, как тогда, в день папиных похорон, пришла мысль: быстрее бы уж. Только теперь я знала, чего именно ждала. Нужно было принять неизбежное. Если это должно случиться, так пусть уже случится. Не буду больше бегать, бороться, прятаться от судьбы. Я опустилась на грязную влажную землю, подогнув под себя ноги. Никогда в жизни мне не хотелось умереть, я ни разу не задумалась о самоубийстве, но сейчас почти просила смерти.
И в эту минуту раздался телефонный звонок.
Это был гимн жизни. Зов из привычного, реального мира с голосами прохожих, сигналами автомобилей, смартфонами, компьютерами. Того, где люди не попадают в несуществующие места, не проваливаются в трясины и не плутают в тумане, населенном невиданными тварями. Трясущимися руками я достала из сумочки телефон, нажала на кнопку.
– Привет, – беззаботно произнес Жан.
Я силилась ответить и не могла, только крепко сжимала телефон в одеревеневшей руке. Зубы стучали, как от холода. Закрыв глаза, слушала, как Жан зовет, вновь и вновь произносит мое имя.
– Девушка, вам плохо? – спросил кто-то.
Я подняла голову. Надо мной склонился пожилой мужчина в смешной шапочке, похожий на постаревшего Мурзилку.
– Вы больны?
– Да она пьяная! – уверенно сказала какая-то женщина.
– Нет, не похоже. Вроде одета прилично, – вступил в дискуссию кто-то третий.
– Может, "Скорую" вызвать? – предложил "Мурзилка".
– А то только неприличные пьют! Все пьют! Тем более молодежь! – не сдавала позиций женщина.
Я обнаружила, что сижу прямо на тротуаре, у входа в парк. В телефоне слышался голос Жана. Вокруг – ничего необычного, ни липкой грязи, ни пустыря, ни тумана. Только кучка граждан, активно обсуждающих, пьяна я или больна.
С трудом, пошатываясь, я поднялась на ноги. Старик в шапочке с готовностью подал мне руку.
– Вас проводить? Или врача вызвать?
– Нет-нет, у меня машина рядом. Спасибо, – слабо улыбнулась я и неверной походкой поспешила прочь. Стараясь не смотреть, как старик печально качает головой, провожая меня взглядом.
Глава 12
Уже из машины я перезвонила Жану.
– Аллилуйя! – с облегчением отозвался тот. – Что стряслось? Напугала до смерти… Звоню, зову.
И в этот момент я поняла, что сейчас все ему расскажу. Потому что больше некому. Татьяна, где ты?.. Я чувствовала себя одинокой и потерянной. Мне необходимо было поговорить с кем-то, кто хотя бы выслушает, а может, и посоветует что-то дельное. Не с Ирой же советоваться – у нее один ответ: "Иди к врачу". Но я была уверена, что дело вовсе не в болезни или стрессе.
Ладно, с Жаном мы, как ни крути, не чужие. Он, в общем-то, неплохой человек и вроде бы искренне переживает. Искренне ли? Пожидаев ведь актер. Однако выбирать не приходится. А у Жана, как сейчас говорят, креативное мышление. Нестандартный подход ко многим вещам, в чем я, к сожалению, убедилась на собственном опыте. Но в данной ситуации это, возможно, на пользу.
– Послушай, Жан, я…
Он умолк на полуслове: оказывается, что-то говорил.
– Я-то слушаю. А вот ты меня – нет, – слегка обиженно произнес он.
– Прости… У меня… кое-что произошло. В общем, появилась проблема. Вернее, не проблема, а… – Ох, как же тяжело! Я сбилась и уже жалела, что завела этот разговор.
– Тебе нужно выговориться, так? – спокойно спросил Жан.
Ура! Он и сам все понял.
– Так и есть. Мы можем поговорить?
– Забыла? Я предлагал, если что нужно, обращайся. В любое время.
"Все-таки какой он молодец! – Я против воли была растрогана. – Хотя и сволочь, конечно".
– Завтра? Часов в десять? Или у тебя репетиции?
– Не важно, что там у меня. Куда прийти?
– Давай встретимся в кафе на Гоголя. Возле твоего дома. Там не шумно. Мы часто туда ходили, – зачем-то сказала я, и голос опасно дрогнул. Дернул черт за язык! Только бы не заметил!
Жан, разумеется, не мог не заметить.
– Помню, Манюня. Как же глупо…
– Пожалуйста, не надо! Мне правда не до этого и… все позади.
– Просто это так похоже на свидание, – мягко и чуть виновато проговорил он.
Играет или вправду грустит о прошлом? Вечно с ним так: не поймешь что к чему.
– Нам было хорошо вместе. У меня никогда ни с кем не было таких отношений. Не сердись.
– Я не сержусь. И это не свидание, – отрезала я.
Не хватало разнюниться! Я ругала себя за безволие, потому что знала: между нами ничего и никогда быть не может. И обида велика, и любовь закончилась, и Жан никогда не изменится. Я переболела им и не собиралась начинать все сначала.
Так почему так ноет душа? Откуда эта глухая тоска?
После разговора я съездила на кладбище к дяде Алику: вчера туда не попала. Позвонила Зое Васильевне, чтобы узнать, как найти могилу, а та предложила съездить вместе. Мы положили цветы на заваленную венками и букетами могилу, поплакали, погоревали. О вчерашнем эпизоде Зоя Васильевна не упоминала. Возможно, попросту забыла: слишком погружена в собственное горе, чтобы обращать внимание на окружающих.
Попала домой я лишь поздно вечером. Когда отвезла Зою Васильевну домой, та ни в какую не хотела меня отпускать. Пришлось подняться, попить чаю, поговорить. Потом пришла с работы Елена Васильевна, которая некоторое время решила пожить с сестрой, и я смогла уйти.
Уже забравшись в ванную, с досадой вспомнила, что хотела покрасить волосы, но забыла краску в машине. Ладно, пес с ней, с краской. Можно и завтра. А лучше в салон сходить. В сердце кольнуло: Жан увидит меня такой страхолюдиной!..
Ну и пусть! Так даже лучше! Кто он мне, чтобы перед ним красоваться?
Утром специально надела простые джинсы, водолазку и светло-голубую куртку, волосы гладко зачесала в строгий пучок. Из косметики – только тушь и прозрачный бледно-розовый блеск. Не на свидание же, в самом деле!
В кафе, кроме нас, никого не было. Мы подошли к дверям одновременно. Жан пришел пешком – жил в соседнем доме. Если его и удивили мой измотанный вид и седина, он этого не показал.
Сам Пожидаев не изменился: был все так же хорош собой. Я снова невольно залюбовалась им. Высокий, широкоплечий, большеглазый, с густыми волнистыми волосами того редкого оттенка, который принято называть пшеничным. Лицо выразительное, с правильными чертами и ямочками на щеках. Единственным недостатком идеальной внешности был курносый нос, поэтому Жан терпеть не мог поворачиваться к кому-либо в профиль. Я и не заметила бы этого изъяна, но он сам однажды пожаловался мне на досадный промах природы. Ничего, в шутку говорил он, стану звездой – сделаю пластику. Впрочем, почему в шутку? Во всем, что касалось его персоны и обожаемой профессии, Жан был предельно серьезен.
Сегодня на нем был белый свитер с высоким горлом и серые джинсы. На мизинце красовалось кольцо с прозрачным камнем. Прежде я его не видела.
В заведении всегда царил полумрак, и на столах для клиентов зажигали маленькие свечки в круглых стеклянных подсвечниках. Мы, не сговариваясь, выбрали столик подальше от выхода, в самом углу, возле окна.
– Что будешь? – спросил Жан. – Есть хочу, как сто китайцев!
Он улыбнулся. Было время, когда за одну его улыбку я с готовностью отдала бы десять лет жизни.
У меня аппетита не было, но не сидеть же за пустым столом.
– Кофе со сливками, пожалуйста. И шоколадное пирожное, – заказала я.
Официантка послушно чиркнула в блокнотик и повернулась к Жану. В глазах сразу зажегся огонек. Девушки всегда на него реагировали.
"Я ревную?" – спросила я себя. И не смогла ответить.
Жан заказал греческий салат, отбивную с овощами и ананасовый сок. Он всегда и везде его заказывал.
Официантка ушла. Пожидаев поставил локти на стол, сцепил ладони и уперся в сплетенные пальцы подбородком. Его любимая поза. Взгляд получается интимный, глаза в глаза.
Что такое, в конце концов?! Сколько можно этих воспоминаний?
– Видишь, я изменилась, подурнела, – с места в карьер начала я, чтобы развеять свое размягченное меланхоличное состояние. – Не перебивай, пожалуйста! В то, что со мной происходит, сложно поверить, но уверяю тебя, я не тронулась умом и ничего не выдумываю…
– Многообещающее начало, – хмыкнул Жан, – но я в курсе, что ты не сумасшедшая.
Я прикусила губу, обдумывая, с чего начать. Нам принесли заказ. Жан немедленно принялся за салат. Я посмотрела в чашку с кофе и стала рассказывать. Старалась говорить спокойно, не слишком вдаваясь в детали, но против воли срывалась на эмоции. Рассказала про брак отца с Азалией, про ссору с папой, уход из дома и непростые отношения с мачехой. Потом перешла к событиям последних месяцев. Подробно описала свои видения. Поделилась подозрениями.
Жан слушал внимательно, не забывая при этом есть. То, что война войной, а обед по расписанию, был одним из немногих жизненных принципов, которые он соблюдал. К моменту, когда я закончила, перед ним стояла идеально чистая пустая посуда. Сама я к еде не притронулась, но, умолкнув, выпила залпом всю чашку. Кофе остыл, но это было неважно: в горле пересохло, хотелось пить.
– Да… Такого я не ожидал.
– Я сама не ожидала. Но это правда, – почти жалобно сказала я.
– Не сомневаюсь, – успокоил он. – Но что со всем этим делать?
– Только не надо посылать меня к врачам!
– И не собирался.
Жан опустил глаза и довольно долго молчал, а после выдал:
– Ты не думала, может, это что-то вроде порчи?
– Вроде чего? – опешила я. – Ты в это веришь? В колдовство, черную магию и всю эту чепуху? Или шутишь?
– Не такую уж чепуху, – возразил Жан. – И я не шучу. Сейчас многие верят. На свете множество необъяснимого.
– Да, но… Это средневековье какое-то.
– Ты и сама нечто подобное предполагала, – проницательно заметил он. – Давай рассудим. Тут можно подумать только на две вещи. Либо ты сбрендила… Не надо сверкать глазами, я не говорю, что сам так считаю. Либо кто-то тебя изводит.
– Кто?
– Не придуривайся. Твоя Азалия.
– Она не моя. Хорошо, но зачем? И как она это делает?
– Не важно зачем. И черт ее знает как. Важно, каким образом все прекратить.
– Скоро она уедет, может, нужно просто подождать…
– Ага! – Жан хлопнул ладонью о стол. – И что от тебя останется через месяц?
Возразить на это было нечего.
– Надо что-то делать, и быстро!
Мне внезапно подумалось, что Пожидаев сейчас предложит переехать и пожить у него. Если он заговорит об этом, я соглашусь? Но, как выяснилось, он заговорил о другом.
– Нужно обратиться к знающим людям.
– К священнику? Да я же не верующая и…
– Нет же! – досадливо перебил он. – Надо идти к экстрасенсам или как там их…
– Что? – От удивления я даже рассмеялась. – К кому? Искать по объявлениям потомственную гадалку Фатиму или ясновидящую Марию? Не хватало еще с аферистами связываться!
– Не надо никого искать. Я знаю такого человека, – спокойно сказал Жан.
– Что? – Я вытаращила глаза. – Как это – знаешь? Откуда?
– Спокойно, Маша. Я Дубровский. Наша редактор, Светлана… Не думай даже, у меня с ней ничего нет.
– Я и не думаю. Мне без разницы.
– Так, на всякий случай. Чтобы ты себя не накручивала. Ей лет сто. Или сто пятьдесят. Но баба умная. Старой закалки. Журналисткой работала, несколько пьес написала. Короче, она рассказывала – под водочку, ясное дело! – про свою подругу. Жанну. Эта Жанна переводчицей работает. Заметь, с японского. Так вот, она – самый настоящий экстрасенс. Говорит, к ней очереди выстраиваются! Кто только не ходит. – Он выразительно показал пальцем на потолок. – Но попадают только через своих. По рекомендации.
– Ну не знаю… Никогда к таким не ходила.
– Все когда-то бывает в первый раз.
Если он ляпнет про наш с ним, точнее, мой первый раз, я его ударю.
Но Жан ничего такого не сказал.
– Подумай, что ты теряешь? Или у тебя есть другие варианты?
– Нет конечно.
– Вот именно. А вдруг поможет? Попробовать стоит! Мне что, волоком тебя тащить?
Отчего он так настойчив? Это странно… Хотя в глубине души мне нравилось, что Пожидаев за меня переживает.
– Хорошо, уговорил. Почему нет? Схожу к этой чудо-Жанне.
– Вот и умница. Прямо при тебе Светлане позвоню. Пусть устроит встречу.
Он достал телефон и принялся искать нужный номер. Я слушала, как Пожидаев разговаривает со "столетней" редакторшей, и думала: почему природа так несправедлива? Бедному филологу Илье и на ноготок привлекательности не досталось, зато у Жана – перебор.
Но мало того, что красив, окаянный, так еще и каждой умеет дать понять, что она единственная и самая желанная. Неважно, кто она, сколько ей лет. И ведь клюют! Бьет без промаха, как снайпер. А уж когда бедолага попадется… Единственное, что можно сделать, – не влюбляться. Использовать его, как он использует тебя. Играть, как играет он. К сожалению, у меня не получилось.
Неожиданно проснулся аппетит, и я с удовольствием доела свое пирожное. Оно оказалось свежее и вкусное.
Закончив разговор, Жан убрал мобильник.
– Все, Светлана сейчас позвонит Жанне, а она – тебе.
– Мне? Вот так… сразу?
– А зачем устраивать игру в испорченный телефон? Сама с ней договоришься.
Больше говорить было не о чем. Жан выслушал, посоветовал и даже помог. Надо вставать и идти. Но не хочется!
Говорят, бывший любовник – как домашние тапочки. Тепло, привычно, удобно. Правда, с Пожидаевым спокойно не было никогда. Но сейчас я впервые за долгое время почувствовала себя защищенной. Кто-то взялся решить мои проблемы. Помочь. Хотя и чудно, что это оказался именно Жан.
Однако надо идти. Я позвала официантку.
– Ты уходишь? – Казалось, он огорчился. И это было приятно.
– Да, пойду. У тебя ведь тоже, наверное, дела.
– Нет у меня никаких дел. – Он прямо смотрел мне в глаза, и я не могла понять, что читается в этом взгляде.
Официантка подошла и спросила, как мы будем платить: вместе или по отдельности. Мы ответили хором:
– Вместе, я заплачу, – сказал он.
– По отдельности, – проговорила я.
Официантка улыбнулась.
– Что за глупости? Я не могу тебя угостить?
– Это не свидание, – напомнила я. Жан хотел сказать еще что-то, но я с улыбкой прервала: – Хотя, если уж тебе так хочется, можешь заплатить.
Он выразительно закатил глаза, отсчитал нужную сумму.
Больше тянуть было некуда. Но мы продолжали сидеть за столиком.
– Чего мы ждем?
Сказала – и почувствовала себя глупо: как будто намекаю ему на что-то! Я рывком поднялась со стула. В сумке заныл телефон.
– Добрый день, меня зовут Жанна, – раздался низкий, хорошо поставленный голос. – Вы Дина?
Жанна! Со всеми этими сердечными переживаниями я почти забыла, что дама-экстрасенс должна позвонить! Мы договорились встретиться через час: как выяснилось, завтра она куда-то уезжает и ее долго не будет в Казани. Женщина объяснила, как до нее добраться, попросила не опаздывать и повесила трубку.