– И ничего не докажешь. Он вполне мог приподнять капот самолета и вытащить щуп. А мог и не делать этого.
Немного позже я спросил, почему мы не на том шоссе, которое ведет в Лондон. Мисс ван Эльц спокойно ответила: "Подожди, увидишь", и вскоре после этого она остановилась у тротуара в переулке рядом с широкой и оживленной Мэрилебон-роуд.
– Следуй за мной… в болезни и во здравии, – с усмешкой сказала Джет, и мы очутились в приемной врача, в пристроечке при небольшой частной клинике, которая мне явно была не по карману. Из таблички я узнал, что врача зовут доктор Рави Чанд и он гражданин штата Уттар-Прадеш. Уттар-Прадеш – это в Индии.
– Только ненадолго! – предупредил я. – К половине третьего я должен быть на Вуд-лейн.
Джет ничего не ответила, но, должно быть, сотворила какое-то чудо: не прошло и пятнадцати минут, как меня уже осматривал, ощупывал – короче, выворачивал наизнанку деловитый и высокообразованный врач-индус, непрерывно сверкающий великолепными зубами. Потом врач вызвал Джет – в качестве лица, отвечающего за мое здоровье, – и сообщил ей, тщательно, на индийский манер выговаривая каждое слово:
– Дорогая Джет! У твоего нетерпеливого доктора Стюарта нет никакой лучевой болезни. И к поломанным ребрам его заболевание тоже никакого отношения не имеет. У него развивается сыпь, пока что ее не видно, но через пару дней, а может, и раньше – например, сегодня к вечеру, – на коже появятся вздутия, которые потом превратятся в язвочки. Он заражен инфекцией, которую я пока что распознать не могу. Надо вырастить культуры и сделать анализ крови. На работу ему пока что выходить нельзя. Я могу прописать ему противорвотное. Возможно, эта новость тебя не обрадует, дорогая Джет, – кстати, очень рад тебя видеть, – но я не советовал бы тебе спать с этим молодым человеком, пока мы не выясним, насколько заразно его заболевание.
– Да он мне пока и не предлагал, – сказала моя скромница.
– Это нечестно! – возмутился я. – Кто сказал, чтобы я не спешил? Считай, что предлагал!
Рави Чанд улыбнулся, поразмыслил, разглядывая свои ногти – более светлые, чем кожа смуглых рук, – и порекомендовал мне отдохнуть в постели в его клинике (одному) по крайней мере до завтра или же до тех пор, пока он не выяснит, что со мной стряслось.
– Мне это не по карману, – возразил я, но доктор Чанд немедленно ответил, что здоровье дороже. Он лично позвонил на Би-би-си и всполошил мое начальство. Я провел несколько малоприятных часов: меня тыкали иголками, пичкали таблетками, просвечивали рентгеном, мне сделали компьютерную томографию и довольно унизительные исследования кишечника. Кроме того, меня заставили составить список всех мест, где я побывал за последние два месяца. Дойдя до середины списка, я наконец сообразил, что могло со мной стрястись, и сказал об этом своему индийскому инквизитору. Тот ужасно обрадовался.
– Коровки, значит? Так я и думал! Молочко, значит, некипяченое? Паратуберкулез!
Он нахмурился.
– Однако ни одной из известных форм туберкулеза у вас не обнаружено. Туберкулиновые пробы я сделал с самого начала…
И он умчался – хрупкий, веселый, в твердой решимости раскрыть тайну.
В палате – точнее, спальне, которая сделала бы честь любому отелю, – я включил телевизор. Один из моих коллег вместо меня предсказывал на завтра холодные ливневые дожди и возможное прояснение в Уэльсе во второй половине дня. Я с радостью обнаружил, что тошнота поулеглась. Вечером ненадолго заехала Джет. Она пришла ко мне в антиинфекционной хирургической маске. Джет неосторожно спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Я предоставил ей объемистый список. Она поморщилась.
– В болезни и во здравии! – насмешливо напомнил я.
– В богатстве и в бедности, – кивнула она. – Я обещала Рави оплатить твое пребывание в клинике, так что первый пункт, "привезти кредитки", можешь вычеркнуть. Кредитки тебе не понадобятся.
– Так мы не договаривались, – сказал я. – Привези кредитки, пожалуйста.
– Я оплачу твой счет из тех денег, что получила, когда ухаживала за твоей бабушкой. Ведь эти деньги – из твоей зарплаты на Би-би-си, я правильно понимаю?
Я покачал головой.
– Слушай, Джет, после всех этих жутких анализов могла бы оставить мне хоть капельку самоуважения!
– А-а… – она растерянно заморгала. – Знаешь, я не привыкла к таким людям, как ты. К людям, которые полагаются только на себя. Обычно приходится иметь дело со взрослыми мальчиками, храбрыми, но нуждающимися в поддержке. Им надо, чтобы их утешали, держали за ручку… Почему тебе этого не надо?
"Когда-нибудь, может, и понадобится", – подумал я.
А вслух повторил:
– Пожалуйста, привези мои кредитки.
Наутро (то есть в четверг) зеркало подтвердило прогнозы доктора-индуса. Вокруг губ вылезли три болячки. Еще несколько подобных же бутонов расцвело от лба до подбородка, от подбородка до пояса и кое-где еще. Однако многознающий уроженец Нью-Дели остался весьма доволен и прислал ко мне медсестер с новой партией пилюль, шприцов и тампонов.
Сам доктор снова влетел в мою палату в то время, когда у здоровых людей бывает ленч – мне есть не хотелось совершенно, – и с нескрываемым удовольствием сообщил мне свой, то есть мой, диагноз.
– Ну, самая хорошая новость – это что настоящего туберкулеза у вас нет. Впрочем, это мы уже установили в самом начале. В остальном же могу сообщить, что у вас, дорогой доктор Стюарт, обнаружен какой-то новый штамм и без того редкой разновидности mycobacterium paratuberculosis!
Он остановился, видимо, ожидая от меня какой-то реакции. Но я только тупо подумал, что, видно, на этой неделе мне единственно суждено выслушивать длинные и непонятные медицинские термины и прочую галиматью в том же духе.
– Вся проблема в том, – продолжал доктор Чанд со своим четким индийским выговором, – что выращивание микробной культуры может занять несколько недель: эту бактерию на редкость трудно вырастить в чашке Петри.
– Я не могу сидеть тут несколько недель! – ужаснулся я. – Мне на работу надо!
– Да что вы! Столько времени мы вас тут держать не будем. Мы уже начали курс лечения антибиотиками. И, насколько можно судить на данный момент, у вас не развилось ни болезни Кронна – а это очень хорошо, – ни болезни Джона – что еще лучше, – которая передается от коров человеку – такое бывает, хотя и довольно редко. Самое же лучшее то, что, судя по вашему нынешнему состоянию, вы должны полностью оправиться.
Он остановился, подумал, затем сказал:
– Инфекция, которую вы подцепили, этот неизвестный штамм mycobacterium paratuberculosis… она происходит от культуры, выведенной для того, чтобы определить, при какой температуре пастеризации в молоке погибают все болезнетворные бактерии. Я бы предположил, что вы напились сырого молока от коровы, зараженной новой разновидностью…
Он снова остановился, потом продолжал:
– Я вижу, вы понимаете, о чем идет речь.
"Экспериментальное стадо, – подумал я. – Смешанное стадо с представителями разных пород: "шаролезы", "херефорды", "Энгусы", "брамины"… "фризы"…"
Стадо, изолированное на острове, размножающееся только внутри себя… Теперь понятно, зачем на Троксе коровы.
– О случаях заболеваний паратуберкулезом среди людей известно очень мало, – жизнерадостно продолжал индус. – Если хотите, я принесу вам несколько брошюр. И, может быть, за это вы мне расскажете, где найти ту корову?
– Спасибо… да, расскажу. А когда я смогу выписаться?
Врач поглядел на часы, но моя надежда оказалась тщетной.
– В воскресенье, – сказал он. – Может быть. Результаты анализов, которые я провожу, станут известны не раньше чем в воскресенье утром. Я и так ускорил их, насколько возможно.
Он чопорно улыбнулся.
– Со временем я опубликую полученные данные. Ну, а пока что я буду хранить результаты моих исследований в тайне. Боюсь, даже вам я не смогу сообщить всех подробностей до публикации…
– Вы имеете в виду, – медленно спросил я, – что до тех пор будете держать свои данные в сейфе?
– Да, разумеется. Вы знаете, какая жестокая конкуренция существует среди исследователей? Я не желаю, чтобы кто-то из коллег меня обошел.
Слово "обошел" в его устах звучало странновато. Но зато это объясняло, зачем на Троксе сейф. Результаты, полученные от экспериментального стада, стоят если не состояния, то огромного престижа. Я ведь был благодарен тем коровам… Теперь уж поздновато жалеть, что мне не пришлось голодать.
– Я могу заразить кого-то еще? – спросил я. Доктор поразмыслил чуть подольше, потом сказал:
– Главное, постарайтесь, чтобы никто не узнал. Основное заболевание скота – болезнь Джона – передается либо через поедание фекалий зараженного животного, либо через молоко. Так что вы особой опасности не представляете.
Он широко улыбнулся.
– Посетители могут приходить к вам без масок.
Джет приезжала каждый день. Обычно она привозила подарок от бабушки – какую-нибудь книгу, не слишком тяжелую, чтобы держать ее в руках, сидя в кресле, или в постели, или при наличии сломанных ребер. Несмотря на то, что я мог вставать и ходить по своей благоустроенной темнице, за эти несколько дней я смог представить себе, каково живется моей бабушке.
В четверг я поговорил с ней по телефону и послал ей букет алых роз и одеколон с пульверизатором.
В пятницу утром мне позвонили коллеги с работы, просили вернуться как можно скорее: я выиграл конкурс метеоцентра, угадав самый жаркий день года (первое сентября), и они желали помочь мне откупорить призовую бутылку шампанского.
Не успел я с улыбкой повесить трубку, как телефон снова взорвался звонком, и в ухо мне затараторила Белл, совершенно вне себя. Я не мог понять ничего из того, что она говорит, понял только, что стряслось что-то совершенно ужасное.
– Белл, дорогая, потише, пожалуйста! – взмолился я, надеясь, что плохо расслышал ее истерические вопли. – Так что там с Глендой?
– Я же тебе говорю! – крикнула она. – Чем ты слушаешь, черт бы тебя побрал? Крис просто в бешенстве! Она отняла у него идею…
– Белл!!! Пожалуйста, потише.
– Она бросилась под поезд, – проговорила Белл все еще невнятно.
– Гленда?!
– Конечно, Гленда, кто же еще? Не валяй дурака! Под поезд в метро. Вчера, поздно вечером. Утром приехала полиция. Она… это ужасно… она погибла. Только что уехали.
Белл сглатывала между словами, стараясь говорить поотчетливее, но все равно было слышно, как она плачет.
– Я говорила с папой…
– Белл… – Я наконец все понял, и мне сделалось очень нехорошо. – Ты где? С тобой кто-нибудь есть? Крис там? Я попрошу Джет к тебе приехать. Я и сам могу…
– Не можешь, ты в больнице. Тогда, в среду, Гленда трепалась всю дорогу до Лондона, достала меня ужасно, если честно… О господи!
Она снова сглотнула, но слезы, видно, все никак не унимались.
– Я теперь жалею, что не относилась к ней поласковее, но на самом деле она мне никогда не нравилась… Я очень старалась, пока работала на Джорджа, но я все равно собиралась сменить работу, и… Перри, это еще не все! Это еще не самое ужасное!
"Куда уж ужаснее-то?" – подумал я. И ошибся.
– Гленда без умолку твердила, что Джордж, мол, предатель, – продолжала Белл. – Говорила, что не может жить с предателем. Что она тебе все рассказала и ты знаешь, что это правда, а суд – это такой позор, она этого не переживет… Она не может жить с позором… Я… я думала, она преувеличивает… Ну ты же знаешь, как она всегда треплется, размахивает руками… Боже мой! Боже мой!
Я несколько раз пытался дозвониться Крису, но там никто не брал трубку. Поэтому сейчас я дождался паузы между всхлипываниями и спросил:
– Белл, ты где сейчас?
– У тебя в мансарде, – ответила Белл тоном, подразумевавшим: "А где же еще?" – Мы сюда перебрались вчера вечером. У Криса был ключ, – добавила она. – Крис сказал, что ты не будешь против. Просто, понимаешь, Гленда нас вчера так достала – целый день одно и то же, – что, когда она наконец ушла, мы перебрались сюда, чтобы сбежать от нее. Понимаешь, мы ведь даже не думали…
Я подумал, что непрерывные рыдания могут, пожалуй, отчасти быть вызваны чувством вины.
– А когда Гленда была с вами, – спросил я, – вы не могли как-нибудь успокоить ее насчет Джорджа?
– Перри! – возопила Белл. – Ты не понимаешь! Ньюмаркетская полиция поехала домой к Джорджу, сообщить, что Гленда погибла. Они не затем поехали, чтобы его арестовать. Они из-за Гленды…
В трубке наступило молчание, еще более трагическое, чем рыдания.
– Ну, – подбодрил я, – и что сказал Джордж?
– Он был мертв! – сказала Белл.
– Мертв?!
– Он лежал наверху, в спальне, – отрывисто сказала Белл. – Его ударили по затылку. Череп был разбит. Полиция поехала к папе, потому что я работала на Джорджа, и они сказали ему, что Джордж мертв… и Гленда оставила в спальне письмо, что не переживет позора…
Белл снова расплакалась.
– Папа сказал полиции, чтобы искали нас тут, раз у Криса меня нету…
– Погоди, – спросил я напрямик, – ты хочешь сказать, что, пока Гленда сидела с нами на кухне и рассказывала нам с Джет, как вышло, что кобылка заболела лучевой болезнью, Джордж в это время лежал наверху мертвый?
– Да, – несмотря на то, что теперь Белл говорила ровным тоном, все равно чувствовалось, что она на грани срыва. – Наверно. Когда вы с Джет уехали в этот Центр конских исследований, а я пошла домой собирать чемодан… они оба были просто в дикой ярости… Наверно, она его убила, пока нас не было. А потом собрала вещи и спустилась вниз ждать нас.
Голос у нее все еще дрожал.
– Крис думает, она сказала Джорджу, что идет наверх собираться, потому что уходит от него, и что она всем расскажет, что он торгует ураном, а он пошел за ней, чтобы ее удержать…
Легко было представить, как разъяренный Джордж наклонился над чемоданом Гленды, чтобы выкинуть оттуда ее вещи, а Гленда схватила что-нибудь тяжелое…
– Чем она его ударила? – спросил я.
– Не знаю. Черт возьми, Перри, да какая разница? Я у них в спальне и не бывала почти… Там такие часы стояли, бронзовые, модерновые, тяжеленные…
Белл совсем охрипла. Джет, пожалуй, сочла бы нужным налить ей валерьяночки – или, еще лучше, просто обнять…
– Крис с тобой? – спросил я.
– За продуктами вышел.
– Вернется – поешь, – посоветовал я.
– Гленда! – всхлипнула Белл. – И Джордж!
Она никак не могла поверить, что их больше нет. И испытывала куда больше жалости к мертвым, чем привязанности к живым…
Советовать Белл не думать об этом было бесполезно. Она ведь знала их почти всю жизнь…
Я и сам невольно вспомнил, как впервые встретился с Джорджем и Глендой на ленче у Каспара Гарви. Самая обычная семейная пара, не слишком дружная, но ничего особенного. Я подумал о том, как все внешнее, показное постепенно вытаивало в них, пока не обнажилась самая суть характеров.
Из-под личины респектабельного тренера выперли глубоко запрятанные преступные наклонности, и в конце концов оказалось, что Джордж способен убить двух людей, подстроив им аварию. А Гленда, с ее дурацкой беспочвенной ревностью, обнаружила у себя в доме не донжуана, а предателя и, не перенеся позора и разочарования, убила его и погибла сама…
Я подумал об откровенной агрессивности, которая вот-вот готова была вылиться в насилие тогда, на кухне. В то утро в них не осталось ничего от воспитанных цивильных людей – сплошная клыкастая и когтистая кровожадность.
Неужто в каждом из нас сидит убийца?
ГЛАВА 11
Ближе к полудню я дозвонился до неухоженной красотки Мелани и спросил, нельзя ли поговорить с моим "негром" насчет книги о бурях.
– Пожалуйста! – весело ответила Мелани, и через минуту сам Призрак удивленно сказал:
– А я думал, вы весь пошли пятнами!
– Говорить это не мешает.
– Так вы хотите поговорить?
– Бури не унимаются, – сказал я. – Есть вещи, которые вам следует знать.
– Мы едем!
Они приехали вдвоем: долговязый Джон Руперт и нематериальный Призрак.
Я предложил им присесть и извинился за свой вид: я прекрасно мог бы обойтись без этих волдырей. Рави Чанд обещал, что к воскресенью сыпь сойдет, но до воскресенья было еще далеко, и выглядел я ужасно.
– Что с вами такое? – спросил Джон Руперт.
– Mycobacterium tuberculosis, группа X.
– А-а! – сказал один.
– Понятно, – сказал другой. Несмотря на то, что ни один, ни другой с этой заразой не сталкивались. Впрочем, с ней еще никто не сталкивался.
– Вчера вечером, – сказал я, стараясь, чтобы мой рассказ звучал не слишком театрально, – Гленда Лорикрофт, жена Джорджа, бросилась под поезд.
Мои слушатели только рот разинули.
– В среду утром, в Ньюмаркете, она, по всей видимости, проломила череп своему мужу. Его труп пролежал в спальне до сегодняшнего утра, пока его не обнаружила полиция, приехавшая сообщить Лорикрофту, что его жена покончила жизнь самоубийством.
Джон Руперт и Призрак наконец вспомнили, что надо дышать. Я же продолжал:
– Насчет того, почему его не хватились люди, которые работают у него на конюшне, – Лорикрофт постоянно ездил за границу, зачастую никого не предупреждая и не говоря, куда едет. Лорикрофт наблюдал за тренировкой лошадей в среду – я сам при этом присутствовал. Была там и Белладонна Гарви, его помощница. Но вчера и сегодня утром, когда ни она, ни Джордж, ни жена Джорджа не появились, главный конюх просто решил, что все уехали, и, как обычно, взял руководство конюшней на себя.
Я рассказал им про Гленду, про кобылку, про радиоактивный порошок и про свинцовый контейнер. Они слушали очень внимательно. Потом я спросил, имеют ли они право обыскать труп Лорикрофта, его дом и так далее. Они замялись. Ответ, по-видимому, лежал где-то между "нет", "судя по обстоятельствам" и "это зависит от ньюмаркетской полиции". Однозначно сказать "да" они не могли.
– Из всех членов компании, – заметил я, – скорее всего именно Джордж Лорикрофт получал и хранил у себя заказы иностранных клиентов. Но поскольку он уже два дня как погиб…
– Его коллеги из "Объединенной компании" выметут все подчистую, – кивнул Руперт. – Но что вы рассчитывали найти? Лорикрофт наверняка был осторожен. Они все такие. Сейчас основной вопрос – кто теперь займет его место?
Последовало задумчивое молчание. Призрак высказал предположение, что буря, которую подняла Гленда, вывела из игры не только ее мужа. Должно быть, все они сейчас затаились и спешно реорганизуются. Призрак предполагал, что сейчас компания наиболее уязвима.
– А все же что вы надеялись найти у Лорикрофта? – снова спросил Джон Руперт.
– Ну, имена и адреса – это было бы чересчур жирно, – сказал я. – Гленда и сама могла избавиться от самых компрометирующих материалов. Время у нее было. Но как насчет, к примеру, щупа в багажнике машины, со следами масла, идентичного тому, что было в самолете, потерпевшем аварию? Как насчет банковских платежек, счетов за телефон – всяких таких мелких, косвенных улик?
Они задумчиво и уныло покачали головами.